Передовые Д'айверсы рванулись, устремив взоры на одинокого Дерагота. "Если он один, ему конец…"
Зверь бросился навстречу, устрашающе заревев.
Деджим Небрал поддал ходу.
Боковые тела Д'айверса попытались отклониться, когда из тьмы вырвались новые Дераготы — по два с каждой стороны. Разинув пасти, так что губы полностью обнажили громадные клыки, Дераготы громоподобно заревели. Крепкие зубы вонзились в плоть боковых Д'айверсов, распарывая мышцы, разгрызая кости. Твари забили лапами. Из — под содранной кожи показались ребра.
Боль — какая боль! — средний Д'айверс прыгнул, желая встретить Дерагота, повалить его. Правая лапа угодила в капкан челюстей; Деджим Небрал задергался в воздухе. Кости выскочили из суставов, голень затрещала, превращаясь в груду обломков.
Тяжело ударившийся о землю Д'айверс пытался извернуться, царапал широкую голову Пса Тьмы когтями. Дотянулся до глаза и вырвал его. Глазное яблоко полетело в темноту.
Дерагот отпрянул, завыв от жгучей боли.
И тут за загривке этого тела сомкнулись другие челюсти. Брызнула кровь, когда зубы вгрызлись в хрящи и связки, проникая до костей.
Собственная кровь наполняла ныне горло Небрала.
"Нет, так кончиться не может…"
Двое других тоже умирали. Дераготы успели порвать их в клочья.
Далеко на западе одинокий выживший Д'айверс скорчился и упал на землю.
К нему подскочили трое Псов Тени. Прежде чем подойти, они переглянулись между собой — уловки — это значит…
Волчьи челюсти зажали шею Небрала, оторвали от грунта.
Т'ролбарал ожидал последнего их сжатия, убийства… но вместо этого зверь побежал, таща его над землей, и другие последовали за ним. На запад, на север, потом на юг, в пустоши.
Они неутомимо мчались в холодной ночи.
Беспомощный остаток Деджима Небрала не сопротивлялся — сопротивление было бесполезным. Быстрой смерти не будет — твари придумали ему какую — то иную участь. Он сообразил, что, в отличие от Дераготов, эти звери имеют хозяина. Хозяина, желающего сохранить жизнь Небралу. Непонятное, хрупкое положение — "но я еще жив. Еще жив…"
Яростная битва закончилась. Калам, лежавший около Быстрого Бена, прищурился и кое-как различил силуэты демонов — они помчались на запад, вдоль тракта, не бросив на людей и одного взгляда.
— Похоже, охота не окончена, — буркнул ассасин, стирая со лба едкий пот.
— О боги! — пробормотал Бен.
— Ты слышал этот вой, — продолжал Калам. Он сел. — Гончие Тени, не так ли, Быстрый? Итак, тут котоящеры, и громадные медведи-псы вроде тех, что убил Тоблакай в Рараку, и Гончие… маг, я не хочу больше идти по середине дороги.
— Боги, — снова прошептал человек рядом.
Радостный союз лейтенанта Прыща с Госпожой Удачи распался, когда через три дня после И'Гатана его патруль попал в засаду. Сброд голодных бандитов. Они побили их, но лейтенант получил арбалетный болт прямо в левое плечо и удар мечом прямо над правым коленом — мышцы там отделились, обнажив кость. Целители сумели залатать раны, нарастив грубые рубцы, но стреляющая боль никуда не делась. Он ехал в задней части забитого ранеными фургона. Наконец в поле зрения показались северное море и капитан Добряк.
Добряк молча забрался на повозку, ухватил Прыща за здоровую руку и вытянул наружу. Лейтенант чуть не упал, встав на правую ногу, и зашатался. Капитан тянул его за собой.
Прыщ сказал, задыхаясь: — Что за спешка, капитан? Я не слышу тревоги…
— Ты просто не слушал, — бросил в ответ Добряк.
Прыщ огляделся — нервно и торопливо — но не заметил ни бегущих солдат, ни дующих в трубы сигнальщиков. Лагерь быстро разрастался, люди в плащах и капюшонах толпились у костров — с моря задувал резкий бриз. — Капитан…
— Мои офицеры не страдают от пары вырванных из носа волосков. В фургонах полно тяжелораненых, и вы им мешаете. Целители с вами закончили. Пора разминать раненую ногу. Пора снова стать солдатом — прекрати хромать, черт тебя дери! — вы подаете дурной пример окружающим, лейтенант.
— Простите, сэр. — Потный Прыщ старался не отстать от командира. — Могу задать вопрос? Куда мы идем?
— Поглядеть на море. Потом вы примете командование над побережными постами, первая смена. Настоятельно советую произвести проверку доспехов и оружия, ибо я намерен вскоре сам все там осмотреть.
— Слушаюсь, сэр.
Впереди, над серым, покрытым белыми барашками волн морем, стояли высшие офицеры Четырнадцатой Армии. Адьюнкт, Нил и Нетер, Кулаки Блистиг, Темул и Кенеб. Неподалеку находились завернувшаяся в тяжелый кожаный плащ Т'амбер, вождь Желч и его вечный помощник Имрал, а также капитаны Рутан Гудд и Мадан'Тул Реде. Не хватало лишь Тене Баральты; лейтенант уже успел услышать, что Кулак по — прежнему плох, лишился глаза и руки, и лицо его страшно обожжено. Капитан Добряк за ним не явился, что означало — Алый Клинок будет лечиться и дальше.
Рутан Гудд тихо говорил Реде и двум хундрилам: — … просто упал в море — те рифы, там, где волнуется море — это место городской крепости. Ее окружал островок — кольцо земли — и к берегу вел мост — от него остались только опоры, видимые при отливах. Говорят, причиной стало падение анклава Джагутов далеко на севере.
— Как остров мог затонуть? — воскликнул Желч. — Чепуха, капитан.
— Т'лан Имассы сломали джагутскую магию — лед ослаб, растаял, и уровень морей поднялся. Достаточно, чтобы подрыть молы и само основание крепости. Все это случилось тысячи лет назад…
— Так ты не просто солдат, а историк? — спросил вождь. В свете заходящего солнца его татуированное лицо окрасилось тусклым пурпуром.
Капитан пожал плечами: — Лучшая карта Семиградья, которую я видел, была фаларийской. На ней отмечены опасные места побережья — до самого Немила. Ее копировали множество раз, а оригинал восходит к тем временам, когда пользовались лишь оловом, медью, свинцом и золотом. Торговля Фалара и Семи Городов имеет долгую историю, Вождь Желч. Это понятно, ведь Фалар лежит между Квон Тали и Семиградьем.
— Капитан Добряк заметил: — Странно, но вы не похожи на фаларийца. И имя у вас не тамошнее.
— Я родом с острова Бой, капитан. Он лежит напротив Внешних Глубин. Это самый отдаленный из цепи островов; наши предания говорят, что мы — остатки первоначального населения Фалара. Рыжие и русые островитяне, которых вы зовете фаларийцами — на самом деле пришельцы из восточного океана, с той стороны Пучины Искателя или с неведомых островов, ускользнувших от глаз наших путешественников. Они не помнят своей прародины, даже думают, что вечно жили здесь. Но древние карты говорят иное: все наши земли назывались Боевыми островами, а слово "Фалар" было картографам неизвестно.
Прыщ не мог расслышать, о чем беседовала Адъюнкт с приближенными — ветер и бормотание Гудда заглушали всё. Нога лейтенанта сильно болела, он не мог найти положения, в котором было бы удобно стоять. И еще ему становилось холодно. Пот готов был замерзнуть на коже. Лейтенант мог думать лишь об одеялах, оставшихся в палатке.
"Бывают времена", — мрачно подумал он, — "когда мне очень хочется убить капитана Добряка".
Кенеб смотрел на тяжелые волны Кокаральского моря. Четырнадцатая Армия обошла Сотку и уже удалилась от города на тринадцать лиг. Его слух ловил обрывки разговоров ехавших сзади офицеров, но свист ветра заглушал почти все слова. Да и слишком уж внимательно прислушиваться не стоило.
Маги и офицеры, скакавшие рядом с Кенебом, молчали. Сказывались усталость и желание поскорее перевернуть страшную, наводящую на тягостные воспоминания страницу истории Четырнадцатой.
Марш был напряженным. Сначала армия шла на юг, потом на запад, потом повернула на север. Где-то в окрестных морях поджидал флот галер и транспортных судов. Слава богам, их скоро погрузят на борт. Потрепанные легионы смогут покинуть чумной континент.
"Поплывем… вот только куда?"
Он надеялся, что домой. На Квон Тали. Хотя бы временно — организоваться, получить пополнение. Выплюнуть последние песчинки Худом целованной пустыни. Он вернется к жене и детям — и пусть встреча поднимет старые обиды и трения! В их совместной жизни было слишком много ошибок; даже редкие моменты единения окрасились в памяти горькой желчью. Минала. Его невестка сделала то же, что сделали многие жертвы: спрятала раны, сделала вид, что жестокого насилия не происходило, заставила себя поверить, будто вся вина лежит на ней, не на безумце — муже.
Кенеб боялся, что смерти ублюдка окажется недостаточно. Придется кропотливо извлекать корни и нити, сплетшиеся в беспорядочную сеть. О, этот проклятый гарнизон! Жизни, связанные незримыми, но прочными веревками невысказанных обид и не оправдавшихся надежд, обманов и самообманов — чтобы порвать их, понадобилось восстание размахом в материк. "Но раны так и не исцелились".
Он прошагал далеко, только чтобы видеть, как Адъюнкт и ее клятая Армия оплетаются теми же нитями. Наследием измены, осознанием невыносимой истины: некоторые деяния не отменить и не исправить.
Пузатые кувшины заполняют рынки, и на их боках одна сцена: тучи мелких желтых бабочек, сквозь которые едва различимы фигурки и поток мутной реки. Ножны с вороньими перьями. Псы, нарисованные на городских стенах, и каждый прикован к соседу костяной цепью. Базары, на которых торгуют реликвиями, будто бы принадлежавшими героям Седьмой Армии — Балту, Луллю, Ченеду и Дюкеру. И, разумеется, самому Колтейну.
Когда враг обнимает твоих собственных героев, чувствуешь себя странно… обманутым, обокраденным. Как будто похищение жизней стало лишь началом, и ныне похищены легенды, история вышла из — под контроля. "Колтейн принадлежит нам! Как они смеют?" Но все чувства, рожденные темными закоулками души, не имеют смысла. Выскажи их — покажешься идиотом. Мертвецов всегда используют, они не могут защититься от желающих использовать их имена — честно или бесчестно — желающих истолковывать их подвиги и заслуги. Ах, это такое унижение… такая несправедливость.