[27].
Я сполз вниз по сиденью. Отец не разрешал матери сажать меня на колени. А то парень вырастет неженкой. Отец, ты видишь меня? Что, неженка я? Можно, я посижу у тебя на коленях, отец?
И я услышал, как чудесный норвежский говорок пропел в темноте, чуть запинаясь:
– Are you from the[28]… мм, психушка?
– Психушка? – повторил я.
Он подошел сбоку к кабине, и я посмотрел на него искоса, из последних сил цепляясь за руль.
– Ой, простите, – сказал он. – У вас вид, как… как у… Вы что, упали в навозную яму?
– Да, свалился нечаянно.
– Понял. Я остановил-то вас, потому как вижу, трактор-то Синдре. А еще у вас собака висит на косилке.
Значит, я все-таки недостаточно сосредоточился. Ха-ха. Я просто-напросто забыл про эту собаку, слышишь, отец? Слишком мало крови осталось в мозгу. Слишком много…
Пальцы утратили чувствительность и соскользнули с руля. И я вырубился.
15. Время для посещений
А проснулся я в раю. Все было белое, и ласковый ангел склонился надо мной, лежащим на облаке, и спросил, знаю ли я, где я. Я кивнул, и ангел объяснил, что кое-кто хочет со мной поговорить, но спешки нет, он может подождать. Да, подумал я, он может подождать. Потому что, как только он услышит, что я сделал, он тут же выкинет меня отсюда, из всей этой мягкой, роскошной белизны, в кузнечный цех, в плавильную печь, в вечную кислотную ванну моих грехов.
Закрыв глаза, я прошептал, что не хочу, чтобы сейчас меня беспокоили.
Ангел понимающе кивнул, поплотнее укрыл меня облаком и ушел, стуча деревянными подошвами сабо. Прежде чем за ангелом закрылась дверь, до меня донесся гул голосов из коридора.
Я пощупал повязку на шее. В памяти всплыли какие-то отрывочные картинки. Лицо высокого тощего мужчины надо мной, заднее сиденье машины, мчащей на полной скорости по петляющей дороге, какие-то двое в белых халатах, перекладывающие меня на носилки. Душ. Я лежал под душем! В теплой, чудесной воде, пока снова не вырубился.
Мне снова захотелось туда, но мозг подсказывал, что эта роскошь была преходящей, что песок все еще бежит в часах, земной шар по-прежнему вращается, а ход событий неостановим. Они просто замедлились, решив взять передышку.
Думай!
Конечно, думать – это мучительно, куда проще махнуть на все рукой, сдаться и прекратить бунт против судьбы и силы ее тяжести. Но только есть что-то раздражающее в этом пошлом, тупом ходе событий, от которого человек в конце концов стервенеет.
И тогда начинает думать.
Что встречи со мной ожидает Клас Греве – исключено, но это вполне может быть полиция. Я взглянул на часы. Восемь утра. Если полиция уже успела обнаружить труп Синдре О и заподозрила меня в убийстве, то маловероятно, что они послали только одного человека, который к тому же скромно сидит и дожидается в коридоре. Скорее всего, это обычный дознаватель, он просто хочет задать вопросы о том, что случилось; наверное, все дело в тракторе, брошенном посреди дороги, наверное… Наверное, я успокаиваю себя, надеясь, что это полиция. Наверное, с меня хватит, наверное, единственное, что мне осталось, – это спасать собственную жизнь, наверное, мне надо рассказать им все как есть. Я лежал, прислушиваясь к ощущениям. И ощутил, как смех, пузырясь, поднимается изнутри. Это потрясающе!
Тут дверь открылась, до моего слуха донеслись звуки из коридора, и вошел мужчина в белом халате. Прищурился над папкой.
– Собачка покусала? – спросил он и посмотрел на меня, улыбаясь.
Я тут же его узнал. Дверь захлопнулась у него за спиной, и мы остались одни.
– Прошу прощения, у меня не было времени ждать.
Клас Греве в белом врачебном халате. Одному богу известно, откуда взятом. Одному богу известно, как он нашел меня – ведь мой мобильник, насколько я помнил, лежит на дне ручья. Но и богу и мне было известно то, что будет дальше. И словно в подтверждение, Греве сунул руку в нагрудный карман и вынул пистолет. Мой пистолет. Или, точнее, пистолет Уве. Или, если уж совсем точно, «Глок-17» с девятимиллиметровыми пулями, которые, попадая в тело, раскрываются, словно не до конца расколовшись, так что имеющаяся порция свинца утаскивает с собой несоразмерное количество мяса, мышц, костной массы и мозга, и все это, пройдя твое тело насквозь, прилипает к стенке позади тебя, в экспрессионистическом стиле картин Барнаби Фёрнаса. Дуло пистолета смотрело на меня. Принято считать, что в подобной ситуации тут же пересыхает во рту. Так оно и есть.
– Ты позволишь воспользоваться твоим пистолетом, Роджер? – произнес Клас Греве. – Я не взял в Норвегию свой. Теперь столько сложностей в аэропорту с оформлением оружия, да я и не предполагал… – он развел руками, – подобного. А кроме того, совсем неплохо, что след этой пули не ведет ко мне, правда, Роджер?
Я не ответил.
– Правда? – повторил он.
– Почему?.. – прохрипел я, словно ветер в пустыне.
Клас Греве ждал продолжения, на лице его отразилось явное любопытство.
– Почему ты все это делаешь? – прошептал я. – Неужели ради женщины, которую ты только что встретил?
Он наморщил лоб:
– Ты про Диану? Ты знал, что мы с ней…
– Да, – перебил его я, чтобы не слышать продолжения.
Он коротко улыбнулся:
– Ты идиот, Роджер? Ты правда думаешь, что все дело в ней, тебе и во мне?
Я не ответил. Что я понимаю это. Что дело вовсе не в такой банальной ерунде, как жизнь, чувства и люди, которых любишь.
– Диана была только средством, Роджер. Мне пришлось использовать ее, чтобы выйти на тебя. Поскольку ты не клюнул на первую наживку.
– Выйти на меня?
– Да. Мы четыре месяца это планировали, как только узнали, что «Патфайндер» ищет нового управляющего директора.
– Мы?
– Именно.
– «ХОТЕ»?
– И наш новый американский собственник. Экономически мы оказались – назовем вещи своими именами – в неважном положении. И поэтому пришлось согласиться на некоторые их условия, которые, видимо, выглядели как покупка, но фактически стали операцией по спасению. Одним из этих условий было – что мы добудем для них и «Патфайндер».
– Добудете «Патфайндер»? Но каким образом?
– Мы же с тобой все понимаем, Роджер. Хотя формально руководство предприятия осуществляется акционерами и правлением, реально все в руках управляющего директора. В конце концов именно он решает, продать ли компанию и кому. Возглавляя «ХОТЕ», я сознательно выдавал правлению минимум информации и максимум неопределенности, так что они сами всякий раз предпочитали доверять мне принятие решений. Что их, кстати, вполне устраивало. А мы же знаем, что любой мало-мальски компетентный руководитель, пользующийся доверием правления, сможет манипулировать малоинформированными акционерами и убедить их делать то, что он хочет.
– Ты преувеличиваешь.
– Неужели? Насколько я понимаю, убалтывать эти так называемые правления – как раз твой хлеб.
Он был, разумеется, прав. И это подтвердило мои прежние подозрения, когда Фельсенбринк из «ХОТЕ» столь недвусмысленно порекомендовал Греве в начальники к их злейшему конкуренту.
– Так «ХОТЕ»… – начал я.
– Да, «ХОТЕ» намерена забрать себе «Патфайндер».
– Потому что американцы согласились поправить ваши дела только на этом условии?
– Деньги, полученные нами как акционерами «ХОТЕ», останутся на специальном счете, пока не будут выполнены все условия сделки. Хотя то, о чем мы говорим, нигде, разумеется, документально не зафиксировано.
Я медленно кивнул.
– Значит, вся история насчет того, что ты ушел в отставку в знак протеста против продажи компании, – только инсценировка, чтобы представить тебя добропорядочным кандидатом, которому можно передать управление «Патфайндером»?
– Точно.
– А возглавив «Патфайндер», ты заставил бы акционеров продаться американцам?
– Заставить можно по-разному. Когда в «Патфайндере» через несколько месяцев обнаружат, что их технология уже не тайна для «ХОТЕ», то сами поймут, что в одиночку у них нет шансов, что наилучший выход – это сотрудничество.
– Потому что ты потихоньку сольешь эту технологию в «ХОТЕ»?
Улыбка Греве, тонкая и белая, напоминала ленточного червя.
– Как уже было сказано, они составят прекрасную пару.
– Но это будет брак по принуждению.
– Если угодно. Но благодаря сочетанию технологий «ХОТЕ» и «Патфайндера» мы приберем к рукам все оборонные заказы на GPS в Западном полушарии. И прихватим пару в Восточном… Ради этого стоит немножко смухлевать, тебе не кажется?
– И по вашему плану, это назначение должен был устроить я?
– Я ведь в самом деле сильный кандидат, правда? – Клас Греве стоял в изножье моей кровати с пистолетом в правой руке, спиной к двери. – Но мы хотели подстраховаться. Выяснили, с какими агентствами по подбору персонала они работают, и кое-что разузнали. Оказалось, у тебя есть определенная репутация, Роджер Браун. Говорят, какого ты предложишь кандидата, того и возьмут. Ты в этом смысле чемпион. Естественно, мы решили действовать через тебя.
– Я тронут. Но почему было не выйти прямиком на «Патфайндер», раз уж вам он так нужен?
– Роджер, не забывай: я бывший директор большого страшного серого волка на рынке GPS! Они сразу забили бы тревогу, стоило мне к ним первому приблизиться! Нет, это они должны были меня «найти». Например, с помощью одного охотника за головами. Да чтобы он меня еще и уламывал. Единственный правдоподобный ход, чтобы «патфайндеры» поверили, что я пришел без злого умысла.
– Понимаю. Но зачем было использовать Диану, почему не выйти на меня напрямик?
– Не притворяйся идиотом, Роджер. Ты бы тоже почуял неладное, вздумай я предлагаться сам, и обходил бы меня десятой дорогой.
Он был прав, я притворялся идиотом. А настоящим идиотом был он сам. Идиотом, которого распирает такое упоение собственными гениальными, точно просчитанными планами, что он не может утерпеть и теперь будет стоять и хвастать ими, пока кто-нибудь не зайдет в палату. А это наверняка произойдет довольно скоро, я ведь типа болен, раз уж лежу тут!