— Как он выглядел?
— Полноватый, под пятьдесят, а может, и на пару годков постарше. Седые волосы — не совсем седые, а скорее с проседью, если вы понимаете, что я имею в виду. По-моему, вы, европейцы, называете это соль-с-перцем…
— Вот именно, — улыбнувшись, сказал Томми.
Он не торопился, разрабатывая единственную зацепку в этом городе, которую начал вести с того момента, как бармен рассказал про типа, сидевшего в кофейне в тот вечер, когда Стамп был убит.
— Довольно точное описание, — ободряющим тоном произнес Томми. — Не вспомните еще чего-нибудь?
— Сейчас соображу. Ага, он носил такие старомодные очки. Ну, знаете, такие — с проволочной оправой. В полицейской академии их называют очками доктора Ползунчика.
— Вы были полицейским? — искренне удивился Томми.
Бармен ухмыльнулся.
— Почти. Завалил выпускной экзамен. Но получил неплохую тренировку для местечка вроде этого. В выходные тут полно пьяных, и временами приходится нелегко. Тогда я беру с собой свою бейсбольную биту — с ней всегда проще улаживать скандалы.
— Могу себе представить. — Томми снова улыбнулся. — У него были с собой какие-нибудь вещи?
В кабинке Клингер продолжал внимательно слушать.
— Сейчас сообразим. Ага. Чемоданчик — на вид довольно дорогой. Вроде тех, что таскают с собой торговцы лекарствами, чтобы быть похожими на врачей. Или врачи — до того, как перестали таскаться по вызовам. Но тот парень не был похож на врача. И он не американец.
— Как вы определили?
— Старые трюки в академии. Он просто выглядел европейцем. Англичанин, а может, немец. Заметнее всего по одежде. Европейцы носят ее по-другому. Понимаете, что я имею в виду?
— Вы что-нибудь из этого рассказывали в полиции?
— Не-а. Меня никто не спрашивал. Чему я еще научился в академии, так это никогда ни с чем не высовываться. Если тебя не спрашивают, сиди и помалкивай. А вы что-то вроде легавого?
— Что-то вроде.
— Так я и думал. Свой своего всегда узнает.
Томми кинул взгляд в зеркало. Компания в дальнем конце бара расходилась. Когда они проходили мимо одной из кабинок, светловолосый мужчина, которого он давно там приметил, выскользнул и присоединился к ним на выходе. Даже при тусклом свете на щеке у него был заметен шрам.
Глава 25
Мортон прикинул, что после приезда премьер-министра и других членов правительства в зале уже было около ста человек. С начальством прибыл Битбург в сопровождении лакея в желтых бриджах. Уолтер сразу стал шнырять от одной группы гостей к другой.
— Он в своем амплуа, — шепнул Мортону Иосиф. — Если бы Нобелевскую премию присуждали за умение отыскивать новые способы влезать в задницу, он точно стал бы лауреатом.
Битбург пропал из виду, когда граф Линдман подвел их к премьеру и его свите. За очередным циклом рукопожатий последовали обычные вопросы и хорошо подготовленные ответы Иосифа. Через десять минут они отошли от правительственной группы.
Секунду бледный взгляд Линдмана шарил по залу — он решал, куда еще их повести.
— Ты уверен, что все это не слишком утомительно для тебя? — спросил Мортон Иосифа. Он видел, как в глазах у того временами проскальзывает усталость.
— С таким-то обслуживанием? Ты, наверное, шутишь?
Они стояли с группой премьера, когда другой лакей в бриджах вручил Иосифу телеграмму. Она была от Гейтса.
— Я понятия не имел, что Билл поклонник Эмили Бронте, — сказал, прочитав, Иосиф. В телеграмме говорилось о пульсе, начинавшем стучать, и о разуме, начинавшем мыслить.
— Это из «Пленника», — напомнил Мортон. — Смотри сам не окажись в плену у собственного энтузиазма. Ты здорово вкалываешь для человека, которому полагается щадить себя.
— Я развлекаюсь, Дэвид, — уверил его Иосиф. — Правда. Я и не подозревал, что все будет вот так.
— Ты только дай мне знать, когда захочешь уйти, ладно?
— Дам, — радостно пообещал Иосиф.
В гуще толпы Мортон провожал взглядом женщину, которую заметил секунду назад. Тогда она делала то же самое, что и сейчас: поднимала пальчик и вытягивала губы в сторону проходившего мимо официанта, веля подать еще один бокал. Она засмеялась — неожиданный резкий вскрик, громче общего гула. Головы повернулись в ее сторону, потом отвернулись. Мортон увидел, что Линдман слегка нахмурился.
— Похоже, дама тоже развлекается вовсю, — сказал Иосиф. — Кто это, граф?
— Миссис Соня Крэйтон, — сказал Линдман.
— А-а, я слышал о ней. Еще одна из великих дарительниц. Где бы мы были без них?
— Действительно, где? — пробормотал Линдман.
Голос Сони вновь перекрыл общий шум:
— Олаф! Это доктор Крамер с вами?
— Хотите познакомиться с ней? — спросил Линдман. Мортон заметил его секундное колебание.
— Почему бы и нет? — ухмыльнулся Иосиф.
Граф подвел их к группе людей, окружавших Соню.
— Привет, Олаф. Я думала, вы меня избегаете.
— Нет-нет, вовсе нет. — Он торопливо улыбнулся, представляя гостям Иосифа и Мортона. Когда те засыпали Иосифа стандартными вопросами, Линдман взял Соню под руку и отвел ее чуть в сторону от остальных.
— Нилс заботится о вас? — торопливо спросил он.
Мортон уловил напряженность в его тоне.
Она выдержала паузу.
— Вполне. Я велела ему поболтаться в сторонке и позаботиться о других. Я не нуждаюсь в сторожевом псе.
Мортон уловил ее мимолетную улыбку и увидел, как остальные деликатно отвернулись, оставив Линдмана и Соню в изолированном полукруге.
— Конечно, не нуждаетесь, — произнес Линдман все так же вполголоса. — Я просто не хочу, чтобы вы…
— Чтобы я напилась! — перебила она, сверкнула глазами и сузила зрачки. — В самом деле, Олаф! Вы просто зануда. Разумеется, я не сделаю ничего такого, что могло бы скомпрометировать вас.
Линдман выдавил улыбку.
— Я это знаю.
— Тогда почему вы велели официантам избегать меня? — Ее голос снова возвысился, а лицо раскраснелось.
— Ничего подобного я не делал.
— Отлично! — Она отвернулась и кивнула слуге в ливрее, разносящему на подносе шампанское в серебряных бокалах.
— Официант! — последовала команда не терпящим возражения тоном. — Тост за нашего нового лауреата.
Мортон понял, что она уже почти напилась, и судя по растущему беспокойству на лице Линдмана, тот тоже догадывался об этом.
— Олаф! Перестаньте так смотреть на меня! — приказала она. — Зачем нужен прием, если не для веселья?
— Конечно, конечно, — быстро произнес он. — Я просто подумал…
С легкой улыбкой она оглядела каждого.
— Не сегодня, Олаф! Прервите ваши думы. Знаете, что говорят японцы? Утром вы еще успеете решить все ваши проблемы под вишневыми деревьями! Правда, в этой стране нет вишневых деревьев, не так ли, Олаф?
Он выдавил слабую улыбку.
— Нет.
— Нет, — повторила она с удовольствием, растягивая гласную. — Не-ет! Ох, Олаф, если бы вы только видели свое лицо!
Линдман стоял молча, с упреком во взгляде, боясь, что она устроит сцену. А этот высокий молчаливый мужчина рядом с ним — почему он смотрит на нее с таким профессиональным интересом?
— Вы тоже врач? — спросила она Мортона.
— Нет. Ничего похожего.
— Мистер Мортон работает на Организацию Объединенных Наций, — торопливо проговорил Линдман.
Соня обвела взглядом всю группу и снова посмотрела на Мортона.
— Ну-ну, один из слуг всего человечества. Так мой муж называл всех, кто работает на Организацию Объединенных Наций. Помните, как Элмер говорил это, да, Олаф?
— Да. — Линдман сумел изобразить еще одну вымученную улыбку.
Ободренная, она обратилась ко всей компании:
— Мой муж всегда удивлялся, как это можно отказываться работать на Объединенные Нации. Все эти великолепные премии… Никаких налогов, а в итоге — громадная пенсия. У них должны быть тысячи добровольцев каждый день на такую расчудесную жизнь. Зимой — Женева, весной — Нью-Йорк. А в промежутке — где угодно, по вашему выбору. Мой муж всегда раздумывал, не податься ли ему в такие добровольцы.
Она перевела взгляд на Мортона.
— А вы сами вызвались, мистер Мортон?
— Что-то вроде того.
— Что-то вроде чего?
Если она и ожидала ответа, то в итоге пришлось удовлетвориться улыбкой, которая ровным счетом ничего не говорила. Не решив, что делать дальше, но и не желая терять инициативу, Соня вернулась к предыдущей идее. Он подняла бокал и кивнула Иосифу:
— За ваше открытие. Пускай это станет великим переломом в медицине, на который мы все так рассчитываем.
Иосиф наклонил голову.
— Я могу лишь надеяться.
Она отпила шампанское и ткнула бокалом в сторону Линдмана, расплескав часть содержимого.
— Как чудесно встретить лауреата, который не переполнен собственной непогрешимостью. Совсем непохожего на того хирурга по трансплантации. Как его звали? Какой-то там Дикерсон. Очень по-английски.
— Бенедикт Диксон, — пробормотал Линдман. — На самом деле он канадец.
Она передернула плечами, от чего остатки шампанского снова плеснулись в бокале, и обратилась ко всей группе:
— Я помню лишь, что он был просто невыносим. Стоял в этой самой комнате и рассказывал мне, что если бы мой покойный муж был его пациентом, он пересадил бы ему сердце бабуина. Только представьте себе: мой муж с обезьяньим сердцем!
Соня хихикнула, а кое-кто из слушавших смущенно заулыбался.
— Это могло сработать, миссис Крэйтон, — сказал Иосиф с любезной улыбкой.
— Почти наверняка ничего бы не вышло! По той простой причине, что я бы не разрешила. Если бы Бог хотел, чтобы у моего мужа было сердце бабуина, он дал бы ему такое. Вот в чем вся беда с наукой. Она слишком сосредоточена на том, чего не принял бы сам Господь — на человеческом бессмертии. Вот почему он лежит там, на глубине трех футов. Страшная опасность заключена в самой идее, что мы должны изобретать новые трюки, чтобы продлить существование. Я уверена, Бог никогда не рассчитывал на это. И если бы Господь желал, чтобы у моего мужа было сердце бабуина, он научил бы его раскачиваться на ветках, а не заниматься тем, что у него так прекрасно получалось, — совершать сделки. И спать с другими бабами!