Отчего степные орлы или соколы на севере не охотятся вблизи своих гнезд, хотя рядом спокойно живут в степи сурки, суслики, а в тундре рядом гнездятся утки, гуси и другие птицы?
Как находит дорогу на южные зимовки молодая кукушка, улетая одна, ночью, впервые в жизни? Отчего в одной норе могут жить лиса и утка-атайка, пользуясь разными выходами? Что может быть удивительнее, когда ласточка или жаворонок вдруг начинают беспомощно махать крылышками, медленно садятся на траву и находят там смерть в пасти степной змеи — гадюки, «притянувшей» их взглядом?!
С восьми доодиннадцати
Несколько дней грузовик экспедиции громыхал без дороги, пересекая бесконечную пустыню Сары-Талкум. Название этой огромной части Казахстана переводится на русский язык мрачными словами: «Горы желтого песка». И в самом деле, кругом была видна только выжженная солнцем однообразная серая почва с редкими клочками и куртинками низкорослой полыни, верблюжьей колючки и еще каких-то «злых» растений, трогать которые можно только в кожаных шоферских перчатках.
Безжизненная и всюду одинаковая пустыня уже через час езды начинает вызывать уныние и тоску. Впрочем, называть пустыню безжизненной было бы неправильно. На редких кустах тамариска и саксаула иногда попадались одиночные гнездышки вьюрков — за день по нескольку штук. Значительно чаще мы вспугивали пустынных рябков-бульдуруков. Обычно рябок взлетал возле самой машины и садился в нескольких десятках шагов на землю, бежал немного и вдруг исчезал: его оперение изумительно гармонировало с почвой и растительностью. Заметить рябка было невозможно, если он не шевелился. В том месте, откуда взлетал рябок, каждый раз в маленьком углублении земли мы находили его яйца.
На третий день пути вода в бочонке стала плескаться на ухабах уже только на самом дне. Лица у всех делались все более озабоченными. Разговоры и смех давно смолкли. Невольно думалось о том, что у нашего грузовика, с «жизненным стажем» много более ста тысяч километров, вот-вот может выйти из строя какой-нибудь болтик среди множества тончайших деталей в его двигателе, и тогда... невольно припоминались слова провожавших нас товарищей:
«На одной машине, да еще старой, и в такую даль! Да вы с ума сошли?!»
Но вопреки всем мрачным мыслям трехтонка покорно неслась на юг, громыхая бортами и всем, чем можно было греметь старому грузовику на ухабах. Как в океане на корабле капитан держит курс по компасу, ничего не видя, кроме воды и неба, так и экспедиция ехала прямо на юг, а кругом во все стороны уже несколько дней на горизонте однообразная равнина сливалась с небом без всяких ориентиров.
За небольшими буграми неожиданно показалась полоска яркой зелени. Шофер крутнул руль, и машина подлетела к небольшому роднику. Какая приятная неожиданность! Вода выбегала говорливым ручейком из небольших зарослей тростника и, сверкая на солнце, бежала в ярко-зеленой оправе разных трав сотню метров, исчезая в земле.
Конечно, здесь устроили отдых до следующего дня, а шофер сразу нырнул под машину, громыхая ключами, и пролежал там до вечера. Наутро он снова полез под машину, сказав, что после ремонта мы поедем вдвое быстрее, «с ветерком».
В восемь часов утра мелодичный свист, скорее похожий на воркованье, заставил зоолога экспедиции поднять голову от дневника. Стайка пустынных рябчиков-бульдуруков опустилась к воде в конце родника. С минуту птицы сидели неподвижно, разглядывая людей, а затем короткими семенящими шажками побежали к воде и стали жадно пить по-голубиному — не отрывая клюва от воды и не запрокидывая головы вверх для каждого глотка, как это делают куры и большинство других птиц, даже водоплавающих.
Одна стайка рябков-бульдуруков сменяла другую до одиннадцати часов. Несколько стаек пустынных вьюрков тоже прилетало много раз за утро на водопой. Около одиннадцати прилет птиц прекратился, и у родника наступила тишина. Ремонт машины оказался сложнее, чем предполагался. Пришлось бездействовать два дня около спасительного родника. За всех работал один шофер и при этом с неиссякаемой энергией. Его пение под машиной «без слуха и голоса» запомнилось всем надолго.
На второй день прилет стай бульдуруков и вьюрков на водопой к роднику происходил точно в те же самые часы, что и вчера: с восьми утра до одиннадцати.
Когда зоолог, изнемогая от начавшейся в полуденные часы жары лежал в тени натянутого брезента, ему вдруг пришел в голову вопрос: отчего же бульдуруки и вьюрки прилетают на водопой стайками, а гнездятся поодиночке? И какая точность во времени — только с восьми до одиннадцати! Ответ на эту загадку нашелся только на следующий день, когда экспедиция неслась по пустыне действительно «с ветерком», опять с полным бочонком воды.
Было около десяти утра. В стороне от машины над самой землей летела стайка бульдуруков, направляясь к роднику. И вот у всех на глазах недалеко от стайки с земли взлетел рябок, быстро догнал летящих и унесся вместе с ними на водопой. Впрочем, тогда не придали этому значения. Но, когда через полчаса мимо пролетела большая стая обратно с водопоя и один рябок отделился и сел на землю, зоолог заподозрил решение загадки и, остановив машину, бегом бросился к этому месту. Рябок взлетел из-под ног, с гнезда-ямки, наполненной яйцами. Теперь все.понятно: на водопой являются временные стаи. Пролетая над пустыней, они все время увеличиваются за счет взлетающих с гнезд одиночных рябков. Таким же образом идет распад временной стаи на обратном пути.
После одиннадцати, когда в пустыне не стало видно летящих рябков-бульдуруков, метеоролог экспедиции посмотрел на термометр и сокрушенно сказал: — Ого, уже за сорок перевалило! Опять сегодня градусов шестьдесят будет.
Но зоолог обрадованно воскликнул:
Товарищи! С восьми до одиннадцати утра температура в пустыне около сорока градусов, как и в теле птиц. Вот они и покидают гнезда только в эти часы: позднее яйца перегреются, раньше восьми они могут охладиться.
На границе жизни
Профессор Б. К. Штегман в это лето поставил свою палатку под самыми облаками, в горах Заилийского Алатау, на высоте 3500 метров над уровнем моря. Около входа в палатку начинался вечный лед горных вершин — конец всякой жизни. Желание изучить здесь остатки жизни и заставило ученого надолго поселиться так высоко.
Проводник с вьючными лошадьми уехал, и профессор на месяц остался один среди мертвой тишины. Только ветер иногда посвистывал на вершинах. Густые облака часто закрывали снежные пики. Тогда камни сразу покрывались изморозью, становилось сыро и холодно, как осенью, несмотря на июль. Приходилось садиться на камень и терпеливо ждать, пока ветер не сорвет облако с горной вершины. В густом тумане, как ночью, рискованно делать даже несколько шагов — можно легко свалиться в пропасть.
Но вот порывом ветра облака угнало дальше, и сразу засверкало яркое летнее солнце. Чудесная панорама гор неожиданно открылась кругом, словно в темном кинозале на экране мгновенно появился красочный пейзаж. На юго-восток уходили вдаль снеговые вершины, и трудно было различить, где кончаются снежные пики, начинаются белые облака. А на севере горы круто спускались вниз, и от их подножия тянулась бесконечная равнина, белея песками на правобережье реки Или и сверкая узкой полоской ее воды.
Громкий писк сразу привлек к себе внимание профессора. Маленькая птичка сидела на камне, вздергивая хвостиком и кивая головкой, словно здороваясь. Весь ее вид, казалось, говорил, что она крайне удивлена, увидав так высоко человека, там, где она одна была хозяйкой все лето. Подпускала к себе птичка близко и нетрудно было узнать, что это альпийская завирушка.
С полным клювом какого-то корма завирушка нырнула под камни, и оттуда раздался дружный писк ее птенцов. Они были хорошо упитанны, очевидно, получали достаточно пищи. Очень просто оказалось выяснить, что завирушка выкармливала птенцов исключительно черными небольшими пауками. Их было много кругом не только под камнями, но и на льду. Пауки медленно передвигали лапками и далеко уходили по снегу и льду. Казалось, вот-вот они сожмутся в комочки и замерзнут на холодном льду навсегда. Но пауки так же не спеша возвращались обратно и прятались под камни.
Вторая птичка, которая гнездилась на кромке льдов, оказалась стенолазом, или краснокрылом. Раскинув ярко-малиновые крылья, он весь день лазил по отвесным скалам, как дятел — по стволу дерева. Своим порхающим полетом эта маленькая птичка напоминала бабочку. И стенолаз выкармливал здесь своих птенцов тоже черными пауками.
Только эти две птички и пауки спокойно жили на самой границе вечных льдов. Больше ни одного живого существа не жило здесь постоянно. Только альпийские галки, снежные грифы и бородачи-ягнятники иногда прилетали сюда ненадолго отдохнуть.
Впрочем, однажды раздался вдруг стук камней внизу, недалеко от палатки. Это три старых горных козла-рогача, с длинными бородами и седыми спинами, промчались по склону горы, пуская вниз звонкие камешки с осыпей. Испуганно оглянувшись,, они скрылись за поворотом горы. А через несколько минут огромный снежный барс, бесшумно шагая по камням, торопливо проследовал за козлами, нервно виляя черным кончиком хвоста. Но все эти животные только временно и ненадолго бывали на границе вечных льдов, а жили и кормились значительно ниже.
Но если легко было выяснить, чем питаются на черте жизни и вечного покоя завирушки и стенолазы, то совершенно казалось непонятным, чем могли питаться пауки. Ни тенет между камнями, ни каких-либо живых насекомых здесь не было. Но тем не менее пауки чувствовали себя прекрасно. Они были явно чем-то сыты.
Упорные наблюдения ученого хотя и не сразу, но разрешили и эту задачу.
Почему пауки так медлительны? Вероятно, поспешность им не нужна и они питаются чем-то неподвижным? Так и оказалось!
С первыми лучами летнего солнца из теплых равнин начинал тянуть ветерок бриз. Восходящие токи воздуха достигали самых больших высот. Теплым бризом в зону ледников приносилось снизу много летающих насекомых, и не только мелких, но и бабочек, даже слепней. Это были жертвы коварного бриза, который так ласкал вначале крошечные крылатые создания, а затем предательски затихал, и насекомые медленно оседали на снег и холодные камни, быстро цепенея. Ночной холод убивал всех насекомых. И вот тогда-то черные пауки-тихоходы, как мрачные могильщики, начинали медленно бродить по камням и снегу, не торопясь пожирая трупики насекомых — они оставались свежими при той влажности и температуре, которые царят на этих высотах. Спешить паукам действительно незачем: насекомые лежат неподвижно, поджав лапки к брюшку и сложив крылышки. Во второй половине дня «урожай» оказывается полностью собран, и сытые пауки прячутся под камни.