Южный Предел, Октарон
Тау
Да чтоб она еще хоть раз выругалась! Ее посыл, чтоб всех Октарон побрал, тоже вернулся к ней!
Где-то под ребрами отвратительно зудело дурное предчувствие, сворачивающее внутренности в узел. Такое же, как перед походом в долину Гиблых. Тау продрала глаза и шевельнула пальцами, проверяя целостность костей. Заныли многострадальные ребра, но, кажется, в остальном она отделалась малой кровью. И какого дракона она снова полезла в спасительницы? И где, побери… кхм, упаси ее Создатель, она находится? Последнее, что ей запомнилось, это падение под иллюзорную брусчатку и удар, вышибающий дух из тела.
Над головой был темно-багровый известняк потолка. Значит, она все еще в Октароне, он весь сложен из красных могильных блоков с Эйольяльской пустоши.
Древний город не впечатлил. То ли отвлекал напрягающий зуд в груди, заставляющий от каждой тени ждать подвоха. То ли она еще не осознала, что они, наконец, достигли цели похода. Слишком много всего произошло за последние часы. То ли она теперь может чувствовать лишь всепоглощающую безнадежность.
Было холодно. Под обнаженной спиной чувствовалась шершавая пористость камня и едва различимое третьим глазом покалывание сырой энергии. Значит, она лежит на алтаре. Без доспеха.
Сзади лился уютный желтый свет, и раздавался умиротворяющий треск душистых миндальных поленьев. Как-то этот вид очага назывался в учебниках истории… ах, да, камин! С живым огнем.
Разум никак не желал складывать отдельные образы в единую картинку. Сотрясение? Плохо. С больной головой соображать непросто. А Октарон, пусть и пустующий, не то место, где можно позволить себе беспечность.
«Пустующий»? Она ведь не одна.
Глубокий, вызывающий крупную дрожь голос любовно напел детскую считалочку:
– Ручки-крылья, да ножки-лапки,Без кожи ему, должно быть, зябко…
Жесткий кошачий язык наждаком прошелся по шее. Запахло мускусом и влажной шерсти. Раздалось тихое урчание…
– Косточка, – Тау задохнулась от пропасти на месте сердца, тянущей в пучину боли. Взгляд заметался по подземелью в поисках ее котенка… и нашел. Котенка. Теперь понятно, отчего так вопила интуиция.
Над ней на коленях сидел… Синьягил, в этом не было никаких сомнений. У него было чрезмерно перевитое жилами и мышцами обнаженное тело с алебастровой кожей человека, четыреста лет не видевшего солнца. Хищные черты лица, в каком-то роде, наверно, красивого. Платина прямых, растрепанных в художественном беспорядке волос, падающих на сверкающие фанатизмом ученого небесно-синие глаза. Подвижные звериные уши, укрытые белой шерстью, ласковый оскал тонких черных губ, обнажающий чуть загнутые клыки в ноготь длиной. Обсидиановые когти на руках, крепче тисков сжимающие плечи Тау, и белый с черно-серыми пятнами, как у барса Аро, пушистый хвост длиной в два локтя.
Тау по-детски зажмурилась, в наивной надежде, что видение сейчас исчезнет. Она не может умереть вот так.
– Не кричишь. Смелая, – констатировал Синьягил.
Ее собирается сожрать отдаленно напоминающее человека ископаемое. «Смелая»? Тау почувствовала, что сейчас сознание вновь ее покинет. Да у нее просто сил вдохнуть нет, не то, что орать!
– Вместо ножек сделаем хвостик, – Великий Древний ткнулся лбом ей в висок, по-звериному принюхиваясь. Тау затошнило не то от страха, не то от омерзения. – В волосы добавим ядовитого вьюнка, украсим тело аметистом. О, из тебя выйдет невероятная химера, малыш!
Из нее сделают чудовище? Взгляд против воли съехал вниз по торсу Синьягила. А, видимо с ней сначала… спарятся, и только потом превратят в чудовище. Впору забиться в истерике, но слабость сейчас непозволительная роскошь. Слишком дорого обойдется. Привычные мысли отрезвили. Пустота в душе (все, что осталось от образа Раа) с готовностью захватила тело.
– Разве из пустотника можно сделать магическую аномалию? – не то, чтобы ее так уж интересовал этот вопрос, но нужно было отвлечь этого недопарда.
Раа бы не простил, если бы она сдалась без боя. Пустота с готовностью расширилась, изничтожая эмоции. Интересно, она является следствием перенесенной потери или нестабильным из-за душевных терзаний резервом пустоты? Если первое, то подаренное душевным опустошением равнодушие может быть полезным. А если второе, то, продолжая им пользоваться можно по незнанию растворить себе ауру, как это случилось с Раа. Надо бы почитать учебники по метафизике.
М-да, сильно она головой приложилась.
Зрачок Синьягила вытянулся в вертикальную щель, как у кота. Глаза насмешливо блеснули, даже уголки черных губ дрогнули в подобие умиленной улыбки. Кажется, ее неловкая попытка отвлечь его позабавила.
– Из пустотника? – задумчиво переспросил Великий Древний, переплетая их пальцы рук. Этот гениальный ученый не распознал в ней пустотницу?
Колючий кошачий язык, вывалившись из пасти, прошелся по груди, царапая кожу. Тау всхлипнула от боли. Не стоило все-таки глотать «Седьмое чувство». Помимо обострения органов чувств это зелье делает гораздо чувствительней нервные окончания. Лицо Синьягила оказалось неожиданно близко, и следующие слова он выдохнул ей почти в губы:
– Не хочется становиться чудовищем, да?
Тау вжалась в алтарь, безуспешно пытаясь оказаться как можно дальше от безумца, поджала губы, чтобы не всхлипывать, и мотнула головой. По камню чиркнуло что-то острое. Точно, ее косы скрепляют палочки с парализатором, подаренные Эйо! Кажется, сейчас она полюбит свою наставницу.
– Мне тоже не хотелось, – его слюна капнула Тау на губы. Она брезгливо дернулась, но он лишь крепче стиснул ее ладони, едва не ломая пальцы. – Но наука требует жертв, малыш.
С кого требует? Вот пусть с этого сумасшедшего ученого и требует! А она, кладоискательница, тут ни при чем! Разозлившись от усталости и мировой несправедливости, Тау злобно выдохнула:
– И что, окупилась жертва?
Его слюна попала в рот. Мерзость! На бедра опустилась тяжесть. Тау дернулась и перевела затравленный взгляд на сгорбившегося над ней метаморфа. В широко распахнутых глазах, смотрящих сквозь нее, плескалось неизлечимое безумие. Зрачок расширился, затопив всю радужку.
– Это ведь все из-за меня, – он, как это бывает у сумасшедших, принялся слегка раскачиваться. Ее живот вмиг стал скользким. Мышцы у Тау против воли запульсировали в унисон его движениям, ладони взмокли. – Столько погибло из-за того, что я сделал… – с каждым новым словом его тело все больше каменело, словно помешательство превращало его в одну из собственных статуй. – Это я виноват во всем, что случилось с Аладаром! – раненым зверем вскричал он, стиснув кулаки. С зажатыми в них пальцами Тау.
Говорят, никакая физическая боль не сравнится с болью душевной. Что нет ничего больнее потери любимого человека. Врут.
От прошившей руки до плеч боли, многократно усиленной действием зелья, ее выгнуло дугой. Грудь ошпарило прикосновением к коже Синьягила, исходящей животным жаром. Рот распахнулся в беззвучном крике, в глазах потемнело. Кажется, на миг сознание даже ее покинуло.
И, безусловно, другого момента отряд не мог выбрать, чтобы дружно ввалиться в подземелье. И застыть. Вероятно, представшая перед ними картина была достойна полотна лучшего живописца. Тау, выгнувшаяся на алтаре, судорожно хватающая ртом воздух. И раскачивающийся над ней Великий Древний. Оба полностью обнаженные, со сцепленными руками. Раа поиздевается… поиздевался бы.
Синьягил медленно перевел взгляд на охотников, явно не понимающих, как в такой ситуации лучше поступить. Вытащить Тау из-под Синьягила или тактично ретироваться. Зрачок метаморфа дрогнул, сужаясь. Синьягил моргнул и выдохнул:
– Орудие.
– Кукольник, – выдавил в ответ Аро так, словно понял нечто очень важное.
Тау была забыта моментально, все пораженно обернулись к Аро. Спасатели из них так себе. Хорошо, что напомнили, почему она всю жизнь работала без напарников, а то с этим обманчиво-командным отрядом она что-то расслабилась. Тау судорожно всхлипнула, сморгнула бегущие от боли слезы и принялась спасать себя сама.
– Ты тот, о ком говорила Лао! – а хором орут они здорово. Можно собрать труппу и в балагане выступать. Денег соберут немеряно. За одно то, чтоб заткнулись. Лезущая в голову ерунда раздражала, зато отвлекала от боли.
Тау аккуратно пошевелила влажными пальцами. Закусила губу, чтобы не взвыть – вывихнуты. Плевать, она и не такое пережила. Рывок, очередная боль, и прыжок прочь из-под Синьягила. Прыгать с алтарного возвышения спиной вниз, головой вперед не лучшая идея. Сотрясение явно сказалось на ее мозгах. И, пожалуй, от работы в команде все же может быть польза, ее поймали. Руки, спасшие ее, принадлежали Паладину, ну да невелика беда. Жива, и ладно.
Рок и Кай начали медленно обходить Синьягила, все еще разглядывающего Аро. Тот осторожно опустил Тау и задвинул себе за спину. Надо же, какая самоотверженность! Тау сплюнула и с омерзением осознала, что сладковатый вкус слюны метаморфа въелся в язык. Прикусив губу, она зажмурилась и одним движением вернула пальцам привычное положение. Отвратительный хруст суставов заглушил ее мычание, кричать уже не было сил. Только бы опухолью не разнесло. Вот удружил Синьягил! И при этом назывался костоправом Императора Аладара!
Тау на всякий случай вытащила из волос палочки с ядом, стараясь не сгибать пальцы, и обшарила взглядом подземелье в поисках доспеха. Тот обнаружился сваленный кучей лохмотьев у дальней стены. Как же так, совсем новый ведь был… от жалости к себе захотелось разреветься.
– Ты тот, кто дал Ордену Отверженных армию! – в голосе Аро сквозила лютая ненависть. – Из-за тебя «Когти Дракона» не могут окончательно истребить чудовищ, ты постоянно создаешь новых!
– Людям нужен враг. Иначе они перегрызут глотки друг другу, – пробормотал Синьягил, изучая каждого участника отряда. Тоскливый взгляд задержался на близнецах, Аро и остановился на Тау. В его голосе послышалась необъяснимая скорбь. – Что Лао с вами сделала? Она совсем обезумела.