— Ну, что же, — согласился с ним полковник, — поговорим покороче. Вы, товарищ старший лейтенант, не договариваете, скрываете то, что произошло в деревне!
— Я?
— Да, вы! Кто уполномочил вас разрешить самосуд над бывшим старостой и двумя полицаями? Жители их повесили.
Баженов побледнел от неожиданности. Да, он вспоминает: они спрашивали, что им делать с "этими", он сказал… на их усмотрение… судите сами… Такого он не ожидал!.. Впрочем… Будь у него время, сказал он полковнику, он самолично расстрелял бы вольнонаемную фашистскую сволочь. А что с ними церемониться? Зачем оставлять предателей в тылу! Баженов разгорячился и начал обличительную речь, но полковник прервал его и поднялся со стула. Офицеры тоже вскочили.
— Я явился к вам по поручению члена Военного совета. Он очень недоволен вашим самоуправством и поручил мне выяснить обстоятельства дела. Если бы он узнал об этом раньше — ни медали, ни звездочек старшего лейтенанта вы бы не получили.
Полковник объяснил старшему лейтенанту его ошибку, а для того, чтобы ошибку не повторяли другие, обязал его сделать через три дня сообщение для офицеров штаба армии о правах и обязанностях офицеров и их взаимоотношениях с населением на только что освобожденной территории. Для этого мало использовать дисциплинарный устав и устав гарнизонной службы, надо ознакомиться с инструкциями, приказами комендантской службы, поговорить с майором Северцевым и комендантами еще не освобожденных городов, которые находятся во втором эшелоне. Он, Ивашенцев, поможет.
Когда полковник и майор уходили, Баженов не вытерпел и сказал:
— А все-таки народ справедлив в своем гневе к предателям!
… И в ответ выслушал от Ивашенцева чуть ли не целую лекцию о войнах справедливых и несправедливых, о народных мстителях в тылу врага, о воспитательном значении судов, в частности показательных.
Когда они остались одни, Сысоев погрозил ему кулаком и улыбаясь сказал, совсем по-граждански:
— У, чертяка! Я и не знал, что вы такой злой. А устав вы плохо знаете. Вступать в пререкания со старшими не имеете права.
С этого дня, с легкой руки Сысоева, среди офицеров оперативного отдела укоренилось мнение, что самый злой в штабе — это старший лейтенант Баженов. Это мнение укреплял и майор Андронидзе.
Баженов пошел к мотоциклу, но Сысоев вернул его и приказал, прежде чем ехать, пойти на узел связи и протелеграфировать в отдел по изучению и использованию опьгга войны донесение о всем том новом, что обнаружено, в частности — описание карабина-автомата. Одновременно надо туда же отослать этот карабин с патронами. Все это намеревался сделать он сам, но его вызывают срочно ехать с командующим.
Баженов пошел к оперативному дежурному, чтобы узнать дислокацию узла связи, и на улице встретил Степцова, идущего на узел. Они пошли вместе.
— Прехорошенькие девчонки, — говорил Степцов, шагая рядом, — только режим у них монастырский, а у офицеров-связистов никакого сочувствия к нашему брату! У тебя есть жена? Ты не маскируйся, не выдам.
— А я и не скрываю, что женат.
— Смотря от кого… Девчатам, небось, поешь: я холостой! Оно понятно: война войной, а любовь любовью. Война, брат, все спишет.
Баженов шел молча. Он сразу потерял интерес к Степцову.
Дежурный связист, молоденький младший лейтенант, впустил их в дом, где было чисто, как в больничной палате. За телеграфными аппаратами работали девушки в военной форме.
— Привет блондинкам, шатенкам и брюнеткам, а Мариночке особое бонжур! — Степан Степцов приветственно помахал рукой.
— Товарищ капитан! — раздался предостерегающий окрик младшего лейтенанта.
— Знаю, знаю: опять доложишь по начальству, что Степцов мешает работать.
— Обязательно доложу.
Юрий Баженов пошел было за Степиовым, но младший лейтенант остановил его, поискал глазами, к кому бы направить.
Он повел Баженова к телеграфистке, сидевшей предпоследней слева, спиной к ним; она о чем-то оживленно разговаривала с соседкой.
Младший лейтенант, явно повторяя чьи-то слова, бросил: "Опять разговорчики!", поручил сержанту передать донесение под диктовку старшего лейтенанта и заспешил к Степцову.
Баженов встретился глазами с повернувшейся к нему телеграфисткой и оторопел. Пауза затянулась; телеграфистка нахмурилась и сухо напомнила:
— Я жду.
— Скажите, у вас нет сестры Иры? — Юрий Баженов не узнал своего голоса.
— Можете не продолжать! — устало проговорила девушка. — Я могу это сделать за вас. Мой двойник Ира была вашей первой юношеской любовью. Но вот непредвиденные обстоятельства, капризы судьбы разлучили вас. Так?
— Да!
— А сейчас вы снова встретили ее, пусть не ту, но все чувства, тлевшие под пеплом времени, вспыхнули с новой силой. Роковая любовь с первого взгляда. И теперь эти чувства разрывают ваше пылкое сердце, и вы жаждете осчастливить меня. У Степцова все это получается лучше, но так же пошло. Диктуйте.
Старший лейтенант стоял багрово-красный. Телеграфа стка хотела "добить" его, но растерянное выражение его лица было столь жалким, что она снисходительно усмехнулась:
— Сядьте. Я жду.
Баженов осторожно опустился на табурет и начал, избегая смотреть на нее:
— В отдел по изучению и использованию опыта войны штаба…
— Почему не закодировано? — Девушка повернулась к Баженову.
Он взглянул на нее. Те же, что у Иры, большие голубые глаза, то же продолговатое лицо, тот же красиво очерченный небольшой рот и черные пушистые брови, смыкающиеся над прямым носом. Поразительное сходство!
Но главное сходство было не в чертах, а во взгляде, выражении губ.
— Вы меня задерживаете. Я спрашиваю, почему не закодировано?
— Как вас зовут?
— Все мужчины, как попугаи! Есть у вас разрешение передать клером?
— Сейчас… сейчас будет, — бормотал Баженов. Пришлось звонить полковнику. Тот разрешил передать клером, закодировав адрес. Баженов внес поправку и стал диктовать, открыто любуясь девушкой. Телеграфистка сбилась, сообщила об этом на другой конец провода и повторила начало передачи. Когда сбилась в четвертый раз, опустила руки и попросила:
— Не смотрите на меня так.
— Как?
— Вы сами знаете. Диктуйте!
— Как вас зовут? Я серьезно спрашиваю.
— Ваша серьезность оскорбительна для меня, — резко и громко ответила она. Стук телетайпов вокруг них сразу стих.
Даже не в самом ответе, а в тоне, в манере, как это было сказано, звучало столько горечи, что Баженов осекся и, лишь кончив диктовку, отважился тихо спросить:
— Почему вам так трудно назвать свое имя?
— Сержант Луганская, даже не дальняя родственница вашей Ире. Еще что?
— Не сердитесь и не обижайтесь, — скороговоркой и тихо, чтоб не слышали остальные, начал Юрий Баженов. — Дело не только в том, что вы мне кого-то напоминаете. Вы просто славная, очень! Меня зовут Юрий Баженов. До свидания!
Уже в дверях она его окликнула:
— Товарищ старший лейтенант Юрий Баженов! — и громко, чтобы все слышали, спросила: — Могу ли я верить вашим словам, что я просто славная и даже "очень"?
Послышались смешки. Молоденький младший лейтенант преувеличенно громко приказал: "Не отвлекаться!"
Юрий Баженов отчетливо произнес:
— Нет, вы не ошиблись, сержант Луганская, вы действительно очень славная. И мне только жаль, что вам уже столько раз говорили об этом, что слова и люди потеряли цену в ваших глазах.
— Товарищ старший лейтенант! — умоляюще воскликнул молоденький лейтенант связи.
— И вы, конечно, холосты, — не унималась Луганская. — И вы готовы поклясться, подобно Степцову, что весь мир, и себя в том числе, повергнете к моим ногам — разумеется, сразу после войны. А сейчас "война все спишет!", да?
— Сержант Луганская, если вы не прекратите, я доложу майору! — выходил из себя ее начальник.
— Товарищ младший лейтенант, это моя вина. Сейчас уйду. А на вопрос отвечу. Я женат. Ничего вам не обещаю и ничего не прошу.
— Маринка твердокаменная! — донесся из угла озорной голос. — Вы мне все это скажите, я добрая!..
Младший лейтенант связи крикнул, что идет доложить майору, и выбежал. Баженов вышел следом, окликнул его и уговорил не ябедничать.
— Вы понимаете, как трудно мне с этим зверинцем? жаловался младший лейтенант. — Еле успеваю отваживать ухажеров и сообщать их начальникам! Была б моя воля, я бы ни одного офицера и на пушечный выстрел к ним не подпускал.
— Я не ухажер.
— Все так говорят!
Баженов дружески похлопал собеседника по плечу.
— Его сильнее хлопать надо, — подошел к ним Степцов, — глядишь, и вышибет дурь, не станет по пустякам придираться!
— Я все равно доложу о вас, капитан, — вновь обозлился младший лейтенант и ушел.
— Вот что, журналист, ты на моей дороге не становись.
— Не понял?
— На какой дороге?
— Мариночку не тронь, вот на какой!
— Какую такую Мариночку?
— Да ты что? Марину Луганскую, которой ты шарики вкручивал, в любви с первого заезда объяснился.
— Ты ее любишь?
— За кого ты меня принимаешь! Чуть почувствую, что любовь привязывает к юбке, — сразу с седла долой.
— А если так, то при чем здесь Луганская?
— А при том, что она мне сказала "но пасаран". А я своего добьюсь. Вот ты и не порть мне беговой дорожки своими копытами.
— Вот что, Степцов, — Баженов еле владел собой от ярости. — Что ты задумал — это сверхподлость.
Степцов многозначительно свистнул:
— А то что будет? Эх, воевал бы ты лучше пером, женатик, и не толкался бы среди боевых офицеров со своими детскими заповедями. Мне, может, это единственная в жизни радость. Сегодня жив, а завтра — трах! и накрылся.
Баженов круто повернулся и пошел прочь.
Вскоре Степцов с присущим ему артистическим талантом рассказывал в дежурке, как глупо Баженов объяснялся Луганской в любви, как был осмеян и изгнан с позором. Все хохотали…
Баженов уже оседлал мотоцикл, когда к нему подошел Сысоев: