Выбор его падает на великолепный канари-макака (как называют его туземцы), или обезьянье дерево. Его плоды своеобразной формы, снабжены как бы крышкой и заключают в себе миндалины, до которых обезьяны очень лакомы.
Ствол в четыре обхвата — гарантия того, что ни одно хищное животное не взберется по нему. Кроме того, ветви его были расположены так, что молодой человек мог сравнительно удобно устроиться на них.
С ловкостью гимнаста, несмотря на утомительную тряску, перенесенную им перед тем, Шарль садится верхом на толстый сук и привязывает себя лассо.
Он тотчас же заснул, как убитый. Ни адский концерт рыжих ревунов, ни беспрерывное хрюканье пекари, ни крики оленей, ни отрывистый звук лая ягуаров не могли пробудить его от этого тяжелого сна.
Проснулся он только за полчаса до рассвета; хотя тело его все еще разбито после проведенной в сидячем положении ночи и вчерашней бешеной скачки, но дух бодр, и мысли ясны и спокойны.
К сожалению, голод мучает его все сильнее и сильнее. При свете едва брезжущего утра он увидел несколько плодов того дерева, на котором находился, и мысленно сказал себе: «Раз я провел ночь, как обезьяна, то могу и позавтракать поутру, как обезьяна». Не теряя времени, он срезает один за другим несколько плодов, отделяет с помощью ножа крышечку, прикрывавшую деревянистый сосуд, достает из него миндалины и принимается грызть их с большим усердием, заедая вместо питья ананасами.
— Ну, а теперь пойдем посмотрим, что осталось от моего бедного коня, если еще осталось, и постараемся приготовить себе более питательный обед!
Спустившись с помощью крепкой лианы на землю, он направился к останкам своего скакуна. Предчувствия не обманули его: ягуары учинили пир на славу, но, на его счастье, оставили нетронутыми язык и филей; все остальное было уничтожено.
Впрочем, Шарль не рассчитывал даже и на это и потому был очень доволен.
Человек непредусмотрительный, конечно, поспешил бы срезать эти вкусные куски мяса и убежать с ними в самую чащу, чтобы там всласть и беспрепятственно наесться свежим жареным мясом.
Но Шарль прежде всего желал убедиться, преследуют ли его враги или нет. Для этого ему было необходимо оставаться вблизи того места, где лежали останки коня, чтобы видеть, будучи самому невидимым, что враги предпримут, дойдя по следу до этого места.
Отделив от остова язык и филей острием своего ножа так, чтобы можно было принять это за работу ягуаров, затем оставив подле трупа лошади обрывки лассо, Шарль отрывает клочки ткани от своей рубахи и, испачкав их в крови, раскидывает тут же.
— Прием довольно наивный, надо признаться, — говорит он про себя,
— но ничем не следует принебрегать в моем положении. Если только они спешат, то, пожалуй, и на самом деле поверят, что меня растерзали ягуары, и не станут продолжать свои розыски. Во всяком случае, как бы они ни спешили, они не могут явиться сюда ранее, чем через час: значит, время у меня есть. Мне надо добыть огня.
Если бы при нем был его кремень и огниво, ничего не было бы проще; к сожалению, у него их нет. Пришлось добывать огонь трением двух кусков дерева один о другой.
Люди неопытные охотно верят рассказам некоторых путешественников, что это совсем нетрудно сделать. Но пусть они только попробуют и тогда убедятся, что после долгих усилии сами гораздо сильнее нагреются, чем те два полена, которые они терли одно о другое.
Шарль, как человек, знающий цену времени, отыскал глазами «сырник»
— дерево, получившее свое название благодаря нежной белой, сильно пористой древесине, напоминающей по своему виду сыр. С удивительным проворством молодой француз набрал несколько горстей белого шелковистого пуха, которым окутаны семена плода в капсулах, служащих им внешней оболочкой.
Эти шелковистые волокна, представляющие собой как бы тонкий пух, тот самый, которым индейцы обматывают концы своих отравленных стрел, чрезвычайно легко воспламеняющийся, служат кочевникам вместо трута. Они постоянно имеют при себе запас этих шелковистых волокон в плотно закрытой кубышке.
В сухом дереве недостатка не было. Шарль собрал его в нужном количестве, отдавая предпочтение смолистым видам, и сделал из них небольшой костер. Затем, добежав до кустов американского тростника, растущего здесь в изобилии, срезал с десяток хороших тростинок. Амазонские индейцы приготовляют из них свои стрелы.
Теперь Шарлю не хватало только одного (достать это было вовсе не трудно), — куска твердого дерева.
Очистив от коры кусок дерева величиною с ладонь, он сделал на нем своим ножом глубокий надрез, всунул туда пучок шелковистых волокон, затем вставил в середину пучочка заостренный конец одной из тростинок и, держа тростинку вертикально, принялся с усиленной быстротой вращать ее между двумя ладонями в продолжение трех или четырех минут.
Вскоре в воздухе запахло гарью, вслед затем душистые волокна загорелись. Тогда Шарль выпустил из рук свою тростинку, проворно накинул на горящий пушок сухие былинки и веточки, раздул огонь и, когда веточки и былинки загорелись, высыпал их на заранее приготовленный костерок.
Вот и все! Не правда ли, как просто; между тем нужно признаться, что вновь прибывший европеец, будь он даже ученый, доктор естественных наук, едва ли бы сумел сделать так, как поступил Шарль в данных условиях.
Теперь плантатор, выждав, когда костер прогорел и превратился в груду углей, разложил на горячие уголья филей и язык. Когда все было почти готово, он засыпал землею огонь, накрыл все сухими травами и валежником, чтобы почва в этом месте приобрела свой обычный вид. Уйдя в чащу, чтобы утолить там свой голод, в то же время сквозь просвет между деревьями он зорко наблюдал за далеко раскинувшейся саванной.
Увы, ожидания не обманули его: не прошло и часа, как он заметил вдали, чуть не на самом краю горизонта, в высокой траве саванны, несколько черных точек, которые быстро увеличивались.
Не подлежало сомнению, что то были его враги, преследовавшие его по следам, как гончие — оленя.
Вот они уже у того места, где лежит обглоданный остов коня, который они внимательно разглядывают, чтобы не упустить ни малейшей подробности, хотя бы даже самой пустячной. Теперь Шарль может похвалить себя за предосторожность, а главное, за то терпение, с каким он выждал дальнейших событий. Необходимо было разобраться в намерениях врагов.
Всех их было теперь восемь человек: двое мулатов и шесть мура, которых нетрудно было узнать по татуировке, покрывавшей совершенно обнаженную верхнюю часть тела.
— Надо отступать, — решил про себя молодой человек. — Надо бежать лесом; у меня, быть может, останется в распоряжении полчаса, а быть может, и больше, прежде чем они нападут на мой след…
С этими словами он подобрал с земли пучок тростинок, беззвучно проскользнул за деревья и скрылся в чаще.
Первая мысль его теперь была об оружии, так как с одним ножом нечего было и думать противостоять врагам.
Но какое оружие можно было сделать, в его положении? Всякий другой человек сильно бы задумался. Но Шарль недаром был знатоком условий местной жизни, недаром знал кайенские леса и саванны.
В его голове мгновенно родилась блестящая мысль.
Он внимательно высмотрел несколько кустов диких ананасов и срезал у них стебли и листья, которые тотчас стал растирать руками с такою силой, что те распались на отдельные волокна. Получились крепкие волокна, напоминающие волокна алоэ. Он разобрал их на нити, и когда получилось, по его мнению, достаточное количество этих нитей, он стал плести, по способу индейцев, тоненькую бечевку.
Покончив с этим, Шарль занялся дальнейшими поисками. Из младших представительниц семейства пальм: конана, вайя, каму, ауара, пагауа или мрина — он выбирал такие, у которых листья или, вернее, средний усаженный листочками стебель листа наиболее твердый. Он остановил свой выбор на ауара.
Как известно, средний стебель листа у однодольных достигает иногда громадных размеров и бывает чрезвычайно крепок, но расщепляется без труда. Так называемые пальмовые тросточки, красивого, темно-коричневого, почти черного цвета, ровные и гладкие, как полированное черное дерево, и ничуть не уступающие ему в крепости — на самом деле не что иное, как средний стебель молодого пальмового листа.
Шарль поспешно отрезал с дюжину кусков листьев длиною около тридцати сантиметров, расщепил их ножом до трех четвертей длины, сплющил, заострил концы и сделал по одной стороне зазубрины.
Осмотрев их каждый в отдельности и убедившись, что они настолько же гибки, насколько прочны и упруги, он связал их в пучок полоской коры. Он потратил на все не менее трех часов.
Без сомнения, это можно было бы сделать и гораздо скорее, если бы не беспрерывные трудности пути по дремучему лесу. Хотя эти громадные леса вовсе не представляют собою той непроходимой чащи, какую так охотно рисует себе воображение европейских художников, тем не менее путешественнику приходится постоянно напрягать свое внимание, чтобы, ступая по этой почве, густо заваленной валежником и старым листом, не подвергнуть себя опасности упасть и сломать ногу. Кроме того, громадные деревья, поваленные грозой или подгнившие, падая и увлекая за собой своих ближайших соседей, образуют целый хаос ветвей, стволов, листьев и лиан, которые вырастают вокруг этих падших великанов, обвивают и сплетают их целой сетью совершенно посторонней растительности. И тогда все это приходится обходить. Бывает, что и один громадный ствол преграждает путнику дорогу, и тогда прежде, чем ступить на него, необходимо убедиться, достаточно ли он надежен, чтобы выдержать вес человека. Иначе можно провалиться в него и очутиться оплетенным со всех сторон десятками змей и змеенышей, гигантских муравьев, пауков-крабов, или сколопендр, которые кишат в таких прогнивших стволах. Наконец, так как все деревья в лесу растут крайне неравномерно, то густо и кучно, то редко, приходится все время ловко пробираться между стволами, иначе рискуешь разбить себе лоб.