Корабб приуныл. — Вы издеваетесь, командир?
— Нет, вовсе нет, благословенный Опоннами безумец — последний мой друг среди живых — вовсе нет. Повелитель Трагедии. Дессембрэ. Это Дассем Альтор. Уверен, что ты и сам догадался, да и подумай: для культа, религии со жрецами и прочими нужен бог. Живой бог.
— Дассем Альтор возвысился?
— Я в это верю. Хотя он не ценит божественность. Отрицает, как Аномандер Рейк из Тисте Анди. И поэтому блуждает, вечное бегство и, наверное, вечная охота.
— На что?
Леомен покачал головой: — И'Гатан. Да, мой друг. Там мы встанем, и его имя станет проклятием в устах малазан, вечно будет горчить на их языках. — Его глаза вдруг сурово сузились. — Ты со мной? Невзирая на то, что я буду приказывать, даже если покажусь безумцем?
Что-то во взоре вождя напугало Корабба, но он кивнул. — Я с тобой, Леомен Молотильщик. Не сомневайся.
Сухая улыбка. — Я не стану ловить тебя на слове. И все же спасибо.
— Почему ты сомневаешься?
— Потому что только я знаю, что намерен сделать.
— Расскажи.
— Нет, друг мой. Это лишь мое бремя.
— Ты ведешь нас, Леомен. Мы следуем. Как ты говорил, ты несешь нас. Мы тяжесть истории, свободы, но ты не согнулся под…
— Ах, Корабб…
— Я просто высказал то, что известно всем, но не высказывается вслух.
— В молчании таится милость, друг мой. Но ладно. Все меняется, как ты любишь говорить.
— Я испытываю твое терпение. Прости, Леомен Молотильщик.
Леомен отпил еще воды и сплюнул. — Об этом мы больше говорить не будем. И'Гатан. Это будет наш город. Четыре — пять дней. Как раз конец сезона сбора урожая?
— Оливок? Да, мы прибудем ко дню начала выжимки. Фермеры и тысячи купцов сойдутся, и рабочие начнут чинить прибрежные дороги. Горшечники, бондари, изготовители фургонов, караванные стражники. Воздух заполнится золотистой пылью и звоном золота, которого будет не меньше пыли…
— Да ты поистине поэт, Корабб. Купцы и наемные стражники. Скажи мне, склонятся ли они перед моим влиянием?
— Должны будут.
— Кто фалах'д города?
— Ведор.
— Который?
— Тот, что с лицом хорька. Его пучеглазый братец найден мертвым в постели любовницы, самой шлюхи не нашли — она либо пересчитывает денежки в тайном месте, либо покоится в дешевой могиле. Привычная история среди Фалах'дов.
— Можно быть уверенным, что Ведор стоит против малазан?
— Ни армия, ни флот еще не достигли города. Ты сам знаешь.
Леомен не спеша кивнул и снова уставился в костер.
Корабб поднял взор к ночному небу. — Однажды, — сказал он, — мы пройдем по Дорогам Бездны. И узрим все чудеса вселенной.
Леомен глянул вверх: — Это там звезды скрутились, как толстые жилы?
— Это дороги, Леомен. Ты же не веришь полоумным ученым?
— Все ученые безумны, да. Они бормочут чепуху. Дороги. Следы огня.
— Конечно, — продолжал Корабб, — до этого еще много лет…
— Как скажешь, друг. Не пора ли спать?
Корабб встал, заскрипев суставами. — Да увидишь ты сон о славе, командир.
— Славе? О да, друг мой. Наш огненный след…
— Брр, слизень мне живот расстроил. Вся эта икра…
— Ублюдок нацелился на И'Гатан.
Сержант Смычок оглянулся на Бутыла. — Ты что, ДУМАЛ? Это нехорошо, солдат. Совсем нехорошо.
— Не могу остановиться.
— Еще хуже. Придется за тобой следить.
Корик стоял на четвереньках, опустив голову: пытался вдохнуть жизнь в оставшиеся от ночного костра угольки. Вдруг он закашлялся, вдохнув облачко пепла, и отпрянул, мигая и кашляя.
Улыба засмеялась: — Мудрый дикарь сделал это снова. Ты спал, Корик, но я должна была разбудить, предупредить… Тарр ночью пописал в костер.
— Что!?
— Она врет, — крикнул Тарр. Он сидел у вещей, починяя ремешок сумы. — Но вышло забавно. Видел бы ты свое лицо!
— Как его увидишь под белой маской? Корик, тебе не пора взять уголь и нарисовать полосы смерти? Так ведь делают сетийцы?
— Только когда идут в бой, Улыба, — ответил сержант. — А теперь уходи, женщина. Ты не лучше той хенгезской комнатной собачонки. Сегодня она укусила локоть хундрилу и была такова.
— Надеюсь, они ее насадили на вертел.
— Никаких шансов. Крюк стоял на страже. Им придется умолять Темула, чтобы убрал собачку. Я к тому веду, Улыба, что твою спину не охраняет виканская овчарка, так что чем меньше укусов, тем безопаснее. Для тебя же.
О ноже, полученном Кориком в ногу, никто не упоминал.
К лагерю подошел Каракатица. Взвод уже успел выхлебать жидкий чай и по очереди прикладывался к его жестяной кружке. — Они здесь.
— Кто? — спросила Улыба.
Бутыл смотрел, как сержант не спеша уселся около вещей. — Ладно, — сказал Смычок, вздыхая. — Марш откладывается. Кто-нибудь, помогите Корику разбудить костер — пора готовить настоящий завтрак. Карак — повар.
— Я? Ладно, но потом не ругайте.
— За что? — с невинной улыбкой спросил Смычок.
Каракатица подошел к кострищу, сунул руку в карман: — Завалялось немного порошка из горелки…
Все, включая Смычка, отскочили. Каракатица вдруг оказался в одиночестве. Он задумчиво взирал на товарищей, вставших в пятнадцати шагах. Оскалил зубы: — Крупица или две. Черт, вы думали, я сумасшедший?
Все поглядели на Смычка. Тот пожал плечами: — Инстинкт, Карак. Удивляюсь, что ты еще не привык.
— А? Не ты ли побежал первый, Скрип?
— Кому лучше знать?
Каракатица скорчился у костра. — Да, — буркнул он, — я совершенно сражен. — Он достал из кармана небольшой глиняный диск — фишку для игры "плошки", за которой сапер проводил все свободное время. Плюнул на нее, швырнул в огонь. И проворно отскочил.
Остальные замерли.
— Эй, — сказал Корик, — это же не настоящая фишка?
Каракатица бросил на него взгляд. — Почему бы это?
— Да потому что такие раскиданы повсюду!
— Это те, что я потерял, — спокойно ответил сапер.
Внезапно пепел взлетел, взметнулось пламя. Каракатица вернулся к кострищу и начал подкидывать куски кизяка. — Ладно, привыкайте. Пойду поищу то, что сойдет за жрачку, и сварганю что-нибудь.
— У Бутыла есть ящерицы, — сказала Улыба.
— Забудь, — бросил Бутыл. — Они мои… э… друзья. — Сослуживцы, все как один, уставились на него. Солдат покраснел.
— Друзья? — удивился Смычок. И поскреб подбородок.
— А что, остальные для тебя слишком умные, а? — сказала Улыба. — Все эти заумные словечки, которые мы произносим? Тот факт, что мы умеем разбирать черточки на глине или бумаге? Кроме Корика, разумеется. И все же. Чувствуешь себя недостойным, Бутыл? Я не в физическом смысле — тут все ясно. Но умственно? В этом проблема?
Бутыл сверкнул глазами: — Пожалеешь еще, Улыба.
— Ох, он хочет натравить на меня друзей — ящериц! Помогите!
— Хватит, Улыба, — предостерегающе зарычал Смычок.
Та встала и провела рукой по распущенным волосам. — Ну, пойду поболтаю с Острячкой и Уру Хелой. Острячка рассказывала, что пару дней назад видела Непотребоса Вздорра. Лошадь пала, и тот притащил ее в палатку своего взвода. Они ее зажарили. Остались только кости.
— Взвод съел лошадь? Целиком? — фыркнул Корик. — И как это я не знаю такого Вздорра? Кто-нибудь его видел?
— Я видела, — ответила Улыба.
— Когда?
— Несколько дней назад. Ладно, язык устал. А твой костер снова погас. — Она ушла.
Сержант тянул себя за бороду. — Боги, надо вытравить все ссоры, — пробурчал он.
— Птенчики никак не вылетят из гнезда, — отозвался Каракатица. Он принес целую кучу съестного. — Кто тут собирал змей? — крикнул сапер, бросая свертки за песок. Он подхватил одну — длинную, похожую на веревку. — Они воняют…
— Это уксус, — ответил Корик. — Старый сетийский деликатес. От уксуса мясо размякнет, и тебе не придется долго его коптить.
— Зачем ты истребляешь змей? — вопросил Бутыл. — Они полезные твари.
Смычок встал: — Бутыл, отойдем.
"Проклятие. Я ничему не учусь". — Слушаюсь, сержант.
Они перешли ров и углубились в почти ровную степь Лато Одхана, на пыльную почву, по которой местами разбросаны острые камни размером с голову человека. Где-то на юго-западе город Кейхум, еще не видимый глазу, а за ним вздымаются Таласские горы, сотни лет лишенные лесов и покрывшиеся глубокими рубцами эрозии. На небе ни облачка, и утреннее солнце уже начинало припекать.
— Где ты держишь ящериц?
— В одежде, прячу от солнца. То есть когда день. Ночью они гуляют.
— И ты с ними.
Бутыл кивнул.
— Это полезный талант, — заметил сержант. — Особенно для шпионажа. Конечно, не за врагом, а за более близкими людьми.
— Вроде бы. То есть я имел в виду — мы слишком далеко от врага…
— Знаю. Вот почему ты никому еще не рассказал. Ты, значит, подслушиваешь Адъюнкта? С тех самых пор, как выведал про гибель Сжигателей Мостов.
— Правду говоря, не часто. — Бутыл колебался, гадая, что еще известно сержанту.
— Выкладывай, солдат. Еще кого?
— Того Когтя…
— Жемчуга.
— Ну, его, и еще Верховного Мага…
— Быстрого Бена.
— Точно, а еще Тайскренна…
Смычок резко дернул Бутыла за руку. — Он ушел. Он был здесь несколько часов, неделю назад.
— Да, но кто сказал, что он не сможет вернуться когда захочет? Все эти прожженные, могучие маги заставляют меня нервничать…
— Это МЕНЯ ты заставляешь нервничать!
— Почему?
Сержант прищурился, но отпустил руку.
— Куда мы идем? — спросил Бутыл.
— Ты мне скажи.
— Не туда.
— Почему?
— Гм. Нил и Нетер как раз за вон тем холмиком.
Смычок изрыгнул полудюжину портовых ругательств. — Возьми меня Худ! Слушай, солдат, я ничего не забываю. Помню, как ты играл в кости с Меанасом, делал кукол из Худа и Веревки. Магия земли, беседы с духами — боги, ты так похож на Быстрого, что у мне волосы дыбом стоят! Понятно, понятно — все от бабушки. Но, видишь ли, я ЗНАЮ, откуда у Быстрого его таланты!
Бутыл нахмурился: — Откуда?