— Известит центр связи?
— И центр, и меня непосредственно.
Тибб поднял руку с часами. На браслете часов с внутренней стороны оказался небольшой матовый экран. Тибб повернул его, и на экране возникло изображение.
— Что слышно? — спросил Тибб, приближая экран к губам.
С экрана прошелестел ответ.
— Люди Люца внутри кольца наших постов, — сказал Тибб. — Большинство отдыхает.
— Сколько их? — прищурился Цвикк.
Тибб передал вопрос Густавино. Ответ последовал немедленно.
— Он говорит, что всего тридцать семь, но, — Тибб снова прислушался к шепоту экрана, — это общее количество. Людей Люца немного меньше. Они задержали в коттедже кого‑то из наших…
— Там остались повар и горничная, — кивнул Суонг.
— Я видел двух горничных, — поправил Цезарь.
— Значит, трое, — вздохнул Цвикк, — девушкам можег быть худо.
— Я бы все‑таки атаковал их ночью, — резко сказал Цезарь.
Цвикк покачал головой, но не ответил. Промолчали и остальные.
— Какие у них возможности радиосвязи? — обратился Цезарь к Корту после довольно долгого молчания.
— Коттедж может связаться с нами, с Центральным аэродромом.
— А если надо подальше? — прищурился Цвикк.
— Не смогут. УЛАК экранирует дальнюю радиосвязь.
— УЛАК?
— УЛАК–два, — кивнул Тибб, — тот, что висит над коттеджем.
— Это неплохо, — оживился Цезарь.
— Но у них еще диспетчерская аэродрома, — заметил Цвикк.
— Там то же самое, — сказал Тибб, — над аэродромом висит УЛАК–пять.
— Значит, они лишены дальней связи? — уточнил Цезарь.
Тибб молча кивнул.
— Мы перехватили переговоры их связистов, — сказал Корт. — Оба недоумевают, почему не слышно дальних станций. Решили, что из‑за атмосферных помех. К утру, действительно, может собраться гроза.
— А вечером они кого‑нибудь пытались вызывать? — поинтересовался Цвикк.
— Диспетчерская вызывала “Кондора”, — Корт отодвинул свой бокал, — по некоторым репликам можно было догадаться, что “Кондор” где‑то в Андах, может быть, в Чили.
— “Кондор” не ответил?
— В коттедж передали, что не ответил.
— Мы отсюда тоже не можем сейчас связаться с далекими пунктами? — спросил Цезарь. — Например, с Канди или Лондоном?
— Пока УЛАК экранирует этот район, нет, — сказал Тибб. — Но передачи, адресованные нам, примут на УЛАКе–два и известят нас.
— Ждете вестей из Лондона, патрон? — прищурился Цвикк.
— И хотел бы поговорить с женой, — устало пробормотал Цезарь, поднимаясь из‑за стола. — Вы извините, я, пожалуй, пойду отдохнуть. Нет–нет, вы оставайтесь, — запротестовал он, видя, что остальные тоже встают.
— Вы отдыхайте спокойно, патрон, — проговорил Цвикк, снова опускаясь на свое место. — Мы будем бодрствовать по очереди.
— Пусть отдохнет хорошенько… Ему сегодня досталось‑таки, — продолжал Цвикк, после того как Цезарь, сопровождаемый Суонгом, покинул салон. — Ума не приложу, чего он выскочил днем, прямо в лапы этому типу.
— Понадеялся на свой авторитет главного босса, — предположил Корт.
— Такой ход, конечно, мог сработать, но не в случае Люда, — Цвикк потянулся за ананасом. — Этот человек творит зло, как пчела творит мед.
— У Цезаря Фигуранкайна есть одно качество, — медленно сказал Тибб, — я бы назвал его надменностью души. Им обладают на Земле немногие. Может быть, им обладали апостолы и самые знаменитые мученики, и уж наверняка — ученые–мученики: Джордано Бруно, Сервет… Это качество придает мужество. Такой человек способен умереть под пытками, но не отступится от своего…
— Да–а, — протянул Цвикк, — и милейший Люц был вполне способен превратить нашего патрона в мученика…
Только в два часа ночи дежурная сестра появилась в приемном покое, где Стив дремал в кресле, и заверила, что жизнь Инге уже вне опасности.
— Доктору пришлось повозиться, — добавила она, — у девочки заворот кишок. Вероятно, принимала участие в какой‑то голодовке, а потом сразу много поела.
— Именно, — кивнул Стив, — они… протестовали против массовой безработицы.
— С ума молодежь сходит, — сурово поджала губы сестра, — из дома убегают, бродяжничают неизвестно где, безобразят. Полиция сладить не может. Одеваются бог весть как, стыд глядеть… А эта — ваша дочка?
— Племянница… по материнской линии…
— Давно сбежала?
— Порядком… Едва нашел… Почти случайно.
— Родители‑то, верно, голову потеряли.
— Отца чуть удар не хватил.
Сестра покачала головой:
— Ну, еще бы… Подумать только… Скверная девчонка!
— В детстве забыли отшлепать. Долго ее тут продержат?
— Это зависит, — сестра сделала многозначительную паузу, — это будет зависеть от ее родителей, сэр… Клиника частная…
— Понимаю… А сколько обычно держат после таких случаев?
— Дней десять — двенадцать. Иногда больше. Ваша племянница очень истощила себя голодовкой. Но двухнедельное пребывание в нашей клинике обойдется недешево, сэр.
— Родители — состоятельные люди.
— Ну, тогда конечно.
— А можно ее сейчас увидеть?
— К сожалению, только утром. Операцию делали под общим наркозом.
— В таком случае, можно мне тут подождать до утра?
— О сэр! У нас это не принято. И потом, в двух кварталах налево отель. Неплохой отель.
— Тогда я пошел. — Стив поднялся. — Зайду утром… Ее документы…
— У меня, сэр. Вот они… С вашего разрешения, я утром скажу шефу, что девочка останется на весь курс лечения.
— Разумеется. Утром я урегулирую все формальности, сестра.
— Счет вы оплатите через банк или наличными?
— Предпочитаю второе… Спокойного дежурства, сестра, и… огромное спасибо. А это вам. — Стив всунул под пресс–папье десятифунтовую купюру.
— О, чтобы, сэр… К чему? — Она жеманно улыбнулась. — Вы не тревожьтесь. Я прослежу, чтобы все было хорошо. Благодарю вас.
Стив вышел на улицу. Дождь перестал, но туман лежал по–прежнему неподвижный и плотный. Уличные фонари чуть просвечивали мутными желтоватыми пятнами. Вокруг не было видно ни души.
“Плохо, если Тео и Шейкуна потеряли мой след, — подумал Стив. — Догадался ли кто‑нибудь из них побывать в полночь в условленном месте?”
Стив направился в сторону отеля. На первом же перекрестке от газетного киоска отделилась высокая темная фигура.
Стив замедлил шаги.
— Это я, сеньор, — послышался глуховатый голос Шейкуны.
— Хорошо, — обрадовался Стив. — А что Тео?
— Не знаю. Я следовал за сеньором от телецентра.
— Однако! Ты, конечно, голоден?
— Нет. Я ужинал, пока сеньор был в больнице.
— Может быть, Тео еще ждет меня там, где мы условились? Это в Сохо… Бар “Неаполь”. Знаешь?
— Знаю.
— Возьми такси, отправляйся туда и скажи Тео, что жду его завтра в десять утра напротив госпиталя, где я оставил девушку.
— А сеньор?
— Переночую в этом отеле. Вы тоже поищите ночлег, лучше в разных местах…
— Мы переночуем в Сохо, сеньор, — ухмыльнулся Шейку на.
— Как знаете. Чао!
— Чао, сеньор.
Утром Стиву разрешили повидать Инге. Совсем молоденькая сестра, набросив на плечи Стиву белый накрахмаленный халат, провела его в небольшую палату, где стояли четыре кровати. Три были пусты, на четвертой у окна лежала Инге. Стив с трудом узнал ее. Светлые волосы разметались на подушке, исхудавшее лицо казалось очень маленьким и было белым, как простыня, которой Инге была прикрыта до самой шеи. Только ее огромные зеленовато–серые глаза остались прежними. При виде входящего Стива они заискрились радостью, и Инге попыталась приподнять голову.
— Лежите, лежите, — строго сказала сестра, — вам еще нельзя шевелиться.
Сестра пододвинула стул к кровати Инге и пригласила Стива сесть.
— Не дольше десяти минут, — предупредила она, — и не разрешайте ей двигаться и много говорить. Через десять минут я приду за вами.
Она вышла, шурша накрахмаленным халатом.
— Ну и хорошо, что все обошлось, — сказал Стив, — теперь ты будешь быстро поправляться. Только выполняй строго все требования врачей.
— О Стив, то есть Джон, прости меня. — Ее большие глаза наполнились слезами. — Я причинила тебе столько хлопот. Прости…
— О чем ты говоришь, девочка, — Стив осторожно погладил ее маленькую, почти прозрачную руку, лежащую поверх простыни, — это я во всем виноват. Мог бы и догадаться. — Стив постучал себя кулаком по лбу. — Ты прости, Инге, что я… не разыскал тебя раньше. Но теперь все будет хорошо. Ты останешься тут до полного выздоровления — это, вероятно, дней десять или чуть больше. Тебя сегодня переведут в отдельную палату, я уже говорил с доктором. Пока ты находишься тут, тебя будет каждый день навещать… один мой друг. Его зовут Шейкуна — Шейкуна Хасан Гулед. Запомни это имя. Он африканец из Мозамбика. У него черная кожа, но сердце золотое. Он останется здесь твоим опекуном, позаботится о билете и будет сопровождать тебя в Гвадалахару. Из Гвадалахары он отправится ко мне — ты обязательно передашь с ним письмо.
— А ты? — тихо спросила Инге, едва шевельнув бескровными губами.
— Я задержусь в Лондоне еще день–два, но потом придется уехать.
— Расскажи мне… о том крае, куда поедешь.
— Слушай… Это бескрайний океан тропических лесов. Там сейчас жаркое лето. Там, впрочем, всегда жарко, но сейчас там еще и лето… В глубине этих лесов, вдали от городов и дорог, есть сказочное царство. Его начал строить злой волшебник, но, не достроив, умер…
— А разве волшебники умирают, Джон?
— Случается… Ему помогли это сделать другие злые волшебники. И тогда во главе этого царства встал другой волшебник, сын прежнего.
— Тоже злой?
— Как сказать. Вначале он был никакой. Он даже не хотел править царством. Но потом согласился. Теперь у него… добрые наставники… Они надеются, что со временем он станет добрым волшебником… Но, понимаешь, Инге, волшебников очень трудно воспитывать и перевоспитывать, и чем сказка кончится, я еще не знаю…
— А воспитываешь его ты, да?
— С чего ты взяла?