Воевал Сысоев на Буге, был ранен. После госпиталя сражался под Вязьмой, снова был ранен. Опять после госпиталя воевал под Новгородом. Был он и под Воронежем…
Сейчас войска, в которых сражался Сысоев, наступали в направлении села Очеретяное, расположенного в двадцати семи километрах от Днепра.
Сысоев знал, что фашисты оправдывали свои неудачи «теориями» «сезонной стратегии», «эластичной обороны», слышал о приказе Гитлера — создать восточный вал на правом берегу Днепра, чтобы отсидеться за ним до весны, а летом снова начать наступление.
А о новом приказе Гитлера он узнал только три дня назад: все лица мужского пола в возрасте от десяти до шестидесяти лет должны были эвакуироваться на правобережье. Тем, кто останется на левом берегу, угрожал расстрел за связь с партизанами.
Прошлой ночью уже были получены новые сведения. Фашисты начали сжигать деревни, уничтожать все живое на своем пути. Село Очеретяное входило в создаваемую ими зону пустыни — шестидесятикилометровую полосу вдоль левого берега Днепра.
Сысоев нетерпеливо подул в трубку. Телефон молчал. Через тридцать минут надо будет послать автоматчика разбудить информатора. К 6.00 информатор — капитан Степцов — должен составить и отправить срочное[1] боевое донесение в штаб фронта о противнике, боевых действиях и положении войск армии. По двум стрелковым правофланговым дивизиям есть лишь сведения на 21.00 вчерашнего дня, «Направленец» — майор Веселое, офицер оперотдела, находившийся при штабе правофлангового корпуса, в который входила эта дивизия, отвечал по телефону одно и то же: «Связи с двумя хозяйствами внизу еще нет. Уточняю».
Связаться по радио тоже не удавалось. Посыльные не приезжали, и все это злило Сысоева. Он не надеялся на капитана Белых, медлительного, нерасторопного и вечно сонного, хотя и храброго офицера, находившегося в дивизии Ладонщикова; но Курилко, его помощник Курилко, такой инициативный, энергичный! Этот должен бы из ада прислать донесение. Проспал? Невозможно это представить. За год совместной работы они узнали друг друга отлично. Курилко — исполнительный, внимательный человек. Кроме того, они друзья. Курилко отправили в дивизию, наступающую в направлении Очеретяного. Он еще обещал сразу же сообщить Сысоеву о его семье..
Молчание Курилко было тем более странным, что Сысоев поручил ему сразу же по прибытии в дивизию уточнить кое-какие важные сведения у пленного фашиста из разведгруппы «Олень», проводившей глубокую разведку в нашем тылу. Из-за отсутствия этих данных Сысоев не посылал в штаб фронта папку с важными документами и материалами. Эта папка сейчас лежала на столе, перед ним. Некоторые совершенно секретные материалы из этой папки он дал Курилко для уточнения на месте.
Дверь отворилась, и в комнату вошел капитан Степцов — информатор. Наполовину цыган, наполовину кубанский казак, был он высок, строен, очень красив. Не одна девушка заглядывалась на его огромные черные глаза, длинные ресницы и тонкие брови вразлет.
Сысоеву нравилась подтянутость Степцова. Капитан был всегда чисто выбрит, всегда с белоснежным подворотничком и всегда в начищенных до блеска сапогах. Казалось, что Степцов только что от портного — таким выглаженным, чистым и пригнанным по фигуре был его военный костюм. Он был всегда бодр, очень доброжелателен, весел и общителен. Майор симпатизировал Степцову, но его слегка коробило ухарство капитана, безрассудная смелость, вспыльчивость, самоуверенность и беспечность. Несколько времени тому назад Степцов, ранее работавший в штабе дивизии, за какую-то провинность был понижен в звании. Затем он отличился, был ранен, попал на курсы «Выстрел», потом в резерв армии, а оттуда как талантливый рисовальщик был взят на временную работу в отдел, и здесь остался. Пером и тушью Степцов владел мастерски. Картами Степцова гордился начштаба. К тому же Степцов умел прямо с оперативной карты диктовать машинистке боевые донесения и оперативные сводки, правильно оценивая и комментируя обстановку. Эти его информации почти не требовали исправлений.
Войдя, Степцов громко зевнул и потянулся.
— Бомба разбудила, — ответил он на вопросительный взгляд Сысоева и спросил: — Сильная бомбежка была?
— Одиночный самолет.
— Опять одиночный?! А ведь это уже не первый раз…
— Вот это и наводит на серьезные размышления. Часовые тоже заметили, что это не случай, а система.
— Наводчик?
— Безусловно!
Степцов вынул из планшета карту, красный, синий и черный карандаши и склонился над оперативной картой, чтобы дополнить свою. Сысоев, сам умевший отлично чертить, с завистью взглянул на его работу.
— Группировка противника та же, — подсказал Сысоев. — Перед фронтом армии — семьдесят вторая и пятьдесят седьмая пехотные дивизии и танковая дивизия СС < Викинг". О пленных из этих дивизий сообщишь в оперативной сводке в девять ноль-ноль. Наши войска, успешно преодолевая сопротивление противника, вышли… куда? На правом фланге это пока не ясно. От правофланговой дивизии Бутейко и соседней с ней дивизии Ладонщикова еще нет данных, а дальше отмечай.
— Опять мне, да и тебе влетит от начштаба за "ничего-незнайство"!
— Пока наноси то, что есть.
Автоматчик Бекетов заглянул в комнату и спросил разрешения впустить связиста. Вошел молоденький сержант, протянул две телеграммы и регистрационную тетрадь. Сысоев начал расшифровывать первую телеграмму. Веселое из штаба правофлангового корпуса сообщал новые координаты. Обе дивизии на правом фланге продвинулись на двенадцать — пятнадцать километров. Были освобождены двадцать два села, в плен взято сто шестьдесят восемь фашистов и трофеи: два танка, пять бронетранспортеров, орудия, автоматы…
Сысоев измерил расстояние от наших войск до села Очеретяное. Оставался шестьдесят один километр.
Еще три-четыре дня наступления, подумал он, засмеялся, дружески хлопнул Степцова по плечу и озорно крикнул:
— Танцуй!
— А что, снова мне мешок писем?
— Никаких писем.
— Ну и потеха: "Люблю до гроба", "Почему не отвечаешь?", "Неужели забыл нашу любовь?". И до чего же девчата падки на обходительность и лирику! Шоколадом не корми.
— My и пошляк же ты, Степцов! Нашел время разбивать девичьи сердца!
— Чего ты взъерепенился?
— Да вот не терплю пошлости, что прикажешь делать!
Блестящие черные глаза Степцова уставились в грудь Сысоеву. Степцов слегка вращал глазами, и Сысоев ощутил странное состояние безволия.
— Блажишь! — рассердился Сысоев.
Степцов неприятно засмеялся и сказал:
— Я ведь не виноват, что девки за мной как очумелые ходят. — Голос у Степцова был удивительно мелодичен.
— "Квадрате И-31", — громко прочел Сысоев расшифрованные цифры на второй телеграмме. — Ищи на карте.
Степцов провел пальцами по клеткам:
— Это в расположении противника, впереди частей Бутейко…
— "Упал сбитый ПО-2 номер 12 тчк".
— Черт! Это же сбили Хайрулина из нашей штабной эскадрильи! Ну и что там дальше?
— "Летчик Хайрулин убит зпт захоронен тчк".
— Гады. Такого парня… Бог, а не летчик!
— Отличный летчик! — отозвался Сысоев. — А как ему попадало от командира эскадрильи за то, что он любил "шутки шутить". Это его умение спасло и ему и мне жизнь, когда мессер загнал нас в лес… Дальше. "Капитан Курилко ранен зпт отравлен ОВ[2] тчк Тяжелом состоянии эвакуирован полевой госпиталь 1245".
— Что? Нашего "Жив Курилка" тоже сбили? ОВ? Ну, знаешь… Ты что-то напутал. Откуда ядовитые газы?
— Все точно, — раздраженно ответил Сысоев. Он был лишен сентиментальности штатских. На войне, как на войне. Обычно Сысоев со снисходительным презрением кадрового офицера относился к раненым, как к людям, которые в результате собственной неумелости допустили, чтобы их ранило: кроме случаев, когда воины вызывали огонь на себя или когда это было явно неизбежно. Но в данном случае он не осуждал Курилко, так как не понимал, почему Курилко очутился в самолете, где и как применялись ОВ.
Сысоев разозлился. Будь это на передовой, эта ярость дорого бы стоила противнику, а сейчас? Ну что он может сделать?
Ничего… И это раздражало. Сысоев еще и еще раз проверил сообщение по кодовой таблице. Речь шла именно о Курилко и об ОВ, отравляющем веществе, ядовитом газе.
— Значит, фашисты все-таки рискнули применить ОВ! — пробормотал Степцов. Он был совершенно обескуражен. — Это же сверхчерезвычайное происшествие. Почему ж только сейчас сообщают?!
— Сам не могу понять… "Документы и бумаги Курилко направляем вам мотоциклистом", — читал Сысоев дальше. — "Положение наших частей на 5.30…" — Называлось еще пять занятых сел. Они-то и оказались в квадрате И-31. В телеграмме перечислялись новые трофеи, захваченные склады.
— Скорее же запрашивай об ОВ, — напомнил Степцов. Он попробовал позвонить, но телефон не работал.
Сысоев вызвал Бекетова и послал с ним закодированную телеграмму на узел связи.
— Мне пора, — заторопился Степцов. — Иду диктовать машинистке.
— Подожди сообщать об ОВ. А вдруг ошибка при кодировании.
Сысоеву было о чем подумать — единственный помощник его, к тому же и талантливый офицер, вышел из строя. И таким неожиданным образом!
Сообщение о применении ОВ требовало не только самой срочной, но и самой точной проверки.
Послышалась стрельба.
— Бекетов! — крикнул Сысоев.
Автоматчик вошел.
— В каком месте стреляют?
— За деревней на ферме, где узел связи.
— Ну, я побежал. Почти шесть часов. — Степцов ушел. Зазвонил телефон.
— Десятый слушает!
— Товарищ десятый, связь восстановлена, — послышался женский голос.
— Давайте сначала двадцать пятый.
— Комендант Кулебякин слушает.
— Сто раз просил без фамилий, есть код, вы — двадцать пятый! Срочно выясните и доложите результаты бомбежки. И что это за автоматная стрельба в нашем расположении?