Кивая направо и налево без какого бы то ни было ответа, я пробирался к переносной барной стойке. Дианин постоянный бармен Ник протянул мне бокал с шампанским.
– Дорогое? – спросил я, ощущая на языке горечь пузырьков.
– Шестьсот, – ответил Ник.
– Придется продать хоть часть картин, – сказал я. – Художник-то кто?
– Атле Нёрум.
– Я знаю, Ник, как его зовут, но не знаю, как он выглядит.
– Вон там. – Ник мотнул вправо своей большой, черной, как эбеновое дерево, головой. – Рядом с вашей женой.
Я успел заметить только, что художник – плотный бородатый коротышка. Потому что там стояла она.
В белых кожаных брюках, обтягивающих длинные стройные ноги, она казалась еще выше, чем на самом деле. Прямые волосы по обе стороны прямой челки, и эта прямоугольная рамка усиливала ощущение японского комикса. Свободного покроя белоснежная шелковая блузка в лучах подсветки отдавала в синеву, подчеркивая узкие крепкие плечи и груди совершенной формы – точно две безупречные волны. Боже, как пошли бы сюда те бриллиантовые серьги!
Мой взгляд, неохотно отпустив ее, скользнул дальше. Публика стояла и вежливо беседовала возле картин. Обычный контингент. Богатые, хорошо пахнущие финансисты (костюм с галстуком) и звезды средней величины (костюм с дизайнерской футболкой). Женщины (дизайнерские платья) были актрисами, писательницами или политиками. Также, разумеется, имелся букет молодых, так называемых перспективных и, вероятно, неимущих художников-нонконформистов (рваные джинсы и футболки с надписями), которых я в душе именовал «Куинс парк рейнджерс». Поначалу я морщил нос при виде их в списке, но Диана убедила меня, что нам нужно и что-то «пикантное», что-то более живое и опасное, чем меценаты, расчетливые инвесторы и те, кто ходит сюда в порядке заботы о собственном культурном имидже. Классно, конечно, только я-то знал, что эти субчики явились сюда, потому что выклянчили у Дианы приглашение. И потому что Диана сама понимала – они тут ради того, чтобы найти покупателей для себя самих, все ведь знают, что она не может отказать, когда ее просят о помощи. Я заметил, что многие – большей частью мужчины – то и дело поглядывают исподтишка в сторону Дианы. Ничего, обойдутся. Такой прекрасной женщины им не заполучить никогда в жизни. И это не допущение, а бесспорный, неопровержимый факт, вытекающий из того, что она – прекраснейшая. И моя. Насколько последнее бесспорно – этой мыслью я старался себя не грузить. Просто напоминал себе, что до сих пор Диана по-прежнему все так же слепа.
Я пересчитал мужчин в галстуках. Так выглядят возможные покупатели. Квадратный метр Нёрума нынче стоит около пятидесяти тысяч. Пятьдесят процентов комиссионных идет галерее, так что можно продать не слишком много и уже окупить сегодняшний вечер. Вернее, нужно продать хоть что-то, потому что с продажи первого Нёрума прошло уже прилично.
Теперь публика устремилась к дверям, и мне пришлось отойти чуть в сторону, чтобы пропустить остальных к подносу с шампанским.
Я побрел к моей жене и Нёруму, чтобы сообщить ему, как я перед ним преклоняюсь. Преувеличение, конечно, но не то чтобы полное вранье – парень несомненно хорош. Однако, прежде чем я протянул ему руку, художник был атакован неким брызжущим слюной малым, явно давним знакомцем, и утащен прочь к какой-то женщине, виновато улыбающейся, точно ей приспичило по-маленькому.
– Хорошо выглядишь, – сказал я и встал рядом с Дианой.
– Привет, любимый.
Она улыбнулась мне сверху вниз и одновременно махнула рукой девушкам-близнецам, чтобы те прошли еще один круг с фуршетными закусками. Суши – это уже вчерашний день, и я предложил нового поставщика – «Алжери», североафриканская кухня с французским уклоном, весьма жгучая. Во всех смыслах. Но увидел, что Диана снова заказала все в «Багатели». Тоже вкусно, конечно. И в три раза дороже.
– Хорошие новости, милый, – сказала она, просовывая руку мне под локоть. – Помнишь, ты рассказывал про должность на той фирме в «Хортене»?
– «Патфайндер», да. Ну и что там?
– Я нашла для них отличного кандидата.
Я глянул на нее, слегка опешив. Как охотник за головами, я время от времени, разумеется, использовал Дианину клиентскую базу и ее круг общения, включавший немало значимых в экономике фигур. Причем без особых угрызений – ведь это я финансировал всю эту прорву. Необычным было то, что Диана сама предложила конкретного кандидата на конкретное место.
Она взяла меня под руку, наклонилась и шепнула:
– Его зовут Клас Греве. Отец голландец, мать норвежка. Или наоборот. В общем, он три месяца назад уволился и только что перебрался в Норвегию, получил дом в наследство и теперь им занимается. У себя в Роттердаме был топ-менеджером в одной из крупнейших европейских фирм по GPS-технологиям. И совладельцем, пока весной их не купили американцы.
– В Роттердаме, – повторил я, отпив шампанского. – А как фирма называется?
– «ХОТЕ».
Я поперхнулся шампанским.
– «ХOTE»? Ты уверена?
– Вполне.
– И его сиятельство был там топ-менеджером? Прямо самым-самым топом?
– Греве – это фамилия, я не думаю, что он…
– Ну да, ну да, а его номер у тебя есть?
– Нет.
Я застонал. «ХОTE». Именно эту фирму в «Патфайндере» мне назвали как образец. «ХОTE», в точности как теперь «Патфайндер», было маленьким высокотехнологичным предприятием, поставлявшим GPS-технологии европейской оборонной промышленности. И бывший глава этой фирмы – просто самое оно. Надо спешить. Все фирмы по подбору персонала утверждают, что выполняют заказы исключительно в своей узкой, эксклюзивной сфере, только так можно работать серьезно и систематично. Но ради такой большой оранжевой морковки – процентов с номинальной годовой зарплаты, приближающейся к семизначному числу, – принципами можно и поступиться. А должность управляющего директора «Патфайндера» – это очень большая, оранжевая и востребованная морковка. Заявки были размещены в трех агентствах – «Альфа», «ИСКО» и «Корн/Ферри интернешнл». В трех самых лучших. Поэтому дело не только в деньгах. Когда мы работаем по системе «без спасения нет вознаграждения», то берем предварительный платеж на покрытие издержек, потом следующую выплату, если предложенный нами кандидат соответствует требованиям, о которых мы условились с заказчиком. А основную, реальную сумму – только когда заказчик принимает на работу того, кого мы порекомендовали. Жирно, конечно, но речь-то реально – реально! – идет о простой вещи: выиграть. Быть царем горы. Встать на платформу.
Я прислонился к Дианиному плечу:
– Послушай, дорогая, это важно. Нет идей, как мне вообще с ним связаться?
Она улыбнулась:
– Ты такой милый, когда тебе не терпится!
– Ты знаешь, где…
– Естественно.
– Где, где?
– Вон стоит. – Она показала рукой.
Напротив одной из весьма экспрессивных картин Нёрума – истекающий кровью мужчина в садомазохистском кожаном шлеме – маячил некто худощавый, прямой и в костюме. В лысом загорелом черепе отражался свет прожекторов. Взбухшие, узловатые жилы на виске. Костюм явно сшит на заказ. На Сэвил-роу, как я понял. Рубашка без галстука.
– Позвать его, любимый?
Я кивнул и посмотрел ей вслед. Приготовился. Заметил его благосклонный кивок, когда Диана обратилась к нему и указала в мою сторону. Они подошли ко мне. Я улыбнулся, но не слишком широко, протянул руку чуть раньше, чем он приблизился, – но не слишком рано. Повернулся к нему всем корпусом, глаза в глаза. Семьдесят восемь процентов.
– Роджер Браун, очень приятно, – свое имя я произнес на английский манер.
– Клас Греве, мне также очень приятно, с моей стороны.
Если не считать этой по-иностранному витиеватой вежливой конструкции, его норвежский был почти безупречен. Рука сухая, горячая, рукопожатие твердое, но в меру, длительность – положенные три секунды. Взгляд спокойный, любопытный, бодрый, непринужденная, дружелюбная улыбка. Единственное, что меня смутило, – он оказался не таким высоким, как я рассчитывал. От силы метр восемьдесят – некоторое разочарование, если вспомнить о лидерстве голландцев в антропометрическом отношении: средний рост мужчины – 183,4 см.
Прозвучал гитарный аккорд. Точнее, G11sus4, с которого начинается «A Hard Day’s Night» из одноименного альбома «Битлз» 1964 года. Я знал это, потому что сам закачал его в качестве рингтона Диане на ее мобильник от «Прада». Она поднесла тонкую, элегантную вещицу к уху и, кивнув с извиняющимся видом, отвернулась.
– Я слышал, господин Греве перебрался к нам сюда совсем недавно?
Я сам почувствовал, как это прозвучало – репликой из этакой старомодной радиопьесы, но назначение вступительной фразы – подстроиться под собеседника и продемонстрировать собственный низкий статус. А уж преображение себя ждать не заставит.
– Я получил в наследство от бабушки квартиру, на Оскарс-гате. Она два года пустовала и нуждается в ремонте.
– Вот как!
Я, улыбаясь, поднял обе брови – выражение интереса, но без назойливости. Только чтобы дать ему возможность, следуя социальным кодам, ответить чуть более развернуто.
– Да, – сказал Греве. – Приятно сделать перерыв после многих лет напряженной работы.
Теперь ничто не мешало перейти прямо к делу:
– В «ХОТЕ», насколько я понимаю?
Он глянул на меня в легком изумлении:
– Вы знаете эту фирму?
– У фирмы по подбору персонала, в которой я работаю, среди заказчиков есть их конкурент, «Патфайндер». Знаете их?
– Более-менее. Работает на «Хортен», если не путаю. Маленькие, да удаленькие, не так ли?
– Даже подросли немножко за те месяцы, пока вас не было в этой отрасли.
– В GPS с этим быстро, – сказал Греве, вертя в руке бокал с шампанским. – Все нацелены на экспансию, наш девиз – вырасти или умри.
– Это я заметил. Видимо, поэтому «ХOTE» и продали?
Улыбка Греве выразилась только в тонкой сеточке морщин на выдубленной коричневой коже вокруг светло-голубых глаз.
– Самый быстрый способ вырасти – это, как известно, продаться крупной фирме. Эксперты считают, что тем, кто не вошел в один из пяти крупнейших GPS-холдингов, жить осталось года два.