— О чем речь, дорогой мой? Зачем вам лошадь из палки? Я понесу вас на закорках, как и обещал. Обещаю дотащить в целости и сохранности до самого Атлантического океана, если понадобится.
— Благодарю! Однако рискну сказать: «Нет». Подождите, пока я еще немного похудею. Уверяю, долго ждать не придется. У меня так мало осталось сил, что мне и есть-то не хочется. Подождем! Рано или поздно я просто-напросто не смогу идти сам. Этого не избежать.
Ясно осознавая, что дальнейшее путешествие по горам невозможно, Шарль принял единственно верное решение — поскорее добраться до равнины. Все понимали, что о поисках хины сейчас и речи быть не может. К тому же цель экспедиции практически достигнута. В этих местах обнаружили достаточное количество целебных деревьев. И значит, можно попозже наладить добычу ценного вещества.
Разработки сулили несметное богатство.
Пятьсот и более рабочих могли бы добывать кору в течение года. А если подойти к делу по-научному, разработать методику, вести работы планомерно? Да еще найти управу на боливийских и перуанских конкурентов, зачастую способных убить ради наживы? Тогда работы здесь хватит еще очень и очень надолго.
Разведка, можно считать, закончилась успешно.
Теперь оставалось самое сложное. Прежде чем строить планы относительно будущих разработок и богатств, которые они принесут, нужно было суметь без потерь вернуться из небезопасного похода.
Предстояло пересечь более трехсот километров. Путников ожидали дикие места, где не ступала нога европейца, дремучие леса, коварные реки, озера и болота. Приходилось опасаться встреч с хищниками или с бравыми индейцами, которые, того и гляди, смастерят флейту из твоих костей. А как идти без проводника, без запасов съестного? Помимо всего прочего, в отряде один больной. Долгие дни в неизвестности… Выжить в такой ситуации представлялось почти невозможным. Будущее богатство обойдется слишком дорого! И все же наши отважные охотники за хиной решились на опасное путешествие.
Здешние края пользовались дурной славой. Того, кто хотел узнать их получше, ожидали суровые испытания, а чаще всего — гибель.
Попробуем описать эти места несколько подробней.
Километрах в пятидесяти течет река Курукури-Уа, западный приток Риу-Тромбетты. Недалеко от ее истоков стоит обгоревший лес и виднеются остатки деревушки, носившей некогда имя Манури.
Под высоким деревом погребены люди, отважившиеся проникнуть сюда. Двадцать пять или тридцать французов спят вечным сном в этой земле. Никаких следов их пребывания, кроме разбросанных головешек, одичавших фруктовых деревьев да легенд, и ныне бытующих среди индейцев.
За пятнадцать лет пять или шесть французских экспедиций отправлялись к верховьям Тромбетты. Но не проходило и нескольких недель со дня выхода из Обидоса, как следы их терялись. Больше об экспедициях никто ничего не слыхал.
Их ждали. Проходило пять, восемь, десять лет. Ничего!
Все, без сомнения, погибли. Жизни их унесла злая лихорадка или канаемес.
Две из этих экспедиций были хорошо известны и популярны в Обидосе и в низовьях Амазонки. Одну из них возглавлял Мюлле. С отрядом из семнадцати человек он отправился в верховья Тромбетты на поиски рудников. Во главе второй стоял Гайя, морской врач. В 1875 году он снарядил экспедицию по поручению официальных властей.
Что стало с Мюлле и Гайя?
Когда в открытом море утлая лодчонка захвачена штормом и огромная волна накрывает ее, поглотив рыбаков, ничто и никто не донесет до земли весть о том, как они погибли.
То же самое и в здешних лесах. Кто пропал тут, тот, можно сказать, как в воду канул.
Между тем четверо путешественников спешили покинуть хинные заросли, спускаясь по склонам Лунных гор.
В первый день дорога оказалась легкой. Даже Маркизу она не доставила особых хлопот. Ему нравилось идти вниз, почти бежать, как будто кто-то подгоняет, подталкивает тебя сзади.
К несчастью, чем дальше, тем чаще на пути попадались обширные лесистые участки, сквозь которые свободно могли продвигаться лишь индейцы. Белому, не знающему их тропинок, пробраться через густой лес очень непросто.
Теперь вперед двигались медленно. Прошли совсем немного, а устали так, будто долгие мили остались позади. Надо было подумать об отдыхе. Стоянку решили сделать на берегу неглубокого ручейка, стекавшего с гор.
Гамаков нет — спать придется на сырой земле.
Нет брикетов — ни приготовить еду, ни обсушиться.
Всей провизии — крошечный кусочек сушеной рыбы да сухарик.
К счастью, с ними Винкельман. Богатырь устал меньше остальных. Он собрал ветки и листья и соорудил нечто вроде высокого топчана. Беднягу Маркиза, совсем разбитого и измученного, уложили на мягкое ложе. Его била лихорадка, так что холодная земля была для него не лучшей постелью.
На следующий день состояние больного стало ухудшаться прямо на глазах. Проявились все характерные признаки экземы. Под воспаленной кожей переливалась желтоватая жидкость. В других обстоятельствах это пустяк. Любой врач справился бы без труда. Но здесь положение становилось угрожающим.
Ноги маркиза, исколотые, искромсанные колючками, израненные лианами и острой, словно лезвие бритвы, травой, представляли сплошное кровавое месиво. Распухшие, ноющие суставы становились все менее подвижны.
Как ни старался молодой человек превозмочь недуг, как ни хорохорился, а идти дальше все же не мог. Могучий эльзасец взвалил его на плечи, и парижанин продолжал путь верхом.
Продукты кончились, а в лесу ничего нельзя было раздобыть. На деревьях, как назло, ни плодов, ни ягод. Дикие животные, вообще встречающиеся в этих местах крайне редко, спокойно шныряли совсем рядом, не боясь людей. Бедняги смотрели на них жадными глазами. Но что они могли сделать без оружия? Тщетно пытались изголодавшиеся путники отыскать хотя бы гнездо с яйцами или еще беспомощными птенцами.
Охотники за хиной ужинали в этот вечер огромными улитками. Заставить себя проглотить жесткое мясо трудно, а переварить еще труднее.
Маркиз был так изможден, что не съел ни крошки, хотя друзья заботливо сохранили для больного последний сухарик. И все же он не страдал от голода.
Несмотря на то, что всех одолевала слабость, перед лицом опасности друзья как-то взбодрились, почувствовали новый прилив энергии, если это вообще было возможно в их положении.
Шли быстро. Самое невероятное то, что быстрее всех по-прежнему шагал Винкельман, словно бы и не ощущая тяжести. На следующей стоянке он предложил товарищам отдохнуть, а сам принялся обустраивать лагерь, как будто вовсе не ведал усталости.
Эльзасец и дальше шагал впереди, таща на закорках обессилевшего Маркиза. Даже больной, измученный, тот старался весело напевать и шутить.
В отличие от него, обычно неразговорчивый, Винкельман за весь день и двух слов не сказал. Похоже, что жизненные невзгоды и страшная тоска и вовсе лишили его красноречия.
Третий день пути оказался тяжелее двух предыдущих. За шесть часов путешественники лишь раз набрели на воду и смогли утолить нестерпимую жажду. Ничего съестного по-прежнему не было. У Хозе началась лихорадка. Шарль понял, что скоро придет и его очередь, подобно силачу Винкельману, взвалить мулата на плечи.
Курукури-Уа должна была вот-вот показаться. Шарль по опыту скитаний по лесам чувствовал приближение реки.
Почва стала более влажной. Начали все чаще попадаться на пути влаголюбивые травы. Состав леса изменился.
Приметы Робен знал назубок. Поэтому мог без труда определить, близко ли вода. На каждом шагу, ко всеобщей радости, он вскрикивал, указывая на особые почки или о чем-то говорящие ему одному цветы.
Завидев какое-то громадное дерево, молодой человек остановился и объявил привал. Полчаса ушло на то, чтобы срубить исполина. Внутри оказалось бело-желтое вещество, отдаленно напоминавшее по вкусу капусту.
Скудный ужин все же кое-как утолил невыносимый голод. Пора идти дальше.
Вокруг было пустынно. Нигде ни следа жилья или пребывания человека. С каждым шагом места становились все неприветливее.
Встречавшиеся раньше на пути тропки индейцев, свидетельствовавшие о том, что хотя бы изредка здесь проходил человек, давно исчезли из виду.
Взору путешественников открылась нетронутая природа во всей своей первозданной дикости.
Земля ощетинилась громадными деревьями, уходившими, казалось, к самому солнцу. Кроны их, густые и раскидистые, совершенно заслоняли горизонт. Под ними царила тяжелая, удушливая атмосфера. Изнуряющая жара, сырость, продукты гниения — все подавляло и угнетало.
Хозе почти совсем не мог больше идти. Маркиз совсем расхворался. Остальные обливались потом, изнемогали от бесконечной ходьбы и чувствовали, что вот-вот упадут от усталости и голода.
Останавливаться приходилось теперь уже каждые десять минут.
Наконец Хозе упал. Шарль поднял его и потащил на себе. Винкельман уговаривал не делать этого, уверяя, что прекрасно справится с обоими.
— Ба! — проговорил он с невозмутимым спокойствием. — Мне ничего не стоит пройти еще часов двенадцать без еды.
— Вы с ума сошли, — возразил Шарль, в чьих глазах впервые проскользнула тень отчаяния, — вы не выдержите такого напряжения.
— Ладно! Пусть будет так. Двенадцать часов я прошел бы с одним больным на плечах. Если их станет двое, значит, я выдержу только шесть. А через шесть часов все изменится. Вы же сами говорите, что река близко. Сделаем так: вы пойдете искать реку один, а я в это время смогу немного передохнуть.
— Вы, пожалуй, правы, друг мой. Оставайтесь здесь.
— Подождите минутку!
— В чем дело?
— Возьмите-ка, съешьте вот это… Не богато, конечно, но все же кое-какие силенки вам прибавит.
Винкельман вынул из кармана крошечный сухарик. Этот удивительный человек, не говоря никому ни слова, хранил его на протяжении тридцати часов. Хранил на всякий случай. Вдруг кому-нибудь понадобится.
Шарль был растроган до слез, но решительно отказался принять бесценный дар.