Два операционных стола были установлены рядом, но на достаточном расстоянии друг от друга, чтобы он и другие хирурги могли свободно двигаться между ними. Каждый стол окружали аппараты, заменяющие сердце и легкие, и каталки со специальным оборудованием, в данный момент накрытым стерильными зелеными салфетками. Вокруг столов разместились мониторы. Тишину нарушал лишь мягкий стрекот вентиляторов под потолком.
Удовлетворенный тем, что все расставлено по местам, Крилл прикрыл за собой дверь операционной и отправился в комнату отдыха для хирургов. Он взглянул на часы: тринадцать с небольшим. Оставалось еще два часа до того, как он сделает первый разрез. Но он знал, что в смежной палате приготовления уже идут полным ходом. Там все сосредоточены на реципиенте. Роль донора более пассивна. Донор — всего лишь средство обеспечения. Так было всегда.
Мортон выслушал Томми, который сообщил, что Анна находилась на борту «Лиры», вылетевшей из Манагуа вскоре после того, как Билл приехал в аэропорт. Билл был уверен, что обитатель вторых носилок соответствует описанию Фогеля. Оба они должны были находиться в машине «скорой помощи», скрывшейся за дальним крылом клиники.
— Кто рядом с тобой — Шон или твой отец? — спросил Мортон.
— Дэн где-то неподалеку. А Шон вышел — возится с микролетами.
— Позови отца.
Через несколько секунд в наушнике Мортона раздался голос Дэнни:
— Я все слышал. Мы можем что-нибудь сделать для Анны?
— Мы ускорим время высадки, Дэнни. Я хочу начать прямо сейчас, если это возможно.
— Как насчет погоды, Дэвид? Нам ведь нужен дождь для прикрытия.
— Подожди секунду.
Мортон подошел к двери бункера и выглянул наружу. Над пиками Коста-Рики собирались тучи. Небо уже потемнело. Помогал и вулкан — столб черно-красного дыма начал вырываться из его жерла. Мортон почувствовал привкус пепла в воздухе и вернулся к рации.
— Начинаем, — сказал он. — Когда доберешься сюда, поймаешь меня на старой частоте Штази. Я раздобыл местную рацию.
— Понял.
Мортон вытащил из рюкзака оставшиеся магазины и рассовал их по всем карманам, потом прикладом автомата разбил полевой радиотелефон: тот уже сослужил свою службу. Оглядев ряды винтовок, он собрал ящики с патронами в центре комнаты на полу, отодвинув в сторону лишь один, и разложил вокруг этой груды столько оружия, сколько смог дотащить. Из оставшегося ящика он вытащил все патроны и стал вскрывать их один за другим. Вскоре на полу образовалась небольшая кучка черного порошка. Он сделал из него дорожку к двери, вышел наружу и одиночным выстрелом из автомата поджег пороховую ленту. Она вспыхнула, и огонь побежал к груде оружия. Он закрыл стальную дверь и бегом пустился прочь.
В этот момент гора Масая наконец заговорила. Громоподобный рык прогремел где-то в глубине ее кратера, а через несколько секунд с гораздо менее впечатляющим грохотом взорвался бункер.
— Бог на моей стороне, — пробормотал Мортон. — Это точно…
Он побежал к зданию клиники.
Глава 43
Мадам и доктор Ромер, находившиеся в комнате финского домика, метнулись к окну. Отверстие кратера мерцало, словно камни налились мощным внутренним жаром. Свечение становилось все ярче. Из кратера вырвался столб огня. Он показался почти твердым, когда взметнулся вверх в сопровождении пронзительных звуков, словно гигантскими мехами раздували горящие угли. Когда огромная расплавленная громадина достигла высоты около сотни футов над горловиной кратера, сопровождавший ее визг оборвался, и, словно не в силах более поддерживать себя, столб рухнул обратно в кратер с грохотом артиллерийского залпа. В наступившей затем тишине над вулканом стало растекаться темное облако.
— Бог мой, Густав! Что случилось? — прошептала Мадам, поворачиваясь к нему.
Что-то в ее голосе поразило его слух. И то же самое отразилось на ее лице. Он и не подозревал, что когда-нибудь услышит или увидит это в ней: страх. Медленно, с участием, которого он никогда в себе не предполагал, он вытянул правую руку и дотронулся до ее ладони.
— Все в порядке, Мадам. Нет никакой опасности. Нам нечего бояться, — произнес он спокойно, как посторонний наблюдатель, словно поставил диагноз.
Она почувствовала в его голосе силу, и на мгновение ей почудилось, что это Элмер стоит рядом.
— Хотите сигару? Или выпить? — вежливо спросил он. — У меня есть ваш любимый бренди. А сигары — кубинские.
Она быстро взглянула на него. Откуда ему известны ее вкусы? Почему он так смотрит на нее? Господи, да уж не вздумалось ли ему…
Ему вздумалось.
— Я хочу сказать вам кое-что, — тихо начал Ромер. — Я давно уже хотел сказать вам это, Мадам. Я так восхищаюсь вами… Больше, чем любой другой женщиной. В вас есть такие качества, которых я не встречал ни в одном человеке, кроме, если позволите мне так выразиться, себя самого. Мы оба точно знаем, чего хотим. А в вашем случае то, чего вы хотите и чего достигли, было сделано без использования вашего, если вы опять позволите мне так выразиться, самого мощного оружия — вашей женственности. Однако мгновением раньше я уловил то, что, если можно так сказать, сопутствует этому свойству. Ранимость. Вы гораздо более ранимы, чем можете сознавать. Вы нуждаетесь — в лучшем смысле этого слова — в ком-то, кто защищал бы вас. Кто заботился бы о ваших эмоциональных потребностях.
Откуда-то издалека он слышал собственный голос, продолжавший перечислять преимущества того, что он предлагал.
— Я знаю, вы уважаете меня, а уважение — основа любых отношений, которые вообще чего-то стоят. Из него может вырасти нечто гораздо большее. И этому большему нужно позволить развиваться свободно, без всяких барьеров. Вы сможете приходить и уходить, как делаете теперь, но зная, что я буду ждать вас здесь. Всегда.
Она закрыла глаза, а когда открыла, Элмера больше не было рядом с ней.
— Пожалуйста, уберите вашу руку, Густав. Никогда больше не прикасайтесь ко мне.
Когда он подчинился ее приказу, она сделала шаг в сторону, взглянула на него и холодно, тоном окончательного приговора произнесла:
— Густав, какими бы фантазиями вы ни забавлялись, меня в них не впутывайте. Наши отношения — чисто деловые. Я наняла вас и плачу вам за вашу работу. Никогда не забывайте об этом. Вы очень ценный служащий для меня, но все равно — служащий. Ради вашей ценности я закрою глаза на грубую дерзость того, что вы тут наговорили. Но хочу ясно сказать одно: я не заинтересована ни в каких отношениях с вами, кроме тех, которые существуют. Если для вас это неприемлемо, давайте закончим наше деловое партнерство здесь и сейчас. Итак?
Никогда раньше он не совершал такого серьезного просчета. Как же можно было так ошибиться и не убить эту надежду в самом зародыше? А теперь, секунду назад, какая-то часть его умерла навсегда. Когда он наконец заговорил, в голосе звучало мертвое спокойствие:
— Пожалуйста, примите мои извинения, Мадам. Я больше никогда не вернусь к этому вопросу.
За окном темное облако продолжало шириться, и стекло покрылось пеплом.
— Благодарю вас, Густав.
В наступившей долгой тишине звук шагов на веранде прозвучал неестественно громко. Затем в комнату ворвался Пьер. Он был покрыт угольным порошком и слегка дрожал.
— Мадам, я думаю, нам надо убираться отсюда сейчас же, — выпалил он. — Этот вулкан — самая опасная хреновина, которую я только видел в жизни.
Доктор Ромер отвернулся от окна и окинул его ледяным взглядом.
— Вы специалист по вулканам, юноша?
— Не нужно быть специалистом, чтобы увидеть, что там происходит.
Мадам заговорила с ним, как с избалованным ребенком — снисходительно, но с оттенком предостережения:
— Пьер. Вспомни, с кем ты говоришь.
Доктор Ромер наклонил голову, принимая ее одергивание этого херувимчика с пухлыми губами и зная, что таким способом она возмещает ему малую толику той гордости, которую только что отняла.
— Простите, Мадам, — пробормотал Пьер.
— Ничего страшного, мальчуган.
Она повернулась к доктору Ромеру.
— Должна признаться, я не ожидала, что гора так себя поведет, Густав.
Он продолжал смотреть в окно, не обращая на них внимания, даже когда Пьер подошел и занял свое обычное место за спиной Мадам. Небо угрожающе потемнело, однако когда Ромер заговорил, голос его звучал спокойно и уверенно.
— Хорошо, что это произошло. Давление внутри кратера снизилось благодаря сильному выбросу лавы. Этот столб весил сотни тысяч тонн. К счастью, прежде чем развалиться, он рухнул обратно в кратер и закупорил его.
— Я не знал, что вы — специалист по вулканам, — не очень вежливо буркнул Пьер.
Но спокойствие, усиленное мертвящей тоской, не покинуло доктора Ромера, и оба этих ощущения вернули ему то чувство превосходства, которое он был уже почти готов разделить с ней. Намеренно не обращая внимания на Мадам и глядя лишь на Пьера, он продолжал:
— Я всегда интересовался географией, юноша. То, что мы наблюдали сейчас, является сочетанием двух видов извержений. Одно — классически вулканическое. Другое называется сульфатурным типом.
— Сульфатура… звучит по-итальянски, — протянул Пьер.
— Сульфатура — это маленький город в Италии. Последнее извержение там произошло в двенадцатом веке. С тех пор тот вулкан неоднократно грозил повторить его, но так и не сумел осуществить своей угрозы. Наш вулкан — того же типа.
Кажется, Пьеру начали сильно надоедать все эти объяснения.
— Но разве не все вулканы на самом деле…
— Пьер, будь умницей и перестань задавать дурацкие вопросы, — снова снисходительно обронила Мадам, но тоном, уже не выражающим признательность доктору Ромеру, а подчеркивающим, что, хотя он и оказался сдержаннее, чем она предполагала, но все же теперь он уже не так свободен в обращении с ней.
Доктор Ромер подъехал к бару и взял одну из бутылок дорогого вина, которое подарил ему Вольфганг Кроуз. Он откупорил ее, потом согнул одну руку и вставил пробк