Охотники за костями. Том 1 — страница 5 из 8

– Возможно, – согласился Баратол. – Если так, остальным ничего не грозит. Они уйдут, когда покончат со мной.

– Почему ты так уверен?

– Я не уверен. – Баратол поднял топор половчее. – От т'лан имассов никогда не знаешь, чего ждать.

Книга перваяТысячепалый бог

По извилистым тропам сошла я в долину,

Где низкие стены из камня всегда разделяли

Хозяйства крестьян и иные владенья,

И всякий надел был отмерен, играя

Свою роль в общем узоре, —

Что хорошо понимали местные жители,

Ибо единый план вёл в дневных трудах

И подавал руку помощи в сумраке ночи,

Чтоб проводить до дверей, к радостной пляске псов.

Я шла, покуда меня не окликнул

Старик, оторвавшийся от работы,

Прикрывший улыбкой тревогу и неприязнь.

Я просила его рассказать всё, что он знает

О землях к западу от долины,

И с радостью он поведал, что там

Раскинулись города – странные и многолюдные —

Под властью монарха и сонма сварливых жрецов,

Ещё он сказал, что видел когда-то

Пыль, поднятую войском,

Спешившим на битву куда-то – наверное,

К ледовым пустошам юга,

Так я узнала всё, что ему было ведомо – не так уж и много.

С рожденья долины он не покидал

И до сих пор не ведал – да и, по правде, знать не хотел, —

Что великие планы касаются и низкородных.

Всюду, во все времена

Любопытство покрывается пылью

И тихо ржавеет. Этот хоть не поленился

Спросить, кто я, зачем пришла и куда держу путь.

Оставалось с улыбкой ответить, что я направляюсь

В многолюдные города, но прежде должна

Пройти через эту долину. Старику бы заметить,

Что псы его уже замертво пали в пыли,

Ибо мне было позволено отвечать, что ныне я здесь,

Госпожа Болезней и Мора, и это, увы, лишь часть

Куда большего плана.

Рыбак кель-Тат. Позволение Полиэль

Глава первая

В такие дни на улицах властвует ложь.

Высший маг Тайшренн. «Коронация императрицы Ласиин», записанная имперским историком Дукером.

1164 год Сна Огни

Пятьдесят пять дней со смерти Ша'ик

Своенравные ветра подняли поутру тучу пыли, так что все путники, входившие в Эрлитан через восточные ворота, были с ног до головы покрыты коркой цвета красного песчаника окрестных холмов. Словно по мановению руки чародея, перед стражниками один за другим возникали торговцы, паломники, погонщики скота и путешественники – выходили из мутного марева, склонив головы, искали укрытия под сенью ворот, прищурив глаза под складками грязных полотняных шарфов. Запылённые козы тащились следом за пастухами, кони и волы низко опустили головы, а вокруг их ноздрей и глаз пыль ссохлась в корку, повозки тихо шипели – это песок сыпался в щели между старыми досками на дне. Стражники смотрели и думали лишь о конце дежурства, бане, еде и тёплом теле рядом – достойной награде за службу.

Они сразу отметили в толпе пришедшую пешком женщину, но по неподходящей причине. Закутанная в тугие шелка фигура с лицом, укрытым широким шарфом, вполне заслуживала второго взгляда, по меньшей мере, грациозной походкой и крутыми бёдрами. Стражники, как и все мужчины, не могли устоять перед собственным воображением, которое мгновенно дополнило картину.

Она заметила их мимолётное внимание и поняла его правильно, так что не обеспокоилась. Куда хуже было бы, окажись среди стражников хотя бы одна женщина. Она-то наверняка бы задумалась над тем, что путешественница входит в эти ворота, пешком, по дороге, которая тянется на многие лиги среди безводных, безжизненных холмов, а потом ещё десяток лиг вилась вдоль малонаселённого кустарного леса. Тем более странно было видеть, что путница не тащила на плечах никаких припасов, а тонкая кожа её мокасин почти не износилась. Будь стражники женщинами, они бы остановили её и принялись осыпать опасными вопросами, ни на один из которых она не была готова ответить правдиво.

А значит, стражникам повезло, что они родились мужчинами. И повезло вдвойне, что они полностью поддались заманчивым посулам воображения и следили за ней безо всякого подозрения, лихорадочно раздевая её взглядами с каждым покачиванием бёдер, движением, которое она лишь едва-едва подчеркнула.

Выйдя на перекрёсток, она повернула налево и пропала из поля зрения стражников. Здесь, в городе, ветер был слабее, но мелкий песок и пыль продолжали сыпаться с неба, окутывая всё и вся одноцветным порошком. Женщина продолжала идти через толпу, постепенно, по спирали, подбираясь к Джен'рабу, центральному телю Эрлитана, огромной многослойной руине, где жили лишь крысы – равно четвероногие и двуногие. Когда женщина увидела наконец развалины, она отыскала таверну – судя по виду, без претензий на то, чтобы быть чем-то большим, чем местная забегаловка с несколькими шлюхами в комнатах на втором этаже и дюжиной завсегдатаев на первом.

Рядом со входом в таверну располагалась арка, ведущая в небольшой сад. Женщина шагнула туда, чтобы отряхнуть пыль с одежды, затем подошла к неглубокому бассейну с мутной водой под маленьким фонтаном, где развязала шарф и плеснула себе в лицо, чтобы пропала резь в глазах.

Потом женщина вернулась на улицу и вошла в таверну.

Сумрак; под низким белёным потолком клубится дым очага и масляных ламп, дурханга, итральба и ржавого листа; набита на три четверти, все столы заняты. За несколько мгновений до неё в общий зал вошёл какой-то юноша и теперь, захлёбываясь, рассказывал о приключении, в котором едва сумел выжить. Проходя мимо, женщина позволила себе слегка улыбнуться, но улыбка, кажется, вышла более грустной, чем она сама того хотела.

Женщина отыскала место у стойки и жестом подозвала бармена. Тот остановился строго напротив и пристально осматривал её, пока незнакомка заказывала (по-эрлийски и без акцента) бутылку рисового вина.

Выслушав, он сунул руку под стойку, где звякнули бутылки, и сказал по-малазански:

– Надеюсь, ты не ждёшь, что вино стоит своего имени, девочка. – Бармен разогнулся, смахнул пыль с глиняной бутылки, затем присмотрелся к пробке. – Эта хоть запечатана.

– Сгодится, – отозвалась женщина, по-прежнему на местном диалекте, и выложила на стойку три серебряных полумесяца.

– Всё пропить собираешься?

– Мне понадобится ещё комната наверху, – отозвалась она, вытягивая пробку, а бармен поставил на стол оловянный кубок.

– И чтобы на двери был замок, – добавила незнакомка.

– Тут Опонны тебе подсобили, – заметил хозяин. – Одна комната как раз освободилась.

– Хорошо.

– Ты из армии Дуджека? – спросил он.

Женщина налила полный кубок янтарного, немного мутного вина.

– Нет. А что, она здесь?

– Остатки, – ответил хозяин. – Основные силы выступили маршем шесть дней тому. Конечно, оставили здесь гарнизон. Я потому и спросил…

– Я ни к какой армии не принадлежу.

Тон её ответа – холодный и сухой – заставил его замолчать. В следующий миг бармен отошёл к другому клиенту.

Женщина выпила. Пока снаружи медленно мерк дневной свет, она планомерно занималась содержимым бутылки, а в таверне ещё прибыло народу, голоса зазвучали громче, а локти и плечи касались её куда чаще, чем было необходимо. Она не обращала внимания на эти бытовые приставания и не сводила глаз с жидкости в кубке.

Прикончив наконец бутылку, она повернулась и неуверенной походкой двинулась через толпу к лестнице. Осторожно поднялась наверх, опираясь рукой на хлипкие перила, и смутно осознала, что кто-то – неудивительно – пошёл следом за ней.

На верхней площадке женщина прислонилась спиной к стене.

Незнакомый мужчина вскоре оказался рядом, и глуповатая ухмылка застыла на его лице, когда остриё ножа прижалось к коже под его левым глазом.

– Возвращайся вниз, – посоветовала женщина.

Капелька крови пробежала по щеке мужчины, собралась на подбородке. Он дрожал, дёрнулся, когда остриё вошло чуть глубже.

– Пожалуйста… – прошептал он.

Женщина чуть пошатнулась – и невольно рассекла ему щёку. К счастью, клинок скользнул вниз, а не вверх – в глаз. Мужчина закричал и отшатнулся, вскинув руки, пытаясь остановить поток крови, затем неуклюже бросился вниз по лестнице.

Снизу послышались выкрики, а затем – грубый хохот.

Женщина уставилась на нож в руке, гадая, откуда он там взялся и чья кровь поблёскивает на клинке.

Не важно.

Она пошла искать свою комнату и в конце концов нашла её.

Мощная пыльная буря имела вполне естественное происхождение: она зародилась на просторах Ягг-одана и теперь кружила противосолонь по самому сердцу субконтинента Семи Городов. Ветра метнулись к северу вдоль западной кромки холмов, нагорий и старых гор, окружавших Священную пустыню Рараку, что стала ныне морем, и ввязались в войну грома и молний по всей протяжённости гряды, которую было видно из Пан'потсуна и Г'данисбана. Развернувшись к западу, буря вытянула извилистые щупальца, одно из которых обрушилось на Эрлитан, прежде чем рассеяться над Эрлитанским морем, а другое достигло города Пур-Атри. Основная масса бури отодвинулась вглубь континента и вновь набрала силу, впиваясь в северную оконечность Таласских гор и охватив города Хатру и И'гхатан, прежде чем повернуть на юг в последний раз. Естественная буря, быть может, последний дар старых духов Рараку.

И бегущая армия Леомана Кистеня приняла этот дар – скакала под безжалостным ветром дни напролёт, и дни сливались в недели, а мир сжался в сплошную стену песка в воздухе, который вызывал у выживших воинов горькие воспоминания – память о священном Вихре, молоте Ша'ик и Дриджны Апокалипсиса. Но даже в горечи скрывалась жизнь, а в ней – избавленье.

Малазанская армия Тавор по-прежнему преследовала мятежников – без спешки, без опрометчивой глупости, которую она показала сразу после смерти Ша'ик и гибели восстания. Теперь охота превратилась в размеренное мероприятие, тактическое преследование последних организованных сил, противостоявших Империи. Сил, которые, по слухам, несли с собой Священную книгу Дриджны, семя надежды для измотанных повстанцев Семи Городов.

И хотя Книги у него не было, Леоман Кистень проклинал её ежедневно. С почти религиозным пылом и чудовищным воображением он изрыгал проклятья, которые, к счастью, уносил ветер, так что лишь Корабб Бхилан Тэну'алас, скакавший рядом с командиром, их слышал. Когда Леоман уставал от своей бесконечной тирады, он начинал изобретать сложные способы, чтобы уничтожить фолиант, как только тот попадёт ему в руки. В огонь, в конскую мочу, в желчь, в пламя морантской взрывчатки, дракону в брюхо… и так продолжалось до тех пор, пока измученный Корабб не отводил коня в сторону, чтобы скакать в компании более взвешенных повстанцев.

Которые тут же принимались осыпать его тревожными вопросами, бросая беспокойные взгляды на Леомана. Что он там говорит?

Молится, отвечал Корабб. Наш командир целыми днями молится Дриджне. Леоман Кистень, говорил он, человек благочестивый.

Благочестивый, как же. Восстание разваливалось на куски, разлеталось по ветру. Города сдавались один за другим, едва завидев имперские легионы и корабли. Горожане обращались против своих же соседей, страстно желая предоставить малазанцам преступников, повинных во множестве жестокостей, совершённых во время восстания. Прежних героев и мелких тиранов тащили на суд оккупантов, и жажда крови была сильна. Такие вести приносили им караваны, которые мятежникам удавалось перехватить в ходе своего непрестанного бегства. И с каждой такой новостью Леоман становился всё мрачнее, словно едва сдерживал ярость, бушевавшую в его душе.

Это всё от разочарования, повторял себе Корабб и всякий раз вздыхал при этой мысли. Народ Семи Городов так легко и быстро отрёкся от свободы, купленной ценою столь многих жизней, и в этом скрывалась горькая истина, омерзительное свидетельство низкой человеческой природы. Значит, всё было зря? Как мог бы тогда благочестивый воин не испытывать самого острого разочарования? Сколько десятков тысяч людей погибли? И ради чего?

И Корабб повторял себе, что понимает своего командира. Понимает, что Леоман не может просто сдаться, пока нет, а возможно, никогда и не сможет. Держась за прежнюю мечту, он придаёт смысл всему, что произошло.

Сложные мысли. Долгие часы Кораббу пришлось хмуриться, чтобы прийти к ним, чтобы проникнуть в сознание другого человека, увидеть мир его глазами, пусть лишь на миг, прежде чем отступить в недоумении. Выходит, он увидел на миг то, из чего сделаны великие вожди – в битве, в делах державных. Способность менять в уме точку зрения, видеть предмет со всех сторон одновременно. А Кораббу, честно говоря, по силам было лишь держаться одного ви́дения – своего собственного – посреди хаоса и беспорядка, которыми мир так щедро его одаривал.

Если бы не командир, Корабб наверняка бы пропал.

Взмах руки в перчатке, и Корабб пришпорил своего скакуна, чтобы оказаться рядом с Леоманом.

Замотанное шарфом лицо под плотным капюшоном склонилось поближе, пальцы отдёрнули ото рта грязный шёлк, чтобы командир смог прокричать слова, которые расслышал Корабб: «Ну и где мы, Худ нас побери?»

Корабб ошеломлённо уставился на Леомана, затем прищурился и вздохнул.

Её палец вызвал столпотворение, прорыв канавку поперёк нахоженной дорожки. Муравьи в замешательстве бегали туда-сюда, а Самар Дэв следила за их возмущённой вознёй, за тем, как вскидывают головы и разевают жвалы солдаты, словно готовые бросить вызов самим богам. Точнее, в данном случае, женщине, которая медленно умирала от жажды.

Она лежала на боку в тени повозки. Солнце едва миновало зенит, и воздух был тих и неподвижен. Жара совершенно лишила её сил. Похоже, ей уже не удастся продолжить свою войну с муравьями, и эта мысль вызвала укол сожаления. Внести беспорядок в предсказуемую, омерзительно-однообразную жизнь – это ли не достойная цель? Ну, может, и не достойная, но уж точно интересная. Вот такие – богоподобные – мысли в последний её день среди живых.

Её внимание привлекло движение. Пыль на дороге задрожала, и вдали послышался приближающийся гром, гулкий, точно дробь глиняного барабана. По этому тракту в Угарат-одане путники ездили нечасто. Его проложили в далёком прошлом, когда караваны ходили по десяткам торговых путей между дюжиной больших городов, центром для которых служил старинный Угарат, но все эти города, за исключением Каюма на берегу реки и самого Угарата, обезлюдели больше тысячи лет тому назад.

Но всё равно даже одного всадника хватило бы, чтобы её спасти, ибо Самар Дэв обладала достойным набором женских чар и оказалась здесь одна. По слухам, этой дорогой иногда пользовались разбойники и налётчики для перехода между нахоженными торговыми трактами. Однако разбойники славились отсутствием всякого великодушия.

Топот копыт приблизился, затем замедлился, и в следующий миг Самар Дэв обдало тучей горячей пыли. Конь фыркнул – до странности злобный звук, – а потом послышался более мягкий стук: всадник спрыгнул на землю. Тихие шаги прозвучали совсем рядом.

Кто это? Ребёнок? Женщина?

Рядом с тенью от повозки легла другая, и Самар Дэв повернула голову, чтобы рассмотреть фигуру, которая обошла повозку и теперь разглядывала женщину на земле.

Нет, не ребёнок и не женщина. Да и не человек вовсе, наверное. Какое-то чудище. На невероятно широких плечах изодранная белая шкура. За спиной меч из осколка кремня с обмотанной кожей рукоятью. Самар Дэв заморгала, стараясь рассмотреть его получше, но яркое небо позади незнакомца помешало ей. Настоящий великан, который ходит тихо, словно пустынный пард, – оживший кошмар, галлюцинация.

А затем он заговорил, но явно обращался не к ней.

– Придётся тебе отложить трапезу, Погром. Эта ещё жива.

– Погром ест мёртвых женщин? – хриплым голосом спросила Самар. – С кем же ты путешествуешь?

– Не с кем, – ответил великан. – На ком.

Он подошёл ближе и присел на корточки рядом с ней. Что-то было у него в руках – мех с водой, – но женщина просто не могла отвести взгляда от лица незнакомца. Ровные, грубые черты, рассечённые безумной татуировкой в виде разбитого стекла, меткой беглого раба.

– Я вижу твою повозку, – сказал великан на племенном диалекте, но со странным акцентом, – но где зверь, который её тащил?

– На днище, – ответила она.

Великан положил мех рядом с ней и поднялся, подошёл к борту и наклонился, чтобы заглянуть внутрь.

– Там мёртвый человек.

– Верно. Это он. Сломался.

– Он тащил повозку? Неудивительно, что умер.

Самар Дэв потянулась и сумела сомкнуть обе руки на горлышке меха. Вытянула затычку и наклонила его ко рту. Тёплая, чудесная вода.

– Видишь рядом с ним двойные рычаги? – спросила она. – Если нажимать на них, повозка едет. Это моё изобретение.

– Тяжёлая работа? Зачем же нанимать для неё старика?

– Это был потенциальный инвестор. Хотел своими глазами увидеть, как всё работает.

Великан хмыкнул, и Самар поняла, что он пристально разглядывает её.

– Всё шло хорошо, – продолжила она. – Поначалу. Но затем она сломалась. Сцепление. Мы собирались выехать только на полдня, но старик нас отвёз слишком далеко, а после упал замертво. Я собиралась возвращаться пешком, но потом сломала ногу…

– Как?

– Пнула колесо. В любом случае, идти я не могу.

Он продолжал смотреть на неё, как волк на хромого зайца. Самар отхлебнула ещё воды.

– Ты собираешься повести себя некрасиво? – спросила она.

– Теблорских воинов ведёт к насилию кровь-масло. У меня его нет. Я уже много лет не брал женщину силой. Ты из Угарата?

– Да.

– Мне нужно войти в город, чтобы пополнить припасы. И я не хочу неприятностей.

– С этим я могу помочь.

– Я хочу остаться незамеченным.

– Не уверена, что это возможно, – пробормотала Самар.

– Сделай это возможным, и я возьму тебя с собой.

– Ну, это просто нечестно. Ты в полтора раза выше обычного человека. На лице у тебя татуировка. Твой конь ест человечину… если, конечно, это вообще конь, а не энкар'ал. А на плечах у тебя, похоже, шкура белого медведя.

Он отвернулся прочь от повозки.

– Хорошо-хорошо! – поспешно воскликнула Самар. – Я что-нибудь придумаю.

Он опять подошёл ближе, забрал мех с водой, перебросил его через плечо, а затем поднял женщину за пояс. Одной рукой. Боль пронзила правую – сломанную – ступню.

– Ох, Семь Псов! – прошипела женщина. – Ничего унизительнее ты просто не придумал?

Воин молча отнёс её к своему коню. Самар увидел, что это не энкар'ал, но и не совсем обычный конь. Высокий, стройный, бледного окраса, серебристая грива и хвост, глаза – кроваво-красные. Одиночная узда, ни седла, ни стремян.

– Стой на здоровой ноге, – приказал воин, поворачивая женщину в воздухе.

Затем подхватил какую-то верёвку и запрыгнул на спину коня.

Задыхаясь, Самар Дэв прислонилась к боку скакуна и проследила взглядом за двойной верёвкой в руках великана. Похоже, он волочил за собой что-то на скаку. Две огромные, подгнившие головы. Собачьи или медвежьи, но такие же гигантские, как и сам всадник.

Воин протянул руку и бесцеремонно подхватил её, а затем усадил позади себя. Новая волна боли, в глазах потемнело.

– Незамеченным, – повторил он.

Самар Дэв оглянулась на огромные головы позади.

– Само собой, – только и сказала она.

В маленькой комнатке – пыль и темнота, спёртый воздух и запах пота. Через две прямоугольные прорези под низким потолком внутрь прорываются судорожные вздохи прохладного ночного воздуха, точно сигналы из ожидающего снаружи мира. Но женщину, которая съёжилась на полу рядом с узкой кроватью, миру придётся ещё немного подождать. Обхватив руками поджатые колени, свесив голову так, что лицо укрыли маслянистые космы чёрных волос, она плакала. А плакать значило уйти в себя, полностью, скрыться во внутреннем пространстве – куда более жестоком и неумолимом, чем внешний мир.

Она плакала о мужчине, которого бросила. Сбежала от боли, которую видела в его глазах, боли, рождённой любовью, которая заставляла его идти следом за ней, повторять каждый шаг, но не позволяла приблизиться. Этого она просто не могла позволить. Изысканный узор на капюшоне змеи обладал своеобразным очарованием, но яд от этого не становился менее смертоносным. Как и она сама. Не было в ней ничего – она не могла найти в себе ничего – достойного высшего дара любви. Ничего, что делало бы её достойной его чувства.

Он закрывал глаза на эту истину, и это был его недостаток, его вечный недостаток. Он всегда был готов, а может, даже нуждался в том, чтобы верить в добро там, где никакого добра не было. И такую любовь она не могла вынести, не могла повести его по своему пути.

Котильон это понял. Бог прозрел глубины этой смертной тьмы и увидел всё столь же отчётливо, сколь и сама Апсалар. И потому не было ничего скрытого в словах и молчании, которыми она обменялась с богом – покровителем убийц. Взаимное признание. Задачи, которые он перед нею поставил, соответствовали его аспекту и её особым дарованиям. Когда тебя признали виновным, уже поздно возмущаться приговором. Но Апсалар не была богиней столь оторванной от всякой человечности, чтобы найти в аморальности утешение, убежище от собственных деяний. Ей становилось всё труднее… труднее справляться со всем этим.

Не будет он по ней долго тосковать. И глаза у него медленно, но откроются. И увидят другие возможности. Он ведь сейчас странствует с двумя другими женщинами – так ей сказал Котильон. И вот. Он исцелится, не будет долго одинок, в этом она была убеждена.

И этого было вполне довольно, чтобы подпитывать пламя жалости к себе.

Но всё равно перед ней стояли задания, которые следовало исполнить. Не годится слишком долго поддаваться непрошеной слабости. Апсалар медленно подняла голову, осмотрела скудную, пыльную обстановку. Попыталась вспомнить, как сюда попала. Голова раскалывалась, в горле пересохло. Утерев слёзы, она осторожно встала. За глазными яблоками пульсировала боль.

Снизу раздавались звуки таверны: два десятка голосов, пьяный хохот. Апсалар нашла свой подбитый шёлком плащ, вывернула и набросила на плечи, затем подошла к двери, открыла её и оказалась в коридоре. В нишах подслеповато мигали две масляные лампы, освещая перила и лестницу в дальнем конце. Из комнаты напротив доносились приглушённые стоны, там занимались любовью. Женские вскрики казались слишком мелодраматичными, наигранными. Апсалар прислушалась ещё ненадолго, пытаясь понять, что именно в них её встревожило, затем двинулась через хоровод теней к лестнице и спустилась вниз.

Было уже поздно. Скорее всего, хорошо за полночь. В общем зале таверны сидело человек двадцать, половина из них – в одежде караванных охранников. Они не были тут постоянными посетителями, судя по неприязни, которая сквозила во взглядах оставшихся завсегдатаев. Подходя к стойке, она заметила, что трое из них были гралами, а пара женщин – пардийками. Оба племени весьма неприятные, так, во всяком случае, их характеризовали тревожные воспоминания Котильона. Вели они себя заносчиво, громко переговаривались хриплыми голосами и следили за Апсалар взглядами, пока та шла к трактирщику. Она решила быть осторожной и отвела глаза.

– Я уж думал, ты умерла, – сказал хозяин таверны, доставая бутылку рисового вина и ставя её на стойку перед Апсалар. – Но прежде чем ты упьёшься, девочка, я хочу увидеть деньги.

– Сколько я тебе должна?

– Два серебряных полумесяца.

Она нахмурилась:

– Я же тебе уже заплатила.

– За вино. А потом провела в номере ночь, день и ещё вечер – и за сегодня я с тебя возьму, поскольку никто уже его до завтра не снимет. И наконец, – хозяин взмахнул рукой, – ещё за эту бутылку.

– Я не сказала, что её беру, – ответила Апсалар. – Но если у тебя осталась еда…

– Что-то да осталось.

Она вытащила кошель и выудила из него два полумесяца.

– Бери. Учти, что это и за сегодняшнюю ночь.

Тот кивнул.

– Вино пить не будешь?

– Нет. Налей мне савр'ака, пожалуйста.

Хозяин забрал бутылку и пошёл прочь.

С обеих сторон от неё возникли фигуры. Пардийки.

– Видишь вон тех гралов? – спросила одна из них, кивая в сторону ближайшего стола. – Они хотят, чтобы ты для них станцевала.

– Не хотят, – ответила Апсалар.

– Нет, хотят, – заявила другая женщина. – Они даже заплатят. Ты ходишь, как танцовщица. Мы все это увидели. Ты их не хочешь расстраивать…

– Именно. Потому и не буду для них танцевать.

Эти слова явно сбили пардиек с толку. Пока они собирались с мыслями, подошёл бармен с кружкой пива и оловянной миской с козьим супом. В каплях жира на поверхности плавали несколько белых волос – доказательство происхождения блюда. Рядом хозяин положил кусок тёмного хлеба.

– Подойдёт?

Апсалар кивнула:

– Спасибо.

Затем повернулась к той женщине, что заговорила первой:

– Я – Танцовщица Тени. Так им и скажи, пардийка.

Обе женщины резко отшатнулись, и Апсалар облокотилась на стойку, прислушиваясь к шепоткам, которые побежали по таверне. Внезапно вокруг неё образовалось пустое пространство. Вот и хорошо.

Хозяин с опаской разглядывал её.

– А ты умеешь удивить, – пробормотал он. – Этот танец запрещён.

– Верно.

– Ты из Квон-Тали, – сказал он, понизив голос. – Я бы сказал, из Итко-Кана, судя по разрезу глаз и чёрным волосам. Только вот никогда я не слышал о Танцорах Тени из Итко-Кана. – Он наклонился поближе. – Я родом из Гриса, видишь ли. Служил в пехоте, в армии Дассема. В первой же битве получил копьём в спину, на том дело для меня и кончилось. Не попал я в И'гхатан, за что каждый день благодарю Опоннов. Сама понимаешь. Не видел, как погиб Дассем, и очень этому рад.

– Но историй у тебя всё равно полно, – заметила Апсалар.

– Верно, – согласился хозяин и энергично кивнул.

Затем внимательно посмотрел на неё. Хмыкнул и отошёл прочь.

Апсалар поела, отхлебнула пива, и головная боль медленно отступила. Через некоторое время она вновь жестом подозвала бармена.

– Я сейчас уйду, – сказала она, – но комнату оставь за мной, никому не сдавай.

Тот пожал плечами:

– Ты за неё заплатила. Я закрываюсь после четвёртого колокола.

Апсалар поднялась и пошла к двери. Охранники каравана следили за ней, но никто не попытался пойти следом – по крайней мере, сразу.

Апсалар понадеялась, что они вняли предостережению. Сегодня ночью ей и так предстоит убить человека – и одного будет вполне достаточно.

Оказавшись снаружи, Апсалар на миг задержалась. Ветер стих. Размытыми пятнышками за пеленой поднятого бурей песка поблёскивали звёзды. В прохладном воздухе – ни единого движения. Закутавшись в плащ и прикрыв нижнюю часть лица шёлковым шарфом, Апсалар повернула налево и зашагала по улице. Рядом с узким переулком, в котором разлилась густая тень, она внезапно скользнула во мрак и исчезла.

Через несколько мгновений две пардийки осторожно подобрались к переулку. Остановились, изучая извилистую улочку, и никого не увидели.

– Правду сказала, – прошипела одна из женщин и сотворила охранный знак. – Она ходит по теням.

Другая кивнула:

– Нужно сообщить нашему новому господину.

И обе пардийки поспешили прочь.

Стоя на Пути Тени, откуда две женщины казались призрачными фигурами, которые дрожали и то и дело пропадали, Апсалар ещё дюжину ударов сердца следила за тем, как они идут обратно по улице. Ей было любопытно, кто же упомянутый новый хозяин, но по этому следу придётся пойти как-нибудь в другой раз. Отвернувшись, она принялась рассматривать теневой мир, в котором очутилась. Вокруг раскинулся безжизненный город. Он ничуть не был похож на Эрлитан, архитектура казалась грубой и примитивной. Повсюду виднелись укреплённые камнем прямоугольные входы в прямые, узкие коридоры улиц. По мостовой никто не ходил. Здания по обе стороны от неё поднимались на уровень едва ли второго этажа, везде были плоские крыши и ни единого окошка. В сумраке зияли провалы высоких и узких дверных проёмов.

Даже в воспоминаниях Котильона не было подобного проявления Владений Тени, но это её не удивило. Тень, похоже, состояла из бесчисленного количества слоёв, и обломки Расколотого Пути бывали куда крупнее, чем можно бы ожидать. Этот мир постоянно пребывал в движении, словно какая-то сила заставляла его фрагменты мигрировать, без конца перемещаться по смертному миру. Над головой раскинулось сизое небо – так во Владениях Тени выглядела ночь. Воздух вокруг был тёплым и влажным.

Один из проходов вёл в сторону плосковерхого холма в центре Эрлитана, Джен'раба, бывшего некогда престолом Фалах'да, но превратившегося ныне в груду развалин. Апсалар зашагала вперёд, не сводя глаз с огромной, полупрозрачной груды разбитого камня. Проход вывел её на четырёхугольную площадь, каждая из стен которой была украшена рядом цепей с кандалами. В двух местах по-прежнему лежали тела. Иссохшие, осевшие в пыль останки покоились на тонкокостных грудных клетках. Одно из тел оказалось напротив Апсалар, другое – у стены слева. В дальней стене справа виднелся следующий проём.

Движимая любопытством, Апсалар приблизилась к ближней фигуре. Наверняка сказать было сложно, но похоже, тело принадлежало тисте – то ли анди, то ли эдуру. Длинные прямые волосы совершенно выцвели от старости. Одежда сгнила, остались только сухие полоски да проржавевшие кусочки металла. Когда Апсалар присела на корточки перед трупом, рядом взметнулся маленький вихрь пыли, и брови девушки поползли вверх, когда из сумрака медленно сформировалась тень. Полупрозрачная плоть, кости будто мерцают изнутри, лицо скелета с чёрными провалами глаз.

– Это моё тело! – прошептала тень, хватая костистыми пальцами воздух. – Не твоё!

Слова прозвучали на языке тисте анди, и Апсалар с удивлением осознала, что понимает его. Иногда воспоминания Котильона и скрытые в них знания всё ещё поражали её.

– Зачем мне это тело? – спросила девушка. – У меня и своё есть.

– Не здесь. Я только призрака вижу!

– Я тоже.

Тень явно была ошарашена:

– Ты уверена?

– Ты умерла давным-давно, – сообщила Апсалар. – Если, конечно, это твоё тело здесь в цепях.

– Моё собственное? Нет. То есть, думаю, что нет. Хотя мало ли. Почему вдруг нет? Да, это была я. Когда-то. Давным-давно. Я его узнала. Но это ты призрак, а не я. Я себя никогда лучше не чувствовала. А ты выглядишь… нездоровой.

– Тем не менее, – перебила Апсалар, – у меня нет намерения красть у тебя труп.

Тень протянула руку и погладила гладкие, бледные волосы.

– А я ведь была красива. Мною восхищались, за мной ухаживали молодые воины анклава. Может, я и сейчас красива, только мой дух так… поизносился. Что виднее смертному оку? Юность и красота плоти или мерзкая тварь, что прячется внутри?

Апсалар вздрогнула и отвела глаза.

– Думаю, зависит от того, насколько пристально смотришь.

– И насколько у тебя острое зрение. Да, согласна. А красота – она ведь так мимолётна, правда? А мерзость? О, мерзость вековечна.

Новый голос послышался со стороны второго трупа в цепях:

– Не слушай её! Подлая гадина, посмотри, до чего ты нас довела! Скажешь, я виновата? Вот уж нет! Это я была честной. Все это знали! И более красивой, кстати, что бы она там тебе ни наплела! Иди сюда, любезный призрак, и выслушай правду!

Апсалар поднялась:

– Это не я тут призрак…

– Обманщица! Неудивительно, что ты предпочла её, а не меня!

Апсалар уже могла разглядеть вторую тень, точную копию первой. Та парила над своим трупом, точнее, над телом, которое считала своим.

– Как вы обе здесь очутились? – спросила девушка.

Вторая тень указала на первую:

– Она – воровка!

– Ты тоже! – парировала первая тень.

– Я просто пошла за тобой, Телораст! «А давай-ка проберёмся в Цитадель Тени! Там ведь никого нет! Унесём оттуда неслыханные сокровища!» И почему я тебе поверила? Дурочка я…

– Вот уж в этом мы сходимся во мнениях! – не смолчала та.

– Вам обеим нет смысла оставаться здесь. Ваши тела истлеют, но оковы их никогда не отпустят.

– Ты служишь новому хозяину Тени! – закричала вторая тень, словно это было обвинение. – Этому жалкому, скользкому, мерзкому…

– Тихо ты! – прошипела первая тень, Телораст. – А то он вернётся и опять будет над нами издеваться! Я, например, вовсе не горю желанием снова его увидеть. И этих его проклятых Псов тоже.

Тень подплыла ближе к Апсалар:

– О милейшая слуга восхитительного господина, отвечаю на твой вопрос: мы и вправду с радостью бы покинули это место. Но куда же нам идти? – Тень взмахнула полупрозрачной костистой рукой. – За стенами города скрываются ужасные твари. Хитрые, голодные, многочисленные! А вот если бы, – промурлыкала она, – нас кто-то сопроводил…

– О да! – воскликнула вторая тень. – Сопроводил до ворот – скромная, необременительная обязанность, но мы были бы так благодарны!

Апсалар ещё раз оглядела призраков:

– Кто пленил вас здесь? И говорите правду, иначе никакой помощи от меня не дождётесь.

Телораст глубоко поклонилась, затем опустилась ниже, и Апсалар даже не сразу осознала, что тень распростёрлась ниц.

– Сказать правду. Об этом мы бы не стали лгать. Лишь яснейшие воспоминания и совершенную истину ты услышишь здесь. То был владыка демонов…

– Семиголовый! – перебила вторая тень, подпрыгивая на месте от едва сдерживаемого возбуждения.

Телораст сжалась:

– Семиголовый? У него было семь голов? Может, и так. Почему бы и нет? Да, семиголовый!

– И которая голова, – вкрадчиво спросила Апсалар, – считала себя владыкой?

– Шестая!

– Вторая!

Тени с ненавистью уставились друг на друга, затем Телораст воздела к небу костяной палец:

– Именно! Шестая справа, она же вторая слева!

– Ай, молодчина, – восхитилась другая.

Апсалар обратилась к ней:

– Твою подругу зовут Телораст, а тебя?

Тень вздрогнула, затем тоже распростёрлась ниц, подняв небольшие клубы пыли.

– Князь… Король Жесток, Погибель Всех Врагов. Грозный. Божественный. – Тень смешалась, затем начала снова: – Княжна Демура? Возлюбленная тысячи героев, мускулистых, суроволиких мужей! – Снова вздрогнула, что-то тихо пробормотала, затем вцепилась пальцами в собственное лицо. – Военачальник, нет, двадцатидвуглавый дракон! С девятью крыльями и одиннадцатью тысячами клыков. Если бы повезло…

Апсалар скрестила руки на груди:

– Как тебя зовут?

– Кердла.

– Кердла.

– Я долго держаться не умею.

– Вот поэтому нас и настигла такая жалкая погибель! – разъярилась Телораст. – Ты должна была следить за тропой!.. Я тебе внятно сказала следить за тропой…

– Я следила!

– Но Пса Барана не приметила…

– Я видела Барана, но следила-то за тропой.

– Так, ладно, – вздохнула Апсалар. – Зачем мне вас провожать до ворот? Назовите причину, пожалуйста. Хотя бы одну.

– Мы – преданные спутники, – заявила Телораст. – Мы останемся с тобой, какая бы ужасная гибель тебя ни постигла.

– И будем вечно стеречь твоё разорванное тело, – добавила Кердла, – по крайней мере, пока не придёт кто-то другой…

– Если только это не будет Идущий по Граням.

– Ну это само собой, Телораст, – согласилась Кердла. – Мы его не любим.

– И Псов тоже.

– Разумеется…

– И Престола Тени. И Котильона. И Апт. И ещё этих…

– Ладно! – взвизгнула Кердла.

– Я доведу вас до ворот, – сказала Апсалар. – Где вы сможете покинуть этот мир, раз уж вы, кажется, этого хотите. Вероятнее всего, вы сразу окажетесь под сводами Врат Худа, и это будет милость для всех, кроме, пожалуй, самого Худа.

– Она нас не любит, – простонала Кердла.

– Не говори этого вслух! – рявкнула Телораст. – Иначе она сама это поймёт. Пока что она не уверена, и это для нас хорошо, Кердла.

– Не уверена? Ты что, оглохла? Она же нас только что оскорбила!

– Это не значит, что она нас не любит. Не обязательно. Может, мы её раздражаем, но мы ведь всех раздражаем. Точнее, ты всех раздражаешь, Кердла. Потому что ты ненадёжная.

– Я не всегда ненадёжная, Телораст.

– Идёмте, – позвала Апсалар, направляясь к выходу. – У меня ещё есть дела сегодня ночью.

– А как же тела? – всполошилась Кердла.

– Они останутся здесь, ясное дело. – Апсалар обернулась к теням: – Либо идите за мной, либо оставайтесь. Выбор за вами.

– Но нам так нравились эти тела…

– Да ладно, Кердла, – принялась уговаривать подругу Телораст, – мы себе другие найдём.

Огорошенная этим замечанием, Апсалар резко взглянула на Телораст, но затем вновь зашагала к тёмному проёму.

Две тени вздрогнули и полетели следом.

Ровную поверхность высохшего озёрного ложа покрывала сетка трещин, рождённых десятилетиями солнечного жара. Ветер и песок отполировали высохший ил так, что он поблёскивал в лунном свете, точно серебро. В центре старого озера виднелся глубокий колодец, окружённый кирпичным бортиком.

Передовой разъезд колонны Леомана уже добрался до колодца: воины спешились и осматривали его, а основной строй всадников спускался в долину. Буря утихла, и над головой засверкали звёзды. Измотанные всадники и измученные кони медленно тянулись по растрескавшейся земле. Над головами воинов метались накидочники, вертелись и пикировали, чтобы удрать от вышедших на охоту ризанов, которые вились среди добычи, словно крошечные драконы. Непрестанная воздушная война сообщала о себе хрустом хитиновых панцирей и тонкими вскриками умирающих накидочников.

Корабб Бхилан Тэну'алас наклонился в седле так, что скрипнула лука, и сплюнул на левую сторону. В знак пренебрежения, проклятья громовым отзвукам битвы. И чтобы избавиться от вкуса песка во рту. Он оглянулся на Леомана, который молча ехал рядом. Беглецы оставляли за собой след из мёртвых коней, и почти все воины уже пересели на вторую, а то и третью сменную лошадь. Дюжина воинов сегодня не выдержала заданного темпа: пожилые люди, которые мечтали о последней битве против ненавистных малазанцев под благословенным взором Ша'ик, но лишились этой возможности из-за предательства. Многие в истерзанном отряде пали духом, и Корабб это знал. Легко было понять, как можно утратить надежду во время такого жалкого бегства.

Если бы не Леоман Кистень, Корабб и сам бы, наверное, давно, сдался, ускользнул бы в клубы песка, чтобы искать свою собственную судьбу, сбросил бы форму солдата повстанческой армии да и поселился бы в каком-нибудь отдалённом городе, чтобы мучиться воспоминаниями об отчаянии до того самого дня, когда за ним придёт Жнец Душ.

Всадники добрались до колодца, рассыпались, чтобы разбить круговой лагерь вокруг животворного источника. Корабб натянул поводья следом за Леоманом, оба спешились, и сапоги их захрустели на ковре из костей и чешуи давным-давно мёртвой рыбы.

– Корабб, – позвал Леоман, – пойдём со мной.

Они двинулись на север и вскоре, отойдя на полсотни шагов от заставы, остановились посреди растрескавшейся плоской долины. Корабб заметил неподалёку небольшое углубление, в котором покоились полузасыпанные куски глины. Обнажив кинжал, он подошёл и присел на корточки, чтобы поднять один из этих кусков. Разломил его и увидел внутри скорчившуюся жабу, выковыряв её, Корабб вернулся к своему командиру.

– Нежданное лакомство, – заметил он, отрывая иссохшую лапку и вгрызаясь в жёсткое, но сладкое мясо.

Леоман уставился на него в лунном свете:

– К тебе придут странные сны, Корабб, если будешь их есть.

– Духовные сны, да. Они меня не пугают, командир. Если б только не перья.

Последние слова Корабба Леоман никак не откомментировал. Он расстегнул застёжку шлема и стащил его с головы. Посмотрев на звёзды, командир восставших сказал:

– Чего мои солдаты ждут от меня? Что я приведу нас к невозможной победе?

– Тебе предначертано нести Книгу, – пробормотал с набитым ртом Корабб.

– Но богиня мертва.

– Дриджна – нечто большее, чем эта богиня, командир. Апокалипсис – это в равной степени и особое время.

Леоман покосился на него:

– Ты по-прежнему умеешь меня удивить, Корабб Бхилан Тэну'алас, – хоть я и знаю тебя много лет.

Польщённый комплиментом (точнее, словами, которые принял за комплимент), Корабб улыбнулся, затем выплюнул косточку и сказал:

– У меня было время подумать, командир. На скаку. Я много думал, и мысли мои блуждали странными тропами. Мы – Апокалипсис. Последняя армия восстания. И я считаю, что нам суждено явить миру эту истину.

– Почему ты так считаешь?

– Потому что ты ведёшь нас, Леоман Кистень, а ты не станешь убегать, как жалкая сурикрыса. Мы скачем к некой цели… Знаю, многие здесь считают, что мы просто бежим, но только не я. Только не я.

– «Сурикрыса», – задумчиво повторил Леоман. – Так в Эрлитане называют грызунов Джен'раба, которые едят ящериц.

Корабб кивнул.

– Длинных таких, с чешуйчатыми головами. Да.

– Сурикрысу, – снова повторил Леоман, – почти невозможно поймать. Они умеют проскользнуть в такую щель, куда не всякая змея влезет. Череп, будто на петлях…

– И кости, как зелёные побеги, да, – добавил Корабб, обсосал череп жабы, а затем отбросил его в сторону.

И увидел, как тот вдруг выпустил крылья и воспарил в ночное небо. Затем воин взглянул на покрытое перьями лицо своего командира:

– Питомцы из них никуда не годные. Как напугаются, сразу прячутся в ближайшую дыру, какой бы крохотной она ни была. Говорят, одна женщина умерла от того, что сурикрыса ей в ноздрю забралась. А когда они застревают, начинают выгрызать себе путь. И перья, перья повсюду.

– Что ж, думаю, в питомцы их больше никто не берёт, – пробормотал Леоман, разглядывая звёзды. – Так мы, говоришь, скачем навстречу собственному Апокалипсису? Что ж…

– Можно бросить коней, – сообщил Корабб. – И просто улететь отсюда. Куда быстрей получится.

– Это было бы неблагородно.

– Верно. Достойные создания, наши кони. Ты поведёшь нас, о Крылатый, и мы всё сумеем превозмочь.

– Невозможная победа.

– Множество невозможных побед, командир.

– Хватит и одной.

– Ну, хорошо, – согласился Корабб. – Значит, одной.

– Не хочу я этого, Корабб. Ничего этого не хочу. Я подумываю о том, чтобы распустить армию.

– Не получится, командир. Мы возвращаемся к месту своего рождения. Такая пришла пора. Пора строить гнёзда на крышах.

– Думаю, – проговорил Леоман, – тебе пора ложится спать.

– Да, ты прав. Пойду спать.

– Давай. А я здесь ещё задержусь.

– Ты – Леоман Оперенье, и всё будет по воле твоей.

Корабб отдал честь и зашагал обратно к лагерю и стае огромных стервятников над ним. «Оно и неплохо, – подумал он. – Стервятники-то выживают потому, что другие создания не выжили».

Оставшись в одиночестве, Леоман продолжал вглядываться в ночное небо. Он пожалел, что рядом нет Тоблакая. В воине-великане не было ни капли неуверенности. Увы, скрытности и осторожности ему тоже недостаёт. Костеломная логика Карсы Орлонга никогда не позволила бы скрыть неприятные истины.

Сурикрыса. Об этом нужно ещё подумать.

– С этим в город нельзя!

Огромный воин оглянулся на собачьи головы позади, затем поднял Самар Дэв с седла, поставил её на землю и спешился сам. Смахнул пыль с мехового плаща и подошёл к стражнику на воротах. Подхватил его и швырнул в ближайшую тележку.

Кто-то закричал – и тут же замолк, когда великан обернулся на звук.

В двадцати шагах от них по улице мчался прочь второй стражник, который направлялся, как подозревала Самар, в блокгауз, чтобы привести ещё два десятка солдат. Она вздохнула:

– Не слишком-то хорошее начало, Карса Орлонг.

Первый стражник, раскинувшийся среди обломков тележки, не подавал признаков жизни. Карса смерил взглядом Самар Дэв и сказал:

– Всё в порядке, женщина. Я голоден. Найди мне таверну. С конюшней.

– Нам придётся двигаться быстро, а я на это неспособна.

– Проявляешь себя слабым звеном, – заметил Карса Орлонг.

На расстоянии нескольких кварталов послышался звон колокола.

– Посади меня обратно на коня, – сказала Самар, – и я тебе укажу дорогу, сколько бы от того ни было толку.

Великан шагнул к ней.

– Только поосторожней, пожалуйста, – моя нога тряски не выдержит.

Теблор презрительно скривился:

– Ты мягкая, как и все дети.

Однако, сажая её обратно на спину своего скакуна, он был менее резок, чем в прошлый раз.

– Вот сюда, по боковой улочке, – сказала она. – И прочь от колоколов. На Тросфальхадановой улице есть трактир, недалеко отсюда. – Бросив быстрый взгляд направо, она заметила взвод стражников в дальнем конце главной улицы. – И поторопись, воин, если не хочешь провести ночь в тюремной камере.

Вокруг уже собрались зеваки. Двое подобрались к мёртвому или бесчувственному стражнику, чтобы осмотреть бедолагу. Другой стоял рядом и громко причитал по поводу своей разбитой тележки, указывая пальцем на Карсу, – правда, только когда огромный воин поворачивался к нему спиной.

Они двинулись по улице, идущей вдоль старой городской стены. Самар нахмурилась, глядя на зевак, которые решили пойти следом.

– Я – Самар Дэв, – громко заявила она. – Хотите, чтоб я прокляла вас? С кого начать?

Горожане отшатнулись, а затем развернулись и устремились прочь.

Карса оглянулся на неё:

– Ты ведьма?

– Даже не представляешь, насколько.

– И если бы я тебя оставил на тракте, ты бы меня прокляла?

– Это наверняка.

Он хмыкнул, помолчал ещё шагов десять, затем снова обернулся:

– Почему ты не призвала духов, чтоб они исцелили тебя?

– Мне им нечего было предложить, – ответила Самар. – Духи пустыни – голодные твари, Карса Орлонг. Алчные и ненадёжные.

– Плохая из тебя ведьма, если тебе приходится с ними торговаться. Могла бы просто сковать их чарами и потребовать, чтобы исцелили твою ногу?

– Кто сковывает других, сам рискует оказаться в оковах. Я не пойду по этой дороге.

На это он ничего не ответил.

– Вот Тросфальхаданова улица. Вон там, видишь, большой дом, окружённый стеной? Называется «Лесной трактир». Торопись, пока стражники не добежали до угла.

– Они нас всё равно найдут, – сказал Карса. – Ты не справилась со своей задачей.

– Это не я швырнула стражника в тележку!

– Он говорил грубо. Ты должна была его предостеречь.

Они добрались до ворот, ведущих во двор трактира.

Позади послышались крики. Самар развернулась на коне и увидела, как к ним бегут стражники. Карса встал между ней и солдатами, высвобождая свой огромный кремнёвый меч.

– Постой! – закричала Самар. – Дай мне сначала поговорить с ними, воин, иначе тебе придётся биться со всей городской стражей города.

Великан замешкался:

– Они заслуживают пощады?

Самар некоторое время неуверенно смотрела на него, затем кивнула:

– Если не они сами, то их родные и близкие.

– Вы арестованы! – крикнул кто-то из-за спин приближавшихся стражников.

Татуированное лицо Карсы потемнело.

Самар сползла со спины коня и на одной ноге допрыгала до великана, чтобы встать между ним и стражниками, которые уже обнажили свои скимитары и полукругом разошлись поперёк улицы. Позади собирались зеваки. Самар подняла руки:

– Это недоразумение.

– Самар Дэв! – прорычал один из солдат. – Лучше отойди в сторону, это не твоё дело…

– Нет, моё, капитан Инашан. Этот воин спас мне жизнь. Моя повозка сломалась в пустоши, а сама я сломала ногу – вот, посмотри! Я умирала. И поэтому воззвала к духу диких земель.

Глаза капитана округлились, когда он взглянул на Карсу Орлонга:

– Это дух?

– Наверняка! – ответила Самар. – И он, разумеется, не ведает ничего о наших обычаях. Поведение стражника у ворот дух принял за враждебное. Он ещё жив?

Капитан кивнул:

– Без сознания просто. – Затем он указал на отрубленные головы псов: – А это что такое?

– Трофеи, – ответила Самар. – Демоны. Они сумели вырваться из своего мира и приближались к Угарату. Если бы этот дух их не убил, они бы учинили здесь великую бойню. А поскольку в городе не осталось ни одного толкового мага, нам бы пришлось несладко.

Капитан Инашан сузил глаза и посмотрел на Карсу:

– Ты понимаешь мои слова?

– До сих пор они были вполне просты, – отозвался воин.

Капитан нахмурился:

– Она говорит правду?

– Больше, чем сама понимает, но всё равно есть неправда в её рассказе. Я не дух. Я – Тоблакай, некогда бывший телохранителем Ша'ик. Но эта женщина заключила со мной сделку, как с духом. Более того, она не знала, ни кто я такой, ни откуда прибыл, поэтому могла вообразить, что я – дух диких земель.

Когда прозвучало имя Ша'ик, среди стражников и горожан послышались возбуждённые выкрики, и Самар заметила растущее понимание в глазах капитана.

– Тоблакай, спутник Леомана Кистеня. Мы слыхали о тебе. – Он указал скимитаром на шкуру на плечах Карсы. – Убийца одиночника, белого медведя. Палач предателей в Рараку. Говорят, ты сразил демонов в ночь перед гибелью Ша'ик, – добавил он, глядя на подгнившие, изодранные собачьи головы. – А когда её убила адъюнкт, ты выехал против всей малазанской армии – и они не решились биться с тобой.

– Есть правда в твоих словах, – сказал Карса, – если не считать разговора с малазанцами…

– Один из приближённых Ша'ик! – быстро встряла Самар, чувствуя, что великан собрался сказать что-то очень неразумное. – Как можем мы, жители Угарата, не приветствовать тебя с распростёртыми объятьями? Малазанских солдат изгнали из города, и теперь они умирают с голоду в крепости Моравал на другом берегу реки – осаждённые и безо всякой надежды на освобождение.

– В этом ты ошибаешься, – прогудел Карса.

Ей ужасно захотелось пнуть его ногой. С другой стороны, в прошлый раз всё закончилось сломанной ступнёй, верно? Ну и ладно, упрямый вол, вешайся сам, как хочешь!

– О чём ты? – спросил капитан Инашан.

– Восстание сломлено. Малазанцы возвращаются себе города десятками. Рано или поздно они доберутся и сюда. Советую вам заключить мир с местным гарнизоном.

– А тебя самого это не поставит под угрозу? – спросила Самар.

Воин оскалил зубы:

– Моя война окончена. Если они не смогут это принять, я их всех убью.

Смехотворное обещание, но почему-то никто не засмеялся. Капитан Инашан подумал, затем вложил в ножны свой скимитар, и солдаты последовали примеру командира.

– Мы слыхали рассказы о гибели восстания, – произнёс Инашан. – Что до малазанцев в крепости, увы, может быть, – слишком поздно. Они там просидели много месяцев. И уже некоторое время мы никого не видели на стенах…

– Я пойду туда, – сказал Карса. – Нужно дать им знак мира.

– Говорят, – пробормотал Инашан, – что Леоман всё ещё жив. Что он возглавляет последнюю армию и поклялся продолжать борьбу.

– У Леомана свой собственный путь. На твоём месте я бы не стал на него полагаться.

Этот совет не пришёлся ко двору. Разгорелся многоголосый спор, пока Инашан не повернулся к своим солдатам и не заставил их замолкнуть, подняв руку.

– Это дело нужно представить на суд Фалах'да. – Он вновь обернулся к Карсе: – На эту ночь ты остановишься в «Лесном трактире»?

– Да. Хоть он и не выстроен из лесного дерева, так что назвать его следовало бы «Кирпичным трактиром».

Самар рассмеялась:

– Это ты можешь сам сказать хозяину, Тоблакай. Капитан, это всё?

Инашан кивнул:

– Я пришлю целителя, чтобы вылечить твою ногу, Самар Дэв.

– И за это я благословляю тебя и твой род, капитан.

– Покорно благодарю, – с поклоном ответил солдат.

Весь взвод пошёл прочь. Самар повернулась к воину-великану:

– Тоблакай, как же ты так долго умудрился выживать в Семи Городах?

Тот посмотрел на неё сверху вниз, затем вновь забросил каменный меч за спину.

– Нет такой брони, что сдержала бы удар истины…

– Если ведёт её твой меч?

– Да, Самар Дэв. Я обнаружил, что дети это довольно быстро понимают. Даже здесь, в Семи Городах. – Он одним толчком открыл ворота. – Погрому понадобится стойло вдали от других зверей… по крайней мере, до того, как он утолит голод.

– Не нравится мне это, – пробормотала Телораст и нервно поёжилась.

– Это ворота, – сказала Апсалар.

– Но куда они ведут? – спросила Кердла, чуть покачивая головой.

– Наружу ведут, – повторила девушка. – К Джен'рабу, в город Эрлитан. Туда я и направляюсь.

– Тогда и нам туда же, – заявила Телораст. – Там есть тела? Надеюсь, что есть. Здоровые тела из плоти.

Девушка уставилась на двух призраков:

– Вы собираетесь украсть тела, чтобы они стали жилищем вашим духам? Не уверена, что могу вам это позволить.

– Нет-нет, ничего подобного! – заявила Кердла. – Это ведь было бы одержание, а одержание – это сложно, очень сложно. Память просачивается туда-сюда и вызывает замешательство и внутренние противоречия.

– Верно, – согласилась Телораст. – А у нас никаких противоречий и в помине нет, правда? Нет, дорогуша, просто нам нравятся тела. Поблизости. Они нас… успокаивают. Вот ты, например. Ты нас ужасно успокаиваешь, хоть мы и не знаем твоего имени.

– Апсалар.

– Мёртвая она! – взвизгнула Кердла и добавила, обращаясь к Апсалар: – Я знала, знала, что ты – призрак!

– Меня назвали в честь Покровительницы Воров. Я – не она во плоти.

– Здесь она, наверное, не врёт, – сказала Кердле Телораст. – Если помнишь, Апсалар была вовсе на неё не похожа. Настоящая Апсалар была имасска, ну, или почти имасска. И особым дружелюбием не отличалась…

– Потому что ты ограбила её храмовую сокровищницу, – заявила Кердла, продолжая ёрзать в облачке пыли.

– И до того тоже! Решительно недружелюбная была, а эта Апсалар, которая здесь, она добрая. Сердце у неё едва не разрывается от тепла и милосердия…

– Довольно, – сказала Апсалар и снова повернулась к вратам. – Как я уже говорила, они ведут к Джен'рабу… для меня. Вас двоих они вполне могут доставить во Владения Худа. Я не готова отвечать за то, что вы можете оказаться у Врат Смерти.

– Владения Худа? Врата Смерти? – Телораст начала двигаться туда-сюда, и Апсалар далеко не сразу поняла, что так привидение расхаживает из стороны в сторону, погрузившись в землю по колено. – Этого бояться не стоит. Мы слишком сильны. Слишком мудры. Слишком хитры.

– Мы когда-то были великими магами! – заявила Кердла. – Некромантами, духовидцами, призывателями, владыками Павших Обителей, Господами Тысячи Путей…

– «Госпожами», Кердла. Госпожами Тысячи Путей.

– Да, Телораст. Точно. Госпожами. Чего это я? Прекрасными госпожами, фигуристыми, томными, страстными, иногда даже жеманными…

Апсалар шагнула во врата.

И вышла на развалины рядом с фундаментом рухнувшей стены. Ночной воздух обжёг её холодом, звёзды резко вспыхнули над головой.

– …и даже сам Каллор робел перед нами, правда, Телораст?

– О да, ещё как робел.

Апсалар оглянулась и увидела позади двух призраков. Вздохнула:

– Владений Худа вы, как вижу, сумели избежать.

– Руки коротки. И неуклюжи, – фыркнула Кердла. – А мы – слишком быстры.

– Как мы и предрекали, – добавила Телораст. – Что это за место? Тут всё развалилось…

Кердла выбралась на остатки фундамента.

– Нет, Телораст, ты, как всегда, ошиблась. Я там внизу вижу дома. Огни в окнах. И в воздухе пахнет жизнью.

– Это Джен'раб, – сказала Апсалар. – Старый центр города, который обрушился давным-давно под собственным весом.

– Как обрушатся рано или поздно все города, – заметила Телораст, пытаясь подобрать с земли обломок кирпича, но призрачная рука прошла сквозь предмет. – Ах, в этом мире мы совершенно бесполезны.

Кердла взглянула сверху вниз на подругу:

– Нам нужны тела…

– Я вам уже сказала…

– Не бойся, Апсалар, – промурлыкала Кердла, – мы не обидим тебя без причины. Тела-то нам не обязательно разумные.

– А тут есть что-то вроде Псов? – спросила Телораст.

Кердла фыркнула:

– Псы разумные, дурочка!

– Только глупые, как пробка!

– Не настолько глупые, чтобы попасться на наши уловки.

– А имбрули здесь есть? Или стантары? Лютуры – есть здесь лютуры? Чешуйчатые, хватают добычу длинными хвостами, и глаза у них, как у нетопырей-пурлитов…

– Нет, – ответила Апсалар. – Таких созданий тут нет. – Она нахмурилась. – Все твари, которых ты перечислила, родом из Старвальд Демелейна.

На миг оба призрака замолкли, затем Кердла змеёй сползла вниз по стене и остановилась так, что её полупрозрачное лицо зависло точно напротив Апсалар:

– Правда? Вот так удивительное совпадение…

– Но вы говорите на языке тисте анди.

– Неужто? Это ещё загадочней!

– Просто необъяснимо, – согласилась Телораст. – Мы, хм-м, мы решили, что это твой язык. В смысле, твой родной язык.

– Но почему? Я же не тисте анди!

– Разумеется! Ну, хвала Бездне, теперь это прояснилось. Куда мы пойдём отсюда?

Подумав немного, Апсалар ответила:

– Вам обеим лучше остаться здесь. У меня есть задание, которое нужно исполнить сегодня ночью, и оно не подразумевает присутствия спутниц.

– Оно требует скрытности! – прошептала Телораст и пригнулась пониже. – Мы так и поняли. Есть в тебе что-то от воровки. Родственные души – мы трое. Воровство… и, быть может, нечто более мрачное.

– Ясное дело, что мрачное! – отозвалась со стены Кердла. – Она ведь служит Престолу Тени, или Покровителю Убийц. Нынче ночью прольётся кровь, и прольёт её наша смертная спутница. Она – убийца, и нам бы это сразу понять: скольких мы за свой век убийц-то повидали. Ты присмотрись, Телораст, у неё припрятаны отточенные клинки…

– И пахнет от неё выдохшимся вином.

– Оставайтесь здесь, – приказала Апсалар. – Обе.

– А если мы уйдём? – поинтересовалась Телораст.

– Тогда я сообщу Котильону, что вы сбежали, и он пошлёт Псов по вашему следу.

– Принуждаешь нас служить! Осыпаешь угрозами! О, Кердла, нас обманули!

– Давай убьём её и заберём себе тело!

– Не стоит, Кердла. Что-то в ней есть… пугающее. Ладно, Апсалар, которая не Апсалар, мы останемся здесь… на какое-то время. Пока не уверимся, что ты погибла или с тобой случилось что похуже, – до тех пор и останемся здесь.

– Или пока ты не вернёшься, – добавила Кердла.

Телораст зашипела как-то странно, точно рептилия, затем сказала:

– Да, идиотка, это и есть другой вариант.

– Так чего ж ты сама не сказала?

– Потому что он – очевидный! Зачем мне утруждаться и оглашать очевидное? В общем, мы будем ждать здесь. Вот в чём суть.

– Может, для тебя это и суть, – протянула Кердла, – но уж не обязательно для меня. И я не подумаю утруждаться и что-то тебе объяснять, Телораст.

– Всегда-то ты слишком любила очевидности, Кердла.

– Так, вы обе! – сказала Апсалар. – Замолчите и ждите здесь, пока я не вернусь.

Телораст прислонилась к фундаменту стены и скрестила на груди руки:

– Да-да-да. Иди. Нам наплевать.

Апсалар быстро перебралась через завалы разбитого камня, пытаясь отойти как можно дальше от двух призраков, прежде чем примется за поиски тайной тропы, которая, если всё пойдёт хорошо, приведёт её к жертве. Девушка проклинала сентиментальность, столь ослабившую её решимость, что Апсалар оказалась теперь скована с двумя безумными привидениями. Она понимала, что нельзя их бросить. Если за ними не следить, они обрушат хаос на Эрлитан. Призраки слегка перестарались, пытаясь убедить девушку, что они совершенно безвредны, да и вряд ли их обрекли на заключение во Владениях Тени совсем уж без причины – этот Путь служил вечным узилищем множеству созданий, и мало кто из них мог пожаловаться на несправедливость приговора.

Отдельного Дома Азатов на Пути Тени не было, и поэтому в случае опасности приходилось прибегать к более традиционным методам. Так, по крайней мере, казалось Апсалар. Почти всякий неизменный блок в Тени был пронизан нерасторжимыми цепями, а в земле, в кандалах на этих цепях лежали тела. И сама она, и Котильон не раз находили менгиры, тумулусы, древние деревья, каменные стены и валуны, служившие тюрьмой безымянным узникам – демонам, взошедшим, ревенантам и призракам. Посреди одного из каменных кругов лежали в оковах три дракона – мёртвые по всем внешним признакам, но плоть их не высыхала и не гнила, а пыль оседала на вечно открытых глазах. Котильон наведывался в это жуткое место, и часть его беспокойства пропитала воспоминания бога. Апсалар подозревала, что в этом событии было что-то ещё, что-то важное, но далеко не всю жизнь Покровителя Убийца она могла вспомнить.

Девушка гадала, кто же сковал всех этих созданий. Какая неведомая сущность обладала такой силой, чтобы повергнуть во прах трёх драконов? Столько всего во Владениях Тени не поддавалось понимаю Апсалар. Да и пониманию самого Котильона, как она подозревала.

Кердла и Телораст говорили на языке тисте анди. Но выказали отличное знание владений драконов – Пути Старвальд Демелейн. Они лично знали Госпожу Воров, которая давным-давно пропала из пантеона, хотя, если была хоть крупица правды в даруджистанских легендах, на краткий миг возвратилась чуть менее века тому назад, а затем вновь исчезла.

Она хотела украсть луну. Это была одна из первых историй, которую Крокус рассказал девушке после того, как Котильон покинул её сознание. Побасёнка с местным колоритом, придуманная, наверное, чтобы усилить позиции культа в регионе. Однако Апсалар было даже слегка любопытно. Ведь они с этой богине были тёзками. Имасска? Не существует традиционных изображений Госпожи – и это странно, больше похоже на запрет, установленный самими храмами. Какие там у неё символы? Ах да. Отпечатки ног. И вуаль. Апсалар решила, что потом как следует расспросит призраков об этом.

В любом случае, она была вполне уверена: Котильону совсем не понравится, что она освободила этих призраков. Престол Тени будет в ярости. И то, и другое вполне могло подтолкнуть её к этому шагу. Когда-то я была одержима богом, но не теперь. Я по-прежнему служу ему, но так, как сама считаю нужным.

Смелое заявление, но только за него и оставалось держаться. Бог использует, а затем отбрасывает ненужный инструмент. И забывает о нём. Да, Котильон, похоже, оказался не таким бесчувственным, как прочие боги, но насколько можно на это полагаться?

В лунном свете Апсалар приметила тайную тропу, которая вилась среди развалин. Девушка пошла по ней – бесшумно, используя всякую доступную тень, – к сердцу Джен'раба. Довольно праздных мыслей. Нужно сосредоточиться, иначе жертвой сегодня может оказаться она сама.

Предательству дóлжно дать ответ. Это задание она исполняла больше для Престола Тени, чем для Котильона, так, во всяком случае, ей сообщил Покровитель Убийц. Сведение старых счётов. Интриги и так становились всё сложней и запутанней, если судить по тому, каким возбуждённым и вспыльчивым стал в последнее время Престол Тени. И его тревога частично передалась Котильону. Поговаривали об очередном Схождении сил. Более мощном, чем любое из прошлых, и каким-то образом Престол Тени оказался в его центре. В центре всего.

Впереди замаячил осевший купол храма, единственная уцелевшая конструкция в этой части Джен'раба. Скорчившись позади массивного каменного блока, поверхность которого испещряли загадочные символы, Апсалар осмотрела подходы. Вход просматривался с бессчётного количества направлений. Трудновато придётся, если кого-то поставили сторожить тайный вход в храм. Приходилось предположить, что охранники прятались где-то неподалёку, укрывшись в трещинах и развалах по обеим сторонам тропы.

В этот миг Апсалар заметила движение, что-то метнулось наружу из храма и сразу же повернуло налево от неё. Слишком далеко, чтобы толком рассмотреть. Одно было понятно. Паук сидел в центре своей паутины, принимая и отправляя на дело агентов. Отлично. Если повезёт, тайные стражи примут её за одного из таких соглядатаев – конечно, если для них не установлен особый маршрут, меняющийся каждую ночь.

Был и другой вариант. Апсалар вытащила длинный, тонкий шарф, который назывался «телаб», и обернула вокруг головы так, чтобы открытыми оставались только глаза. Она обнажила ножи, в течение двадцати ударов сердца рассматривала путь, который предстояло проделать, а затем рванулась вперёд. Быстрота давала преимущество неожиданности, да и попасть в девушку так было бы труднее. Мчась среди развалин, Апсалар ждала глухого клацанья арбалета, свиста стрелы в воздухе. Но ничего не услышала. Добравшись до храма, она увидела трещину в куполе, которая служила входом, и устремилась внутрь.

Апсалар скользнула во тьму и замерла на месте.

В проходе стоял запах крови.

Подождав, пока глаза привыкнут к темноте, она задержала дыхание и прислушалась. Ничего. Девушка уже могла разглядеть перед собой уходивший вниз коридор. Она осторожно двинулась вперёд, остановилась у входа в большую комнату. На пыльном полу, в растекавшейся всё шире луже крови лежало тело. На противоположном конце комнаты виднелся занавес, укреплённый над дверной рамой. Кроме тела, в чертоге были только несколько скромных предметов мебели. Жаровня давала судорожный, оранжевый свет. Воздух горчил от запаха смерти и дыма.

Апсалар подобралась к телу, не сводя глаз с занавешенной двери. Чувства убийцы подсказывали ей, что за тканью никого нет, но ошибка в таком деле могла оказаться фатальной. Остановившись над скорченной фигурой, она вложила в ножны один из кинжалов, а затем левой рукой перевернула тело на спину. Чтобы увидеть лицо.

Мебра. Похоже, кто-то сделал за неё всю работу.

Движение в воздухе позади. Апсалар нырнула вниз и перекатилась влево, а над ней сверкнула метательная звёздочка, которая затем пробила дырку в занавесе. Остановившись в приседе, Апсалар обернулась к выходу наружу.

Из которого появилась туго затянутая в серую одежду фигура. В левой руке она сжимала ещё одну метательную звёздочку, на лучах которой блестел яд. В правой руке убийца держал широкий, загнутый нож-кеттру. Лицо его скрывал телаб, но вокруг глаз на чёрной коже белела сложная татуировка.

Незнакомец шагнул в комнату, не сводя глаз с Апсалар.

– Глупая женщина, – прошипел он по-эрлийски, но с сильным акцентом.

– Южный клан семаков, – проговорила Апсалар. – Ты ушёл далеко от дома.

– Свидетелей быть не должно!

Его левая рука резко метнулась вперёд.

Апсалар выгнулась. Железная звёздочка пролетела мимо, ударилась о стену позади неё.

Следом бросился семак. Он резко рубанул вниз и вбок левой, чтобы отбить в сторону её руку с кинжалом, а затем попытался ударить кеттрой в живот Апсалар, чтобы выпустить ей кишки. Но не преуспел.

Левая рука семака ещё только опускалась, когда Апсалар шагнула вправо. Ребро его ладони сильно ударило её по бедру. Манёвр Апсалар принудил второго убийцу потянуться кеттрой следом. Но задолго до того, как удар мог бы достичь цели, девушка вогнала свой клинок между его рёбер так, что остриё прошило сердце сзади.

С полузадушенным стоном семак осел, соскользнул с лезвия кинжала и рухнул на пол. Убийца испустил последний вздох и замер.

Апсалар вытерла свой клинок о бедро семака, затем принялась разрезать на нём одежду. Татуировка покрывала всё тело убитого. Довольно обычное дело для воина Южного клана, но вот по стилю она не походила на семакскую. По мускулистым рукам и ногам семигородца вилась загадочная надпись, похожая по форме на знаки, которые девушка видела на камне в развалинах около храма.

Язык Первой империи.

С растущим в сердце подозрением она перевернула тело, чтобы поглядеть на спину. И на правой лопатке семака увидела тёмное пятно, напоминавшее грубый треугольник. Там располагалось его имя. Раньше, до того, как его символически стёрли.

Этот человек был жрецом Безымянных.

Ох, Котильон, тебе это совсем не понравится.

– Ну что?

Телораст подняла взгляд:

– Что «что»?

– Она красивая.

– Мы красивее!

Кердла фыркнула:

– На данный момент я не могу согласиться.

– Ладно. Но только если тебе нравятся такие – мрачные и смертоносные.

– Телораст, я спрашивала, останемся мы с ней или нет.

– Если уйдём, Идущий по Граням будет нами очень недоволен, Кердла. Ты ведь этого не хочешь, правда? Он уже был нами как-то недоволен, помнишь?

– Ну, хорошо! Обязательно было напоминать, да? Значит, решено. Остаёмся с ней.

– Да, – сказала Телораст. – Пока не найдём способ выйти из этой дурацкой ситуации.

– В смысле, перехитрить их всех?

– Разумеется.

– Хорошо, – протянула Кердла, растянувшись на обломках стены и глядя на звёзды. – Потому что я хочу получить обратно свой престол.

– Я тоже.

Кердла принюхалась:

– Мертвецы. Свежие.

– Да. Но не она.

– Не она, – помолчав, призрачная женщина добавила: – Выходит, не только красивая.

– Да, – мрачно согласилась Телораст, – не только.

Глава вторая

Следует принять за данность, что мужчине, ставшему самым могущественным, самым ужасным, самым смертоносным чародеем в мире, необходима рядом женщина.

Однако, дети мои, из этого вовсе не следует, что женщине, достигшей такой мощи, необходим мужчина.

Кто же захочет быть тираном?

Госпожа У. Малазская городская школа для подкидышей и беспризорников

1152 год Сна Огни

Призрачный, то и дело исчезающий, туманный и пронизанный вспышками силуэт Амманаса ёрзал на древнем Троне Тени. Похожие на полированный гематит глаза бога были устремлены на щуплую фигурку перед престолом. Голова пришельца была совершенно лысой, если не считать редких спутанных клочков чёрных с проседью волос за ушами и на затылке. Кустистые и не менее спутанные брови подёргивались и хмурились, отражая отчаянную бурю эмоций на сморщенном лице.

Пришелец бормотал, притом довольно громко:

– Не такой уж он и страшный, верно? То тут, то там, то есть, то нет, здесь и посюду сразу, неверный призрак неверной воли и, вероятно, неверного разума – лучше бы ему этих моих мыслей не знать – так что надо выглядеть суровым, нет, внимательным, нет, довольным! Нет, постой. Униженным. Перепуганным. Нет, восторженным. Но не долго, это утомительно. Казаться заскучавшим. Ох, боги, что я только думаю? Только не заскучавшим, как бы это всё на деле ни было скучно, а он всё пялится на меня сверху вниз, а я на него снизу вверх, а Котильон там стоит под стеной, скрестил руки на груди да лыбится – разве же это достойная публика? Вовсе не достойная, так я скажу. О чём я там думал? Ну, по крайней мере, я думал. Более того, я думаю, и можно предположить, что Престол Тени занят тем же, если, конечно, счесть, что мозги у него ещё не до конца вытекли, он ведь теперь из одной тени состоит, что же их внутри-то удержит? Суть в том, что мне со всех сторон лучше самому себе напомнить, что я, собственно, и делаю сейчас: суть в том, что он меня призвал. И вот я явился. Как истинный слуга. Верный. Ну, более или менее верный. Достойный доверия. По большей части. Скромный и почтительный – это всегда. По всем внешним проявлениям, а что внешне проявляется, то только и важно в этом мире, да и во всяком ином. Верно ведь? Улыбайся! Гримасничай. Кажись услужливым. Умным. Утомлённым, успокоенным, умышленным. Стой, как можно выглядеть «умышленным»? Какое это будет выражение лица? Это нужно обдумать. Но не сейчас, потому что это всё не умышленно, а просто мысленно…

– Тихо!

– Но я ничего не говорил, Господи! Так, лучше сейчас отвести глаза и хорошенько это обдумать. Я молчал. «Тихо». Может, это он общее замечание сделал? Наверное, так и было. Теперь ответный взгляд – почтительный – и сказать вслух: Истинно так, Господи. Тихо. Вот так. Как он отреагирует? Удар его хватил, что ли? Как в таких тенях разобрать? Вот если бы я сидел на троне…

– Искарал Прыщ!

– Да, Господи?

– Я принял решение.

– Да, Господи? Ну, если уж решил, так почему же прямо-то не сказать?

– Я решил, Искарал Прыщ…

– Ну вот! Опять! Да, Господи?

– Что ты… – Престол Тени замолк и провёл рукой по глазам. – Ох-хо-хо… – добавил он полушёпотом, затем сел ровнее. – Я решил, что ты сгодишься.

– Господи? Глаза отвести! Этот бог с ума сошёл. Я служу безумному богу! Какое выражение тут лучше подойдёт?

– Вон! Убирайся отсюда!

Искарал Прыщ поклонился:

– Конечно, Господи! Незамедлительно!

Затем он замер в ожидании. Оглянулся, бросил умоляющий взгляд на Котильона.

– Меня же призвали! Я не могу уйти, пока этот мутный кретин на троне меня не отпустит! Котильон понимает – что это в его холодных, ужасных глазах? Веселье? Так почему же он ничего не говорит? Почему не напомнит этому полоумному рохле на троне…

Амманас зарычал, и Высший жрец Тени Искарал Прыщ исчез.

Некоторое время Престол Тени сидел неподвижно, затем медленно повернул голову, чтобы взглянуть на Котильона.

– На что это ты так смотришь? – резко спросил бог.

– Почти ни на что, – ответил Котильон. – Ты в последнее время стал довольно… бесплотным.

– Мне так больше нравится.

Оба некоторое время молча смотрели друг на друга.

– Ладно, ладно, я немного перенапрягся! – Вопль раскатился эхом, затем бог успокоился. – Думаешь, он поспеет вовремя?

– Нет.

– А если поспеет, думаешь, его будет достаточно?

– Нет.

– Тебя-то кто спрашивал?!

Котильон смотрел, как Амманас извивается и ёрзает на троне. Затем Владыка Тени замер и медленно воздел горе тонкий палец.

– У меня есть идея.

– Оставлю тебя её обдумывать, – проговорил Котильон, оттолкнувшись от стены. – Пойду прогуляюсь.

Престол Тени не ответил.

Оглянувшись, Котильон заметил, что тот пропал.

– О да, – пробормотал он, – вот это хорошая идея.

Выйдя из Цитадели Тени, он задержался, чтобы рассмотреть ландшафт, раскинувшийся перед ним. Пейзаж здесь имел привычку меняться в мгновение ока, но только когда никто не смотрел, что казалось покровителю убийц истинной милостью. Гряда поросших лесом холмов справа, балки и овраги впереди и призрачное озеро слева, по которому плыли полдюжины кораблей под серыми парусами. Демоны-артораллахи, похоже, пошли в набег на прибрежные деревни апторов. Редко окрестности озера появлялись так близко к цитадели, и Котильона это слегка обеспокоило. Демоны этого мира, видимо, лишь выжидали. Они почти не обращали внимания на Престола Тени и жили, в целом, так, как сами того желали. А это обычно подразумевало свары, молниеносные нападения на соседей и грабёж.

Амманас вполне мог бы повелевать ими, если бы захотел. Однако почти никогда этого не делал, вероятно, чтобы не испытывать пределы их верности. Или, может, бог был слишком занят другими делами. Своими планами и интригами.

Дела обстояли неважно. Перенапрягся, Амманас? Я не удивлён. Котильон мог бы посочувствовать – и почти ему посочувствовал. Прежде чем напомнил себе, что Амманас почти все опасности навлёк на себя сам. И на меня, если уж на то пошло, – тоже.

Тропы впереди лежали узкие, извилистые и неверные. Каждый шаг потребует предельной осторожности.

Да будет так. В конце концов, мы ведь уже делали это. И преуспели. В этот раз, конечно, на кон было поставлено куда больше. Быть может, слишком многое.

Котильон зашагал к изрытой равнине впереди. Через две тысячи шагов перед ним открылась тропа, уводящая в балку. Тени плясали меж грубых каменных стен. Не желали расступаться, извивались, точно водоросли на мелководье, опутывали его ноги.

Столь многое в этом мире утратило своё законное… место. Сутолока возникла в закутках, где собирались тени. Призрачные крики донеслись до его ушей, словно издали, голос множества утопающих. На лбу Котильона выступили капельки пота, и бог ускорил шаг, пока не миновал эту воронку.

Тропа взбиралась всё выше и вывела наконец на широкое плато. Когда покровитель убийц выбрался из балки, пристально глядя на далёкий круг стоячих камней, он почувствовал рядом чьё-то присутствие. Обернулся, чтобы увидеть, как вышагивает рядом с ним высокое скелетоподобное создание, облачённое в лохмотья. Не так близко, чтобы протянуть руку и дотронуться, но всё равно ближе, чем предпочёл бы сам Котильон.

– Идущий по Граням. Давно я тебя не видел.

– Не могу сказать о тебе того же, Котильон. Я иду по…

– Да, я знаю, – перебил Котильон, – ты идёшь по путям незримым.

– Для тебя. Но Псы не разделяют этого твоего недостатка.

Котильон нахмурился, глядя на странное создание, затем оглянулся и увидел в тридцати шагах позади Барена. Пёс опустил массивную голову к земле, глаза его мерцали багрово-алым.

– Он тебя выслеживает.

– Их это развлекает, я полагаю, – проговорил Идущий по Граням.

Некоторое время они шли молча, затем Котильон вздохнул:

– Ты искал меня? Чего ты хочешь?

– От тебя? Ничего. Но я вижу, куда ты направляешься, и желаю стать свидетелем.

– Свидетелем чего?

– Вашего разговора.

Котильон нахмурился:

– А если я бы предпочёл, чтобы ты ничего не слышал?

Вечная усмешка черепа на миг стала будто шире.

– В Тени невозможно спрятаться, Узурпатор.

«Узурпатор». Я бы давно убил этого ублюдка, если б он не был уже мёртв. Давно.

– Я тебе не враг, – проговорил Идущий по Граням, будто угадав мысли Котильона. – Пока не враг.

– У нас и так более чем достаточно врагов, – продолжил Котильон. – И поэтому новых мы себе не желаем. К сожалению, поскольку мы не знаем ни твоих целей, ни побуждений, мы не можем и предвидеть, что оскорбит тебя. Посему – в интересах мира между нами – просвети меня.

– Этого я не могу сделать.

– Не можешь или не хочешь?

– Это твоя слабость, Котильон, а не моя. Твоя – и Престола Тени.

– Просто отличный ответ.

Идущий по Граням, казалось, обдумал саркастическое замечание Котильона, затем кивнул:

– Верно.

Давным-давно.…

Они приблизились к стоячим камням. Ни одной перекладины в круге не осталось, лишь обломки усыпали склоны, словно давний взрыв в центре кольца разметал массивные глыбы – даже те валуны, что по-прежнему стояли, были наклонены наружу, будто лепестки цветка.

– Не самое приятное место, – заметил Идущий по Граням, когда они повернули направо, чтобы войти через главный вход – по аллее, ограждённой низкими, полусгнившими деревьями. Все стволы были перевёрнуты и тянули к небу остатки узловатых корней.

Котильон пожал плечами:

– Почти такое же приятное, как и всякое другое в этом мире.

– Можешь считать и так, раз не обладаешь моими воспоминаниями. Ужасные события – давно, очень давно, но эхо всё ещё живёт здесь.

– Тут мало остаточной силы, – проговорил Котильон, когда они подошли к двум самым крупным камнями и прошли между ними.

– Верно. Разумеется, на поверхности дело обстоит иначе.

– «На поверхности»? Что ты имеешь в виду?

– Стоячие камни, Котильон, всегда до половины вкопаны в землю. И создатели их редко не понимали важности этого обычая. Верхний мир – и нижний.

Котильон замер и оглянулся на перевёрнутые деревья.

– И то, что мы видим здесь – отдано нижнему миру?

– В некотором роде.

– А проявление верхнего мира должно находиться в каком-то ином Владении? Где путник увидит склонённые к центру камни и верхушки деревьев?

– Если только они не ушли целиком в землю или уже не истлели. Этот круг очень стар.

Котильон вновь повернулся и принялся разглядывать трёх драконов напротив: каждый лежал у основания стоячего камня, но массивные цепи уходили вглубь рыхлой земли, а не внутрь выветренной скалы. Кандалы на шеях и четырёх лапах, другая цепь обёрнута за плечами, охватывая крылья каждого дракона. И все цепи натянуты туго, чтобы ни один не мог пошевелиться, даже приподнять голову.

– Всё как ты сказал, Идущий по Граням, – пробормотал Котильон. – Неприятное место. Я и забыл.

– Всегда забываешь, – заметил Идущий по Граням. – Тебя одолевает восхищение. Такова остаточная сила в этом круге.

Котильон бросил на него быстрый взгляд:

– Я зачарован?

С тихим стуком костей скелет пожал плечами:

– Эта магия лишена цели, кроме той, которой достигает. Очарование… и забвение.

– Трудно в это поверить. У всякого чародейства есть цель.

Мертвец вновь пожал плечами:

– Они голодны, но не могут питаться.

Миг спустя Котильон кивнул:

– Значит, эти чары принадлежат драконам. Что ж, это я могу принять. Но что до самого круга? Сила его умерла? И если так, почему драконы до сих пор скованы?

– Не умерла, просто никак на тебя не действует, Котильон. Ибо ты – не его цель.

– Разумно.

Бог обернулся и увидел, как в круг вошёл Барен, обогнул полукругом Идущего по Граням, а затем сосредоточил внимание на драконах. Котильон увидел, как шерсть у Пса поднялась дыбом.

– Можешь ответить, – спросил он Идущего, – почему они не говорят со мной?

– Возможно, ты ещё не сказал им ничего, что стоило бы ответа.

– Возможно. Как ты думаешь, каков будет ответ, если я заговорю о свободе?

– Я здесь, – ответил Идущий по Граням, – чтобы узнать это.

– Ты читаешь мои мысли? – вкрадчиво спросил Котильон.

Огромная голова Барена медленно повернулась, глаза Пса смерили Идущего, и зверь сделал один шаг к нему.

– Таким всеведением я не обладаю, – спокойно ответил Идущий по Граням, словно и не заметил намерения Барена. – Хотя тебе могло бы так показаться. Но я существовал бессчётные века до тебя, Котильон. Все узоры мне ведомы, ибо они уже складывались несчётное множество раз. Учитывая, чтó ждёт нас всех, предсказать это было нетрудно. Особенно, учитывая твоё сверхъестественное чутьё. – Чёрные провалы глазниц Идущего словно разглядывали Котильона. – Ты ведь подозреваешь, что драконы стоят в сердце всего, что вскоре произойдёт?

Котильон указал на цепи:

– Они, наверное, дотягиваются отсюда до верхнего мира? А что это за Путь?

– Как ты думаешь? – парировал Идущий по Граням.

– Прочти мои мысли.

– Не могу.

– Значит, ты здесь потому, что отчаянно хочешь узнать, что я знаю или хотя бы подозреваю.

Молчание Идущего было достаточно красноречивым ответом. Котильон улыбнулся:

– Полагаю, я всё же не буду пытаться говорить с этими драконами.

– Но рано или поздно попытаешься, – отозвался Идущий. – И когда попытаешься, я буду здесь. Так зачем хранить молчание сейчас?

– Ну, я полагаю, затем, чтобы пораздражать тебя.

– Я существовал бессчётные века до тебя…

– Так что тебя уже раздражали, да, понимаю. И наверняка станут раздражать в будущем.

– Попытайся, Котильон. Вскоре, если не сейчас. Если, конечно, хочешь пережить предстоящие потрясения.

– Ладно. Если ты назовёшь мне имена этих драконов.

Ответил скелет явно неохотно:

– Как пожелаешь…

– И кто и почему сковал их здесь?

– Этого я не могу сказать.

Некоторое время они смотрели друг на друга, затем Идущий вскинул голову и заметил:

– Похоже, мы зашли в тупик, Котильон. Каково твоё решение?

– Ладно. Возьму, что могу.

Идущий по Граням повернулся к драконам:

– Это чистокровные. Элейнты. Ампелас, Кальсе и Элот. Преступление их… честолюбие. Преступление вполне распространённое. – Мертвец вновь обернулся к Котильону. – Быть может, даже заразное.

В ответ на этот прозрачный намёк Котильон лишь пожал плечами. Подошёл ближе к скованным зверям.

– Думаю, вы меня слышите, – тихо произнёс он. – Приближается война. Осталось всего несколько лет. И она втянет в себя практически всех Взошедших из всех Владений. Мне нужно знать, на чьей стороне будете биться вы, если вас освободить.

Полдюжины ударов сердца царила тишина, затем хриплый голос прозвучал в сознании Котильона:

– Ты пришёл сюда, Узурпатор, чтобы найти союзников.

Другой голос – явно женский – перебил его:

– Скованные данью благодарности за освобождение. Будь я на твоём месте, не стала бы рассчитывать на верность или преданность.

– Согласен, – кивнул Котильон, – это проблема. Предположим, вы потребуете, чтобы я освободил вас прежде, чем мы заключим договор.

– Это честно, – произнёс первый голос.

– Увы, я не слишком заинтересован в честности.

– Боишься, что мы пожрём тебя?

– Ради краткости, – пояснил Котильон, – а ваш род, как я понимаю, весьма ценит краткость.

Затем заговорил третий дракон – глубоким, тяжёлым голосом:

– Раннее освобождение и вправду избавило бы нас от необходимости договариваться. К тому же мы голодны.

– Что привело вас в этот мир? – спросил Котильон.

Ответа не последовало. Покровитель убийц вздохнул:

– Моё желание освободить вас может стать сильнее – при условии, конечно, что я смогу это сделать – если я сочту, что вас сковали здесь несправедливо.

Драконица спросила:

– И ты воображаешь, что сможешь рассудить?

– Сейчас не лучший момент, чтобы проявлять вздорный нрав, – раздражённо ответил бог. – Тот, кто последним принимал такое решение, явно рассудил не в вашу пользу да ещё и сумел воплотить приговор в жизнь. Я подумал, что века в цепях могли подтолкнуть вас к тому, чтобы переосмыслить свои побуждения. Но, похоже, сожалеете вы лишь о том, что оказались слабее того, кто последним решил судить вас.

– Да, – ответила она. – Об этом мы сожалеем. Но не только об этом.

– Хорошо. Поведайте мне об остальном.

– Мы сожалеем, что тисте анди, которые вторглись в этот мир, были столь тщательны в разрушении, – проговорил третий дракон, – и столь уверены в том, что престол должен оставаться пустым.

Котильон медленно и глубоко вздохнул. Покосился через плечо на Идущего по Граням, но скелет молчал.

– И что же, – спросил Котильон у драконов, – так ожесточило их?

– Отмщение, разумеется. И Аномандарис.

– Ага, кажется, теперь я могу понять, кто пленил здесь вас троих.

– Он нас почти убил, – сказала драконица. – Чрезмерная реакция с его стороны. В конце концов, лучше элейнты на Престоле Тени, чем очередной тисте эдур или, хуже того, узурпаторы.

– А элейнты, выходит, не узурпаторы?

– Твоё буквоедство нас не трогает.

– Это произошло до или после Раскола Владений Тени?

– Бессмысленное разделение. Раскол продолжается и доныне, а что до сил, сговорившихся, чтобы подстроить его, то их много и суть их различна. Как стая энкар'алов, что бросается на раненую дриптхару. Уязвимое всегда привлекает… тех, кто им питается.

– Значит, – проговорил Котильон, – если вас освободить, вы вновь попытаетесь занять Престол Тени. Но на сей раз его уже занимает другой.

– Истинность твоего утверждения можно оспорить, – сказала драконица.

– Это спор о терминах, – добавил первый дракон. – Тени, которые отбрасывают другие тени.

– Вы считаете, что Амманас сидит на неправильном Троне Тени.

– Истинный Престол стоит даже не в этом фрагменте Эмурланна.

Котильон скрестил руки на груди и улыбнулся:

– А сам Амманас?

Драконы молчали, а затем он почувствовал – к своему огромному удовлетворению – их внезапное беспокойство.

– Это любопытное заявление, Котильон, – проговорил за спиной бога Идущий по Граням. – Или ты просто лицемеришь?

– Этого я не могу сказать, – ответил Котильон с лёгкой улыбкой.

Драконица заговорила:

– Я – Элот, Госпожа Иллюзий, по-вашему – Меанаса, и Мокры, и Тира. Претворительница Крови. Всё, что просил К'рул, я сделала. А теперь ты смеешь сомневаться в моей преданности?

– Ага, – кивнул Котильон, – значит, как я понимаю, вы знаете о неизбежной войне. А знаете ли вы, что ходят слухи о возвращении К'рула?

– Кровь его отравляет зараза, – сказал третий дракон. – Я – Ампелас, который претворил Кровь в тропы Эмурланна. Чародейство тисте эдуров родилось из моей воли – теперь ты понимаешь, Узурпатор?

– Что драконы склонны к грандиозным претензиям и громким заявлениям? Да, Ампелас, это я вполне понимаю. И что же? Я должен теперь заключить, что для всякого Пути – Старшего или Младшего – есть соответствующий дракон? Что вы – оттенки крови К'рула? А как же драконы-одиночники, такие как Аномандарис и, важнее, Скабандари Кровавый Глаз?

– Мы, – проговорил после паузы первый дракон, – удивлены, что тебе известно это имя.

– Потому что вы давным-давно его убили?

– Плохая догадка, Узурпатор. Тем хуже, что ты открыл пределы своего невежества. Нет, мы не убивали его. В любом случае, душа его жива, хоть и испытывает муки. Та, чей кулак раздробил его череп и тем разрушил его тело, не служит ни нам, ни, как мы полагаем, кому-либо другому, кроме себя самой.

– Значит, ты – Кальсе, – сказал Котильон. – Какой же Путь ты называешь своим?

– Громкие заявления я оставляю сородичам. Мне нет нужды производить на тебя впечатление, Узурпатор. Более того, мне приятно видеть, как мало ты на самом деле понимаешь.

Котильон пожал плечами:

– Я спросил об одиночниках. Скабандари, Аномандарисе, Оссерке, Олар Этил, Драконусе…

Позади заговорил Идущий по Граням:

– Котильон, ты ведь уже наверняка понял, что эти три дракона искали Трона Тени из благородных побуждений?

– Да, Идущий, чтобы исцелить Эмурланн. Это я понимаю.

– Разве ты сам не того же взыскуешь?

Котильон обернулся к скелету:

– В самом деле?

Идущий по Граням был, кажется, поражён, но в следующий миг чуть вскинул голову и сказал:

– Не исцеление тебя беспокоит, но – кто воссядет на Престол после.

– По моему разумению, – ответил Котильон, – когда драконы исполнили то, о чём просил К'рул, им приказали вернуться в Старвальд Демелейн. Им – как источникам всего чародейства – нельзя было позволять вмешиваться или активно действовать в мирах, иначе чародейство стало бы непредсказуемым, что, в свою очередь, подкармливало бы Хаос – вечного врага во всём этом грандиозном плане. Но одиночники создавали затруднение. В их жилах текла кровь Тиам, и благодаря этому они обладали огромной силой элейнтов. Но они могли странствовать, где заблагорассудится. Могли вмешиваться – и вмешивались. По понятным причинам. Скабандари был изначально эдуром, потому и стал их героем…

– После того, как истребил эдурский королевский род! – прошипела Элот. – После того, как пролил драконью кровь в самом сердце Куральд Эмурланна! После того, как открыл первую, смертельную рану на этом Пути! Неужели он не понимал, чтó на самом деле есть врата?

– Тисте анди приняли Аномандариса, – продолжил Котильон. – Тисте лиосаны – Оссерка. У т'лан имассов есть Олар Этил. Эти связи и рождённая ими верность – очевидны. Драконус – куда большая загадка, конечно, поскольку он долгое время отсутствовал…

– Самый омерзительный из них! – завопила Элот, и голос её так прогрохотал в голове Котильона, что бог вздрогнул.

Отступив на шаг, он поднял руку:

– Избавьте меня от этого, прошу. Мне, честно говоря, всё это совершенно не интересно. Кроме того, что элейнтов и одиночников разделяет вражда. За исключением, быть может, Силаны…

– Её соблазнил и очаровал Аномандарис! – рявкнула Элот. – И бесконечные мольбы Олар Этил…

– Принести огонь в мир имассов, – закончил Котильон. – Это ведь её аспект, верно? Тир?

Ампелас заметил:

– Он не так мало понимает, как ты думал, Кальсе.

– С другой стороны, – продолжил Котильон, – ты ведь тоже претендуешь на Тир, Элот. Ах, умно поступил К'рул, вынудив вас разделить власть и силу.

– В отличие от Тиам, – проговорил Ампелас, – когда нас убивают, мы остаёмся мёртвыми.

– И это подводит меня к тому, что мне на самом деле нужно понять. Старшие боги – они ведь не просто все из одного мира, верно?

– Разумеется.

– И как давно они здесь?

– Даже когда Тьма правила безраздельно, – ответил Ампелас, – существовали силы стихий. Неприметные и невидимые до прихода Света. Связанные лишь своими собственными законами. Природа Тьмы такова, что она правит лишь самою собой.

– А Увечный Бог – из Старших?

Молчание.

Котильон заметил, что задержал дыхание. Он избрал извилистый путь к этому вопросу и многое узнал по дороге – столько всего, о чём следовало подумать, что разум его оцепенел от потрясения.

– Мне нужно знать, – сказал он, медленно переводя дух.

– Зачем? – спросил Идущий по Граням.

– Если он Старший, – ответил Котильон, – возникает следующий вопрос. Как можно убить стихийную силу?

– Ты нарушишь равновесие?

– Оно уже нарушено, Идущий! Этого бога сбросили на лицо мира. И сковали. Сила его разорвана в клочья и скрыта в крошечных, почти безжизненных Путях, но все они прикованы к миру, из которого пришёл я…

– Не повезло этому миру, – заметил Ампелас.

Чванливое презрение в этих словах задело Котильона за живое. Он глубоко вздохнул и молчал, пока не стих гнев. Затем вновь обратился к драконам:

– Из этого мира, Ампелас, он отравляет Пути. Все Пути. Вы сможете справиться с этим?

– Будь мы свободны…

– Будь вы свободны, – с жёсткой улыбкой перебил Котильон, – вы снова принялись бы преследовать свою прежнюю цель, и во Владениях Тени вновь пролилась бы драконья кровь.

– Думаешь, вы с твоим приятелем-узурпатором на такое способны?

– Вы сами это признали, – отозвался Котильон. – Вас можно убить, и если вас убить, вы не воскреснете. Неудивительно, что Аномандарис сковал вас троих. В упрямой глупости вы не знаете себе равных…

– Разбитый мир – слабейший из всех! Почему ты думаешь, что Увечный Бог воздействует через него?

– Спасибо, – тихо сказал Ампеласу Котильон. – Это я и хотел узнать.

Он повернулся и пошёл прочь из круга.

– Стой!

– Мы, – бросил через плечо бог, – ещё поговорим, Ампелас, прежде чем всё полетит в Бездну.

Идущий по Граням последовал за Котильоном.

Как только они вышли из каменного круга, скелет заговорил:

– Мне стоит пристыдить себя. Я недооценил тебя, Котильон.

– Это распространённая ошибка.

– Что будешь делать теперь?

– Зачем мне тебе это говорить?

Идущий по Граням не ответил сразу. Оба продолжали спускаться по склону, а затем вышли на равнину.

– Тебе стоит мне об этом сказать, – проговорил наконец скелет, – потому что я, возможно, захочу оказать тебе помощь.

– Это значило бы для меня намного больше, если бы я знал, кто… что… ты такое?

– Можешь считать меня… стихийной силой.

По телу Котильона пробежал холодок.

– Вот как. Хорошо, Идущий. Похоже, что Увечный Бог начал наступление на многих фронтах. Первый Престол т'лан имассов и Трон Тени беспокоят нас больше всего – по понятным причинам. И в этой борьбе мы одиноки – не можем даже положиться на Псов, учитывая какую власть над ними явили тисте эдуры. Нам нужны союзники, Идущий, и они нам нужны срочно.

– Ты только что бросил в круге трёх таких союзников…

– Союзники, которые не откусят нам головы, как только опасность минует.

– Ах, вот в чём дело. Хорошо, Котильон, я обдумаю это положение.

– Только не вздумай спешить.

– Здесь есть какое-то противоречие.

– Видимо, да, если совсем не понимать, что такое сарказм.

– Ты меня заинтересовал, Котильон. И это – редкостное событие.

– Я знаю. Ты существовал бессчётные века…

Слова Котильона стихли.

Стихийная сила. Похоже, и вправду существовал. Проклятье.

Столько было точек зрения, с которых можно рассматривать такую ужасающую необходимость, целые полки мотивов и побуждений, из которых изгонялись все оттенки морали. И Маппо Коротышку они просто ошеломляли, так что оставалась лишь печаль – чистая и холодная. Мозолистые ладони чувствовали, как медленно уходит из камней память ушедшей ночи, и скоро скала познает жестокость солнечного жара – её изъязвлённое, изрытое корнями подбрюшье, которое не видело солнца бессчётные тысячелетия.

Он переворачивал валуны. С рассвета уже шесть камней. Грубо отёсанные доломитовые плиты, под каждой из которых находил россыпь сломанных костей. Маленьких, окаменевших костей, хоть и раздробленных безысходным весом камня, но по-прежнему складывавшихся в цельные, насколько мог судить Маппо, скелеты.

Были, есть и всегда будут самые разные виды войн. Трелль понимал это, чувствовал в обожжённых, исполосованных шрамами глубинах своей души, так что даже не испытал потрясения, обнаружив останки яггутских детей. И ужас лишь краем коснулся его мыслей, оставив только самую старую подругу – печаль.

Чистую и холодную.

Войны, в которых солдат сражался с солдатом, чародей сходился с чародеем. Убийцы стояли в боевых стойках, и клинки ножей мерцали в ночи. Войны, в которых одни бились на стороне закона, а другие решительно избрали сторону беззакония; войны, в которых разумные вышли против безумцев. Трелль видел, как за одну ночь вырастают в пустыне кристаллы, грань за гранью открывались, точно лепестки цветка, и Маппо казалось, что жестокость открывается точно так же. Один инцидент вёл к другому, а из них вспыхивало жаркое пламя, поглощавшее всё и вся на своём пути.

Маппо отнял ладони от нижней стороны валуна и медленно поднялся. Оглянулся на своего спутника, который по-прежнему бродил по колено в воде у берега моря Рараку. Точно ребёнок, открывший для себя новое, неожиданное удовольствие, он плескался, трогал руками тростник, явившийся словно из воспоминаний самого моря.

Икарий.

Мой кристалл.

Когда пламя поглощало даже детей, пропадало различие между разумными и безумцами. Маппо знал этот свой недостаток: стремление отыскать, понять правду каждой стороны, постичь мириад оправданий для самых зверских преступлений. Имассов поработили коварные яггутские Тираны, привели их к ложной вере, заставили совершать неописуемые, чудовищные вещи. Но затем они раскрыли обман. И свершили возмездие – сначала против самих Тиранов, затем против всех остальных яггутов. И кристалл рос, грань за гранью…

И дошло до такого… Трелль вновь посмотрел на детские кости. Под доломитовыми глыбами. Не известняковыми, ибо на доломите было легче вырезать знаки: мягкий камень вбирал их силу и разрушался медленнее, чем обычный известняк. И глыба сохранила знаки, сглаженные и поблекшие за тысячи лет, но всё равно различимые.

Мощь заклятий держалась, хотя те, кого они связывали, уже давно умерли.

Говорят, доломит хранит воспоминания. Таково было, во всяком случае, поверье треллей, народа Маппо, который часто встречал на своих кочевых путях подобные сооружения имассов, наспех созданные гробницы, священные круги, обзорные камни на вершинах холмов, – встречал, чтобы затем тщательно избегать. Ибо мрачная сила таких мест была физически ощутимой.

Так мы себе говорили.

Маппо сидел здесь, на берегу моря Рараку, посреди места древнего преступления, но не чувствовал ничего, кроме отзвуков собственных мыслей. Камень, к которому он прижимал ладони, хранил лишь самые недавние воспоминания. Холод темноты, жар солнца. Лишь их и ничего больше.

Недавние воспоминания.

Послышался плеск – Икарий выбрался на берег. Глаза ягга светились от удовольствия.

– Достойнейшая награда, а, Маппо? Эти воды меня оживили. Отчего ты не хочешь искупаться и тем принять благословенный дар Рараку?

Маппо улыбнулся:

– Это благословение быстро сотрётся с моей старой шкуры, друг мой. Боюсь, безнадёжное дело тратить на меня бесценные дары, так что не рискну разочаровать новопробуждённых духов.

– Я чувствую, – проговорил Икарий, – словно поиск мой начинается заново. И я наконец узнаю истину. Узнаю, кто я. И что совершил. И узнаю также, – добавил он, подходя, – причину твоей дружбы, того, что всегда ты рядом со мною, хоть я вновь и вновь теряю себя. О, боюсь, я обидел тебя – нет, прошу, не печалься! Я просто не понимаю, зачем ты столь полно жертвуешь собой. Из всех возможных видов дружбы этот, должно быть, для тебя самый разочаровывающий.

– Нет, Икарий, нет никакой жертвы. И разочарования нет. Просто мы – это мы, и так мы живём. Вот и всё.

Икарий вздохнул и отвернулся, чтобы окинуть взглядом новорожденное море.

– Мне бы твоё спокойствие духа и ясность мыслей, Маппо…

– Здесь погибли дети.

Ягг быстро обернулся, взгляд его зелёных глаз впился в землю рядом с треллем.

– Я видел, как ты переворачивал камни. Да, вижу останки. Кем они были?

Прошлой ночью кошмар стёр память Икария. В последнее время это происходило всё чаще. Тревожно и… тяжко.

– Яггутами. Следы войны с т'лан имассами.

– Ужасное деяние, – проговорил Икарий.

Солнце уже начало испарять капельки воды с его безволосой, серо-зелёной коже.

– Как же могут смертные столь бесцеремонно относиться к жизни? Взгляни на это пресноводное море, Маппо. Новорожденное побережье кипит нежданной жизнью. Птицы, насекомые и новые растения – столько радости открывается здесь, друг мой, что у меня разрывается сердце.

– Бесконечные войны, – сказал Маппо. – Жизни борются друг с другом, каждая пытается оттолкнуть остальных, чтобы одержать окончательную победу.

– Нынче утром ты мрачный спутник, Маппо.

– О да, правда. Прости, Икарий.

– Задержимся здесь?

Маппо присмотрелся к другу. Без верхней одежды он казался более диким, более варварским, чем обычно. Краска, которой ягг маскировал цвет своей кожи, уже почти выцвела.

– Как пожелаешь. Это ведь твоё странствие.

– Знание возвращается, – проговорил Икарий, не сводя глаз с моря. – Дар Рараку. Мы стали свидетелями явления вод здесь, на западном берегу. Значит, дальше к западу будет река, и множество городов…

Глаза Маппо сузились.

– Только один достойный такого названия, – заметил трелль.

– Всего один?

– Остальные обезлюдели тысячи лет тому, Икарий.

– Н'карафал? Требур? Инат'ан Мерусин? Все погибли?

– Инат'ан Мерусин называется теперь Мерсином. Последний великий город на реке.

– Но их было так много, Маппо. Я помню их названия. Винит, Хэдори-Куил, Трамара…

– Все они проводили масштабную ирригацию, выводили речные воды на равнину. Все вырубали леса, чтобы строить корабли. Это ныне мёртвые города, друг мой. А река, воды которой были некогда столь чистыми и сладкими, теперь отяжелела от ила и почти пересохла. Равнины потеряли верхний слой почвы, превратившись в Лато-одан к востоку от реки Мерсин и Угарат-одан – к западу.

Икарий медленно поднял руки, прижал ладони к вискам и закрыл глаза.

– Так давно, Маппо? – с дрожью в голосе прошептал он.

– Быть может, море пробудило эти воспоминания. Ибо тогда оно тоже было морем, по большей части пресным, хотя солёные воды просачивались через известняковое нагорье из бухты Луншань – каменная стена разрушалась, как она разрушится вновь, я полагаю, если море дойдёт на севере до своих прежних берегов.

– А Первая империя?

– Она угасала уже тогда. И не оправилась. – Маппо помедлил, видя, как его слова ранят друга. – Но люди вернулись в эти земли, Икарий. Семь Городов. Да, название родилось из старинных воспоминаний. Из древних развалин взошли новые города. Мы всего в сорока лигах от одного из них. Лато-Ревая. Он на побережье…

Икарий вдруг резко обернулся.

– Нет, – сказал ягг. – Я ещё не готов уплыть, пересечь океан. Эта земля скрывает тайны – мои тайны, Маппо. Быть может, древность моих воспоминаний окажется нам на руку. Земли в моей памяти – это земли моего прошлого, и в них я могу обрести истину. Мы пойдём по этим древним дорогам.

Трелль кивнул:

– Тогда я сверну лагерь.

– Требур.

Маппо повернулся, подождал с нарастающим в душе ужасом.

Глаза Икария были теперь устремлены на трелля, вертикальные зрачки сузились в чёрные щёлки от яркого солнечного света.

– Я помню Требур. Я провёл много времени там, в Городе Куполов. Я что-то сделал. Что-то важное. – Ягг нахмурился. – Я сделал… что-то.

– Тогда нас ждёт тяжёлое странствие, – проговорил Маппо. – Три, может, даже четыре дня пути до Таласских гор. Ещё десять, по меньшей мере, чтобы добраться до течения реки Мерсин. Русло ушло от того места, где стоял древний Требур. Ещё день ходу на запад от реки, чтобы увидеть его развалины.

– А деревни или иные поселения на нашем пути будут?

Маппо покачал головой:

– Ныне эти оданы почти обезлюдели, Икарий. Изредка с Таласских гор спускаются племена ведаников, но не в это время года. Держи лук наготове – тут водятся антилопы, зайцы и дролиги.

– Значит, есть источники?

– И я их знаю, – сказал Маппо.

Икарий подошёл к своим вещам.

– Мы ведь уже это делали, да?

Да.

– Давно уже мы не ходили этой тропой.

Почти восемьдесят лет прошло. Но когда мы наткнулись на руины в прошлый раз, ты ничего не помнил. Боюсь, сейчас всё будет иначе.

Икарий остановился, сжимая в руках укреплённый рогом лук, и посмотрел на Маппо:

– Ты так терпелив со мной, – проговорил он со слабой, грустной улыбкой, – а я всё брожу, потерянный и заблудший.

Маппо пожал плечами:

– Так мы живём.

Далеко на юге горизонт закрывали горы Пат'апур. Они покинули город Пан'потсун почти неделю тому, и с каждым днём количество деревень на пути уменьшалось, а расстояние между ними увеличивалось. Шли мучительно медленно, но того и следовало ждать, путешествуя пешком да ещё и с безумцем в отряде.

Под слоем пыли загоревшая кожа демона Серожаба казалась оливковой, когда он выбрался на валун и присел рядом с Резчиком.

– Объявление: говорят, что пустынные осы охраняют драгоценные камни и другие сокровища. Вопрос: Резчик слыхал такие рассказы? Выжидательная пауза.

– Больше похоже на чью-то глупую шутку, – ответил Резчик.

Внизу открывалась небольшая площадка, ограждённая каменными выступами. Там они разбили лагерь. Силлара и Фелисин Младшая сидели на виду, возились с походным очагом. Безумца нигде не было видно. «Опять куда-то забрёл, – подумал Резчик. – С призраками разговаривает, а вероятней того – с голосами у себя в голове». Нет, конечно, Геборик нёс свои проклятья, был отмечен полосами тигра на коже, благословением бога войны, и голоса эти, вполне возможно, реальны. Но всё равно, если много раз сломить человека…

– Запоздалое наблюдение: Личинки в глубинах гнёзд. Или ульев? Задумчиво: Ульев? Гнёзд.

Нахмурившись, Резчик покосился на демона. Плоская, безволосая голова и широкое четырёхглазое лицо сильно опухли от укусов ос.

– Ты же не… О да.

– Ярость – их обычное состояние, как я теперь думаю. И когда их убежище разбилось, они больше разъярились. Мы сошлись в жужжащем бою. И, видимо, мне пришлось хуже, чем им.

– Чёрные осы?

– Склонить голову, вопрос: Чёрные? Испуганный ответ: Ну да, а что? Чёрные. Риторический вопрос: А это было важно?

– Радуйся, что ты – демон, – сказал Резчик. – Если взрослого мужчину ужалят две или три таких осы, он умирает. Десять укусов убивают лошадь.

– Лошади – у нас они были… у вас были. Мне пришлось бежать. Лошади. Большие четвероногие животные. Сочное мясо.

– Люди на них ездят верхом, – сообщил Резчик. – Пока они не падут. А потом мы их едим.

– Многообразная польза – великолепно, безотходно. А ваших мы съели? Где можно найти других?

– У нас нет денег, чтобы их купить, Серожаб. А своих лошадей мы продали в Пан'потсуне, чтобы купить припасы.

– Настойчивая прагматичность. Нет денег. Значит, нужно отобрать, мой юный друг. И так ускорить странствие – и привести его к долгожданному завершению. Тоном выразить слабую степень отчаяния.

– По-прежнему нет вестей от Л'орика?

– Встревоженно: Нет. Мой брат молчит.

Некоторое время оба молчали. Демон покусывал шелушащиеся губы, к которым, как заметил, присмотревшись, Резчик, прилипли раздавленные осы. Серожаб съел осиное гнездо. Неудивительно, что осы разъярились. Резчик поскрёб щёку. Нужно побриться. И вымыться. И найти чистую, новую одежду.

И цель в жизни. Когда-то, давным-давно, когда он был ещё Крокусом Новичком из Даруджистана, дядя начал было готовить новый путь для Крокуса. Юноши-придворного, многообещающего молодого человека, привлекательного для молодых, богатых и избалованных дам города. Это устремление долго не продержалось. Его дядя умер, как умер и сам Крокус Новичок. Не осталось даже праха, который можно было бы развеять.

Я уже не то, чем был прежде. Два человека с одинаковыми лицами, но разными глазами. Разными в том, чтó они видели, в том, чтó отражают в ответ миру.

– Горький вкус, – проговорил в его мыслях голос Серожаба, когда длинный язык собрал с губ последние кусочки насекомых, а сам демон тяжело вздохнул. – Но та-а-ак питательно. Вопрос: Можно лопнуть от того, что внутри слишком много?

Надеюсь, что нет.

– Давай лучше найдём Геборика, если хотим с пользой потратить этот день.

– Приметил раньше. Призрачные Руки пошёл обследовать скалы наверху. След тропы повёл его вперёд и вверх.

– Тропы?

– Вода. Он искал исток ручья, который мы видим внизу, рядом с мясистыми женщинами, которые, сказано с завистью, так тобой восхищаются.

Резчик поднялся:

– Мне они не кажутся такими уж мясистыми, Серожаб.

– Любопытство. Горы плоти, водохранилища – на бёдрах и сзади. На груди…

– А понял. В этом смысле мясистые. Слишком уж ты плотоядный, демон.

– Да. Полное и совершенное согласие. Мне пойти за Призрачными Руками?

– Нет, я сам. Думаю, всадники, которые обогнали нас на дороге вчера, не так далеко, как следовало бы ожидать, и я бы хотел, чтобы ты охранял Скиллару и Фелисин.

– Никто их не отберёт, – заявил Серожаб.

Резчик покосился на скорчившегося на камне демона:

– Скиллара и Фелисин – не лошади.

Большие глаза Серожаба медленно моргнули – сперва те, что располагались рядом, затем пара сверху и снизу. Язык метнулся вперёд.

– Блаженно: Конечно, не лошади. Недостаточное количество ног, как было вовремя замечено.

Резчик отступил к краю валуна, затем прыгнул на соседний в осыпи, ухватился за край, подтянулся и выбрался на него. Это занятие мало чем отличается от того, чтобы карабкаться на балконы или стены усадеб. Восхищаются мной, значит? В это было трудно поверить. Смотреть на него, конечно, приятнее, чем на старика или демона, но вот восхищение – это перебор. Он этих женщин совершенно не мог понять. Ссорятся, точно сёстры, соревнуются во всём, состязаются в вещах, которые Резчик не мог ни понять, ни заметить. А в следующий миг – очень близки, словно у них общий секрет. И обе носятся с Гебориком, Дестриантом Трича.

Может, войне нужны няньки. Может, богу это нравится. Жрецам нужны послушницы, верно? Этого, наверное, стоит ожидать от Скиллары, поскольку Геборик вытащил её из ужасного существования да ещё и исцелил каким-то непонятным образом – если Резчик вообще правильно понял по обрывкам фраз, которыми они обменивались. Скилларе было за что благодарить старика. В случае с Фелисин дело было, скорее, в отмщении, свершённом к её полному удовлетворению против человека, который ужасно с ней обошёлся. Всё сложно. Итак, минутку подумать, и становится ясно, что у них есть секреты. И слишком много. А мне-то что за дело? Женщины – просто месиво противоречий, окружённое смертоносными ямами и провалами. Подходи на свой страх и риск. А лучше – держись подальше.

Он добрался до колодца в склоне и начал карабкаться вверх. Вода стекала по вертикальным трещинам в скале. Вокруг вились мухи и другие крылатые насекомые; углы колодца густо заплели паутиной хитрые пауки. Когда Резчик выбрался наверх, его уже здорово покусали, а руки и ноги покрыли толстые грязные нити. Юноша задержался, чтобы очистить одежду, а затем огляделся. Тропа вела наверх, вилась среди скал. Он двинулся вперёд.

В таком бессистемном, неразмеренном темпе им идти до побережья многие месяцы. А там ещё придётся искать корабль, который отвезёт их на Отатараловый остров. Запретное плавание, к тому же воды вокруг острова тщательно патрулируют малазанцы. Точнее, патрулировали до восстания. Вполне возможно, они ещё не успели восстановить охрану.

В любом случае, начинать путь нужно ночью.

Геборик должен был что-то вернуть. Что-то найденное на острове. Всё это было очень запутано. А Котильон почему-то захотел, чтобы Резчик сопровождал Дестрианта. Точнее, защищал Фелисин Младшую. Путь туда, куда прежде не было пути. В общем, это была не лучшая мотивация. Бегство от отчаяния – жалкая попытка, особенно учитывая её безуспешность.

Восхищаются, говоришь? Да чем же тут восхищаться?

Впереди послышался голос:

– Всё загадочное – приманка для любопытных. Я слышу твои шаги, Резчик. Подойди и взгляни на эту паучиху.

Резчик обогнул скалу и увидел Геборика, который стоял на коленях перед дубовым пнём.

– И если к приманке добавить боль и уязвимость, она становится стократ привлекательней. Видишь эту паучиху? Под веткой? Дрожит в паутине, одна нога сломана, дёргается, будто от боли. Ибо добыча её не мухи и не мотыльки. О нет, она охотится на других пауков!

– Которым глубоко плевать на боль и загадочность, Геборик, – возразил Резчик, присаживаясь рядом, чтобы рассмотреть паука – размером с ладонь ребёнка. – Это не её нога. Это костыль!

– Ты вообразил, будто другие пауки умеют считать. Она знает, что нет.

– Всё это очень интересно, – сказал, поднимаясь, Резчик, – но нам пора выходить.

– Мы все смотрим, как завершится игра, – произнёс Геборик, разглядывая свои странные, пульсирующие руки с когтями, которые то появлялись, то исчезали на культях.

Мы? Ах да, ты и твои невидимые друзья.

– Вот уж не думал, что в этих холмах много призраков.

– И ошибся. Местные племена. Бесконечные войны – лишь тех, кто пал в битве, я вижу лишь их. – Призрачные ладони сжались и разжались. – Исток ручья рядом. Они бились за контроль над ним. – Жабье лицо Геборика сморщилось. – Всегда есть причина. Или причины. Всегда.

Резчик вздохнул, посмотрел на небо:

– Я знаю, Геборик.

– Знание ничего не значит.

– И это я тоже знаю.

Геборик поднялся:

– Величайшее утешение Трича – понимание того, что всегда есть бесконечное множество причин для войны.

– А тебя это тоже утешает?

Дестриант улыбнулся:

– Идём. Демон, что говорит с нами в мыслях, одержим плотью. У него даже слюнки текут.

Оба пошли обратно по тропе:

– Он их не съест.

– Не уверен, что именно такова природа его желания.

Резчик фыркнул:

– Геборик! Серожаб – четверорукий, четвероглазый лягушонок-переросток.

– С на удивление безграничным воображением. Скажи, много ты о нём знаешь?

– Меньше твоего.

– До сего дня, – сказал Геборик, подводя Резчика к более долгому, но менее опасному пути вниз, чем тот, которым воспользовался даруджиец, – мне не приходило в голову, что мы почти ничего не знаем о том, кем был Серожаб и чем занимался в своём родном мире.

Таких долгих периодов вменяемости с Гебориком давно не случалось. Резчик в глубине души понадеялся, что если что-то изменилось, то так и останется.

– Можем его расспросить.

– Так и сделаю.

В лагере Скиллара забросала песком последние угли в костре. Подошла к своему заплечному мешку и села, опершись на него спиной, а затем добавила ржавого листа в трубку и потянула воздух, пока не появился дымок. Рядом, напротив Фелисин, уселся Серожаб и принялся странно поскуливать.

Так долго она почти ничего не видела. Укуривалась до бесчувствия дурхангом, лелеяла инфантильные мысли подброшенные прежним хозяином, Бидиталом. Теперь она освободилась и широко открытыми глазами взирала на все сложности мира. Демон, похоже, хочет Фелисин. То ли сожрать, то ли совокупиться – тут уж трудно разобрать. А сама Фелисин относится к Серожабу как к псу, которого проще погладить, чем пнуть. И демон мог себе из-за этого навоображать боги ведают чего.

С другими он говорил в мыслях, но к Скилларе ещё ни разу не обращался. Из вежливости те, с кем он беседовал, отвечали вслух, хотя, разумеется, это было необязательно – да они, наверное, чаще и отвечали молча. Скилларе-то откуда знать. Она не понимала, почему демон выделил её, что увидел в ней такого, что напрочь лишало его разговорчивости?

Что ж, яд действует медленно. Может быть, я… невкусная. В прежней жизни она бы почувствовала обиду или подозрение, если бы вообще хоть что-то почувствовала. Но сейчас ей было, в общем-то, всё равно. Что-то в ней формировалось, становилось самодостаточным и, как ни странно, самоуверенным.

Наверное, это связано с беременностью. Ещё почти незаметной, но дальше будет только хуже. И на этот раз не будет алхимических эликсиров, чтобы вытравить из неё семя. Оставались, конечно, иные средства. Она ещё не решила, сохранить ли ребёнка, отцом которого был, вероятнее всего, Корболо Дом, но, может, и один из его подручных или ещё кто. Впрочем, не важно, поскольку отец ребёнка почти наверняка уже мёртв, и эта мысль доставляла Скилларе радость.

Постоянная тошнота её изматывала, но хоть ржавый лист помогал немного. Груди ныли, и от их веса болела спина. Это было неприятно. Ела она теперь за двоих, и начала полнеть, особенно на бёдрах. Остальные просто решили, что все эти изменения вызваны постепенным выздоровлением – она уже неделю не кашляла, а ноги укрепились от постоянной ходьбы – и Скиллара не собиралась их разуверять.

Ребёнок. Что с ним потом делать? Чего он от неё будет ждать? Что вообще делают с детьми матери? Продают, по большей части. Храмам, работорговцам или евнухам из гаремов, если родится девочка. Или можно его оставить и научить попрошайничать. Красть. Торговать собой. Такие заключения она сделала, основываясь на том, что видела сама, и рассказах беспризорников из лагеря Ша'ик. В общем, выходило, что ребёнок – это своего рода инвестиция. Это разумно. Процент за девять месяцев страданий и неудобств.

Наверное, можно и так поступить. Продать его. Если, конечно, она не вытравит его раньше.

Вот уже дилемма, но времени полно, чтобы её хорошенько обдумать. И принять решение.

Серожаб повернул голову и посмотрел куда-то за спину Скилларе. Та обернулась и увидела, как четверо мужчин появились и замерли на краю площадки. Четвёртый вёл в поводу лошадей. Всадники, что обогнали их вчера. Один из них держал в руках взведённый арбалет, направленный на демона.

– И лучше, – прорычал один из мужчин, обращаясь к Фелисин, – держи эту проклятую тварь подальше от нас.

Его приятель расхохотался:

– Четвероглазый пёс. Да, женщина, возьми-ка его на привязь… живо! Мы не хотим проливать кровь. Точнее, – добавил он, – не хотим проливать больше, чем нужно.

– Где двое мужчин, которые с вами были? – спросил человек с арбалетом.

Скиллара отложила трубку.

– Не здесь, – ответила она, поднимаясь и поправляя тунику. – Делайте то, зачем пришли, и уходите.

– Вот это правильный подход. А ты, собачница, будешь такой же разумной, как твоя подружка?

Фелисин молчала. Она побелела.

– Не обращайте на неё внимания, – сказала Скиллара. – Меня на всех хватит.

– А может, по нашему счёту и не хватит, – осклабился арбалетчик.

Улыбочка даже не самая уродливая, решила Скиллара. У неё всё получится.

– Придётся тогда мне вас удивить.

Мужчина передал арбалет одному из своих товарищей и расстегнул пояс телабы.

– Это мы посмотрим. Гутрим, если пёс хоть шелохнётся, убей его.

– Он побольше всех собак, каких я видел, – заметил Гутрим.

– Стрела-то отравлена, забыл? Ядом чёрной осы.

– Может, просто убить его сейчас же?

Его спутник подумал и кивнул:

– Валяй.

Лязгнул арбалет.

Правая рука Серожаба перехватила стрелу в воздухе, затем демон осмотрел её и слизнул языком яд с острия.

– Побери меня Семеро!.. – ошеломлённо прошептал Гутрим.

– Слушай, – сказала Скиллара Серожабу, – не устраивай тут сцен. Всё в порядке…

– Он не согласен, – ломким от страха голосом сообщила Фелисин.

– Так переубеди его.

У меня всё получится. Как раньше. Не важно, это ведь просто мужчины.

– Не могу, Скиллара.

Гутрим перезаряжал арбалет, а первый мужчина и тот, что не был занят лошадьми, обнажили скимитары.

С ужасной скоростью Серожаб рванулся вперёд, а затем прыгнул вверх, широко распахнув пасть. Которая одним махом охватила голову Гутрима. Нижняя челюсть демона выскочила из сустава, и голова человека полностью скрылась из виду. Вес и сила прыжка Серожаба повалили его. Послышался жуткий хруст, тело Гутрима забилось в конвульсиях, разбрызгивая естественные выделения, а затем обмякло.

Челюсти Серожаба сомкнулись с треском и скрежетом, затем демон отступил, оставив на земле обезглавленный труп.

Остальные трое потрясённо смотрели на эту сцену. Теперь они принялись действовать. Первый закричал – придушенно, с ужасом – и рванулся вперёд, замахиваясь скимитаром.

Выплюнув изломанную, кровавую массу волос и костей, Серожаб прыгнул ему навстречу. Одной ладонью перехватил руку с саблей, вывернул её так, что локоть хрустнул, плоть разорвалась и хлынула кровь. Другая ладонь сомкнулась на горле человека, сжалась, ломая хрящи. Вопль нападавшего так и не вырвался из лёгких. Глаза выкатились из орбит, лицо посерело, язык вывалился изо рта, точно невиданное животное, что пытается вырваться на волю, и человек рухнул под ноги демону. Удерживая третьей ладонью другую руку, Серожаб использовал четвёртую, чтобы почесать спину.

Мужчина с саблей ринулся к своему товарищу, который уже пытался забраться в седло.

Серожаб снова прыгнул. Кулак демона с хрустом врезался в затылок бегущего, проламывая череп внутрь. Тот растянулся на земле, сабля закувыркалась в воздухе. Последнего Серожаб настиг, когда тот уже вставил одну ногу в стремя.

Лошадь с визгом отшатнулась, а Серожаб стащил человека на землю, а затем укусил его за лицо.

В следующий миг вся голова скрылась в пасти демона. Снова послышался скрежет и хруст, снова судороги и агония. Затем – милосердная смерть.

Демон выплюнул раздробленный череп, который болтался в мешке из кожи, бывшем прежде головой. Он упал так, что Скиллара взглянула в мёртвое лицо – ни плоти, ни глаз, только кожа сморщенная и синюшная. Она ещё миг смотрела на голову, а затем усилием воли заставила себя отвернуться.

И увидела Фелисин, которая отступила так далеко, как только смогла, прижалась спиной к скале, поджала колени и закрыла ладонями глаза.

– Уже всё, – сказала Скиллара. – Фелисин, всё кончилось.

Девушка опустила руки, на лице её застыло выражение ужаса и отвращения.

Серожаб поволок тела куда-то за груду валунов, причём быстро. Не обращая внимания на демона, Скиллара подошла к Фелисин и присела рядом.

– Будь по-моему, всё было бы проще, – сказала она. – По крайней мере, не так грязно.

Фелисин смотрела на неё широко распахнутыми глазами:

– Он высосал им мозги.

– Я заметила.

– Он сказал: «Вкуснотища».

– Он демон, Фелисин. Не пёс, не домашний зверёк. Демон.

– Да, – еле слышно прошептала девушка.

– И теперь мы знаем, на что он способен.

Фелисин только кивнула.

– Поэтому, – тихонько проговорила Скиллара, – не стоит с ним слишком сближаться.

Она поднялась и увидела, как с холма спускаются Резчик и Геборик.

– Триумф и гордость! У нас есть лошади!

Резчик замедлил шаг:

– Мы слышали крик…

– Лошади, – проговорил Геборик, подходя к перепуганным животным. – Вот это удача.

– Невинным тоном: Крик? Нет, друг Резчик. Это просто Серожаб… пускал ветры.

– Ну да, конечно. А лошади просто сами собой сюда забрели?

– Уверенно: Да! Удивительное дело!

Резчик наклонился, чтобы рассмотреть странные потёки в пыли. Рядом виднелись отпечатки ладоней Серожаба, который явно пытался замаскировать следы.

– Это кровь…

– Потрясение, смятение… сожаление.

– Сожалеешь? О том, что здесь произошло, или о том, что тебя вывели на чистую воду?

– Лукаво: Ну, разумеется, о первом, друг Резчик.

Скривившись, Резчик перевёл взгляд на Скиллару и Фелисин, присмотрелся к выражениям их лиц.

– Думаю, – медленно произнёс юноша, – мне стоит радоваться, что я не был здесь и не видел того, что вы обе видели.

– Да, – ответила Скиллара. – Радуйся.

– Лучше держись на некотором расстоянии от животных, Серожаб, – окликнул демона Геборик. – Они и меня недолюбливают, а тебя – просто ненавидят.

– Самоуверенно: Они ещё просто со мной толком не познакомились.

– Я бы такое даже крысе не дала, – презрительно бросила Улыбка, ковыряясь в кусочках мяса в оловянной миске, которую держала на коленях. – Смотрите, даже мухи на него не садятся!

– Они не от еды улетают, – заметил Корик, – а от тебя.

Она насмешливо ухмыльнулась:

– Это называется «уважение». Знаю-знаю, для тебя это слово иностранное. Сэтийцы – это просто неудачная версия виканцев. Все это знают. А ты – неудачная версия сэтийца. – Она подняла миску и толкнула по песку в сторону Корика. – На! Засунь в свои полукровские уши да сбереги на будущее.

– Она такая милая после целого дня в седле, – с широкой белозубой улыбкой сообщил Корик Битуму.

– Будешь дальше её подначивать, – сказал капрал, – сам же потом пожалеешь.

Он тоже разглядывал содержимое своей миски, и обычно невозмутимое выражение сменилось на его лице лёгкой гримасой омерзения.

– Конина, точно вам говорю.

– Конское кладбище раскопали, – предположила Улыбка, вытягивая ноги. – Убить готова за жирную рыбину, запечённую в глине на углях, где-нибудь на берегу моря. Жёлтую от пряностей, завёрнутую в водоросли. И кувшин мескерского, и ещё достойного паренька из деревни. Крепкого такого фермера…

– Худова песня, хватит! – взревел Корик. Он наклонился и сплюнул в огонь. – Ты одну только историю знаешь – как подмяла какого-то свинопаса с пушком на щеках. Проклятье! Улыбка, мы её уже тысячу раз слышали. Как ты по ночам убегала из отцовского поместья, чтоб ладони да колени перепачкать на берегу. Где это было, напомни? Ах да, запамятовал, в воображении маленькой девочки…

Нож вонзился в правую икру Корика. Тот взвыл, отпрянул, а затем схватился за ногу.

Солдаты из соседних взводов начали оборачиваться, щурясь в затопившей весь лагерь пыли. Любопытство их, впрочем, оказалось недолговечным.

Корик разразился потоком грязных ругательств, пытаясь обеими руками остановить кровь, и Флакон поднялся со своего места:

– Видишь, чем всё заканчивается, когда взрослые нас оставляют поиграть самих? Не дёргайся, Корик, – добавил он, подойдя ближе, – я тебя подлатаю… много времени не займёт…

– Поторопись, – проревел в ответ сэтиец-полукровка, – чтобы я быстрей смог горло перерезать этой сучке.

Флакон оглянулся через плечо на женщину, затем наклонился поближе к Корику:

– Полегче. Она малость побледнела. Не попала, значит…

– Так куда ж она на самом деле целилась?!

Капрал Битум поднялся на ноги и сказал, качая головой.

– Смычок будет тобой недоволен, Улыбка.

– Он ногой дёрнул…

– А ты в него метнула нож.

– Он меня обозвал «маленькой девочкой». Спровоцировал.

– Не важно, как это всё началось. Попробуй извиниться: может, Корику того и хватит…

– Ещё чего, – буркнул Корик. – Скорей Худ уляжется в собственную могилу.

– Флакон, ты кровь остановил?

– Почти, капрал.

Флакон бросил нож в сторону Улыбки. Мокрый клинок упал к её ногам.

– Вот спасибо, Флакон, – возмутился Корик. – Теперь она может ещё разок попробовать.

Нож вонзился в землю между сапогами полукровки.

Все взгляды впились в Улыбку.

Флакон облизал губы. Лезвие пролетело слишком близко от его левой руки.

– Я туда целилась, – сообщила Улыбка.

– Ну, что я тебе говорил? – до странности высоким голосом спросил Корик.

Флакон глубоко вздохнул, чтобы замедлить отчаянное сердцебиение. Битум подошёл и выдернул нож из земли.

– Думаю, пока пусть побудет у меня.

– Плевать, – бросила Улыбка. – У меня других полно.

– И ты их из ножен доставать не будешь.

– Так точно, капрал. Пока меня никто не провоцирует.

– Она чокнутая! – пробормотал Корик.

– Она не чокнутая, – возразил Флакон. – Просто скучает по…

– Какому-то юному фермеру из деревни, – ухмыляясь, закончил Корик.

– Двоюродный братец её, небось, – добавил Флакон, правда так тихо, чтобы расслышал только Корик.

Тот расхохотался.

Ну, вот и всё. Флакон вздохнул. Ещё один опасный миг на бесконечном марше миновал, и пролилось лишь чуть-чуть крови. Четырнадцатая армия устала. Извелась. Сама себе опостылела. Её лишили возможности принести возмездие Ша'ик и убийцам, насильникам и головорезам, что следовали за ней, а теперь гнали в медленную погоню за последними остатками армии бунтовщиков по разрушенным, пыльным дорогам, по безводным, иссушенным землям, через пыльные бури и вихри. Четырнадцатая ждала развязки. Она жаждала крови, но до сих пор кровь лилась по большей части её же собственная, ссоры перерастали в открытую вражду, и дела шли всё хуже.

Кулаки делали всё, что могли, чтобы поддерживать дисциплину, но они были так же измотаны, как и остальные. Хуже того, среди капитанов рот было очень мало офицеров, достойных своего звания.

А у нас и вовсе капитана нет с тех пор, как Кенеба повысили. Ходили слухе о новых рекрутах и офицерах, которые, дескать, высадились в Лато-Ревае, а теперь топали где-то позади, пытаясь нагнать армию, но слуху этому было уже десять дней. Даже улитки догнали бы их за это время.

В последние два дня вестовые то и дело сказали туда-сюда по дороге, убираясь с пути колонны, а затем вновь возвращаясь на тракт. Дуджек Однорукий и адъюнкт вели оживлённую беседу, это было ясно. Неясно только, о чём они говорили. Флакон подумывал, не подслушать ли, что делается в шатре командования, как он уже не раз делал на пути от Арэна до Рараку, но его нервировало присутствие Быстрого Бена. Высший маг. Если Бен перевернёт камень и найдёт под ним Флакона, тому сам Худ не позавидует.

Треклятые бунтовщики могут бежать хоть вечно, да так, наверное, и сделают, если у их командира есть капля мозгов. Он мог в любой момент дать последний бой. Героический и возвышенный в своей бессмысленности. Но похоже, для этого он был слишком умён. И бунтовщики бежали – на запад, строго на запад, в пустоши.

Флакон вернулся на своё место, набрал пригоршню песка, чтобы стереть кровь Корика с ладоней и пальцев. Мы друг другу просто нервы мотает. Вот и всё. Его бабушка знала бы, что делать в такой ситуации, но она давно умерла, а дух её был привязан к старой ферме на окраинах Джакаты, в тысяче лиг отсюда. Она как живая вставала перед его внутренним взором: вот она качает головой, щурясь на свой привычный манер, точно безумный гений. Она была мудра, знала пути смертных, прозревала всякую слабость, всякий недостаток, читала неосознанные жесты и мимолётные гримасы, как открытую книгу, рассекала запутанную плоть, чтобы открыть голые кости истины. Ничего от неё нельзя было скрыть.

Но поговорить с ней Флакон не мог.

Однако есть ведь другая женщина… верно? Несмотря на жару, Флакон поёжился. Она по-прежнему являлась ему во снах, эта ведьма Эрес'аль. По-прежнему показывала ему древние ручные рубила, разбросанные по этой земле, точно листва мирового древа, развеянная ветрами бессчётных веков. Он знал, например, что в полусотне шагов от дороги к югу раскинулась долина, в которой полным-полно этих треклятых штуковин. Рукой подать, лежат, ждут его.

Я их вижу, но пока не понимаю, чем они важны. Вот в чём проблема. Я для этого не гожусь.

Маг приметил движение у своих сапог и увидел, как мимо ползёт раздувшаяся от яиц цикада. Флакон наклонился и поднял её, ухватив за сложенные крылышки. Другую руку он запустил в мешок и выудил чёрную деревянную коробочку, в крышке и стенках которой были проделаны крошечные отверстия. Он отодвинул задвижку и откинул крышку.

Счастливый Союз, их скорпион-победитель. От внезапного потока света он попятился к угол и угрожающе поднял хвост.

Флакон бросил цикаду в коробочку.

Скорпион уже понял, чего ждать, поэтому метнулся вперёд и в следующий миг принялся уплетать ещё живое насекомое.

– Легко тебе, да? – тихонько прошептал Флакон.

Что-то упало на песок рядом с магом – плод карибрала, округлый и зеленовато-жёлтый. Флакон поднял глаза и увидел стоявшего рядом Спрута.

В руках сапёр держал пригоршню фруктов.

– Угощайся, – сказал он.

Поморщившись, Флакон закрыл крышку над Счастливым Союзом.

– Спасибо. Где ты их раздобыл?

– Прогулялся, – ответил Спрут и кивнул на юг. – Там долина. И полно карибраловых лоз.

Старый солдат принялся бросать плоды остальным членам взвода.

Долина.

– И ручных рубил тоже полно?

Спрут прищурился:

– Не приметил. Что это у тебя на руках? Подсохшая кровь?

– Моя, – прорычал Корик, который уже вгрызся в свой плод.

Сапёр остановился, оглядел неровное кольцо солдат вокруг, наконец перевёл взгляд на капрала Битума, который только пожал плечами. Этого, видимо, хватило, потому что Спрут бросил последний круглый карибрал Улыбке.

Которая поймала его на клинок ножа.

Остальные, включая Спрута, смотрели, как она точными движениями разрезает кожуру.

Сапёр вздохнул:

– Пойду-ка я найду нашего сержанта.

– Хорошая мысль, – одобрил Флакон.

– Ты бы выпускал Союз иногда погулять, – заметил Спрут. – Ножки размять. Мазок и Может нашли себе нового скорпиона – никогда таких не видел. И требуют реванша.

– Скорпионы не могут «размять» ножки, – возразил Флакон.

– Это я фигурально.

– А-а.

– Ладно, – буркнул Спрут и пошёл прочь.

Улыбка умудрилась снять всю кожуру с плода одним цельным куском, который навесом бросила в сторону Корика. Тот смотрел себе под ноги и подпрыгнул на месте, заметив краем глаза движение.

Девушка фыркнула:

– Это тебе. Можешь добавить в свою коллекцию амулетов.

Сэтиец-полукровка отложил карибрал и медленно поднялся, затем поморщился и бросил на Флакона гневный взгляд:

– Я думал, ты её исцелил!

– Верно думал. Но ныть всё равно будет.

– «Ныть»? Да я еле стою.

– Потом полегчает.

– Она ведь побежит, – заметил Битум. – Забавно будет смотреть, как ты за ней ковыляешь, Корик.

Здоровяк сдался.

– Я человек терпеливый, – заявил он, усаживаясь обратно.

– О-о-о, – протянула Улыбка, – я вся уже взопрела от нетерпения.

Флакон поднялся на ноги.

– Пойду прогуляюсь, – сообщил он. – Не убивайте никого, пока не вернусь.

– Как раз, – заметил Битум, – если кого-то убьют, от твоего целительства будет мало толку.

– Я не про целительство. Посмотреть же хочется.

Они выехали на север, чтобы скрыться из виду разбившей лагерь армии, перевалили невысокую гряду холмов и очутились на плоской, пыльной равнине. В двух сотнях шагов вдали виднелся низкий бугорок, украшенный тремя гульдиндхами. Оказавшись в тени широких, плотных листьев, они принялись распаковывать припасы, в том числе – кувшин алчбинского эля, который неизвестно как сумел раздобыть Скрипач, – а затем уселись ждать прибытия Высшего мага.

Калам заметил, что прежняя непоколебимая весёлость Скрипача ослабла. Больше седины в рыжеватой бороде, некая отрешённость во взгляде бледно-голубых глаз. Нечего скрывать, с тех пор, как всю славу имперского возмездия умыкнули у них из-под носа в ночь перед решающей битвой, в Четырнадцатой армии было полно обиженных, озлобленных солдат, да и долгий тяжёлый марш сказывался. Всем этим можно было бы объяснить состояние Скрипача, но Калама так просто не проведёшь.

Что бы там ни пелось в таннойской песне, Вал и остальные были мертвы. Стали призраками в ином мире. Впрочем, Быстрый Бен рассказал им, что официальные рапорты были не совсем точны. Молоток, Хватка, Мураш, Дымка, Штырь, Перл… они выжили и теперь нежились на перинках в Даруджистане. Вместе с капитаном, Ганосом Параном. Добрые вести, и они помогли. Но самую малость.

Скрипач и Вал были близки, как братья. Вместе их было не остановить. Вдвоём они выдумывали такое… чаще опасное, чем забавное. Они были такой же легендой, как и сами «Мостожоги». Тогда, на берегу озера Азур, они приняли роковое решение: расстались. Для всех нас роковое, выходит.

Калам толком не понимал, что это за Восхождение. Как этот духовидец благословил роту солдат; как потом разорвалась ткань реальности в Рараку. Его и ободряла и тревожила мысль о невидимых хранителях – призрак Вала спас жизнь Скрипачу… но где Скворец? Он-то вообще хоть где-то появлялся?

Та ночь в лагере Ша'ик была сущим кошмаром. Во тьме слишком многие руки обнажили клинки. И некоторых призраков убийца видел собственными глазами. Давно погибшие «Мостожоги» вернулись – мрачные, как похмелье, и уродливые, – точно как при жизни. Если ему когда-нибудь попадётся этот таннойский духовидец, про которого говорил Скрип…

Сапёр расхаживал туда-сюда в тени деревьев. Сидя на корточках, Калам Мехар присмотрелся к старому другу.

– Ладно, Скрип, давай, говори.

– Плохо всё, – пробормотал сапёр. – Даже не сочтёшь. Будто штормовые тучи собираются на горизонте – отовсюду.

– Теперь ясно, почему ты такой кислый.

Скрипач прищурился:

– Сам-то ты не многим лучше.

Убийца скривился:

– Жемчуг. Прячется, чтобы не попасться мне на глаза, но всё равно где-то рядом. Можно было бы ожидать, что эта пардийка… как бишь её?

– Лостара Йил.

– Ага, она. Можно было бы ожидать, что она уж выбьет его из седла.

– Эти двое играют в свою собственную игру, – заметил Скрипач, – и пусть их. Как ни крути, понятно, что он тут до сих пор потому, что Императрице нужен кто-то рядом с Тавор.

– Всегда у неё с этим проблемы, – со вздохом пробормотал Калам. – С доверием.

Затем он покосился на сапёра:

– Ты прошёл с Тавор весь путь от Арэна. Распознал её? Хоть примерно?

– Я же сержант, Калам.

– Вот именно.

Убийца ждал.

Скрипач поскрёб бороду, подёргал за ремешки свой помятый шлем, затем расстегнул и отбросил его в сторону. Снова принялся ходить туда-сюда, пиная ногами листву и ореховую скорлупу. Отмахнулся от кровного слепня, который завис перед самым лицом сапёра.

– Она из холодного железа, Калам. Но ещё не испытана. Сможет она думать в бою? Сможет принять командование в поспешном отступлении? Видит Худ, её любимый Кулак, этот старик, Гэмет, не мог. Это не слишком хорошо говорит о её способности выбирать.

– Она ведь его знала давно?

– И доверяла ему, да, так и было. Он просто измотался. Что-то я стал не таким великодушным, как прежде.

Калам ухмыльнулся, отвёл глаза:

– «Великодушный». Да, уж это точно Скрип. – Убийца указал на костяной палец, болтавшийся у пояса сапёра. – А с костями что?

– Да, здесь она не подкачала, не спорю. Может, Опонны подсобили.

– А может, и нет.

Скрипач пожал плечами. Его рука метнулась вперёд и сжала слепня. Сапёр раздавил его между ладоней – с явным удовлетворением.

Внешне постарел, верно, но такой же быстрый и злой, как прежде. Волна сухого, мёртвящего воздуха разметала листву по песку, затем послышался громкий хлопок и Быстрый Бен шагнул из Пути. И зашёлся кашлем.

Калам поднял кувшин с элем и принёс магу:

– Держи.

Чародей хлебнул, снова закашлялся, затем сплюнул:

– Нижние боги, этот Имперский Путь – просто ужас.

И снова хлебнул.

– Отправь меня туда, – попросил Скрипач, подходя ближе, – чтобы мне тоже дали выпить.

– Рад видеть, что настроение у тебя улучшилось, – заметил Быстрый Бен, передавая сапёру кувшин. – Скоро у нас будет компания… но не раньше, чем мы перекусим, конечно, – добавил он, приметив свёртки с едой. – Я такой голодный, что готов жрать кровных слепней.

– Можешь мне облизать мне ладонь, – посоветовал Скрипач.

Чародей замер, оглянулся:

– Ты из ума выжил. Скорей я стану лизать руки торговцу верблюжьим навозом.

Он принялся разворачивать листья, в которые была упакована еда.

– Как прошла встреча с Тавор? – спросил Калам, присоединяясь к другу.

– Мне угадать не легче твоего, – ответил Быстрый Бен. – Видал я и прежде людей в осаде, но она возвела стены такие глухие и высокие, что даже дюжина озлобленных драконов, наверное, не пробьётся… а ведь врага нигде не видно.

– Тут ты, может, и ошибаешься, – заметил убийца. – Жемчуг не вертелся рядом?

– Ну, занавесочка слегка дрожала.

Скрипач фыркнул:

– Он не настолько плох. Это, наверное, Ян'тарь.

– Я не буквально, Скрип. Кто-то был на Пути. Рядом. Подсматривал.

– Значит, Тавор отложила свой меч, – заключил Калам.

– При мне она, слава богам, никогда его не держит.

– Ага, значит, предупредительная!

Чародей мрачно взглянул на Калама:

– Не хочет высосать насухо своего Высшего мага, ты хочешь сказать?

– Прекратите вы, – возмутился Скрипач. – У меня уже в голове такие картинки, что лучше не надо. Дай лучше кусочек лепёшки-сепахи… нет, не той, от которой ты уже откусил, но всё равно спасибо, Бен. Вон… ай, ладно, забудьте.

Сапёр сам потянулся за хлебом.

– Эй! Ты же мне песок в еду натрусил!

Калам уселся на пятки. Скрипач словно молодел на глазах. Вот и хмурится, как раньше. Слишком надолго откололся от армии и всего, что к тому прилагается.

– Что? – поинтересовался Скрипач. – Боишься зубки до корней стереть? Тогда лучше хлеб не жуй.

– Да не такой уж он и засохший, – пробурчал с набитым ртом чародей.

– Верно, но песку в нём полно, Бен. С мельничных жерновов. Как бы там ни было, из меня теперь всё время песок сыплется. У меня песок в таких местах, что ты себе представить не можешь…

– Прекрати, у меня уже тоже картинки в голове.

– Если так дальше пойдёт, – беззастенчиво продолжил Скрипач, – я могу год просидеть в Даруджистане и всё равно буду испражняться песчаными кирпичиками…

– Да прекрати же!

Калам прищурился, глядя на сапёра:

– В Даруджистане? Собираешься присоединиться к остальным?

Сапёр отвёл глаза:

– Когда-нибудь…

– Когда-нибудь скоро?

– Не собираюсь я сбегать, Калам.

Убийца лишь на миг перехватил взгляд Быстрого Бена и откашлялся:

– Ну… на самом деле, может, тебе и стоит сбежать, Скрип. Если бы я давал тебе совет…

– Если бы ты взялся советовать, я бы понял, что нам всем крышка. Спасибо, что настроение испортил. Бен, передай эля, пожалуйста. В горле пересохло.

Калам сдался. Ладно, хоть это, по крайней мере, прояснилось.

Быстрый Бен смахнул крошки с ладоней и сел поудобней:

– У неё есть виды на тебя, Калам…

– У меня и так на одну жену больше, чем надо.

– А если она хочет, чтобы ты собрал взвод убийц?

– Что?! Из этого сброда?

– Ну-ну! – прорычал Скрипач. – Я знаю «этот сброд».

– И что?

– И ты прав, конечно. Бестолковые они.

– И всё равно, – сказал чародей, пожимая плечами. – К тому же, она, наверное, захочет, чтобы ты это сделал втихую…

– При этом Жемчуг вас подслушивал. Конечно.

– Нет, это уже потом было. Вторая часть нашей встречи прошла для зрителей. На чистоту мы говорим раньше, прежде чем подоспеет Жемчуг или кто другой. Она устраивает наши встречи в самые непредсказуемые моменты. Посылает ко мне Свища.

Чародей сотворил охранное знамение.

– Да он просто найдёныш, – сказал Скрипач.

Но Быстрый Бен только покачал головой.

– Значит, она хочет получить собственный отряд убийц, – проговорил Калам. – Так, чтобы Когти не узнали. Ох, не нравится мне это, Бен.

– Кто бы ни прятался за стенами, Лам, глупости там нет.

– Да вообще вся эта затея глупая, – объявил Скрипач. – Она же подавила восстание – чего ещё хочет Ласиин?

– Сильна, когда надо иметь дело с врагами, – проговорил Калам. – И слаба, когда нужно завоевать сердца.

– Тавор не по этим делам, так в чём проблема?

– Она может прославиться, завоевать сердца. Ещё несколько успехов – явных, где видно будет, что это не просто везение. Да ладно тебе, Скрип, ты же знаешь, как быстро армия может перемениться.

– Только не эта армия, – буркнул сапёр. – Она и так едва с земли поднялась. Мы – очень шаткая братия. Бен, она об этом хоть подозревает?

Чародей подумал немного, затем кивнул:

– Думаю, да. Но она не знает, что с этим можно сделать, кроме как поймать Леомана Кистеня и стереть в порошок вместе с его войском.

Скрипач хмыкнул:

– Вот этого Спрут и боится. Он считает, что мы все освежимся Раналом прежде, чем всё закончится.

– Раналом? Ах, ну да.

– Он мне уже мозги проел, – пожаловался Скрипач. – Всё талдычит про «ругань», которую припрятал на случай, если придёт к нам неминуемая гибель. Вы бы видели лица новобранцев, когда он на эту тему разливается.

– Похоже, со Спрутом надо поговорить.

– В рыло ему надо дать, Лам. Уж поверь, меня так и тянет…

– Но сапёры так друг с другом не поступают.

– Но я ещё и сержант.

– Но он тебе нужен на твоей стороне.

Сапёр мрачно согласился:

– Угу.

– Ладно, – заявил Калам, – я его наставлю на путь истинный.

– Только осторожно, он тебе под ноги может «шрапнель» бросить. Не любит убийц.

– А кто их любит? – философски заметил Быстрый Бен.

Калам нахмурился:

– А я-то думал, что меня любят и ценят… по крайней мере, друзья.

– Мы просто не рискуем, Калам.

– Вот спасибо, Бен, я это запомню.

Вдруг чародей поднялся:

– Сейчас прибудут наши гости…

Скрипач и Калам тоже встали и обернулись, чтобы увидеть, как вновь распахиваются врата Имперского Пути. Наружу вышли четверо.

Убийца узнал двоих и ощутил одновременно радость и беспокойство: тревогу – при виде Высшего мага Тайшренна и искреннюю радость от встречи с Дуджеком Одноруким. По обе стороны от Тайшренна шли телохранители – один, пожилой сэтиец с навощёнными усами, казался отдалённо знакомым, будто Калам уже когда-то видел его, давным-давно. С другой стороны от чародея вышагивала женщина лет тридцати пяти – сорока пяти, ловкая и атлетически сложенная, что было хорошо заметно под тугими шелками. Глаза у неё были мягкие, тёмно-карие и насторожённые; миндалевидное лицо обрамляли коротко подстриженные на имперский манер волосы.

– Расслабься, – тихонько прошептал Быстрый Бен Каламу. – Я же говорил, роль Тайшренна в… прошлых делах… мы неправильно поняли.

– Это ты так говоришь.

– И он пытался защитить Скворца.

– Да только опоздал.

– Калам…

– Ладно, я буду вести себя культурно. А тот сэтиец – это что, его старый телохранитель? Со времён Императора?

– Да.

– Унылый ублюдок? Всегда молчит?

– Точно он.

– Он, похоже, слегка переспел.

Быстрый Бен сдавленно фыркнул.

– Что тебя так развеселило, Высший маг? – спросил, подходя, Дуджек.

– Добро пожаловать, Первый Кулак, – сказал Быстрый Бен и добавил почтительный поклон, адресованный Тайшренну. – Коллега…

Тонкие, едва заметные брови Тайшренна взлетели:

– Повышение в боевой обстановке, да? Что ж, быть может, даже запоздалое. Тем не менее, насколько я понимаю, Императрица ещё не утвердила его.

Быстрый Бен широко улыбнулся:

– Высший маг, а ты помнишь другого Высшего мага, присланного Императором в самом начале Чернопёсьей кампании? Крибалаха Рула?

– Рула Грубияна? Да, помню, он погиб примерно через месяц…

– В ужасном чародейском взрыве. Так вот – это был я. В общем, я уже бывал прежде Высшим магом, коллега…

Тайшренн хмурился, явно припоминая подробности старой кампании, затем скривился:

– А Император об этом знал? Должен был, раз послал тебя… если, конечно, он тебя вообще посылал.

– Не стану спорить, там имелись некоторые бюрократические несоответствия, и если бы кто-то озаботился расследованием, вполне мог бы их обнаружить. Но тебе ведь это в голову не пришло, очевидно, поскольку я вполне сумел себя показать в деле – даже спас, помнится… от некоего мага-убийцы из тисте анди…

– Когда я потерял некое вместилище, содержавшее владыку демонов…

– В самом деле? Очень жаль это слышать.

– Того самого демона, который погиб впоследствии от удара меча Рейка в Даруджистане.

– Ах, какая незадача.

Калам наклонился ближе к Быстрому Бену.

– Мне показалось, – прошептал он, – что это ты мне предлагал расслабиться.

– Это всё дела далёкие и дальние, – ворчливо проронил Дуджек Однорукий, – и я бы обязательно похлопал, будь у меня вторая ладонь. Тайшренн, придержи своего сэтийца, прежде чем он сделает какую-нибудь глупость. Нам тут кое-что нужно обсудить. Так давайте обсудим.

Калам перехватил взгляд Скрипача и подмигнул. Как в старые добрые времена…

Лежавший плашмя на гребне холма Жемчуг хмыкнул.

– Это же Дуджек Однорукий, – проговорил он. – Он должен быть сейчас в Г'данисбане.

Рядом с ним Лостара Йил зашипела и принялась хлопать себя по телу.

– Блох-клещи, будь ты проклят! Их тут тьма тьмущая. Ненавижу блох-клещей…

– Так попрыгай да потанцуй, капитан, – предложил Жемчуг. – Чтобы они нас наверняка заметили.

– Шпионить – глупо. Я это ненавижу, и уже вспоминаю, как я ненавижу тебя, Коготь.

– Ах, это так мило с твоей стороны. Ладно. Вон тот лысый – это Тайшренн, на этот раз – с Хаттаром и Кыской. Значит, оценивает риск как серьёзный. Интересно, зачем им это именно сейчас понадобилось?

– Что понадобилось?

– То, что они сейчас делают, разумеется.

– Так беги скорей к Ласиин, как верный щеночек, и доложи ей обо всём.

Коготь сполз с гребня холма, перевернулся на спину и сел.

– Не стоит спешить. Мне нужно подумать.

Лостара проскользила по склону до того места, где смогла встать. И сразу же принялась чесаться под доспехами.

– Ну, я дожидаться не буду. Мне нужна молочная ванна с отваром эскуры, причём срочно.

Жемчуг смотрел, как она шагает обратно в лагерь. Чудная походка, несмотря на то, что иногда подёргивается.

Простейшее заклятье отвадило блох от его тела. Наверное, стоило бы и её защитить.

Нет. Так намного лучше.

О, боги, мы просто созданы друг для друга.

Глава третья

Иарет Гханатан стоит по-прежнему —

Последний и первый город – и там,

Где древние насыпи изогнулись луком,

Высятся песчаные башни, под ними

Вьются империи, армии маршируют,

Изломанные знамёна и калеки

Усыпали обочины, чтоб вскоре стать

Костями строений, воинами и равно

Строителями города, что вечно вмещает

Орду насекомых, ах, как горделиво

Башни те вознеслись, будто старые сны

В жарком дыхании солнца, Иарет Гханатан.

Город-императрица, жена и любовница,

Старуха и чадо Первой империи,

А я остаюсь вместе с роднёй —

Костями в стенах, костями в полу,

Костями, что ныне отбрасывают

Эту мягкую тень – первыми и последними,

Я вижу грядущее, и всё, что было,

И глина плоти моей узнала

Тепло твоих рук, жизненный жар,

Ибо сей город, мой город, стоит,

Как и стоял, вечно недвижный.

Кости в стенах (фрагмент надписи на стеле времён Первой империи, автор неизвестен)

– Я могу стать этой вазой.

– Вот этой вазой ты точно не хочешь стать.

– Ну, у неё же есть ножки.

– Коротенькие. И по-моему, они не двигаются. Чистая видимость. Я помню похожие штуки.

– Но она красивая!

– А женщина в неё писает!

– Писает? Уверена? Ты видела, как она писает?

– Сама посмотри, Кердла. Там же моча внутри. Этой вазой ты точно стать не захочешь. Тебе нужно что-то живое, с подвижными ногами. Или крыльями…

Они продолжали перешёптываться, когда Апсалар вытащила последний прут из оконной решётки и положила на пол. Вскарабкалась на подоконник и выгнулась, чтобы дотянуться до ближайшего стропила.

– Ты куда? – взвилась Телораст.

– На крышу.

– Мы с тобой?

– Нет.

Апсалар подтянулась и в следующий миг уже скорчилась на пропечённой солнцем глине, под поблёскивающим покровом звёздного неба. До рассвета оставалось немного, и город внизу казался безмолвным и неподвижным, точно умер ночью во сне. Эрлитан. Первый город, в который они прибыли в этой стране. Город, где начал странствие отряд, которому суждено было распасться под гнётом обстоятельств. Калам Мехар, Скрипач, Крокус и она сама. Ах, Крокус так разъярился, когда понял, что их спутники скрыли часть побуждений, заставивших их отправиться в путь – они хотели не только доставить её домой, не только исправить старую несправедливость. Крокус был такой наивный.

Как он там? Она решила, что в следующий раз обязательно расспросит Котильона, но потом передумала. Нельзя продолжать о нём беспокоиться; даже думать о нём не стоит, от этого только прорывает плотину потоп тоски, страсти и сожаления.

Нужно думать о других, более насущных вещах. Мебра. Старый шпион мёртв, чего и хотел Престол Тени, хотя Апсалар и не понимала, зачем богу это понадобилось. Спору нет, Мебра работал на всех, служил то Малазанской империи, то повстанцам, сторонникам Ша'ик. И ещё… кому-то другому. Важно – кому? Она подозревала, что ответ на этот вопрос объяснил бы решение Престола Тени.

Безымянным? Может, убийцу-семака послали, чтобы замести следы? Возможно и даже логично. «Никаких свидетелей», так он сказал. Но свидетелей чего? Какие услуги мог Мебра оказывать Безымянным? Не стоит сейчас искать ответ на этот вопрос. Кому ещё он мог служить?

В Семи Городах несомненно остались приверженцы старого культа Тени. Те, что пережили чистки после малазанского завоевания. Они вполне могли заинтересоваться многочисленными талантами Мебры, тем самым привлекая внимание и гнев Престола Тени.

Ей приказали убить Мебру. Но не объяснили зачем, не приказали поговорить с ним. Значит, Престол Тени считает, что ему уже известно достаточно. И Котильон тоже. Или наоборот, оба пребывают в прискорбном неведении, а Мебра просто слишком много раз переходил из одного лагеря в другой.

В её списке значились и другие цели: несвязный набор имён, но все они находились в воспоминаниях Котильона. Она должна просто переходить по порядку от одного к другому, и последняя цель – самая сложная из всех… но до неё, скорее всего, ещё много месяцев, придётся хитро маневрировать, чтобы подобрать поближе и нанести удар. Неспешно, осторожно выследить очень опасного человека. К которому она не испытывала никакой ненависти.

Это и есть работа для профессионального убийцы. А одержимость Котильоном сделала меня именно убийцей. И ничем иным. Я убивала и буду убивать снова. Мне больше ни о чём не нужно думать. Всё просто. Должно быть просто.

И она всё упростит.

Но зачем же богу убивать какого-то мелкого смертного? Мелочное раздражение от камешка, попавшего в ботинок. От ветки хлестнувшей по лицу на лесной тропе. Кто будет долго размышлять, прежде чем вытащить камешек и выбросить его? Или прежде чем сломать ветку? Похоже, я и буду. Ибо я – рука этого бога.

Хватит. Довольно слабости, довольно… неуверенности. Исполни задачу, затем уйди. Исчезни. Найди другую жизнь.

Вот только… как это вообще сделать?

И ведь есть у кого спросить – он недалеко, как она заключила, порывшись в воспоминаниях Котильона.

Апсалар присела, свесив ноги с крыши. Рядом с ней присела другая фигура.

– Итак? – спросил Котильон.

– Убийца-семак из Безымянных выполнил за меня задание.

– Этой ночью?

– Я с ним столкнулась, но допросить не смогла.

Бог медленно кивнул:

– Снова Безымянные. Это неожиданность. Неприятная.

– Значит, не из-за них нужно было убивать Мебру.

– Да. Старый культ зашевелился. Мебра собрался там выбиться в Высшие жрецы. Лучший кандидат – другие нас не беспокоят.

– Убираетесь в доме.

– По необходимости, Апсалар. Нас ждёт схватка. Жестокая.

– Ясно.

Некоторое время оба молчали, затем Котильон откашлялся:

– У меня пока не было времени его проведать, но я знаю, что он здоров, хоть и, по понятным причинам, расстроен.

– Хорошо.

Бог, должно быть, почувствовал, что Апсалар хочет на этом закрыть тему, помолчав, он сказал:

– Ты освободила двух призраков…

Апсалар пожала плечами. Вздохнув, Котильон провёл рукой по своим тёмным волосам:

– Ты знаешь, чем они были прежде?

– Воровками, я думаю.

– Да, верно.

– Тисте анди?

– Нет, но они довольно долго пробыли рядом с теми телами, чтобы… впитать некоторые аспекты.

– Вот как.

– Они сейчас служат Идущему по Граням. Мне любопытно увидеть, что они будут делать.

– Пока им хватает того, что они просто сопровождают меня.

– Да. Думаю, ты входишь в сферу интересов Идущего, Апсалар, из-за… наших прежних отношений.

– Через меня – к тебе.

– Я, похоже, привлёк его любопытство.

– Идущий по Граням. Это ведь вроде довольно пассивный призрак, – заметила Апсалар.

– Мы, – медленно проговорил Котильон, – впервые столкнулись с ним в ночь своего Восхождения. В ту ночь, когда вступили во Владения Тени. У меня уже тогда от него мурашки побежали по коже – и бегают по сей день.

Апсалар покосилась на него:

– Котильон, ты знаешь, что совершенно не подходишь на роль бога?

– Благодарю за доверие.

Она протянула руку и провела пальцами по его скуле, почти погладила. Заметила, как он задержал дыхание, чуть распахнул глаза, но взгляда на неё не перевёл. Апсалар опустила руку.

– Прости. Ещё одна ошибка. Многовато я их делаю в последнее время.

– Всё в порядке, – ответил бог. – Я понимаю.

– Правда? Ну да, конечно.

– Исполни задание, и всё закончится. Больше никто от тебя ничего не потребует – ни я, ни Престол Тени.

Было в его тоне что-то такое, от чего Апсалар почувствовала дрожь. И нечто вроде… угрызений.

– Ясно. Хорошо. Я устала. Устала быть тем, чем стала, Котильон.

– Я знаю.

– Я подумала, что неплохо было бы слегка отклониться от курса. Перед следующей целью.

– Да?

– По прибрежной дороге, восточной. Всего несколько дней пути через Тени.

Бог перевёл на неё взгляд. Девушка заметила лёгкую улыбку на его губах, и почему-то очень ей обрадовалась.

– А что, Апсалар… это будет весело. Передавай ему привет.

– Серьёзно?

– Абсолютно. Ему пора немного встряхнуться. – Котильон поднялся. – Мне пора. Уже почти рассвет. Будь осторожна и не доверяй этим привидениям.

– Врать они толком не умеют.

– Ну, зато я знаю одного Высшего жреца, который использует похожую тактику, чтобы сбивать с толку других.

Искарал Прыщ. Теперь уже Апсалар улыбнулась, но промолчала, поскольку Котильон уже исчез.

Восходящее солнце пожаром охватило горизонт на востоке.

– Куда пропала тьма? – всполошилась Кердла.

Апсалар стояла рядом с кроватью и перебирала свой набор скрытого оружия. Скоро нужно будет хоть немного поспать – наверное, сегодня вечером – но прежде стоит воспользоваться дневным светом. Что-то важное скрывалось за тем, что Мебру убил семак. Эта весть потрясла Котильона. И хотя он не просил разобраться, Апсалар всё равно этим займётся. Во всяком случае, день-другой потратит.

– Солнце взошло, Кердла.

– Солнце? Клянусь Бездной, в этом мире есть солнце?! Они что, совсем сдурели?

Апсалар покосилась на перепуганное привидение. Оно начало таять в сероватом свете. Рядом в тени скорчилась Телораст, которая просто онемела от ужаса.

– Кто сдурел? – переспросила девушка.

– Ну… они! Те, кто сотворил, это место!

– Мы таем! – прошипела Телораст. – Что это значит? Мы перестанем существовать?

– Понятия не имею, – ответила Апсалар. – Вы, наверное, станете чуть менее материальными, если вообще были материальными, – но это временно. Лучше вам обеим оставаться здесь. Я вернусь ещё до сумерек.

– Сумерки! Да, отлично, мы будем ждать здесь сумерек. А потом настанет ночь и принесёт тьму, и тени, и тварей, которых можно одержать. Да, жуткая женщина, мы будем ждать здесь.

Апсалар спустилась вниз, заплатила ещё за ночь в таверне и вышла на пыльную улицу. Горожане уже проснулись и торопились на рынок, торговцы волокли за собой гружёных мулов, тележки с певчими птицами в клетках, или кусками солонины, или бочонками с маслом и мёдом. Старики сгибались под тяжестью вязанок хвороста и корзин с глиной. По середине улицы вышагивали двое «Красных клинков», которые с решительным возвращением имперской власти вновь стали грозными стражами закона и порядка. Они шли в ту же сторону, что и Апсалар – да и все остальные люди – к просторному скоплению лагерей караванщиков под стенами города к югу от гавани.

«Красных клинков» обходили стороной, но размеренная походка, руки в боевых перчатках на рукоятях вложенных в ножны, но не перевязанных узлом талваров превращали их заносчивость в нарочитую, оскорбительную провокацию. Тем не менее никто не решался ответить на их вызов.

За миг до того, как Апсалар должна была с ними поравнялась, она свернула в переулок слева. К лагерям караванщиков можно пройти разными дорогами.

Торговец, который нанял на службу пардиек и охранников-гралов, а также проявил недюжинный интерес к присутствию в городе Танцовщицы Тени, в свою очередь, сам вызывал интерес. Вполне возможно, что он просто покупает и продаёт информацию, но даже это пригодилось бы Апсалар – хотя платить за сведения она, разумеется, не собиралась. Нанятые в племенах охранники означают долгое странствие по суше, между отдалёнными городами и малохоженными трактами, что их связывали. Такой торговец наверняка что-то да знает.

Как, кстати, и его охранники.

Она вышла к первому лагерю. С высоты птичьего полёта караванный городок выглядел бы покрытым оспинами – купцы постоянно прибывали и уходили со своими фургонами, конной охраной, сворами собак и верблюдами. На внешних краях устроились торговцы помельче. Расположение было продиктовано какой-то таинственной внутренней иерархией, которая позволяла высокостатусным караванам занимать места в центре.

Выйдя по тропинке между шатрами на главную торговую «улицу», Апасалар принялась за поиски.

К полудню она нашла торговца-тапу и уселась за один из крошечных столиков под навесом, чтобы перекусить зажаренным на палочке мясом с фруктами. Жир потёк по её рукам. Пока что она заметила оживление в лагерях караванщиков, которые успела посетить. Восстание и война явно плохо сказывались на экономике. Восстановление малазанского правления стало благословением для торговли во всей её алчной славе, и девушка видела повсюду открытое ликование. Звонким потоком текли из рук в руки монеты.

Внимание Апсалар привлекли три фигуры. Они стояли у входа в просторный шатёр и спорили, похоже, из-за клетки с щенками. Две пардийки и один из гралов, которых она видела в таверне. Девушка надеялась, что они слишком заняты, чтобы её заметить. Вытерев руки о штаны и стараясь держаться в тени, Апсалар поднялась, вышла из-под навеса и скрылась с глаз этой троицы.

Пока что довольно было их просто найти. Прежде чем допрашивать охранников или самого торговца, следовало исполнить другое задание.

Долгий пеший путь обратно к таверне прошёл без происшествий. Апсалар поднялась по лестнице и вошла в свою комнату. Солнце перевалило за полдень, и думала она уже только о сне.

– Вернулась!

Голос Кердлы послышался из-под деревянного топчана.

– Точно она? – спросила оттуда же Телораст.

– Я узнала мокасины. Видишь, вшитые железные рёбра? Не такие, как у другого.

Апсалар остановилась, стягивая кожаные перчатки.

– Какого «другого»?

– Другого, который тут был раньше, где-то колокол тому…

– Колокол? – переспросила Телораст. – Ах да, ты про эти колокола, теперь поняла. Ими измеряют ход времени. Да, Не-Апсалар, примерно колокол. Но мы ничего не сказали. Мы молчали. Он не догадался, что мы здесь.

– Трактирщик?

– Сапоги, потёртые стременами, обшитые бронзовыми чешуйками – ходили туда-сюда, здесь присел, чтобы заглянуть под кровать, но нас не увидел и вообще ничего не увидел, потому что ты ему не оставила вещей, в которых можно было бы порыться…

– Итак, мужчина…

– Мы разве раньше не сказали? Кердла?

– Наверняка сказали. Мужчина, в сапогах, да.

– Долго он тут пробыл? – спросила Апсалар, оглядывая комнату – вору здесь брать было решительно нечего, если, конечно, это был вор.

– Сотню ударов его сердца.

– Сто шесть, Телораст.

– Да-да, сто шесть.

– Вошёл и вышел через дверь?

– Нет, через окно – ты ведь вытащила прутья, помнишь? С крыши спустился, верно, Телораст?

– Или взобрался снизу, с улицы.

– Или, может, из соседней комнаты, то есть справа или слева.

Апсалар нахмурилась и скрестила руки на груди:

– А он вообще через окно входил?

– Нет.

– Значит, Путь.

– Да.

– И это был вовсе не человек-мужчина, – добавила Кердла. – А демон. Большой, чёрный, волосатый, с когтями и клыками.

– И в сапогах, – напомнила Телораст.

– Точно. В сапогах.

Апсалар стащила перчатки и бросила их на прикроватную тумбочку. Растянулась на топчане.

– Разбудите меня, если он вернётся.

– Конечно, Не-Апсалар. Можешь на нас положиться.

Когда она проснулась, было уже темно. С проклятьем Апсалар резко села на топчане.

– Который час?

– Проснулась!

Рядом парила тень по имени Телораст – нечёткий абрис тела во мраке, глаза тускло светятся.

– Ну, наконец-то! – прошептала Кердла с подоконника, где она скорчилась, точно горгулья, и вывернула голову, чтобы взглянуть на Апсалар, которая по-прежнему сидела на топчане. – Два колокола прошло со смерти солнца! Мы хотим гулять!

– Ладно, – пробормотала она, вставая. – Тогда идите за мной.

– Куда?

– Обратно к Джен'рабу.

– Фу-у, мерзкое местечко.

– Я там надолго не задержусь.

– Это хорошо.

Девушка подняла перчатки, ещё раз проверила оружие – всё тело ныло от врезавшихся в плоть рукоятей и ножен двух десятков кинжалов, которые она так и не сняла перед сном, – и подошла к окну.

– Мы по мостику пойдём?

Апсалар остановилась, пристально взглянула на Кердлу:

– Какому мостику?

Призрак обхватил оконную раму и указал наружу:

– Вон тому.

Проявление Тени, что-то вроде акведука, протянулось от подоконника через переулок и здания за ним, изгибаясь затем в сторону Джен'раба. По виду – камень, Апсалар даже могла разглядеть мелкие камешки и куски раскрошившегося раствора.

– Что это?

– Мы не знаем.

– Он ведь из Владений Тени, да? Наверняка. Иначе я бы не смогла его увидеть.

– О да! Наверное. Правда, Телораст?

– Конечно! Или неправда.

– А как давно, – спросила Апсалар, – он здесь появился?

– Пятьдесят три удара твоего сердца. Ты как раз просыпалась. Она ведь просыпалась, верно, Кердла? И дёргалась.

– И стонала. Точнее, простонала. Один раз. Тихо. Полстона примерно.

– Нет, – возразила Телораст, – это я стонала.

Апсалар вскарабкалась на подоконник, а затем, продолжая держаться за стену, шагнула на мост. Нога встала на твёрдую поверхность.

– Ладно, – ошеломлённо пробормотала девушка, отпуская спасительную стену. – Можем и так пройти.

– Мы согласны.

И они пошли вперёд – над переулком, жилым домом, улицей, а затем – грудами развалин. Вдали показались призрачные башни. Теневой город, но совершенно отличный от того, что она видела прошлой ночью. Среди руин внизу поблёскивала вода в каналах, через которые протянулись более низкие мосты. В нескольких тысячах шагов к юго-востоку возвышался массивный купол дворца, а за ним – что-то вроде озера или широкой реки. По её водам скользили вытянутые корабли с квадратными парусами. Корабли из полуночно-чёрного дерева. Апсалар заметила несколько высоких фигур, которые переходили один из мостов в пятидесяти шагах от неё.

Телораст прошипела:

– Я их знаю!

Апсалар присела, внезапно почувствовав себя очень уязвимой на высоком акведуке.

– Тисте эдуры!

– Да, – выдохнула она.

– А они нас видят?

Не знаю. По крайней мере, по нашему мосту никто из них не идёт… пока что.

– Давайте, тут недалеко. Я хочу оказаться отсюда подальше.

– Согласны, о как мы согласны.

Кердла замешкалась:

– С другой стороны…

– Нет, – отрезала Апсалар. – Даже и не думай, призрак.

– Ну и ладно. Просто там, в канале внизу, лежит тело.

Проклятье! Апсалар подобралась к невысокому парапету и взглянула вниз.

– Это не тисте эдур.

– Ага, – подтвердила Кердла. – Точно не эдур, Не-Апсалар. Вроде тебя, да, вроде тебя. Только раздутый. Недавно мёртвый… мы его хотим…

– Если привлечёте внимание, на помощь не рассчитывайте.

– А она права, Кердла. Давай, она уходит! Стой! Не оставляй нас здесь!

Добравшись до крутой лестницы, Апсалар начала быстро спускаться. Как только она ступила на бледную, пыльную землю, призрачный город исчез. Позади неё возникли две тени, опустились к девушке.

– Жуткое местечко, – заявила Телораст.

– Но там был престол! – взвыла Кердла. – Я его почувствовала! Чудесный, восхитительный трон!

Телораст фыркнула:

– Восхитительный? Ты ума лишилась. Там только боль. Страдания. Увечье…

– Тихо вы, – приказала Апсалар. – Расскажете мне об этом троне. Но потом. Стерегите этот вход.

– Это мы можем. Мы отличные сторожа. Там кто-то умер, да? Можно нам забрать тело?

– Нет. Оставайтесь здесь.

Апсалар вошла в полузасыпанный храм.

Комната внутри изменилась. Труп семака исчез. Тело Мебры раздели, саму одежду порезали на куски. Немногочисленную мебель методично разобрали на части. Тихонько выругавшись, Апсалар подошла к проходу, ведущему во внутренний покой – занавес, прежде укрывавший его, сорвали. В крошечной каморке за ним – жилой комнате Мебры – при обыске проявили не меньшее тщание. Не обращая внимания на отсутствие света, девушка осмотрела обломки. Кто-то здесь что-то искал – или нарочно запутывал следы.

Апсалар вспомнила, как вчера появился семак. Она-то вообразила, будто он заметил, как она бежит среди валунов, и поэтому решил вернуться. Но теперь Апсалар уже не была так уверена. Возможно, его отправили назад потому, что задание было исполнено лишь наполовину. В любом случае, в ту ночь он не работал один. Она проявила беспечность, думая иначе.

Из внешней комнаты послышался дрожащий шёпот:

– Ты где?

Апсалар вышла обратно.

– Что ты здесь делаешь, Кердла? Я же сказала…

– Двое идут сюда. Женщины, как ты. В смысле, как и мы. Я забыла. Да, мы ведь все здесь женщины…

– Найди тень и спрячься, – перебила Апсалар. – Телораст, тебя это тоже касается.

– Ты не хочешь, чтобы мы их убили?

– А вы можете?

– Нет.

– Прячьтесь.

– Хорошо, что мы решили стеречь двери, да?

Не обращая внимания на призрака, Апсалар устроилась у выхода наружу. Обнажив ножи, она прижалась спиной к покатой стене и принялась ждать.

Апсалар услышала торопливые шаги, шарканье, когда они остановились снаружи, дыхание. Затем первая шагнула внутрь с прикрытым заслонками фонарём в руках. Ещё шаг – и женщина отодвинула заслонку, послав луч света на противоположную стену. Следом вошла вторая женщина, выставив вперёд обнажённую саблю.

Пардийки из охраны каравана.

Апсалар шагнула ближе и вогнала остриё одного из кинжалов в локтевой сустав руки с саблей, а затем ударила навершием другого в висок женщины.

Та повалилась на землю, выронив оружие.

Другая резко повернулась на месте.

Удар ногой пришёлся ей чуть выше челюсти. Женщина зашаталась, фонарь вылетел из рук и с треском врезался в стену.

Спрятав ножи, Апсалар подобралась к оглушённой охраннице. Удар в солнечное сплетение заставил пардийку согнуться пополам. Она упала на колени, затем повалилась на бок, скорчилась от боли.

– В самый раз, – проговорила Апсалар, – я ведь как раз собиралась тебя допросить.

Девушка отступила к первой женщине и проверила, в каком та состоянии. Без сознания, и ещё некоторое время не очнётся. На всякий случай Апсалар отбросила ногой саблю в угол, а затем избавила охранницу от ножей, обнаружившихся в ножнах подмышками. Вернувшись ко второй пардийке, она некоторое время разглядывала стонущую, неподвижную женщину, а затем присела и вздёрнула её на ноги.

Апсалар ухватила правую руку женщины, в которой та держала оружие, и резким движением вывихнула в локтевом суставе.

Женщина закричала.

Апсалар схватила её за горло и с размаху припечатала к стене так, что голова с треском врезалась в камень. Блевотина хлынула на перчатку и запястье девушки. Продолжая удерживать пардийку, она сказала:

– Теперь ты ответишь на мои вопросы.

– Умоляю!..

– Не умоляй. От этого я становлюсь только более жестокой. Отвечай так, чтобы меня устроили ответы, и я, может, оставлю вас с подругой в живых. Понятно?

Пардийка кивнула. По её лицу текла кровь, а под правым глазом набухал вытянутый кровоподтёк – там, куда пришёлся удар прошитого железом мокасина.

Почуяв приближение призраков, Апсалар бросила взгляд через плечо. Тени зависли над телом другой пардийки.

– Одна из нас могла бы её забрать, – прошептала Телораст.

– Легко, – согласилась Кердла. – Разум её помутился.

– Ушёл.

– Потерялся в Бездне.

Апсалар не сразу решилась, но затем сказала:

– Давайте.

– Я! – зашипела Кердла.

– Нет, я! – взвыла Телораст.

– Я!

– Я её первая нашла!

– Вот и нет!

– Я выбираю, – сказала Апсалар. – Приемлемо?

– Да.

– О да, ты выберешь, дражайшая госпожа…

– Опять ты подлизываешься!

– Вот и нет!

– Кердла, – приказала Апасалар. – Одержи её.

– Знала, знала, что ты выберешь её!

– Терпение, Телораст. Ночь ещё не окончена.

Пардийка перед девушкой заморгала, в её глазах застыло потрясение.

– С кем ты говоришь? Что это за язык? Кто там… я не вижу…

– Твой фонарь погас. Не важно. Расскажи мне о своём хозяине.

– Ох, нижние боги, как больно…

Апсалар потянулась и ещё раз дёрнула вывихнутую руку.

Женщина завопила, затем обмякла, потеряв сознание.

Апсалар дала безвольному телу сползти по стене, в сидячее положение. Затем вытащила флягу и плеснула водой в лицо пардийке.

Глаза открылись, сознание вернулось, а вместе с ним – ужас.

– Мне не интересно, больно тебе или нет, – сказала Апсалар. – Я хочу знать о торговце. Твоём господине. Попробуем ещё раз?

Другая пардийка села у входа, начала хрипеть, затем закашлялась и сплюнула кровавой мокротой.

– Ага! – закричала Кердла. – Так-то лучше! Ох, как всё болит! Ой, рука!

– Тихо! – приказала Апсалар, затем вновь сосредоточилась на женщине перед собой. – Я не слишком терпелива.

– Тригалльская торговая гильдия, – выдохнула женщина.

Апсалар медленно отклонилась назад так, что села на пятки. Неожиданный ответ.

– Кердла, убирайся из этого тела.

– Что?

– Живо!

– Ну, и ладно, всё равно она была поломанная. О, мир без боли! Так-то лучше – какая же я была дура!

Телораст хрипло расхохоталась:

– Дурой и осталась, Кердла. Я ведь тебе намекала. Не подходит она тебе.

– Хватит болтать, – сказала Апсалар.

Это следовало обдумать. Оперативная база Тригалльской торговой гильдии располагалась в Даруджистане. Довольно много времени прошло с тех пор, как они посетили Владения Тени с грузом взрывчатки для Скрипача – если, конечно, это вообще был тот же самый караван, – но Апсалар подозревала, что тот же. Похоже, что в Семь Городов этих торговцев предметами и сведениями привело не одно задание. С другой стороны, возможно, они лишь отдыхали здесь, в городе – учитывая трудности путешествия по Путям – и чародей-торговец просто приказал подручным собирать все полезные сведения. В любом случае, нужно убедиться.

– Что привело его… или её сюда, в Эрлитан?

Правый глаз пардийки уже окончательно заплыл.

– Его.

– Имя?

– Карполан Демесанд.

Апсалар едва заметно кивнула.

– Мы, кхм, производили доставку – мы, охранники, мы же акционеры…

– Я знаю, как работает Тригалльская торговая гильдия. Доставку, говоришь?

– Да, для Колтейна. Во время «Собачьей цепи».

– Давненько это было.

– Да. Прости, очень больно, говорить больно.

– Молчать будет больнее.

Пардийка скривилась, и Апсалар даже не сразу поняла, что это ухмылка.

– Я не сомневаюсь в тебе, Танцовщица Тени. Да, было и другое. Алтарные камни.

– Что?

– Резные камни, чтобы выложить священный водоём…

– Здесь, в Эрлитане?

Женщина покачала головой, скривилась от боли, затем сказала:

– Нет. В И'гхатане.

– Вы туда направляетесь? Или уже возвращаетесь?

– Возвращаемся. Мы передвигаемся по Путям. Мы… кхм… отдыхаем.

– Так Карполан Демесанд заинтересовался Танцовщицей Тени просто из любопытства?

– Он любит знать… всё. Ценные сведения дают нам преимущества. Никто не любит стоять в арьергарде на Переезде.

– На Переезде?

– По Путям. Там… жутковато.

Даже не сомневаюсь.

– Передай своему господину, – проговорила Апсалар, – что эта Танцовщица Тени не любит пристального внимания.

Пардийка кивнула. Апсалар выпрямилась:

– С вами всё.

Женщина откинулась к стене, прикрыла лицо левым запястьем.

Девушка уставилась на охранницу, пытаясь понять, что её так напугало.

– Мы теперь понимаем этот язык, – сообщила Телораст. – Она думает, что ты сейчас её убьёшь – и ты её убьёшь, правильно?

– Нет. Это же очевидно. Иначе она не сможет передать мои слова своему хозяину.

– Она не способна связно думать, – вмешалась Кердла. – К тому же, лучший способ передать твоё послание – два трупа.

Апсалар вздохнула, затем обратилась к пардийке:

– Что привело вас сюда? К Мебре?

Глухо из-под руки женщина ответила:

– Хотели купить сведения… но он мёртв.

– Какие сведения?

– Любые. Все. Что он был готов продать. Но ты убила Мебру…

– Нет, не я. В знак мира между мной и твоим хозяином я скажу вот что: убийца из Безымянных убил Мебру. Его не пытали. Просто уничтожили. Безымянные не искали его знаний.

Пардийка сдвинула запястье и уставилась зрячим глазом не девушку.

– Безымянные? Храни нас Семь Святых!

– Теперь, – проговорила Апсалар, обнажая кинжал, – мне нужно некоторое время.

С этими словами она ударила женщину навершием в висок, и глаз закатился, а пардийка обмякла и сползла на пол.

– Жить будет? – спросила Телораст, подлетая ближе.

– Оставь её.

– Она ведь может очнуться и забыть всё, что ты ей сказала.

– Не важно, – ответила Апсалар, вкладывая кинжал в ножны. – Её хозяин в любом случае выяснит всё, что ему нужно знать.

– Чародей. Ах, да, они ведь странствуют по Путям, так она сказала. Рискованно. Этот Карполан Демесанд, видно, силён в сотворении чар – ты обзавелась опасным врагом.

– Не думаю, что он захочет со мной враждовать, Телораст. Я оставила жизнь его акционерам и даже подарила ему сведения.

– А таблички как же? – спросила Кердла.

Апсалар развернулась:

– Какие таблички?

– Ну, которые под полом спрятаны.

– Покажи.

Тень подплыла к голому трупу Мебры.

– Под ним. Тайник под камнем. Застывшая глина, бесконечные списки, которые, наверное, ничего не стоят.

Апсалар перевернула тело. Камень легко поднялся, и она даже подивилась беспечности обыскивавших. С другой стороны, вдруг Мебра мог выбрать, где умереть. Он ведь лежал строго над тайником. В земле была вырыта грубая ямка, заполненная теперь глиняными табличками. В углу расположился мокрый джутовый мешок с мягкой глиной и полдюжины костяных стилей, перевязанных бечевой.

Апсалар встала и подняла с пола фонарь. От удара о стену заслонка закрылась, но пламя внутри не потухло. Девушка потянула за кольцо, чтобы до половины приоткрыть заслонку. Вернувшись к тайнику, она подняла верхнюю из дюжины табличек, затем уселась, скрестив ноги, у ямы и принялась читать в неверном круге света.

«На Великий Собор культа Рашана явились Бридток из Г'данисбана, Септун Анабхин из Омари, Срадал Пурту из И'гхатана и Торахаваль Делат из Карашимеша. Глупцы и обманщики – все до одного. Торахаваль – сучка, ни капли чувства юмора, как у её кузена, и ни капли его смертоносности. Она играет только в одну-единственную игру, но из неё получится отличное украшение – Высшая жрица, соблазнительная, привлекательная для столь многих послушников. Что до Септуна и Бридтока, то последний – мой ближайший соперник, похваляется кровным родством с этим безумцем, Бидиталом, но я хорошо знаю его слабости, и скоро он не сможет принять участие в последнем голосовании. Из-за несчастного случая. Септун – рождён не вести за собой, но следовать, больше о нём нечего сказать».

Двое из этих культистов значились среди целей Апсалар. Она постаралась запомнить остальные имена, на случай, если подвернётся подходящая возможность.

Вторая, третья и четвёртая таблички содержали списки связных за прошедшую неделю, с примечаниями и наблюдениями, из которых становилось понятно, что Мебра по-прежнему занимался вымогательством. Торговцы, солдаты, неверные жёны, воры, головорезы…

Пятая табличка вызвала у неё больший интерес.

«Срибин, мой самый доверенный агент, подтвердил: объявленный вне закона грал, Таралак Вид, побывал месяц тому в Эрлитане. Опаснейший человек, тайный клинок Безымянных. Это лишь укрепляет мои подозрения в том, что они что-то сделали, выпустили какого-то древнего, ужасного демона. Похоже, странник-хундрил не соврал и вся история про курган и сбежавшего дракона – правда. Охота началась. Но кто в ней добыча? И какова в ней роль Таралака Вида? О, лишь только вижу это имя на влажной глине, меня мороз пробирает до костей. Дессимбелакис побери Безымянных. Они никогда не играют честно».

– Сколько ты ещё будешь этим заниматься? – не выдержала Кердла.

Не обращая внимания на тень, Апсалар продолжала разбираться с табличками, выискивая теперь имя «Таралак Вид». Призраки болтались рядом, время от времени обнюхивая бесчувственных пардиек, иногда выскальзывая наружу, затем возвращаясь с бормотанием на каком-то неведомом языке.

В яме хранилось тридцать три таблички, и когда девушка достала последнюю, она заметила что-то странное на дне. Придвинув фонарь, Апсалар разглядела глиняные черепки. Фрагменты текста, написанного рукой Мебры.

– Он их уничтожает, – пробормотала она себе под нос. – Время от времени.

Апсалар присмотрелась к табличке у себя в руках. Её покрывал куда более толстый слой пыли, чем остальные. Буквы больше истёрлись.

– Но эту сохранил.

Ещё один список. Но имена в нём – знакомые. Апсалар принялась читать вслух:

– «Дукер наконец освободил Геборика Лёгкую Руку. Планы смешало восстание, Геборик исчез. Колтейн ведёт беженцев, но среди малазанцев скрылись змеи. Калам Мехар отправлен к Ша'ик, следом – „Красные клинки“. Калам передаст Книгу в руки Ша'ик. „Красные клинки“ убьют эту сучку. Я доволен».

Следующие несколько строк врезали в глину уже после того, как она затвердела. Почерк казался торопливым и неровным.

– «Геборик у Ша'ик. Теперь известен как „Призрачные Руки“. И в этих руках – сила, способная уничтожить всех нас. Весь этот мир. И никто не может его остановить».

Написано в ужасе, в панике. Но… Апсалар покосилась на другие таблички. Видимо, произошло нечто, успокоившее Мебру. Геборик погиб? Этого она не знала. Может, на его след вышел кто-то другой, кто-то, распознавший угрозу? Да и вообще, какого Худа Геборику – незначительному историку из Унты – делать в компании Ша'ик?

Очевидно «Красные клинки» не справились со своей задачей. Ведь в конце концов эту женщину убила адъюнкт Тавор, верно? На глазах у десяти тысяч свидетелей.

– Она сейчас очнётся.

Апсалар взглянула на Телораст. Тень парила у тела пардийки, лежавшей рядом со входом.

– Ладно, – проговорила Апсалар, сталкивая таблички обратно в яму и укладывая сверху камень. – Уходим.

– Ну, наконец-то! Там уже почти рассвело!

– И никакого моста?

– Только развалины, Не-Апсалар. Ох, слишком похоже на родину.

Кердла зашипела:

– Тихо, Телораст! Идиотка! Мы об этом не должны говорить, помнишь?

– Прости.

– Когда доберёмся до моей комнаты, – сказала Апсалар, – вы мне расскажете об этом троне.

– Она вспомнила.

– А я – нет, – отозвалась Кердла.

– Я тоже, – подхватила Телораст. – Троне? Каком троне?

Апсалар уставилась на двух призраков, которые встретили её взгляд немигающими, слабо светящимися глазами.

– Ладно, проехали.

Фалах'д был на голову ниже Самар Дэв (а она едва дотягивала до среднего роста) и весил, наверное, меньше, чем одна её нога, если отрубить её у бедра. Неприятный образ, конечно, но до ужаса реалистичный. В сломанных костях обосновалась сильная инфекция, изгнать которую удалось только усилиями четырёх ведьм. Это произошло лишь вчера вечером, Самар до сих пор чувствовала слабость и головокружение, и стоять здесь, на самом солнцепёке, было вовсе не легко.

Каким бы лёгким коротышкой ни был фалах'д, он изо всех сил старался производить внушительное, благородное впечатление, восседая на своей длинноногой белой кобыле. Увы, несчастное животное под ним тряслось и вздрагивало всякий раз, когда яггский жеребец Карсы Орлонга вскидывал голову или грозно косил глазами. Фалах'д ухватился обеими руками за луку седла, поджал тонкие губы, и в глазах его светилась даже некоторая робость. Расшитая драгоценными камнями телаба фалах'да смялась, а круглая шёлковая шапка с подбоем перекосилась, когда правитель города взглянул на того, кого все знали как Тоблакая, бывшего телохранителя Ша'ик. Который, даже спешившись и стоя рядом со своим конём, мог и вполне намеренно смотрел сверху вниз на властителя Угарата.

Фалах'да сопровождали полсотни солдат дворцовой стражи, и ни сами они, ни их лошади явно не чувствовали себя уверенно.

Тоблакай разглядывал массивное строение, известное как крепость Моравал. Всю плосковерхую гору выдолбили изнутри, каменным склонам придали вид внушительных укреплений. Окружал крепость глубокий ров с крутыми стенами. Чародейство или морантская взрывчатка разрушили каменный мост через него, а на другой стороне были хорошо видны обожжённые и помятые, но крепкие ворота из железа. Можно было приметить несколько простых окон на высоте, но все они были наглухо закрыты железными ставнями со скошенными прорезями бойниц.

Осадный лагерь выглядел убого – всего несколько сотен солдат, расположившихся у костров и поглядывавших на приезжих со слабым интересом. К северу от узкой дороги раскинулось полевое кладбище – около сотни кустарных деревянных помостов высотой чуть ниже колена, на каждом из которых расположился завёрнутых в саван труп.

Тоблакай наконец перевёл взгляд на фалах'да:

– Когда в последний раз на стенах видели малазанца?

Молодой градоправитель вздрогнул от неожиданности, затем нахмурился.

– Ко мне следует обращаться, – протянул он тоненьким голоском, – соответственно с моим положением как Святого фалах'да Угарата…

– Когда? – повторил Тоблакай, лицо его потемнело.

– Кхм, ну, гм… Капитан Инашан, отвечай этому варвару!

Наспех отдав честь, капитан подошёл к солдатам в лагере. Самар смотрела, как он переговорил с полудюжиной осаждавших, видела, как в ответ на вопросы они лишь пожимали плечами, видела, как напряглась спина Инашана, слышала, как голос его зазвучал громче. Солдаты начали переругиваться между собой.

Тоблакай хмыкнул. Указал на своего коня.

– Оставайся здесь, Погром. Никого не убивай.

Затем великан подошёл к краю рва.

Самар Дэв не сразу решилась, но затем двинулась следом.

Воин покосился на неё, когда она остановилась рядом.

– Я буду штурмовать эту крепость один, ведьма.

– Это наверняка, – ответила Самар. – Я здесь, только чтобы лучше видеть.

– Вряд ли тебе будет на что смотреть.

– Что ты задумал, Тоблакай?

– Я – Карса Орлонг из народа теблоров. Ты знаешь моё имя, его и называй. Для Ша'ик я был «Тоблакай». Она мертва. Для Леомана Кистеня я был «Тоблакай», и он всё равно, что мёртв. Для восставших я был…

– Ладно, я поняла. Только мёртвые или почти мёртвые люди звали тебя Тоблакаем, но учти, что только это имя уберегло тебя от того, чтобы прогнить остаток жизни в дворцовых застенках.

– Щенок на белом коне – глупец. Я могу сломать его одной рукой…

– Да, его это, вероятнее всего, сломит. А его армию?

– Тоже глупцы. Хватит слов, ведьма. Узри.

И она увидела.

Карса спустился в ров. Мусор, сломанное оружие, осадные камни и иссохшие тела. На валунах засуетились ящерицы, накидочники взмыли вверх, словно бледные листья на ветру. Теблор остановился точно под массивными железными створками ворот. Даже при своём росте он едва мог дотянуться до узкого выступа под ними. Воин оглядел обломки моста, разбросанные вокруг, затем начал сваливать в кучу камни, выбирая куски побольше, чтобы сложить грубые ступени.

Через некоторое время результат его удовлетворил. Обнажив меч, он взобрался по ступеням и оказался вровень с широким, прибитым заклёпками запорным механизмом. Карса поднял кремнёвый меч обеими руками, вогнал остриё в щель там, где по его расчёту должен был находиться замок. Выждав мгновение, пока угол клинка и положение рук не укрепились в его сознании, затем вытащил меч, отступил так далеко, как только смог, на самодельной платформе из обломков, занёс своё оружие – и ударил.

Удар достиг цели, неразрушимое кремнёвое лезвие вошло в щель между створками ворот. Клинок с хрустом вонзился в невидимый железный засов и застрял, а отдача волной пробежала по рукам и плечам Карсы.

Теблор заворчал, подождал, пока боль успокоится, затем с пронзительным скрежетом вытащил меч. И вновь прицелился.

На этот раз он не только услышал, но и почувствовал, как переломился засов.

Карса выдернул клинок и упёрся плечом в ворота.

Что-то тяжело звякнуло с другой стороны, и правая створка распахнулась.

Самар Дэв смотрела на происходящее широко распахнутыми глазами. Она только что увидела нечто… невероятное.

К ней подошёл капитан Инашан.

– Храни нас Семь Святых, – прошептал он. – Он же только что разрубил железные ворота.

– Именно так.

– Нам нужно…

Самар покосилась на солдата:

– Что нам нужно, капитан?

– Нам нужно убрать его из Угарата. И как можно скорее.

Тьма в коридоре – стены под углом, желоба и бойницы. Какой-то механизм опустил сводчатый потолок и сдвинул стены – Карса видел, что они висят, примерно на палец не доставая до мощёного пола. Двадцать убийственных шагов до внутренних ворот – широко распахнутых.

Теблор прислушался, но ничего не услышал. Зловонный, горьковатый воздух. Воин прищурился, глядя на бойницы. За ними тоже тьма, потайные комнаты за стеной не освещены.

Перехватив меч поудобнее, Карса Орлонг вошёл в крепость.

По желобам на него не посыпался раскалённый песок, никто не поливал его кипящим маслом, стрелы не полетели из бойниц. Теблор добрался до ворот. За ними раскинулся внутренний двор, на треть залитый белым солнечным светом. Карса вышел из-под арки и поднял глаза. Скалу и вправду выдолбили изнутри – над головой сиял прямоугольник голубого неба с огненным шаром солнца в углу. Стены по обе стороны от воина были покрыты укреплёнными площадками и балконами, изъязвлены бесчисленными окнами. Он видел двери на балконах, некоторые из них – открытые чёрные провалы внутрь, другие – заперты. Карса насчитал на противоположной стене двадцать два уровня, восемнадцать на левой, семнадцать на правой и двенадцать на задней – внешней – стене, укреплённой едё двумя боковыми выступами с шестью уровнями на каждом. Крепость оказалась настоящим городом.

Но, похоже, вымершим.

Его внимание привлекла глубокая яма в одном из затенённых углов двора. Плиты пола подняли и сложили рядом, а сама подкоп уходил куда-то в глубину. Теблор подошёл ближе.

Под плитами работники докопались до скалистого основания, но оно оказалось лишь выступом толщиной, наверное, в полсажени, который укрывал полый подземный зал. И оттуда доносилась вонь.

В подземелье вела деревянная приставная лестница.

Карса решил, что это самодельная выгребная яма. Ведь осаждавшие наверняка забили стоки в ров, надеясь, что в гарнизоне начнётся мор. Смрад недвусмысленно подсказывал, что яму использовали в качестве отхожего места. Но зачем тогда лестница?

– Странные интересы у этих малазанцев, – пробормотал он.

Рукой он чувствовал, как растёт напряжение в каменном мече – прикованные к клинку духи Байрота Гилда и Дэлума Торда внезапно забеспокоились.

– Или это случайная находка, – добавил теблор. – Об этом вы меня хотите предупредить, братья-духи?

Карса смерил взглядом лестницу.

– Ну, как скажете, братья, но я лазал и по худшим.

Карса убрал меч за спину и начал спуск.

Экскременты пятнали стены, но, к счастью, не ступени лестницы. Воин спустился мимо каменной крышки, и остатки свежего воздуха сверху выдавила густая, резкая вонь. Но в запахе чувствовались не только человеческие нечистоты. Что-то ещё…

Добравшись до пола подземного зала, Карса замер, стоя по щиколотку в дерьме и лужах мочи, пока его глаза не привыкли к темноте. Наконец он смог различить скруглённые стены с волнообразными горизонтальными выступами, но без всяких иных следов резьбы. Гробница-толос. Но такого стиля Карса никогда прежде не видел. Во-первых, слишком большая, а во-вторых, здесь не были ни следа платформы или саркофага. Ни погребальных даров, ни надписей.

Теблор не видел и формального входа или двери в стенах. Шлёпая по нечистотам, чтобы получше рассмотреть кладку, Карса чуть не упал, когда шагнул прочь с невидимой платформы – он стоял на возвышении, доходившем практически до самих стен. Отступив, он осторожно обошёл платформу по кругу. И в процессе обнаружил шесть железных штырей, вогнанных глубоко в камень, – две группы по три. Массивные шипы – толще запястья теблора в ширину.

Карса вернулся к центру, остановился рядом с лестницей. Если бы он лёг на пол, головой на центральный клин любой группы, то не смог бы дотянуться руками до другой. Будь он в полтора раза выше, справился бы. Видно, тварь, которую тут приколотили этими гвоздями, была громадной.

И, к сожалению, похоже, железные клинья подвели…

Лёгкое движение в тяжёлом, затхлом воздухе, тень слабого света, просачивавшегося сверху. Карса потянулся за мечом.

Огромная лапа сомкнулась у него на спине, два когтя прошили плечи, ещё два вошли под рёбра, а больший вонзился в тело под левой ключицей теблора. Гигантские пальцы сомкнулись и потащили его вверх так, что лестница перед глазами превратилась в смазанное пятно. Меч оказался плотно прижат к спине. Карса забросил руки назад, и его ладони сомкнулись на чешуйчатом запястье толщиной больше его бицепса.

Оказавшись выше скальной крыши, он понял по тому, как дёргались когти, что зверь карабкается по стене ямы ловко, точно бхок'арал. Что-то тяжёлое и чешуйчатое скользнуло по рукам теблора.

Затем – ослепительный солнечный свет.

Зверь швырнул Карсу через двор. Воин тяжело упал, заскользил по камням, пока не врезался во внешнюю стену.

Все кости в спине словно выскочили из суставов. Сплюнув кровь, Карса Орлонг заставил себя подняться на ноги, пошатнулся, опёрся о нагретый солнцем камень.

Рядом с ямой стояла чудовищная рептилия, двуногая, со слишком длинными и крупными передними лапами, когти которых скребли по мостовой. Хвост – толстый и короткий. Широкие челюсти заполняли длинные, как кинжалы, клыки, над которыми крупные скулы и надбровные дуги прикрывали глубоко посаженные глазки, поблёскивавшие, точно мокрая галька на берегу. Зазубренный гребень шёл вдоль плоского, вытянутого черепа – бледно-жёлтый над серовато-зелёной шкурой. Зверь был в полтора раза выше Тоблакая.

Недвижная, словно статуя, рептилия разглядывала его. С когтей левой лапы капала кровь.

Карса глубоко вздохнул, затем вытащил свой меч и отбросил в сторону.

Голова чудовища дёрнулась, покачнулась из стороны в сторону, затем оно бросилось вперёд, наклонившись вперёд и отталкиваясь от земли массивными задними лапами.

И Карса ринулся прямо на зверя.

Такой реакции рептилия явно не ждала, поскольку теблор оказался внутри хвата огромных лап и под разинутой пастью. Он резко вскинул голову, ударив снизу в челюсть твари, затем вновь пригнулся, просунул руку между задних ног и обхватил правую. Врезавшись плечом в подбрюшье рептилии, воин крепко сомкнул руки на другой стороне захваченной ноги. С рёвом теблор поднял её, вздёрнул так, что зверь запрыгал на одной ноге.

Когтистые лапы врезались в спину, рассекли медвежью шкуру, принялись яростно терзать плоть.

Карса упёр правую ногу позади левой задней лапы зверя и изо всех сил толкнул.

Тварь повалилась, и теблор услышал хруст сломанных костей.

Короткий хвост дёрнулся, врезался в живот воину. Воздух рывком вырвался из четырёх лёгких Карсы, когда теблор снова взвился в воздух от удара и рухнул на камни, содравшие бóльшую часть кожи с его правого плеча и бедра, проскользил ещё четыре шага… и свалился в яму, ударившись о край скальной крышки, отчего та обломилась, а затем грохнулся лицом вниз в лужу нечистот на дне гробницы, раскидав в стороны каменные обломки.

Карса поднялся, вывернулся, чтобы сесть, сплюнул зловонную жижу, одновременно пытаясь набрать в лёгкие воздуха. Кашляя и задыхаясь, он пополз к стене, прочь от дыры в потолке.

Вскоре он сумел восстановить дыхание. Стряхнув нечистоты с головы, Карса уставился на столб света, лившийся по обе стороны лестницы. Зверь не погнался за ним… или не увидел, что теблор упал вниз.

Воин поднялся на ноги и подошёл к лестнице. Посмотрел вверх, но не увидел ничего, кроме солнечного света.

Карса полез наверх. Оказавшись вровень с краем ямы, он остановился, приподнялся так, чтобы осмотреть двор. Рептилии нигде не было видно. Теблор поспешно выбрался на мостовую. Снова сплюнул, встряхнулся, и зашагал ко входу во внутреннюю часть крепости. Поскольку из-за рва не доносилось никаких криков, Карса решил, что зверь туда не побежал. Значит, оставалась лишь сама крепость.

Ворота были распахнуты настежь. Он вошёл в широкий зал, вымощенный гладкими плитами. Стены по сторонам несли едва заметные следы давно выцветших фресок.

Повсюду валялись куски изуродованных доспехов и окровавленной одежды. Рядом стоял сапог, из которого торчали две обломанные кости.

Прямо напротив в двадцати шагах виднелся другой проём, – створки дверей были изломаны и сорваны с петель. Карса двинулся к нему, но замер, услышав, как огромные когти царапают по плиткам во мраке. Слева, рядом со входом. Теблор отступил на десять шагов, а затем молнией рванулся вперёд. В дверь. Позади него пролетели когтистые лапы, и Карса услышал разочарованное шипение – прежде чем врезался в низкий диван, перелетел через него и упал на невысокий стол. Под весом теблора ножки подломились. Карса покатился дальше, так что в воздухе закувыркался стул с высокой спинкой, и заскользил вместе с ковром. Перестук когтистых лап становился всё громче – зверь бросился в погоню.

Карса подтянул под себя ноги и нырнул вбок, что позволило ему вновь избежать хватки тяжёлых когтей. Опять врезался в стул, на этот раз массивный. Ухватившись за ножки, Карса взмахнул им навстречу зверю, который как раз взвился в воздух. Стул ударил по вытянутым лапам и отбил их в сторону.

Тварь рухнула на пол головой вперёд, во все стороны брызнули осколки плиток.

Карса пнул рептилию ногой в горло.

Задняя нога твари врезалась ему в грудь, так что воина вновь отбросило назад. Теблор приземлился на брошенный шлем, покатился дальше и упёрся в стену.

Несмотря на рокочущую боль в груди, Тоблакай поднялся на ноги.

Тварь тоже вставала, медленно, качая головой из стороны в сторону, дыхание вырывалось у неё изо рта рывками, перемежавшимися резким, хриплым кашлем.

Карса бросился на рептилию. Пригнувшись, ухватил за правое запястье, вывернул руку, продолжая двигаться вперёд, затем вновь развернулся, прокручивая лапу, пока та не хрустнула в плече.

Тварь взвизгнула.

Карса забрался ей на спину и принялся молотить кулаками по своду черепа. От каждого удара кости рептилии содрогались. Клацнули зубы, каждый удар вгонял голову всё ниже, она поднималась, лишь чтобы встретить следующий. Тварь заметалась по комнате – правая лапа безвольно повисла, левая вскинулась, пытаясь содрать теблора со спины.

Карса продолжал осыпать её ударами, от силы которых его собственные руки онемели.

Наконец он услышал, как череп треснул.

Хриплый вздох – его собственный или твари, теблор уже не знал и сам, – а затем рептилия рухнула на пол и покатилась.

Бóльшая часть её огромного веса пришлась на миг Карсе между ног. Теблор резко заревел, напряг мышцы бёдер, чтобы зазубренный гребень не впился ему в пах. Затем рептилия дёрнулась в сторону, придавив воину левую ногу. Тот обхватил рукой бьющуюся в конвульсиях шею.

Продолжая катиться, тварь высвободила левую лапу, взмахнула её назад. Когти впились в левое плечо Карсы. Неимоверная сила стащила Тоблакая, бросила на пол среди обломков низкого столика.

Карса нащупал одну из ножек столика. Приподнявшись, он изо всех сил обрушил её на вытянутую лапу зверя.

Ножка разлетелась в щепки, а лапа с визгом отдёрнулась.

Рептилия вновь поднялась на ноги.

Карса опять бросился на неё.

Но его встретил удар задней лапы, пришедшийся в грудь.

Внезапная чернота.

Его глаза распахнулись. Темнота. Тишина. Вонь нечистот, запах крови, оседающая пыль. Застонав, он сел.

Грохот, откуда-то сверху.

Теблор оглядывался, пока не заметил боковую дверь. Он поднялся и, хромая, двинулся к ней. Широкий коридор, а за ним – лестница.

– Это что было, капитан? Крик?

– Я не уверен, о фалах'д.

Самар Дэв прищурилась, разглядывая солдата в ярком свете. Он продолжал что-то бормотать себе под нос с того момента, как Тоблакай разрубил железные ворота. Основными героями его внутреннего монолога выступали, похоже, каменные мечи, железо и засовы, пересыпанные отборными проклятьями. И рефреном повторялась мысль о том, что великана-варвара нужно срочно убрать из Угарата.

Она вытерла пот со лба и вновь перевела взгляд на ворота крепости. По-прежнему ничего.

– Они там ведут переговоры, – заявил фалах'д, ёрзая в седле, пока слуги по очереди обмахивали своего возлюбленного повелителя большими веерами из папируса.

– Похоже было на крик, о Святой, – сказал, поразмыслив, капитан Инашан.

– Значит, ожесточённые у них переговоры, капитан. Иначе бы не затянулись так надолго. Если бы они там уже все перемёрли с голоду, этот варвар уже бы вернулся. Если, конечно, он не нашёл добычу. Ха! Ошибся я в этом? Думаю, нет. Он ведь дикарь всё-таки. Сорвался с привязи Ша'ик, да? Почему он не умер, защищая её?

– Если правду рассказывают, – неловко проговорил Инашан, – Ша'ик пожелала лично сразиться с адъюнктом, о фалах'д.

– Слишком уж всё просто выходит в этой истории. Её рассказали живые, те, кто её оставил. Не уверен я в этом Тоблакае. Слишком уж он груб.

– Да, о фалах'д, – проговорил Инашан, – он груб.

Самар Дэв откашлялась:

– О Святой, в крепости Моравал добычи не найти.

– Вот как, ведьма? И отчего же ты так уверена в этом?

– Это древнее строение. Оно старше самого Угарата. Конечно, оно перестраивалось время от времени – древние механизмы оказались превыше нашего разумения. Даже по сей день, о фалах'д. И сейчас у нас остались от них лишь отдельные части. Я долго изучала эти немногочисленные фрагменты и многое поняла…

– Мне уже скучно, ведьма. Ты так и не объяснила, почему там нет добычи.

– Прости меня, о фалах'д. Отвечаю: крепость обыскивали бесчисленное множество раз и ничего ценного не нашли, кроме этих разобранных механизмов…

– Бесполезный мусор. Ладно, допустим, варвар там не занят грабежом. Значит, он ведёт переговоры с жалкими, мерзкими мезланами, перед которыми нам опять придётся преклониться. Ах, меня ввергли в унижение трусливые повстанцы из Рараку. Ни на кого нельзя положиться.

– Похоже, что так, о фалах'д, – пробормотала Самар Дэв.

Инашан бросил на неё тревожный взгляд.

Самар вновь утёрла пот со лба.

– О-ох! – внезапно закричал фалах'д. – Я просто плавлюсь!

– Стойте! – воскликнул Инашан. – Это что было? Рёв?

– Он, наверное, кого-то там насилует!

Он увидел, что рептилия ковыляет по коридору. Голова твари моталась из стороны в сторону, тыкалась то в одну стену, то в другую. Карса побежал за ней.

Зверь, должно быть, услышал теблора, так как развернулся, распахнул пасть и зашипел за миг до того, как воин настиг его. Отбив в сторону когтистые лапы, Тоблакай ударил тварь коленом в брюхо. Та согнулась пополам, так что грудная кость врезалась в правое плечо Карсы. Тот вогнал свой большой палец под левую лапу, нащупал там тонкую, нежную ткань. Проткнув её, палец вонзился в мясо, захватил сухожилие. Сжав кулак, Карса что было сил дёрнул.

Бритвенно-острые клыки сомкнулись у него на голове, оторвали напрочь большой кусок кожи. Кровь хлынула в правый глаз Карсы. Он потянул сильнее, откидываясь назад.

Зверь повалился следом. Вывернувшись в сторону, Карса едва сумел избежать тяжкой туши, но оказался достаточно близко, чтобы заметить, как неестественно разошлись рёбра твари при падении.

Рептилия попыталась встать, но Карса оказался быстрее и вновь оседлал её. И принялся молотить кулаками по черепу. С каждым ударом нижняя челюсть билась об пол, и теблор чувствовал, как подаются под кулаками пластины черепа. И продолжал бить.

Дюжину заполошных ударов сердца спустя он слегка сбавил темп, осознав, что зверь уже не шевелится под ним: голова твари лежала на полу и становилась с каждым ударом окровавленных кулаков всё более широкой и плоской. Из неё сочились жизненные соки. Карса прекратил избиение. С мукой вздохнул, задержал дыхание, чтобы удержать подступившую черноту, затем медленно выдохнул. И сплюнул кровавую мокроту на разбитый череп рептилии.

Подняв голову, Карса огляделся по сторонам. Дверной проём справа. В зале за ним длинный стол и стулья. Он медленно, со стоном поднялся, пошатываясь, шагнул за порог.

На столе стоял кувшин с вином. По обе стороны от него стройными рядами выстроились кубки – по одному на стул. Карса смахнул их со стола, подхватил кувшин, а затем лёг на покрытую пятнами деревянную столешницу. Теблор уставился в потолок, где кто-то изобразил пантеон неведомых богов. И все они смотрели вниз.

На их лицах застыла одинаковая издевательская гримаса.

Карса приложил оторванную полосу кожи обратно к черепу, осклабился в ответ на взгляды с потолка, а затем поднёс к губам кувшин.

Солнце уже почти коснулось горизонта, и вечер принёс благословенно прохладный ветер. Уже некоторое время в крепости царила тишина – с того самого, последнего рёва. Несколько солдат, которым пришлось выстоять не один час на солнцепёке, потеряли сознание, и теперь за ними ухаживал одинокий раб, которого фалах'д изволил выделить из своей свиты.

Капитан Инашан уже некоторое время собирал взвод, который собирался повести в крепость.

Фалах'ду массировали стопы и умащивали смесью масла и листьев мяты, которые прямо здесь же пережёвывали его рабы.

– Слишком долго возишься, капитан! – выкрикнул градоправитель. – Только посмотри на этого демонического жеребца. Как он косится в нашу сторону! Уже стемнеет, когда ты наконец соберёшься ворваться в крепость!

– Мы захватим с собой факелы, о фалах'д, – ответил Инашан. – Мы почти готовы.

Он собирался с такой очевидной неохотой, что было почти смешно, но Самар Дэв не решалась встретиться с солдатом взглядами – после того, какое выражение возникло на его лице, когда она в прошлый раз подмигнула.

Из осадного лагеря послышались крики.

В воротах возник Тоблакай, начал спускаться по самодельным ступеням. Самар Дэв с Инашаном подошли ко рву – как раз вовремя, чтобы увидеть выбравшегося наверх великана. Медвежья шкура была изорвана в клочья и потемнела от крови. Голову он обмотал тряпицей, чтобы удержать на месте кусок кожи на виске. Бóльшая часть верхней одежды великана отсутствовала, на теле виднелись многочисленные колотые раны и глубокие царапины.

И Тоблакай был с ног до головы покрыт нечистотами.

С расстояния в двадцать шагов фалах'д закричал:

– Тоблакай! Переговоры прошли успешно?

Ишанан тихонько спросил:

– Никого из малазанцев не осталось, как я понимаю?

Карса Орлонг нахмурился:

– Я ни одного не видел.

И зашагал мимо них.

Обернувшись, Самар Дэв вздрогнула, когда увидела, во чтó превратилась спина воина.

– Что там произошло? – спросила она.

Каменный меч подскочил, когда великан пожал плечами:

– Ничего важного, ведьма.

Не задерживаясь, не поворачиваясь, он продолжал идти прочь.

Отблеск света на юге, точно скопление умирающих звёзд, выдавал расположения города Каюма. Пыль, которую подняла неделю назад песчаная буря, уже улеглась, и в небе двумя полосами протянулись Дороги Бездны. Корабб Бхилан Тэну'алас вспомнил, что некоторые учёные полагали, будто дороги эти – лишь скопления неисчислимого множества звёзд, но это явно была глупость. Это ведь небесные дороги, по которым ходят драконы глубин, Старшие боги и солнечноглазые кузнецы, что молотами выковывают жизнь звёзд; а миры, которые вертятся вокруг этих звёзд, – лишь окалина из их горнов, бледная и грязная, населённая существами, что самодовольно чистят оперенье тщеславия.

«Чистят оперенье тщеславия». Один старый провидец когда-то сказал ему эти слова, и они почему-то врезались в память Кораббу, так что воин время от времени выуживал их, чтобы полюбоваться, точно блестящей игрушкой. Люди ровно такие и есть. Он уже видел это – и не раз. Точно птицы. Одержимые самодовольством, вообразившие себя великанами вровень ночному небу. Провидец тот, видно, был гений, прозревший столь ясно человеческую природу и сумевший столь точно выразить её в трёх простых словах. «Тщеславие» – непростая штука. Корабб припомнил, как ему пришлось уточнить у одной старухи, что это слово значит, а она только рассмеялась, сунула руку ему под тунику и дёрнула за пенис. Это было неожиданно и, не считая инстинктивной реакции, неприятно. Это воспоминание окутывала слабая дымка стыда, и воин сплюнул в костёр перед собой.

Напротив Корабба сидел Леоман Кистень. Рядом с ним виднелся кальян, наполненный вымоченным в вине дурхангом. У губ воина – деревянный мундштук, которому мастер придал подобие женского соска, да ещё и окрасил в пурпур, чтобы усилить сходство. В глазах командира под полуопущенными веками пылали багровые отблески костра, он не сводил взгляда с пляски пламени.

Корабб нашёл ветку длиной со свою руку. Та оказалась лёгкой, точно женское дыхание, поэтому воин понял, что внутри живёт слизняк-бирит. И только что вытащил его наружу остриём ножа, но именно вид слизняка внезапно напомнил Кораббу о постыдной истории с пенисом. Воин угрюмо откусил половину слизня и принялся жевать, так что сок потёк по бороде.

– М-м-м, – протянул Корабб с набитым ртом, – икра внутри. Восхитительно.

Леоман поднял взгляд, затем вновь затянулся.

– У нас заканчиваются лошади, – сказал он.

Корабб проглотил. Вторая половина слизня извивалась на острие ножа, ниточки розоватых яиц болтались, точно жемчужное ожерелье.

– Мы справимся, командир. – Заявив это, он высунул язык, чтобы подхватить икру, а затем сунул в рот остаток слизня; прожевал, сглотнул и добавил: – Четыре-пять дней ещё, я бы сказал.

Глаза Леомана вспыхнули:

– Выходит, ты понял.

– Куда мы скачем? Да.

– А знаешь, почему?

Корабб швырнул ветку в огонь.

– И'гхатан. Первый из Святых городов. Тот, где пал преданным Дассем Ультор, будь проклято его имя. И'гхатан – древнейший город в мире. Выстроенный на горне кузнеца Бездны. Сложенный из его собственных костей. Семь И'гхатанов, семь городов сменилось за века, и тот, что мы видим ныне, скорчился на костях остальных шести. Город Оливковых рощ, город изысканных масел… – Корабб нахмурился. – А что ты спросил, командир?

– «Почему?»

– Ах, да. Знаю ли я, почему ты избрал И'гхатан? Потому что мы вынуждаем их к осаде. Этот город покорить трудно. Глупцы-мезланы истекут кровью, пытаясь взять его стены. Мы бросим их кости к остальным, к самим костям Дассема Ультора…

– Он не умер там, Корабб.

– Что? Но мы же сами видели…

– Как его ранили. Да. Видели… попытку убийства. Но нет, друг мой, Первый меч не погиб – он жив и доныне.

– Так где же он?

– Где – не важно. Ты должен спросить: «Кто он теперь?» Спроси, Корабб Бхилан Тэну'алас, и я отвечу.

Корабб задумался. Даже отравленный парами дурханга Леоман Кистень был слишком умён для него. Слишком прозорлив, способен увидеть то, что оставалось скрытым от Корабба. Он был величайшим полководцем из всех, рождённых в Семи Городах. Он бы одолел и Колтейна. С честью. И если бы только ему позволили, он бы раздавил Тавор и даже Дуджека Однорукого. Тогда бы настало истинное освобождение всех Семи Городов, и отсюда восстание против проклятой Империи разбежалось бы, точно круги по воде, а все народы сбросили бы рабское ярмо. Это трагедия, истинная трагедия.

– Благословенный Дэссембрей следует за нами по пятам…

Леоман закашлялся и выпустил облако дыма. Согнулся пополам, продолжая кашлять.

Корабб потянулся за бурдюком с водой и сунул его в руки командиру. Тот наконец отдышался и отпил воды. Затем распрямился с шумным вздохом и ухмыльнулся:

– Ты – просто чудо, Корабб Бхилан Тэну'алас! Но отвечу тебе: очень надеюсь, что это не так!

Кораббу стало очень грустно. Он сказал:

– Ты смеёшься надо мной, командир.

– Вовсе нет, о благословенный Опоннами безумец, – единственный мой друг, оставшийся среди живых, – вовсе нет. Этот культ, понимаешь? Господин трагедий. Дэссембрей. Это и есть Дассем Ультор. Не сомневаюсь, что ты это сам понимал, но подумай: чтобы установился культ, религия, с клиром, жрецами и прочим, нужен ведь и бог. Живой бог.

– Дассем Ультор взошёл?

– Я полагаю, да. Хоть он и бог поневоле. Отказник, как и Аномандр Рейк из тисте анди. Оттого он странствует – в вечном бегстве и, быть может, в вечном поиске…

– Чего?

Леоман покачал головой. Затем сказал:

– И'гхатан. Да, друг мой. Там мы дадим бой, и это название станет проклятьем для малазанцев на все века, проклятьем, что горечью отравит их языки. – Внезапно он сурово взглянул на Корабба. – Ты со мной? Что бы я ни приказал, какое бы безумие внешне ни одолело меня?

Что-то во взгляде командира напугало Корабба, но воин кивнул:

– Я с тобой, Леоман Кистень. Не сомневайся в этом.

В ответ последовала кривая усмешка:

– Я не буду ловить тебя на слове. Но благодарю за него.

– Почему же ты усомнился в моём слове?

– Ибо я-то знаю, чтó собираюсь сделать.

– Расскажи мне.

– Нет, друг мой. Это – моё бремя.

– Ты ведёшь нас, Леоман Кистень. Мы пойдём за тобой. Ты сам сказал, что несёшь всех нас. Мы – груз истории, бремя свободы, но и под ним – ты не согнулся…

– Ах, Корабб…

– Я говорю лишь то, что было известно и прежде, но не произносилось вслух, командир.

– Есть великая милость в молчании, друг мой. Но не важно. Дело сделано, ты сказал то, что сказал.

– Я лишь больше тебя огорчил. Прости меня, Леоман Кистень.

Леоман вновь приложился к бурдюку с водой, затем сплюнул в огонь.

– Не стоит больше об этом говорить. И'гхатан станет нашим городом. Четыре-пять дней. Пора давильни уже завершилась, верно?

– Сезон оливок? Да, когда мы прибудем, в город привезут урожай. Соберётся тысяча купцов, и работникам придётся наново замостить дорогу к побережью. И явятся горшечники и бондари, возчики и караванщики… Воздух озолотится пылью и запылится золотом…

– Да ты поэт, Корабб. Торговцы и их наёмная охрана. Скажи, как думаешь, примут они мою власть?

– Должны принять.

– Кто фалах'д этого города?

– Ведор.

– Который?

– Тот, что с лицом, как у хорька, Леоман. Его рыбоглазого братца нашли мёртвым в постели любовницы, а саму блудницу так и не отыскали: она, верней всего, разбогатела и скрывается – или уже лежит в неглубокой могиле. Обычная история среди фалах'дов.

– Мы уверены, что Ведор по-прежнему стоит против малазанцев?

– До сих пор ни флот, ни армия не могли до него добраться. Ты сам это знаешь, Леоман Кистень.

Тот медленно кивнул, снова глядя в огонь. Корабб поднял глаза к ночному небу.

– Однажды, – проговорил он, – мы пройдём по Дорогам в Бездну. И так узрим все чудеса вселенной.

Леоман поднял взгляд и прищурился.

– Там, где звёзды сбились в плотные жилы?

– Это дороги, Леоман. Ты ведь не веришь этим безумным учёным?

– О, да. Все учёные безумны. И никогда не говорят ничего, чему стоило бы верить. Значит, дороги. Огненные тропы.

– Конечно, – продолжил Корабб, – до этого нам ещё много лет ждать…

– Как скажешь, друг мой. А теперь – лучше иди-ка отдохни.

Суставы скрипнули, когда Корабб поднялся.

– Да приснится тебе слава нынче ночью, командир.

– Слава? О, да, друг мой. Наша огненная тропа…

– А-а-ай, у меня от этого слизня несварение. Это всё икра!

– Этот ублюдок собрался в И'гхатан.

Сержант Смычок покосился на Флакона:

– Ты что, опять думал? Нехорошо это, солдат. Совсем нехорошо.

– Ничего не могу с собой поделать.

– И того хуже! Теперь придётся мне за тобой присматривать.

Корик стоял на четвереньках и пытался раздуть угли во вчерашнем костре. Вдруг он глотнул поднятую тучу пепла, закашлялся и отшатнулся, мотая головой и моргая. Улыбка расхохоталась:

– И вновь мудрый кочевник проявил себя! Ты уже уснул, Корик, и поэтому не видел, что Битум вчера помочился в костёр, чтобы его затушить.

– Что?!

– Врёт она, – проворчал Битум, который возился неподалёку со своим вещмешком – чинил порванную лямку. – Но ты бы видел своё лицо, Корик…

– Да кто ж лицо рассмотрит под этой белой маской? Кстати, разве не нужно провести в пепле «линии смерти», Корик? Сэтийцы же так делают?

– Только когда идут в битву, Улыбка, – сказал сержант. – А теперь, женщина, затихни. Ты ничем не лучше этой треклятой хэнской собаки. Она вчера вцепилась в ногу одному хундрилу – и не отпускала!

– Надеюсь, они её зажарили, – бросила Улыбка.

– Худа с два. Кривой стоял на страже. В общем, им пришлось звать Темула, чтобы он отодрал эту тварь. Но я это вот к чему: Улыбка, тебе спину не прикрывает виканский пёс, поэтому чем меньше будешь злобствовать, тем безопасней для тебя же.

Никто не упоминал об истории с ножом, который вонзился в ногу Корику неделю назад.

В лагерь забрёл Спрут. Он отыскал взвод, который уже заварил какой-то зловонный чай, и теперь потягивал горячую жидкость из своей жестяной кружки.

– Они здесь, – сообщил сапёр.

– Кто? – спросила Улыбка.

Флакон заметил, как сержант сел и опёрся спиной о свой мешок.

– Ладно, – со вздохом сказал Смычок. – Значит, выступление отложат. Помогите кто-нибудь Корику развести костёр – у нас будет настоящий завтрак. Спрут за кашевара.

– Я? Ну, ладно, только потом не жалуйтесь.

– На что? – с невинной улыбкой уточнил Смычок.

Спрут подошёл к кострищу и потянулся к поясному кошелю.

– У меня тут осталось немного огневичного пороха…

Все бросились врассыпную. Даже Смычок. Спрут внезапно оказался в полном одиночестве и недоумённо уставился на своих товарищей по оружию, которые уже очутились по меньшей мере в пятнадцати шагах от него. Сапёр нахмурился:

– Да зёрнышко-другое, не больше! Вы что, решили, я совсем свихнулся?

Все посмотрели на Смычка. Тот пожал плечами:

– Это инстинктивная реакция, Спрут. Странно, что ты к ней ещё не привык.

– Да? И как так вышло, что ты первый задал стрекача, а, Скрип?

– Так кому же лучше знать, если не мне?

Спрут присел у кострища.

– Ну раз так, – пробормотал он, – я просто уничтожен.

Он вытащил из кошеля небольшой глиняный диск. Это была фишка для настольной игры под названием «корытца», в которую Спрут обожал играть в свободное время. Сапёр плюнул на диск, затем бросил его на угли и живо отскочил назад.

Больше никто не пошевелился.

– Слушай, – спросил Корик, – это ведь не настоящая фишка для «корытец», правда?

Спрут покосился на него:

– Почему это?

– Потому что их швыряют куда попало!

– Это – только если я проиграю, – ответил сапёр.

Взметнулось облако золы, вспыхнуло пламя. Спрут вернулся к кострищу и начал подбрасывать кизяки в огонь.

– Ладно, кто-нибудь займитесь костром. А я найду нечто похожее на еду и попробую что-то сообразить.

– У Флакона есть ящерицы, – подсказала Улыбка.

– Даже не думай, – взвился маг. – Они мои… друзья.

Флакон смешался, когда все остальные солдаты взвода уставились на него.

– Друзья? – переспросил Смычок, почёсывая бороду и разглядывая чародея.

– Что, – не удержалась Улыбка, – остальные для тебя слишком умные, Флакон? Мы слишком много сложных слов говорим? Да ещё умеем читать эти закорючки на глиняных и восковых табличках, и даже на свитках? Ну, то есть, все, кроме Корика, конечно. Но всё равно. Ты себя чувствуешь ущербным, Флакон? Не физически – это и так понятно. Умственно? В этом дело?

Флакон бросил на неё возмущённый взгляд:

– Ты об этом пожалеешь, Улыбка.

– Ой, он отправит против меня своих друзей-ящериц! На помощь!

– Хватит уже, Улыбка, – прорычал Смычок.

Та поднялась, провела руками по распущенным волосам.

– Ладно, пойду посплетничаю со Смекалкой и Уру Хэлой. Смекалка говорит, что видела Неффария Бредда пару дней назад. Лошадь пала, и он её нёс в лагерь своего взвода. Они её зажарили. Только кости остались.

– Взвод сожрал целую лошадь? – фыркнул Корик. – И как вообще так вышло, что я никогда не видел этого Неффария Бредда? Его вообще хоть кто-то видел?

– Я видела, – отрезала Улыбка.

– Когда? – не сдавался Корик.

– Пару дней назад. Надоело мне с вами болтать. И костёр у вас гаснет.

И она пошла прочь.

Сержант по-прежнему методично подёргивал себя за бороду.

– Ох, нижние боги, нужно её просто сбрить, – пробормотал он.

– Так ведь птенцы ещё не вылетели из гнезда, – возразил Спрут, раскладывая рядом с собой несколько свёртков с припасами. – Кто собирал змей? – громко спросил он, выронив половину на землю и подхватив что-то длинное и гибкое. – Они завонялись…

– Это уксус, – объяснил Корик. – Старинный сэтийский деликатес. Уксус пропекает мясо, когда нет времени по совести его закоптить.

– Ты зачем змей убиваешь? – возмутился Флакон. – Они полезные!

Смычок поднялся:

– Флакон, пойдём-ка со мной.

Вот проклятье! Надо теперь выкручиваться, чтобы ничего не сказать.

– Есть, сержант.

Они перепрыгнули канаву и вышли на простор Лато-одана – по большей части плоской равнины, усыпанной тут и там грудами камней – каждый не больше человеческой головы. Где-то на юго-западе располагался город Каюм, по-прежнему вне поля зрения, а позади высились Таласские горы, уже много веков безлесые и выветренные, словно гнилые зубы. На небе ни тучки, только утреннее, но уже жаркое солнце.

– Где ты держишь своих ящериц? – спросил Смычок.

– На одежде. То есть – на солнце днём. А ночью они гуляют.

– И ты вместе с ними.

Флакон кивнул.

– Это полезный талант, – заметил сержант, затем продолжил: – Особенно, чтобы шпионить. Не за врагом, конечно, но за всеми остальными.

– Пока что. То есть, я хотел сказать, мы ещё ни разу не подходили к врагам достаточно близко…

– Я знаю. И поэтому ты до сих пор никому об этом не рассказывал. Так что, много ты наслушал у адъюнкта? В смысле, с того времени, когда узнал о гибели «Мостожогов».

– Не очень, если честно.

Флакон замялся, гадая, сколько можно сказать.

– Выкладывай, солдат.

– Этот Коготь…

– Жемчуг.

– Да. И, ну, хм, Высший маг.

– Быстрый Бен.

– Ну, да. А теперь ещё и Тайшренн…

Смычок схватил Флакона за руку и развернул к себе.

– Он же ушёл. И пробыл здесь едва ли пару колоколов, да и то неделю назад…

– Да, но это ведь не значит, что он не может вернуться в любой момент, правда? В общем, все эти страшные, могущественные маги… они меня пугают.

– А меня ты пугаешь, Флакон!

– Почему?

Сержант прищурился, затем отпустил его руку и пошёл дальше.

– Куда мы идём? – спросил Флакон.

– Ты мне скажи.

– Не туда.

– Почему?

– Кхм. Там Нихил и Бездна, на той стороне этого бугорка.

Смычок разразился полудюжиной отборных портовых ругательств.

– …и Худ бы нас всех побрал! Слушай, солдат, я ведь ничего не забыл. Я помню, как ты в кости играл с Меанасом, как делал куколки Худа и Узла. А ещё магия земли и разговоры с духами… Нижние боги, ты так похож на Быстрого Бена, что у меня волосы дыбом встают. Ладно, положим, это всё у тебя от бабушки, но, видишь ли, я знаю, откуда у Бена такие таланты!

Флакон нахмурился, глядя на сержанта:

– Что?

– Что значит «что»?

– О чём ты, сержант? Ты меня запутал.

– Бен имеет доступ к большему числу Путей, чем любой другой маг, о котором я только слышал. Кроме, – добавил он с раздражением, – кроме, может быть, тебя.

– Но я ведь даже не люблю Пути!

– Точно, ты ближе к Нихилу и Бездне, верно? Духи и всё такое. Когда не играешь с Худом и Тенью, конечно!

– Они старше Путей, сержант.

– Вот как! И что ты этим хочешь сказать?

– Ну, Обители. Это Обители. То есть они были Обителями. Прежде чем стали Путями. Это старая магия, так меня учила бабушка. По-настоящему старая. Но вообще я передумал про Нихила и Бездну. Они что-то собираются сделать, и я хочу это видеть.

– Но ты не хочешь, чтобы они увидели нас.

Флакон пожал плечами:

– Уже поздно, сержант. Они знают, что мы здесь.

– Ладно, тогда веди. Но я хочу, чтобы Быстрый Бен с тобой переговорил. И я хочу всё знать про эти Обители, о которых ты толкуешь.

Нет, не хочешь.

– Конечно.

Переговорить. С Быстрым Беном. Это плохо. Может, удастся сбежать. Нет, не будь дураком. Не выйдет сбежать, Флакон. Да и какая опасность от разговора с Высшим магом? Он ведь ничего дурного не делал. В целом. Почти. Не так, чтобы кто-то узнал. Кроме хитрого ублюдка вроде Быстрого Бена. Ох, Бездна, что если он разнюхает, ктó ходит в моей тени? С другой стороны, я же не просил за мной ходить, верно?

– Что бы ты там сейчас не думал, – тихонько прорычал Смычок, – у меня мурашки по коже.

– Это не я. Это Нихил с Бездной. Они начали обряд. Я опять передумал: наверное, нам лучше вернуться.

– Нет.

Они начали подниматься по склону. Флакон почувствовал, как под одеждой по телу побежали струйки пота.

– У тебя врождённый дар, да, сержант? Мурашки по коже и всё такое. Ты чувствуешь… такое.

– У меня было плохое воспитание.

– Куда подевался взвод Геслера?

Смычок бросил на него резкий взгляд:

– Ты опять это делаешь.

– Мне очень жаль.

– Они сопровождают Бена и Калама – вышли вперёд. Так что жуткая встреча с Беном для тебя откладывается. Можешь радоваться.

– Ушли вперёд. По Пути? Нельзя им этого делать. Не здесь. Не сейчас…

– Почему?

– Ну… Потому что.

– Впервые за всю свою карьеру в малазанской армии мне невыносимо хочется придушить другого солдата.

– Мне очень жаль.

– Да хватит это имя поминать!

– Это не имя. Просто слово.

Сержант сжал кулаки.

Флакон замолчал, гадая, не хочет ли Смычок и вправду его задушить.

Они выбрались на гребень. В тридцати шагах от них виканские ведьма и колдун выставили круг из зазубренных камней и теперь сидели внутри, глядя друг на друга.

– Они странствуют, – объяснил Флакон. – Как духовидцы. Как таннойцы. Они чувствуют нас, но смутно.

– Думаю, не стоит заходить в этот круг.

– Только если нам потребуется их вытащить.

Смычок оглянулся:

– Только если мне потребуется их вытащить. Если что-то пойдёт не так. Если они попадут в беду.

Они подошли ближе.

– Почему ты решил пойти в армию, Флакон?

Потому что она настояла.

– Моя бабушка решила, что это хорошая мысль. Она только-только умерла, и её дух был, ну, немного встревожен. Чем-то.

Нет, Флакон! Нельзя про это говорить! Уходи от темы.

– Мне было скучно. Неспокойно. Продавать куколки штурманам и морякам в порту…

– Где?

– В Джакате.

– Какие куколки?

– Ну, такие, что нравятся Буревестникам. Умиротворительные.

– Буревестникам? Нижние боги, Флакон, я-то думал на них уже давно ничего не действует. Много лет уже.

– Куколки тоже не всегда помогали, но иногда срабатывали, то есть работали лучше, чем все прочие подношения. В общем, денег я зарабатывал достаточно, но этого было мало…

– Тебе тоже вдруг стало холодно?

Флакон кивнул:

– Ожидаемо, если учесть, куда они пошли.

– И куда же?

– В Худовы врата. Всё в порядке, сержант. Наверное. Я так думаю. Они хитрые, и если не привлекут внимания…

– Но… зачем?

Флакон покосился на сержанта, тот побледнел. Неудивительно. Треклятые призраки Рараку его измотали.

– Они ищут… людей. Мёртвых.

– Сормо И'ната?

– Наверное. Виканцев. Тех, что погибли в «Собачьей цепи». Они уже это пытались делать. Но не отыскали… – Флакон замолчал, когда порыв ледяного ветра взвился от каменного круга. – Ой-ой, это плохо. Я сейчас вернусь, сержант.

Флакон рванулся вперёд, затем прыгнул прямо в круг.

И пропал.

Точнее, он сам решил, что пропал, поскольку оказался вовсе не в Лато-одане, а по колено в старых, подгнивших костях под болезненно-серым небом. Кто-то кричал. Флакон обернулся на звук и увидел в тридцати шагах три фигуры. Нихил, Бездна, а напротив них – ужасное привидение, и этот лич кричал. Юные виканцы сжались под напором гневной тирады.

Этого языка Флакон не понимал. Он подошёл ближе, вздымая каждым шагом облачко костяной пыли.

Лич вдруг протянул руки и ухватил обоих виканцев, вздёрнул их в воздух, затем встряхнул.

Флакон побежал вперёд. И что я буду делать, когда добегу?

Жуткое создание зарычало и швырнуло Нихила и Бездну на землю, а потом внезапно исчезло в клубах пыли.

Флакон добрался до них, когда они уже поднимались на ноги. Бездна ругалась на своём родном языке, сбивая пыль с туники. Она в ярости уставилась на подбежавшего мага.

– Чего тебе нужно?

– Думал, вы попали в беду.

– Мы в порядке, – буркнул Нихил, но на его юном лице застыло робкое выражение. – Можешь увести нас обратно, чародей.

– Тебя прислала адъюнкт? – нервно спросила Бездна. – Нам что, не будет покоя?

– Никто меня не посылал. Ну, то есть сержант Смычок… мы с ним просто шли…

– Смычок? Ты имеешь в виду «Скрипач».

– Мы вроде как должны…

– Не будь дураком, – перебила Бездна. – Все знают.

– Мы не дураки. Но вот вам явно не приходило в голову, что сам Скрипач этого хочет. Хочет, чтобы его называли Смычком, потому что прежняя его жизнь погибла, а старое имя вызывает плохие воспоминания, а ему их и так довольно.

Виканцы молчали.

Несколько шагов спустя Флакон спросил:

– А это был виканский лич? Один из тех мёртвых, которых вы искали?

– Ты слишком много знаешь.

– Так да или нет?

Нихил выругался себе под нос и сказал:

– Это была наша мать.

– Ваша… – Флакон замолчал.

– Она нам сказала «хватит хныкать, пора повзрослеть», – добавил Нихил.

– Это она тебе сказала, – взорвалась Бездна. – Мне она сказала…

– «Найди себе мужа да роди ребёночка».

– Это было просто предложение.

– Это она предлагала, когда тебя в воздухе трясла? – поинтересовался Флакон.

Бездна сплюнула себе под ноги.

– Предложение. О котором я могу на досуге подумать. И вообще я не обязана тебя слушать, солдат. Ты малазанец. Взводный маг.

– Но это он, – заметил Нихил, – седлает искры жизни.

– Маленькие. Как мы в детстве.

При этих словах Флакон улыбнулся. Она это заметила.

– Что такого смешного?

– Ничего. Мне очень жаль.

– Я думала, ты нас выведешь отсюда.

– Я тоже так думал, – проговорил Флакон, останавливаясь и оглядываясь по сторонам. – Ой, похоже, нас заметили.

– Это всё ты виноват, маг! – возмутился Нихил.

– Возможно.

Бездна зашипела и указала рукой в сторону.

Возникла другая фигура, по сторонам которой выступали собаки. Виканские псы. Девять, десять, двенадцать. Глаза их сверкали серебром. Человек выглядел как виканец – седоватый, приземистый и кривоногий. Лицо его обезображивал ужасный шрам.

– Это Бальт, – прошептала Бездна и шагнула вперёд.

Собаки зарычали.

– Нихил, Бездна, я вас искал, – проговорил призрак по имени Бальт, остановившись в десяти шагах от них вместе с собаками. – Услышьте меня. Нам здесь не место. Понимаете? Нам здесь не место. – Он замолчал и привычным жестом потянул себя за нос. – Хорошенько обдумайте мои слова.

Призрак отвернулся, затем замер и оглянулся через плечо:

– И ещё: Бездна, выходи замуж и роди детей.

Призрак исчез.

Бездна топнула ногой так, что её окутала пыль.

– Да почему же все мне это говорят?!

– Твоё племя истребили, – благоразумно начал Флакон. – Логично было бы…

Ведьма шагнула к нему.

Флакон отступил…

И возник внутри каменного круга.

В следующий миг послышалось тяжёлое дыхание Нихила и Бездны, а их тела, прежде застывшие, начали подёргиваться.

– Я уже начал волноваться, – сообщил Смычок, стоя позади него, на самом краю каменного круга.

Виканцы медленно поднимались на ноги.

Флакон торопливо подошёл к своему сержанту.

– Нам пора уходить, – сообщил он. – Прежде чем она окончательно оправится, я хотел сказать.

– И почему?

Флакон первым пошёл прочь.

– Она на меня разозлилась.

Сержант фыркнул, затем потрусил следом.

– И почему она на тебя разозлилась, солдат? Будто нужно спрашивать…

– Я кое-что сказал.

– Быть того не может. Поверить не могу.

– Я не хочу вдаваться в подробности, сержант. Мне очень жаль.

– Мне уже хочется тебя повалить и к земле пришпилить для неё.

Он добрались до гребня. Позади них Бездна разразилась потоком проклятий. Флакон ускорил шаг. Затем остановился, присел, сунул руку за пазуху и вытащил сонную ящерицу.

– Просыпайся, – пробормотал маг и посадил её на землю.

Ящерица побежала прочь. Под пристальным взглядом Смычка.

– Ящерка за ними пойдёт, верно?

– Она ведь может решиться и на настоящее проклятье, – объяснил Флакон. – И если решится, мне нужно будет его отвести.

– Худов дух, что ж ты ей такое сказал-то?

– Я совершил ужасную ошибку. Согласился с её матерью.

– Нам пора отсюда убираться. Иначе…

Калам обернулся.

– Ладно, Бен.

Он поднял руку, чтобы остановить солдат, которые прикрывали их с флангов, и того, что шёл сзади. Затем тихонько свистнул, чтобы привлечь внимание дюжего рыжебородого капрала, который возглавлял отряд.

Члены взвода собрались, чтобы окружить убийцу и Высшего мага.

– За нами идут, – заявил сержант Геслер, утирая пот с блестящего лба.

– И даже хуже, – добавил Быстрый Бен.

Солдат по имени Песок пробормотал:

– Куда уж хуже-то.

Калам обернулся и присмотрелся к тропе позади. И ничего не смог различить в бесцветном мареве.

– Но это ведь по-прежнему Имперский Путь, так?

Быстрый Бен потёр шею:

– Я не очень в этом уверен.

– Но как такое могло произойти? – взорвался капрал Ураган, под покатым лбом которого маленькие глазки сверкали так, будто он вот-вот впадёт в боевое безумие; свой серый кремнёвый меч он держал так, словно ожидал, что какой-нибудь демон вдруг выскочит прямо ему под нос.

Убийца проверил свои длинные ножи, затем сказал, обращаясь к чародею:

– Ну?

Быстрый Бен помедлил, затем кивнул:

– Ладно.

– И что вы двое сейчас решили? – спросил Геслер. – Вам что, невыносимо тяжело объяснить остальным?

– Ублюдок саркастичный, – заметил Быстрый Бен, одарив сержанта широкой, белозубой улыбкой.

– Я много кому в рожу засветил за свои годы, – проговорил Геслер, улыбаясь в ответ, – но ещё ни разу – Высшему магу.

– Иначе бы тебя здесь не было, сержант.

– Давайте по делу, – низко проворчал Калам. – Мы собираемся подождать и посмотреть, кто за нами гонится, Геслер. Бен не знает, где мы, и это само по себе уже очень тревожно.

– А потом уходим, – добавил маг. – Никакого геройства.

– Это просто девиз Четырнадцатой армии, – с громким вздохом протянул Ураган.

– Что именно? – уточнил Геслер. – «А потом уходим» или «Никакого геройства»?

– Сам выбирай.

Калам окинул взглядом взвод: сперва Геслера, затем Урагана, затем молодого Истина, Пэллу и взводного чародея, Песка. Какая жалкая компания.

– Давайте просто его убьём, – проворчал Ураган, переминаясь с ноги на ногу. – А потом обсудим, что это такое было.

– Одному Худу известно, как тебе удалось прожить так долго, – заметил Быстрый Бен, качая головой.

– Всё потому, что я – разумный человек, Высший маг.

Калам хмыкнул. Ладно, тут они меня уели.

– Как далеко преследователь, Бен?

– Рядом. И не преследователь. А преследователи.

Геслер снял с плеча арбалет, а Истин и Пэлла последовали его примеру. Установив стрелы на ложе, морпехи рассыпались полукругом.

– Преследователи, говоришь, – пробормотал сержант, недовольно поглядывая на Быстрого Бена. – Это сколько же? Два? Шесть? Пятьдесят тысяч?

– Не в том дело, – сказал Песок, у которого вдруг задрожал голос. – Тут соль в том, откуда они пришли. Из Хаоса. Прав я или нет, Высший маг?

– Значит, – протянул Калам, – Пути и правда в беде.

– Я тебе говорил, Лам.

– Говорил. И адъюнкту то же самое повторил. Но она хотела, чтобы мы попали в И'гхатан прежде Леомана. А это значит, что придётся идти по Путям.

– Смотрите! – прошипел Истин.

Из серого морока выступило нечто массивное, огромное, чёрное, как грозовая туча, загородило собой небо. А позади него – ещё, и ещё, и ещё…

– Пора уходить, – выдохнул Быстрый Бен.

Глава четвёртая

Как ты понимаешь, всё, что создал К'рул, родилось из любви этого Старшего бога к возможностям. Мириад чародейских троп выбросил множество нитей, спутанных, как волосы на ветру, вздыбленных, точно шерсть на загривке зверя. И тем зверем был К'рул. Однако сам он был лишь подобием жизни, ибо кровь питала его, дар проливаемый, алые слёзы боли, и всё, чем он был, определялось лишь одной этой жаждой.

Но в конце концов, жажду-то мы все испытываем, верно?

Бруто Парлет. Бруто и Нуллит говорят о последней ночи Нуллит

Эта земля была просторна, но отнюдь не пустынна. Некий древний катаклизм прокатился по голым скалам так, что по всей равнине разошлись спутанным узором расселины и трещины. Если некогда песок и укрывал их, ветра и воды с тех пор унесли его до последней песчинки. Камень казался отполированным и яростно сверкал отражённым солнечным светом.

Прищурившись, Маппо Коротышка разглядывал истерзанный ландшафт. Через некоторое время он покачал головой:

– Никогда прежде я не видел этого места, Икарий. Всё выглядит так, словно здесь что-то содрало с мира кожу. Расселины… как же вышло, что они идут в совершенно случайных направлениях?

Стоявший рядом яггут-полукровка помолчал, он не отводил взгляда бледных глаз от пейзажа, словно выискивая в нём какую-то закономерность. Затем он присел на корточки и подобрал осколок камня.

– Неимоверное давление, – пробормотал ягг. – А затем… насилие. – Он поднялся и отбросил камень в сторону. – Трещины пошли против природы. Видишь ближайшую? Она пролегла точно поперёк скального стыка. Я заинтригован, Маппо.

Трелль положил на землю свой джутовый мешок.

– Хочешь осмотреться?

– Да, – с улыбкой ответил Икарий, взглянув на друга. – Мои желания тебя не удивляют, ведь так? Не будет преувеличением сказать, что мы знаешь мою душу лучше меня самого. Будь ты женщиной…

– Будь я женщиной, Икарий, я бы серьёзно забеспокоился по поводу твоего вкуса.

– Спорить не буду, – отозвался ягг, – ты несколько… волосат. Даже, честно говоря, шерстист. И учитывая твоё телосложение, я полагаю, ты вполне способен повалить на землю быка-бхедерина.

– Ну, если только придётся… хотя не могу пока придумать, зачем.

– Идём, давай осмотримся.

Маппо зашагал по выжженной равнине следом за Икарием. Жара стояла невыносимая, иссушающая. Скальная порода под ногами несла следы огромного давления – длинные, извилистые завихрения. Даже лишайник здесь не прижился.

– Долгое время всё здесь было укрыто песком.

– Да, и лишь недавно земля обнажилась.

Друзья подошли к обрывистому краю ближайшего провала.

Солнечный свет частично проникал в него, очерчивая зазубренные, крутые стены, но дно тонуло во тьме.

– Я вижу спуск, – заявил Икарий.

– А я-то надеялся, что ты его не заметишь, – отозвался Маппо, присматриваясь к той же каменной трубе с удобным расположением выступов и трещин. – Ты же знаешь, как я ненавижу карабкаться вверх-вниз.

– Не знал, пока ты этого только что не сказал. Приступим?

– Погоди, захвачу свой мешок, – проговорил Маппо, поворачиваясь. – Мы там, скорее всего, ночь проведём.

Трелль вернулся к краю равнины. Радость от удовлетворённого любопытства заметно обесценилась для Маппо с тех пор, как он поклялся странствовать с Икарием. Теперь это чувство для него плотно связывалось с ужасом. Увы, Икариевы поиски ответа не были безнадёжны. И если правда откроется, она обрушится, как лавина, а Икарий не сумеет, не сможет пережить подобного откровения. О самом себе. Обо всём, что он совершил. И ягг попытается свести счёты с жизнью сам, если никто другой не окажет ему такой милости.

На краю этой бездны они оба оказались совсем недавно. И я нарушил свою клятву. Во имя дружбы. Трелль сломался – и по сей день стыдился этого. Но куда хуже было видеть сочувствие в глазах Икария, сочувствие, что мечом пронзало сердце Маппо, оставляло незаживающую рану.

Однако любопытство – чувство переменчивое. Оно поедает время, отвлекает Икария от его неумолимого странствия. О да, время. Отсрочки. Иди туда, куда он поведёт тебя, Маппо Коротышка. Больше ты ничего не можешь сделать. Пока не… что? Пока ты наконец не потерпишь неудачу. А потом – придёт другой и, если ещё не будет поздно, примет на свои плечи бремя великого обмана.

Маппо устал. Сама его душа утомилась от этого маскарада. Слишком много лжи было в том, чтобы встать на этот путь, слишком много лжи в том, чтобы не сойти с него. Я ему не друг. Я нарушил свою клятву. Во имя дружбы? Снова ложь. Нет. Просто грубый эгоизм, слабость, проявленная по отношению к своим желаниям.

А ведь Икарий называл его другом. Хоть ягг и стал жертвой ужасного проклятья, он всё равно оставался доверчивым, благородным, открытым к радостям жизни. И вот я с радостью сбиваю его с пути – снова и снова. О, как же это назвать иначе, чем позором?

Трелль сообразил, что неподвижно стоит над своим мешком. Сколько же времени он провёл здесь, погрузившись в собственные мысли? Этого он не знал. Есть справедливость в том, что я начинаю терять себя. Вздохнув, Маппо поднял мешок и закинул за плечо. Молю, пусть мы ни с кем не встретимся. Не будет никакой угрозы. Никакого риска. И молю, пусть мы никогда не найдём выхода из этого ущелья. Но кого он молит? Кому молится? Маппо улыбнулся, направляясь обратно. Он ни во что не верил и не поддался бы искушению намалевать лицо небытию. Оттого – пустая мольба пустого человека.

– С тобой всё хорошо, друг мой? – спросил его по возвращении Икарий.

– Веди, – отозвался Маппо. – Мне сперва нужно спрятать мешок.

В глазах ягга промелькнуло что-то вроде озабоченности, но затем он, кивнув, отошёл к трубе, соскользнул с края и скрылся из виду.

Маппо вытащил небольшой поясной кошель и развязал тесёмки. Вынул из него ещё один и развернул. Оказалось, что второй по размерам больше первого. Из второго кошеля трелль достал третий – ещё больше. В него трелль с некоторым трудом запихнул свой заплечный мешок. Затянул тесёмки. Этот кошель он засунул во второй, меньший, а затем впихнул его в маленький кошель, который привязал к поясу. Неудобно, конечно, хоть и ненадолго. Оружие быстро не достанешь, если придёт беда. По крайней мере, во время спуска. Впрочем, всё равно он вряд ли сумеет драться, цепляясь за отвесную стену, как пьяный горный козлик.

Трелль подошёл к трубе и заглянул вниз. Икарий двигался быстро и уже спустился на полтора десятка человеческих ростов.

И что же они там найдут? Камни. Или нечто, что должно было быть погребено навеки.

Маппо начал спускаться.

Вскоре солнце ушло, лишив расселину света. Друзья продолжали движение в глубоком сумраке. Воздух стал холодным и затхлым. Ни звука, лишь время от времени ножны Икария задевали скальную стену. Только по этому стуку можно было понять, что ягг всё ещё жив, что он не упал. Ведь Маппо знал: если бы Икарий сорвался и полетел вниз, он бы не закричал.

Руки трелля начали уставать, икры на ногах болели, пальцы немели, но он продолжал спускаться в быстром темпе, чувствуя странную потребность двигаться, словно спуску не будет конца и ему хотелось это проверить, а проверить можно было, лишь продолжая спускаться. Вечно. Было в этом его желании что-то от признания, но раздумывать над этим трелль был пока не готов.

Воздух стал холоднее. Маппо увидел, что изо рта у него вырываются облачка пара, оседают на скале перед лицом трелля изморозью, которая поблёскивала в странном, отражённом свете. Он чуял запах старого льда где-то внизу, и шёпот беспокойства заставил его дышать чаще.

Трелль чуть не упал, когда, спустив левую ногу, почувствовал, что её подхватила чья-то рука.

– Мы внизу, – пробормотал Икарий.

– Бездна нас побери, – выдохнул Маппо, отталкиваясь от стены и приземляясь на полусогнутые ноги. Пол был скользкий, чуть наклонный. Он выставил вперёд руки, чтобы сохранить равновесие, затем выпрямился: – Ты уверен? Быть может, склон этот – лишь выступ, и если мы оступимся…

– Промокнем. Идём, тут какое-то озеро.

– Ага, вижу. Оно… светится.

Оба осторожно приблизились к недвижной глади впереди. Слабое, зеленовато-голубое свечение снизу позволяло оценить глубину озера. На неровном дне – на расстоянии около десяти человеческих ростов – вздымались прогнившие остовы деревьев и сломанные сталагмиты, бледно-зелёные с белёсой каймой.

– И ради этого мы спустились на треть лиги? – спросил Маппо и рассмеялся.

Эхо подхватило и разнесло его голос.

– Смотри, там – дальше, – скомандовал Икарий, и трелль услышал в словах спутника восторг.

Древесные остовы уходили вдаль на четыре-пять шагов, затем исчезали. А за ними неясно проглядывала массивная, грубая конструкция. Смутный узор покрывал её видимые стороны и крышу. Странные, угловатые выступы с дальней стороны уходили в стороны, точно паучьи лапки. Маппо присвистнул:

– Оно живое?

– Это какой-то механизм, – проговорил Икарий. – Металл почти белый, видишь? Ни следа ржавчины. Выглядит так, словно его построили вчера… но я полагаю, друг мой, что устройство это чрезвычайно древнее.

Маппо помолчал, затем спросил:

– Одно из твоих творений?

Икарий бросил на него взгляд, глаза ягга сияли:

– Нет. И это самое удивительное.

– Нет? Ты уверен? Мы ведь находили и другие…

– Уверен. Не знаю, почему, но я в этом нисколько не сомневаюсь. Это устройство сконструировал кто-то другой, Маппо.

Трелль присел и окунул руку в воду, затем быстро отдёрнул.

– Ох, боги, холодная!

– Для меня это не препятствие, – заявил Икарий, улыбаясь так, что показались гладкие нижние клыки.

– Хочешь подплыть и осмотреть его? Не трудись, ответ уже ясен. Ладно, я отыщу какую-нибудь ровную площадку и разобью лагерь.

Ягг принялся стягивать с себя одежду.

Маппо направился прочь по склону. Свечение воды в достаточной мере развеивало мрак, чтобы он мог разглядеть дорогу, шагая вперёд и касаясь рукой холодной каменной стены. Пятнадцать шагов спустя его рука ушла в узкую щель, а когда она вновь коснулась камня, трелль сразу же заметил, как изменилась на ощупь поверхность стены под пальцами. Маппо остановился и принялся разглядывать её.

Неровный выступ базальта выпирал из стены так, что уступ, на котором стоял трелль сужался, а затем и вовсе исчезал. Зазубренные трещины бежали по его наклонной поверхности и уходили в озеро, где чёрные расселины вновь возникали уже на дне. Маппо заключил, что этот базальтовый блок попал сюда снаружи. Возможно, вся расселина возникла от его появления здесь.

Трелль отступил назад, пока уступ не расширился настолько, чтобы можно было сесть. Опёрся спиной о скалу и уставился на взволновавшуюся поверхность озера. Вытащив соломинку, он принялся чистить зубы и размышлять над увиденным. Он не мог себе представить природный процесс, который мог бы привести к появлению здесь такого базальтового вкрапления. Каким бы ни было давление земной толщи, в это части субконтинента просто не существовало сталкивающихся нагорий, которые могли привести к такому результату.

Нет, здесь открылись врата, и базальтовая глыба явилась через них. Что привело к катастрофе. Из своего мира… прямо в плотную твердь этого.

Что же это за базальт? Он знал ответ.

Небесная цитадель.

Маппо поднялся и снова взглянул на базальтовый выступ. И то, что Икарий ныне рассматривает на дне озера… явилось изнутри. Из этого следует, что где-то должен быть своего рода портал. Или попросту вход. Вот теперь ему стало по-настоящему любопытно. Какие тайны скрыты внутри? Во время ритуала внушения, который Безымянные проводили, чтобы закрепить клятву Маппо, они выпевали сказания о небесных цитаделях, ужасных крепостях к'чейн че'маллей, что плавали в небесах, словно тучи. По словам Безымянных, это было вторжение – давным-давно, во времена до возвышения Первой империи, когда народы, которым было суждено потом её основать, ещё лишь кочевали небольшими отрядами – даже не племенами – и мало чем отличались от смертных имассов. Вторжение, которое – по крайней мере, в этом регионе – провалилось. В сказании почти не упоминалось о том, кто встал против захватчиков. Вероятно, яггуты. Или форкрул ассейлы, или даже сами Старшие боги.

Трелль услышал плеск, вгляделся во мрак, и увидел, как Икарий неуклюже выбирается из воды на берег. Маппо поднялся и подошёл к другу.

– Мёртвый, – выдохнул Икарий, и Маппо заметил, что ягга бьёт крупная дрожь.

– Механизм?

Тот покачал головой:

– Омтоз Феллак. Эта вода… мёртвый лёд. Мёртвая… кровь.

Маппо подождал, пока Икарий придёт в себя. Он смотрел на взволнованную поверхность озера, гадая, когда эти воды в последний раз приходили в движение, впитывали тепло живого тела, которого они явно алкали.

– Внутри этой машины – труп, – сказал через некоторое время ягг.

– К'чейн че'малля.

– Да. Как ты узнал?

– Я нашёл небесную цитадель, из которой явилось это устройство. Часть её просто торчит из стены.

– Странное создание, – пробормотал Икарий. – Не помню, чтобы я когда-либо прежде видал подобное, но знаю, как они назывались.

– Насколько мне известно, друг, ты никогда не сталкивался с ними в своих странствиях. Тем не менее – ты многое знаешь о них.

– Об этом мне нужно подумать.

– Да.

– Странное создание, – повторил ягг. – Рептилия. Усохшая, конечно, как и следовало ожидать. Могущественная, надо полагать. Задние ноги, предплечья. Мощные челюсти. Короткий хвост…

Маппо поднял взгляд:

– Короткий хвост? Ты в этом уверен?

– Да. Зверь лежал внутри, а рядом с ним я заметил рычаги – он управлял этим механизмом.

– Ты сумел заглянуть внутрь через иллюминатор?

– Нет. Белый металл становился прозрачным всюду, куда я только бросал взгляд.

– И открывал внутреннее устройство машины?

– Только ту часть, где сидел к'чейн че'малль. Я полагаю, это своего рода повозка – для путешествий и разведки… но не приспособленная к тому, чтобы оказаться под водой; также она не подошла бы и для раскопок – многосуставные руки для этого не сгодились бы. Нет, проявление Омтоз Феллака застало его врасплох. Пожрало, заключило в лёд. Явился яггут, Маппо, и позаботился о том, чтобы никто отсюда не вышел.

Трелль кивнул. По описанию Икария он и сам вообразил примерно такую последовательность событий. Как и небесная цитадель, этот механизм должен был летать по воздуху, повинуясь силе каких-то неведомых чар.

– Если мы где-то и найдём ровную площадку, – проговорил он, – то лишь внутри цитадели.

Ягг улыбнулся:

– Неужели я заметил в твоих глазах блеск нетерпения? Подозреваю, сейчас я вижу прежнего Маппо. С памятью или без, но ты мне не чужой, и я в последнее время был весьма огорчён видеть тебя таким подавленным. Я всё понимаю – как не понять? Это я виной твоему унынию, друг мой, и о том я скорблю. Идём же, давай отыщем вход в эту гиблую цитадель?

Маппо смотрел, как Икарий прошёл мимо него, и медленно повернулся, провожая ягга глазами.

Икарий, Создатель Механизмов. Откуда же взялись такие умения? Трелль с испугом подумал, что вскоре они могут это узнать.

Монастырь располагался посреди безводной, труднопроходимой пустоши. Ни единой деревни или поселения не было на дюжину лиг окрест, куда бы путник ни поехал по едва видимым следам дороги. На карте, которую Резчик приобрёл в Г'данисбане, монастырь был отмечен одной извилистой линией бурых чернил, едва различимой на истёртой коже. Символом Д'рек, Червя Осени.

Единственное строение под высоким куполом возвышалось среди окружённого низкими стенами двора, и небо над ним пятнали чёрные точки – там кружили стервятники.

Рядом с юношей сгорбился в седле Геборик Призрачные Руки. Он сплюнул и сказал:

– Разложение. Гниение. Растворение. Когда то, что некогда работало, внезапно ломается. И душа, точно мотылёк, улетает. Во тьму. Осень ждёт, и все времена года перекосились, изогнулись, чтоб избежать удара обнажённых ножей. Но узники нефрита навеки в плену. В плену собственных споров, раздоров, свар. Невидимая вселенная снаружи – этим глупцам плевать на неё. Они облачились в невежество, как в броню, и вооружились злобой, точно мечом. Что я для них? Диковинка. Даже меньше того. Раз этот мир сломан, зачем мне беспокоиться о нём? Я об этом не просил, ничего такого я не хотел…

Старик продолжал бубнить, но Резчик перестал его слушать. Он оглянулся на двух женщин позади. Безмолвных, равнодушных, ожесточённых жарой. Лошади шли, свесив головы; пыльная, изодранная шкура обтягивала рёбра животных. Неподалёку ковылял Серожаб. Демон казался таким же толстым и гладким, как и прежде. С безграничной энергией он кружил вокруг всадников.

– Нам стоит заглянуть в этот монастырь, – заявил Резчик. – Воспользоваться колодцем, и если там есть хоть какие-то припасы…

– Все они мертвы, – каркнул Геборик.

Резчик окинул взглядом старика, затем хмыкнул:

– Тогда ясно, откуда падальщики. Но нам всё равно нужна вода.

Дестриант Трича одарил юношу неприятной улыбкой.

Резчик понял её значение. Он стал бессердечным, привычным к мириадам ужасов мира. И целый монастырь, наполненный телами мёртвых жрецов и жриц… ничего особенного. И старик заметил, увидел в нём это. Его новый господин – Тигр Лета, Владыка Войны. Геборик Призрачные Руки, Высший жрец битвы, он видит, каким жестоким я стал. И его это… забавляет.

Резчик направил свою лошадь по тропинке, ведущей к монастырю. Остальные поехали следом. Даруджиец натянул поводья перед закрытыми воротами, затем спешился.

– Геборик, ты чуешь какую-то угрозу для нас?

– А у меня есть такой дар?

Резчик снова окинул старика взглядом, но промолчал.

Дестриант неуклюже спустился с лошади.

– Ничего живого там нет. Ничего.

– И призраков?

– Ничего. Она забрала их.

– Кто?

– Неожиданная гостья – вот кто. – Жрец расхохотался, вскинув руки. – Мы играем в свои игры. И не ожидаем… бессилия. Всесилия. Я бы мог им сказать. Предупредить их, но они бы не стали слушать. Тщеславие пожирает всё и всех. Одно-единственное здание может стать целым миром, где умы жмутся друг к другу, толкаются, а затем начинают царапаться и драться. Им нужно лишь выйти наружу, но они этого не делают. Они позабыли, что «снаружи» вообще существует. О, сколько лиц у поклонения, но ни одно из них не есть истинное поклонение. И вопреки всем стараниям оно служит лишь демонической ненависти в их сердцах. Обидам, страхам, злокозненности. Я мог бы им сказать.

Резчик подошёл к стене, ведя лошадь в поводу. Затем забрался ей на спину, замер на корточках в седле, затем выпрямился и встал. До верха стены было рукой подать. Юноша подтянулся. И увидел во дворе тела. Около дюжины, все чернокожие, по большей части, голые, раскиданные по утоптанной белой земле. Резчик прищурился. Тела словно… кипели, пенились, расплавлялись. Бурлили прямо у него на глазах. Он отвёл взгляд. Двери купольного храма были распахнуты настежь. Справа виднелся невысокий загон, окружавший невысокое же, вытянутое строение из глинобитного кирпича, стены были оштукатурены примерно на треть. Корыта со штукатуркой и инструменты рядом указывали, что работу так и не закончили. На плоской крыше собрались стервятники, но ни один не решился спуститься, чтобы отведать мертвечины.

Резчик спрыгнул во двор. Подошёл к воротам, поднял засов, а затем потянул на себя тяжёлые створки.

С другой стороны его ждал Серожаб.

– Подавленно и смятенно: Столько неприятных вещей, Резчик, в этом гиблом месте. Ужас. Никакого аппетита! – Демон проскользнул мимо юноши, боязливо подобрался к ближайшему трупу. – А! Они кишат! Червями кишат, червями! Эта плоть нечистая, даже для Серожаба непригодная. Отвращение. Давай скорей покинем это место!

Резчик уже приметил колодец, расположенный в углу между строением и храмом. Он вернулся туда, где ждали за воротами остальные его спутники.

– Давайте мне бурдюки для воды. Геборик, можешь обыскать сарай? Вдруг там есть что-то съестное.

Дестриант Трича улыбнулся:

– Скот так и не выпустили. Прошли дни. Жара убила их всех. Дюжину коз и двух мулов.

– Просто посмотри, нет ли там съестных припасов.

Старик направился к невысокому строению.

Скиллара спешилась, сняла бурдюки с седла Фелисин Младшей, перебросила собственные через плечо и подошла к Резчику.

– Бери.

Тот пристально посмотрел на неё.

– Похоже, это предупреждение.

Она чуть вскинула брови:

– А мы так важны, Резчик?

– Я не нас конкретно имел в виду. Я хотел сказать, может быть, нам следует это воспринимать как предупреждение.

– Мёртвых жрецов?

– Ничего хорошего из поклонения богам не выходит.

Она одарила его странной улыбкой, а затем вручила бурдюки.

Резчик выругался. Никогда у него не получалось связно выразить свои мысли в разговоре с этой женщиной. Всегда получалась какая-то глупость. Всё из-за её вечно шутливого взгляда, будто она уже была готова улыбнуться, стоило ему только открыть рот. Резчик больше ничего не сказал, принял у Скиллары бурдюки и пошёл обратно во двор храма.

Скиллара некоторое время смотрела ему вслед, затем обернулась, когда Фелисин спешилась.

– Нам нужна вода.

Та кивнула:

– Я знаю.

Потом она потянула себя за прядь отросших волос.

– Всё время вспоминаю тех разбойников. А теперь – снова мертвецы. И ещё кладбища – вчера дорога шла прямо через них – через поле костей. Будто мы въехали в кошмар и с каждым днём погружаемся в него глубже и глубже. Вроде жарко, но мне всё время холодно и становится только холоднее.

– Это от обезвоживания, – объяснила Скиллара, заново набивая трубку.

– Ты её изо рта не вынимаешь уже несколько дней, – заметила Фелисин.

– Помогает терпеть жажду.

– Правда?

– Нет, но я себе всё время это повторяю.

Фелисин огляделась по сторонам:

– Мы так часто поступаем, правда?

– Как?

Та пожала плечами:

– Повторяем себе то и это. И надеемся, что от повторения сказанное станет правдой.

Скиллара затянулась и выпустила к небу струю дыма, которую тут же подхватил и унёс ветер.

– Ты выглядишь такой здоровой, – проговорила Фелисин, снова разглядывая её. – А все остальные сохнут.

– Кроме Серожаба.

– Да, кроме Серожаба.

– Он с тобой много разговаривает?

Фелисин покачала головой:

– Нет. Только когда я просыпаюсь по ночам от кошмаров. Тогда он мне поёт.

– Поёт?

– Да, на своём родном языке. Колыбельные. Говорит, ему нужно практиковаться.

Скиллара бросила на неё быстрый взгляд:

– Правда? А почему, не сказал?

– Нет.

– А сколько тебе было лет, Фелисин, когда мать тебя продала?

Та вновь пожала плечами:

– Не помню.

Скорее всего, это была ложь, но Скиллара не стала настаивать.

Фелисин шагнула ближе.

– Ты позаботишься обо мне, Скиллара?

– Что?

– Я себя чувствую так, будто качусь назад. Раньше я себя чувствовала… старше. Там, в Рараку. А теперь с каждым днём всё больше и больше превращаюсь в ребёнка. Становлюсь меньше и меньше.

Скиллара смущённо сказала:

– Никогда у меня не получалось заботиться о других.

– У Ша'ик, как мне кажется, тоже. Она была… одержима…

– С тобой у неё неплохо получилось.

– Нет, в основном всё сделал Леоман. И Тоблакай. И Геборик, прежде чем Трич его забрал. Она обо мне не заботилась, поэтому Бидитал и…

– Бидитал мёртв. Подавился собственными сморщенными яйцами.

– Да, – прошептала Фелисин. – Если всё произошло так, как говорит Геборик. Тоблакай…

Скиллара фыркнула:

– Подумай сама, Фелисин. Если бы Геборик сказал, что это сделал Л'орик или Ша'ик или даже сам Леоман, можно было бы сомневаться. Но Тоблакай? В это легко поверить. Нижние боги, как в это не поверить?

В ответ девушка чуть улыбнулась и кивнула:

– Ты права. Только Тоблакай бы мог так поступить. Только Тоблакай убил бы его… так. Скажи, Скиллара, у тебя есть запасная трубка?

– Запасная? А дюжину не хочешь? Будешь курить все разом?

Фелисин расхохоталась:

– Нет, мне только одну. Так ты позаботишься обо мне, правда?

– Попытаюсь.

Быть может, и вправду стоит попытаться. Как Серожаб. Нужно практиковаться. И Скиллара принялась искать запасную трубку.

Резчик вытащил ведро и присмотрелся к воде. На вид она казалась чистой, ничем особенным не пахла. И всё равно юноша замешкался. И услышал шаги позади.

– Я нашёл фураж, – сообщил Геборик. – Больше, чем мы сможем унести.

– Думаешь, вода здесь в порядке? От чего умерли все жрецы?

– Хорошая вода. Я тебе уже говорил, что их погубило.

Разве?

– Стоит нам обыскать храм?

– Серожаб уже там. Я ему приказал искать деньги, драгоценности, еду, которая ещё не испортилась. Ему это всё не слишком-то по нраву, так что, полагаю, управится он быстро.

– Хорошо. – Резчик подошёл к корыту и вылил в него воду, затем вернулся к колодцу. – Как думаешь, сумеем мы заманить сюда лошадей?

– Я попытаюсь.

Но Геборик не двинулся с места.

Резчик оглянулся и заметил, что странные глаза старика сверлят его.

– Что не так?

– Да нет, всё так. Я кое-что приметил. Есть у тебя некоторые качества, Резчик. К примеру, умение вести за собой других.

Даруджиец нахмурился:

– Если хочешь сам командовать – милости прошу, валяй.

– Я не пытался тебя уязвить, парень. Имел в виду то, что сказал. Ты взял командование на себя, и это хорошо. Это то, что нам нужно. Я никогда не был вожаком. Всегда шёл за другим. Таково моё проклятье. Но этого они услышать не захотят. От меня. Нет, они хотят, чтобы я возглавил их. Вывел к свободе. А я им повторяю, что не знаю ничего о свободе.

– Им? Кому? Скилларе и Фелисин?

– Я приведу лошадей, – проговорил Геборик. Он развернулся и пошёл прочь своей странной, лягушачьей походкой.

Резчик снова наполнил ведро и вылил воду в корыто. Здесь нужно накормить лошадей тем, что нельзя будет забрать. Запасти воды. И, кстати, разграбить храм. Что ж, он ведь был вором – когда-то, давным-давно. Да и мертвецам богатства ни к чему, верно?

Позади раздался оглушительный треск. Звук открывшегося портала. Резчик крутанулся на месте, уже сжимая в руках ножи.

Из чародейских врат галопом вылетел всадник. Резко натянул поводья, так что копыта заскользили по земле, вздымая клубы пыли. Тёмно-серый конь – жуткое чудовище. Шкура кое-где порвалась и отвалилась, так что стали видны сухожилия, высохшие мускулы и связки. Глаза – чёрные провалы; длинная, спутанная грива взвилась, когда конь вскинул голову. В высоком седле восседал всадник – ещё страшнее своего скакуна. Чёрная, изукрашенная броня местами была покрыта патиной, помятый, видавший виды шлем без забрала открывал взгляду костяное лицо. Со скул свисали только редкие обрывки плоти да сухожилия, на которых держалась челюсть, полная почерневших, подпиленных зубов.

На миг, когда конь встал на дыбы, пыль взвилась тучей, но Резчик успел заметить оружие – больше, чем мог сосчитать. Мечи за спиной, метательные топорики, рукояти у седла, а в левой руке мертвеца – что-то вроде рогатины с бронзовым наконечником длиной с клинок меча. Длинный лук, короткий лук, ножи…

– Где он?!

Дикий, разъярённый рёв.

Части брони упали на землю, когда неупокоенный воин развернулся, оглядывая двор.

– Будь ты проклят, Худ! Я шёл по следу!

Увидев Резчика, мертвец вдруг замер и затих.

– Она оставила кого-то в живых? Сомневаюсь. Ты не щенок Д'рек. Пей воду, смертный, это не важно. Ты всё равно мёртв. Ты – и всякая теплокровная живая тварь в этом мире и всяком ином!

Он развернул коня к храму, в дверях которого возник Серожаб, сжимавший в руках мотки шёлка, шкатулки, свёртки с едой и кухонные принадлежности.

– Жаба, что любит готовить с удобством? О, воистину явилось безумие Великого Конца! Ещё шаг, демон, и я оторву тебе ножки, а потом зажарю их на огне. Думаешь, я больше не ем? Ты прав, но я зажарю их из чистой злобы, из жгучей иронии – да! Нравится тебе это? – Мертвец вновь обратился к Резчику: – Это он хотел мне показать? Сорвал меня со следа… ради этого?

Резчик спрятал ножи. Во внешние ворота вошёл Геборик Призрачные Руки с лошадьми в поводу. Старик замер, увидев всадника, вскинул голову, затем пошёл дальше.

– Слишком поздно, Солдат, – проговорил он. – Или слишком рано!

И расхохотался.

Конник высоко поднял копьё.

– Трич, как видно, совершил ошибку, но я всё равно должен приветствовать тебя.

Геборик замер.

– Ошибку, Солдат? Да, согласен, но я мало что могу с этим поделать. И принимаю твоё вынужденное приветствие. Что привело тебя сюда?

– Спроси Худа, если хочешь получить ответ! – Всадник перевернул копьё и вогнал его в землю, затем спрыгнул с седла, так что по двору рассыпались новые куски прогнивших доспехов. – Думаю, мне нужно осмотреться – будто я ещё не всё увидел. Пантеон разрывает на куски, но что с того?

Геборик потянул испуганных лошадей к корыту, обходя неупокоенного воина широким полукругом. Приблизившись к Резчику, старик пожал плечами:

– Солдат Худа из Высокого дома Смерти. Он нас не побеспокоит, я думаю.

– Ко мне он обратился по-даруджийски, – заметил Резчик. – Сначала. А потом говорил с тобой по-малазански.

– Да.

Солдат был высок, и только теперь Резчик заметил предмет, свисавший с увешанного ножами пояса мертвеца. Покрытая белой эмалью маска, треснувшая, с одной-единственной алой полосой на щеке. Глаза даруджийца расширились.

– Храни нас Беру, – прошептал он. – Сегулех!

В этот момент Солдат обернулся, затем подошёл ближе.

– Даруджиец, ты забрёл далеко от дома! Скажи, правят ли в Даруджистане по-прежнему чада Тирана?

Резчик покачал головой.

– Ты будто ошалел, смертный. Что тебя тревожит?

– Я… я слышал… то есть, говорят, сегулехи обычно никому ничего не говорят. Но ты…

– Ревностная лихорадка всё ещё терзает моих смертных сородичей? Глупцы! Значит, в городе по-прежнему стоит армия Тирана?

– Кого? Чего? Даруджистаном правит совет. У нас нет армии…

– Восхитительное безумие! И в городе нет сегулехов?

– Нет! Только… истории. То есть – легенды.

– Так где же прячутся мои напялившие маски соотечественники?

– Говорят, они живут на острове, далеко на юге, за Морном…

– За Морном! Теперь понятно. Их держат наготове. Этот ваш Совет Даруджистана – чародеи все до единого? Бессмертные, скрытные, параноидные маги! Низко припали к земле на случай, когда Тиран вернётся, как ему дóлжно однажды вернуться! Вернётся, чтоб отыскать своё войско! Ха-ха, «совет»!

– Это не совсем совет, господин, – проговорил Резчик. – Если говорить о магах, то нужно вспомнить ложу Т'орруд…

– «Т'орруд»? Да, хитро. Возмутительно даже! Баруканал, Дэруданит, Травейлегра, Маммольтэнан? Эти имена тебе что-то говорят? О, вижу, да.

– Маммот был моим дядей…

– Дядей? Ха! Чушь! – Мертвец развернулся. – Я увидел довольно! Худ! Я ухожу! Она явила своё решение. Ясно, как лёд. Худ, треклятый глупец, я тебе был для этого не нужен! А теперь мне придётся снова искать его след, гори твои старые кости!

Солдат вновь вскочил на своего неупокоенного коня.

Геборик окликнул его, стоя у корыта:

– Солдат! Позволь спросить… за кем ты охотишься?

Заострённые зубы распахнулись и сошлись в беззвучном смехе.

– Охочусь? О да, все мы охотимся, но я был ближе иных! Чтоб Худу все суставы перекрутило! Волосы из носу вырвало, а зубы в брюхо впечатало! Копьё ему в задницу и гору на темечко! О-о, я ему найду жену однажды, можете биться об заклад! Но прежде – охота!

Солдат собрал поводья, развернул коня. Распахнулся портал.

– Скорняк! Услышь меня, проклятый Поклявшийся! Обманувший смерть! Я иду за тобой! Иду!

Конь и всадник нырнули в разрыв, исчезли, и в следующий миг врата тоже пропали.

Внезапная тишина погребальным плачем раскатилась в голове Резчика. Он судорожно вздохнул, затем встряхнулся.

– Храни нас Беру, – вновь прошептал даруджиец. – Он был моим дядей…

– Я накормлю лошадей, парень, – проговорил Геборик. – Иди к женщинам. Они наверняка услышали крики, а теперь гадают, что произошло. Иди к ним, Резчик.

Кивнув, юноша отправился к воротам. Баруканал. Маммольтэнан. Что же открыл ему Солдат? Какая жуткая тайна крылась в словах мертвеца? Как же Барук и остальные связаны с Тираном? А сегулехи? Тиран возвращается?

– О, боги, мне нужно домой.

За воротами на дороге сидели Фелисин и Скиллара. Обе пыхтели ржавым листом, и хотя Фелисин, похоже, мутило, в её глазах застыло решительное, непокорное выражение.

– Расслабься, – сказала Скиллара. – Она не затягивается.

– Правда? – встревожилась Фелисин. – А как это делать?

– Вопросы у вас не возникли? – удивился Резчик.

Обе подняли глаза на даруджийца.

– О чём? – спросила Скиллара.

– Вы не слышали?

– Что не слышали?

Они не услышали. Всё это им не предназначалось. Но нам – да. Почему? Неужели Солдат ошибся в своих выводах? Неужели Худ послал его не для того, чтобы он узрел мёртвых жрецов и жриц Д'рек, а… поговорить с нами.

Тиран вернётся. Сказать такое сыну Даруджистана.

– Ох, боги, – вновь прошептал юноша. – Мне нужно домой.

Голос Серожаба воплем взорвался у него в голове.

– Друг Резчик! Удивление и тревога!

– Ну что ещё? – спросил даруджиец, оборачиваясь к демону.

– Солдат Смерти. Чудное дело. Он забыл своё копьё!

Резчик с похолодевшим сердцем смотрел на оружие, которое демон сжимал в зубах.

– Хорошо, что тебе рот не нужен, чтобы разговаривать.

– Полное согласие, друг Резчик! Вопрос: Тебе этот шёлк нравится?

Ко входу в небесную цитадель им пришлось карабкаться. Икарий и Маппо стояли на пороге и разглядывали просторный зал. Пол был практически ровным. От каменных стен исходило слабое свечение.

– Здесь можем разбить лагерь, – заявил трелль.

– Да, – согласился Икарий. – Но прежде – осмотримся?

– Разумеется.

В этом зале на козлах, точно корабли в сухом доке, стояли ещё три механизма – точно таких же, как и тот, что покоился на дне озера. За открытыми люками внутри были видны мягкие сидения. Икарий подошёл к ближайшему устройству и осмотрел его внутренности.

Маппо отвязал кошель от пояса и принялся вытаскивать из него тот, что побольше. Вскоре он уже раскладывал спальные мешки, еду и вино. Затем извлёк из своего мешка окованную железом дубину – не свою любимую, но ту, с которой было не жалко расстаться, поскольку она не обладала магической силой.

Икарий вернулся к другу.

– Все они безжизненны, – проговорил ягг. – Какая бы энергия ни приводила их в движение, она вся вытекла. И я не вижу способа её восполнить.

– Не очень-то удивляет, правда? Подозреваю, что эта небесная крепость тут давненько.

– Верно, Маппо. Но только подумай, что было бы, оживи мы один из этих механизмов! Могли бы путешествовать с большой скоростью – и с удобством! Один для тебя, другой для меня… ах, какая трагедия. Однако взгляни – вон там есть проход. Давай же разберёмся с великой загадкой, которую представляет из себя эта цитадель.

С одной только дубиной в руках Маппо пошёл за Икарием по широкому коридору.

По сторонам располагались складские помещения, но что бы в них прежде ни хранилось, всё превратилось в нетронутые груды пыли.

Через шесть десятков шагов они вышли на перекрёсток. Прямо перед ними блестела, точно озеро ртути, преграда. Направо и налево уходили коридоры – и оба, похоже, загибались внутрь где-то вдалеке.

Икарий вытащил из кошеля на поясе монету, и Маппо позабавило то, что чеканка оказалась пятивековой давности.

– Ты величайший в мире скряга, Икарий.

Ягг улыбнулся, затем пожал плечами:

– Я, кажется, припоминаю, что никто и никогда не принимает от нас платы, сколько бы ни стоили оказанные нам услуги. Это верно, Маппо?

– Верно.

– Так как же ты можешь обвинять меня в скаредности?

Икарий швырнул монету в серебристый барьер. Та исчезла. Поверхность покрылась волнами, они покатились наружу, коснулись каменной арки, затем вернулись к центру.

– Это пассивное проявление, – проговорил Икарий. – Скажи, ты не слышал, ударилась монета о что-то по ту сторону или нет?

– Не слышал, более того, она вошла в… хм, дверь… совершенно беззвучно.

– Меня терзает искушение пройти туда самому.

– Это может оказаться не самым разумным решением.

Икарий помедлил, затем вытащил охотничий нож и погрузил лезвие в серебристую стену. Вновь побежали волны. Ягг вытащил оружие. Клинок казался неповреждённым. Ничего не налипло на лезвие. Икарий провёл пальцем по железу.

– Температура не изменилась, – заметил он.

– Давай я попробую палец, которого мне не слишком жаль? – спросил Маппо, поднимая левую руку.

– И который же из них это будет, друг мой?

– Не знаю. Наверное, мне любого будет жаль.

– Кончик?

– Разумная предосторожность.

Сжав руку в кулак и выставив мизинец, Маппо шагнул ближе и погрузил палец до первого сустава в блестящую стену.

– По крайней мере, не больно. Думаю, она очень тонкая.

Трелль выдернул палец и осмотрел его.

– Цел.

– Как будто ты можешь быть в этом уверен, учитывая, в каком состоянии у тебя пальцы?

– А, нет. Вижу изменение. Вся грязь пропала. Даже та, что засохла под ногтем.

– Пройти – значит очиститься. Как думаешь?

Маппо погрузил в стену ладонь целиком.

– Я чувствую воздух по ту сторону. Прохладней, более влажный. – Трелль отдёрнул руку и подозрительно осмотрел её. – Чистая. Слишком чистая. Мне страшно.

– Почему?

– Потому что теперь понимаю, какой же я грязный, вот почему.

– Интересно, с нашей одеждой произойдёт то же самое?

– Было бы неплохо, хотя должен же быть тут какой-то предел. Слишком много грязи – и барьер просто уничтожит всю ткань. Можем оказаться на той стороне голышом.

– А вот теперь и мне страшно, друг мой.

– Ага. Так что будем делать, Икарий?

– Есть ли у нас выбор?

С этими словами ягг шагнул сквозь серебристую стену.

Маппо вздохнул, затем двинулся следом.

И тут же крепкая рука ухватила его за плечо, чтобы удержать от второго шага, который, как сам трель заметил, стал бы шагом в пустоту.

Перед ними раскинулась огромная пещера. Некогда от уступа, на котором они стояли, тянулся мост к громадной крепости, что зависла в воздухе в сотне шагов напротив путников. Некоторые сегменты каменного пролёта сохранились на своих местах, но другие отломились и теперь неподвижно висели в воздухе поодаль.

Глубоко внизу, до головокружения далеко, пещера тонула во тьме. Над головой же был поблёскивающий купол чёрного, грубо отёсанного камня, похожий на ночное небо. К внутренним стенам ярусами лепились здания: длинные ряды тёмных окон, но ни одного балкона. В воздухе неподвижно висели пыль и обломки. Маппо молчал, он был слишком поражён открывшейся картиной.

Икарий вновь тронул его за плечо, затем указал на что-то маленькое прямо перед ними. Монета, но не неподвижная, как показалось сначала. Она медленно плыла прочь. Ягг протянул руку и схватил её, чтобы вернуть в кошель на поясе.

– Достойное возмещение капиталовложения, – пробормотал он. – Раз есть движение, значит, и мы сможем перемещаться. Прыгнем с этого уступа. И полетим к цитадели.

– Разумный план, – проговорил Маппо, – если не считать уймы препятствий между нами и целью.

– Точно подмечено.

– Быть может, на противоположной стороне есть цельный мост. Попробуем пройти по одному из боковых тоннелей. Если мост там действительно есть, скорее всего, он будет закрыт таким же серебристым барьером, что и этот.

– А ты никогда не мечтал научиться летать, Маппо?

– В детстве, думаю, мечтал.

– Только в детстве?

– Только там есть место для мечтаний о полёте, Икарий. Так что, прогуляемся по одному из коридоров?

– Хорошо. Но не скрою, я надеюсь, что моста мы там не найдём.

Вдоль сводчатого коридора протянулись бесчисленные комнаты, проходы и альковы. Пол был покрыт толстым слоем пыли, над дверными проёмами виднелись резные символы – вероятно, какая-то система счисления. Воздух спёртый, слегка едкий. В соседних залах не осталось мебели. И, понял вдруг Маппо, ни одного трупа, похожего на тот, что Икарий обнаружил внутри машины на дне озера. Полномасштабная эвакуация? Если так, то куда же пошли Короткохвостые?

В конце концов друзья добрались до другой серебристой стены. Осторожно проскользнув внутрь, они оказались в самом начале узкого моста. Целого. Ведущего к летающей цитадели, которая оказалась куда ближе к этому входу, чем к предыдущему. Задняя стена острова-крепости казалась много более грубой, вертикальные прорези окон безо всякого порядка зияли на бесформенных выступах, уродливых нишах и скривлённых башенках.

– Просто невероятно, – тихонько проговорил Икарий. – Интересно, что же говорит нам этот тайный лик безумия о её создателях? Об этих к'чейн че'маллях?

– Некоторое напряжение?

– Напряжение?

– Между порядком и хаосом, – пояснил Маппо. – Внутренняя дихотомия, противоречивые влечения…

– Такие противоречия присутствуют во всех разумных формах жизни, – кивнул Икарий, затем шагнул на мост и, отчаянно замахав руками, поплыл прочь.

Маппо вытянул руку и сумел ухватить ягга за ногу. И подтащил Икария обратно к порогу.

– Что ж, – проворчал он. – Это было интересно. Ты ничего не весил, когда я тебя держал. Лёгкий был, точно пылинка.

Медленно, нерешительно ягг вновь поднялся на ноги.

– Чрезвычайно тревожный опыт. Похоже, нам всё же придётся научиться летать.

– Но зачем тогда строить мосты?

– Понятия не имею. Если только, – добавил ягг, – на случай, когда механизм создающий невесомость сломается или потеряет точность.

– Тогда бы и пригодились мосты? Возможно. Впрочем, взгляни на перила, которые укреплены на нём не сверху, а по обе стороны. Не слишком удобно, но вполне можно держаться руками, чтобы не уносило прочь.

– О да. Попробуем?

Когда Маппо добрался до середины моста следом за Икарием, который вырвался немного вперёд, трелль решил, что ощущение это всё же неприятное. Тошнота, головокружение, странное желание разжать хватку под воздействием инерции, вызванной сокращением его собственных мускулов. Всякое представление о верхе и низе исчезло, и Маппо даже стало казаться, что они карабкаются по приставной лестнице, а не ползут горизонтально вдоль моста.

Впереди чернел узкий, но высокий вход – точно там, где мост касался цитадели. Обломки закрывавшей его некогда двери теперь неподвижно парили в воздухе рядом. Что бы ни разбило дверь, оно явно рвалось наружу изнутри.

Икарий добрался до уступа и поднялся на ноги. Вскоре к нему присоединился Маппо. Оба всмотрелись во тьму.

– Я чую… смерть…

Маппо кинул. Он перехватил дубину, взглянул на шипованный железный шар, затем вновь сунул рукоять в кожаную петлю на поясе.

И двинулся следом за Икарием внутрь цитадели.

Коридор оказался столь же узким, сколь и сама дверь. Неровные стены из чёрного базальта, влажные от конденсата. Неверный от беспорядочно расположенных выступов и наростов пол. Ямки, укрытые льдом, который с хрустом ломался под ногами. Коридор вёл прямо на расстояние шагов сорока. Когда спутники добрались до выхода из него, их глаза уже привыкли к сумраку.

Новый огромный зал выглядел так, словно сердцевину крепости начисто выдолбили. Массивный крест из стволов чёрного дерева заполнял всю пещеру. И к нему был прибит дракон. Давно умерший. Некогда замороженный, а ныне – гниющий труп. Железный шип толщиной с торс Маппо вбили в горло дракону, точно над грудиной. Аквамариновая кровь сочилась из раны и падала на каменный пол тяжёлыми, густыми каплями размером с кулак.

– Я знаю эту драконицу, – прошептал Икарий.

Но откуда? Нет, не спрашивай.

– Я знаю эту драконицу, – повторил Икарий. – Соррит. Её аспект… Серк. Путь Неба. – Он прикрыл лицо ладонями. – Мертва. Соррит убили…

– Сладенький трон. Нет, не сладенький. Горький, невкусный! Чем я только думала?

– Ты не думала, Кердла. Ты никогда не думаешь. Я вообще никакого трона не помню. Что за трон вообще? Наверняка тут какая-то ошибка. Не-Апсалар что-то не так услышала. Сильно ослышалась, абсолютно неправильно поняла. К тому же, на нём кто-то сидит.

– Сладенько!

– Я же тебе сказала, не было там никакого трона…

В таком духе разговор продолжался добрую половину ночи, пока они шли странными тропами Тени, которые вились по призрачной земле, постоянно прыгая из одного мира в другой. Впрочем, в обоих местность была равно заброшенной и пустынной. Апсалар поражалась размеру этого фрагмента Владений Тени. Если её не подводила память Котильона, этот мир блуждал, не привязываясь к тому, который девушка называла родным, – и ни Узел, ни Престол Тени никак не могли повлиять на эти непредсказуемые перемещения. Более того, ясно было, что из этого фрагмента уходили своего рода дороги, извилистые и длинные, точно корни или щупальца, движения которых зачастую никак не зависели от перемещений самого обломка Тени.

По одной из таких дорог они и шли сейчас, направляясь примерно туда же, куда вёл восточный тракт – прочь из Эрлитана, вдоль тонкой полосы кедров по левую руку, за которыми поблёскивало море. Там, где тракт забирал к северу, чтобы выйти на побережье, тропа Тени следовала за ним, сужаясь, пока не стала шириной практически с полотно дороги.

Не обращая внимания на бесконечную болтовню призраков за спиной, Апсалар быстро шагала вперёд, сражаясь с желанием наконец-то поспать, – ибо хотела покрыть как можно большее расстояние до восхода солнца. Контроль над Дорогой Тени становился всё более неверным – таял тем быстрей, чем трудней ей было сосредоточиться. Наконец Апсалар остановилась.

Тенистый Путь рассы́пался вокруг них. Небо на востоке порозовело. Девушка стояла на торговом тракте, в самом начале извилистого подъёма на прибрежную гряду. В воздухе над ней метались ризаны.

– Солнце возвращается! Только не это! Телораст, нам нужно спрятаться! Хоть где-нибудь!

– Нет, не нужно, дурочка. Нас просто будет труднее увидеть, делов-то. Если только ты будешь осторожна. Разумеется, Кердла, ты физически не способна проявлять осторожность, так что с нетерпением жду, когда ты начнёшь выть и рассыпаться в прах. Тогда наконец я познаю покой. По крайней мере, ненадолго…

– Злая ты, Телораст! Я всегда это знала. Даже до того, как ты пырнула ножом…

– Тихо! Никого я никаким ножом даже не коснулась.

– Ты врёшь! Ты врёшь!

– Повтори это ещё раз, и я тебя выпотрошу!

– Не получится! Я же рассыпаюсь в прах!

Апсалар провела ладонью по лбу. Пальцы заблестели от пота.

– Что-то в этой теневой нити было… не так, – проговорила девушка.

– О да, – отозвалась Телораст, выскальзывая вперёд в клубах серого марева. – Она больная. Как и все дальние пределы. Отравлены, заражены хаосом. Мы считаем, это Престол Тени виноват.

– Престол Тени? Но почему?

– Какая разница? Мы его ненавидим.

– Разве этого достаточно?

– Более чем достаточно.

Апсалар взглянула на извилистый подъём.

– Думаю, мы уже близко.

– Хорошо. Отлично. Я напугана. Давай остановимся здесь. Нет, лучше давай вернёмся.

Шагнув прямо сквозь привидение, Апсалар начала карабкаться вверх по склону.

– Вот это было просто жестоко, – прошипела позади Телораст. – Если бы я тебя одержала, я бы с собой никогда так не поступила. И даже с Кердлой! Ну, разве что – если бы очень разозлилась. Ты же на меня не злишься, правда? Пожалуйста, не злись на меня. Я всё-всё буду делать, как ты скажешь, пока ты не умрёшь. А потом попляшу на твоём вонючем раздутом трупе, потому что ты ведь именно этого хочешь, правда? Я бы хотела, если бы была на твоём месте, а ты бы умерла, а я бы задержалась ненадолго, чтобы поплясать на твоём трупе, что я и собираюсь сделать.

Выбравшись на гребень, Апсалар увидела, что тракт идёт по нему ещё две сотни шагов, прежде чем вновь спуститься с подветренной стороны. Прохладный утренний ветер, прилетевший со стороны безмерного, тёмного плаща моря, раскинувшегося по левую руку, высушил пот на её лице. Апсалар посмотрела вниз и увидела узкую, заваленную плавником полоску пляжа – до него оставалось расстояние примерно с пятьдесят человеческих ростов. Справа, рядом с трактом, в углублении в скале виднелась полоска низких деревьев, а посреди неё стояла каменная башня. Почти до самого верха она была покрыта белой штукатуркой, только последняя треть темнела грубо отёсанным камнем.

Девушка направилась к башне, когда первые копья рассвета пронзили горизонт.

Небольшую площадку перед башней занимали груды сланцевых плит. Никого не было видно, и Апсалар ничего не слышала изнутри, подходя к двери в башню.

Телораст тихонько прошептала:

– Нехорошо это. Тут живёт чужой. Наверняка чужой, мы же никогда не встречались. А если не чужой, то, выходит, кто-то, кого я знаю, а это – намного хуже…

– Тихо, – приказала Апсалар и протянула руку, чтобы постучать в дверь, но остановилась и отступила на шаг, уставившись на гигантский череп какой-то рептилии, вмурованный в стену над дверным проёмом. – Худов дух!

Девушка замешкалась, а Телораст тем временем едва слышно скулила и охала у неё за спиной. Но затем Апсалар решительно обрушила на деревянную створку затянутый в перчатку кулак.

Изнутри послышался громкий стук, будто что-то упало, затем сапоги захрустели по мелкому гравию и каменной крошке. Кто-то отодвинул засов, и дверь распахнулась, подняв тучу пыли.

Мужчина, появившийся на пороге, заполнил собою весь дверной проём. Напанец, массивные мускулы, грубо очерченное лицо, маленькие глазки. Выбритая голова припорошена белой пылью, в которой проложили себе дорогу струйки пота, блестевшего в зарослях густых, кустистых бровей.

Апсалар улыбнулась:

– Здравствуй, Урко.

Напанец хмыкнул, затем ответил:

– Урко утонул. Все они утонули.

– Именно недостаток воображения вас и выдал, – заметила девушка.

– Кто ты такая?

– Апсалар…

– Точно не она. Апсалар была имасской…

– Не Госпожа воров. Просто я выбрала себе такое имя…

– Гордыни тебе не занимать.

– Возможно. В любом случае, Танцор передаёт тебе привет.

Дверь захлопнулась у неё перед носом.

Закашлявшись от поднявшейся пыли, Апсалар отступила на шаг и потёрла саднящие глаза.

– Хи-хи-хи, – фыркнула позади Телораст. – Уже можно уходить?

Девушка снова постучала в дверь.

Та опять открылась, но далеко не сразу. Напанец хмурился.

– Я его когда-то пытался утопить, знаешь ли.

– Нет… да, припоминаю. Ты был пьян.

– Ничего ты не можешь «припоминать» – тебя там не было. К тому же, я не был пьян.

– Хм. Но тогда… почему?

– Потому что он меня раздражал, вот почему. И ты меня сейчас раздражаешь.

– Мне нужно с тобой поговорить.

– Зачем это?

У неё внезапно не нашлось ответа.

Глаза напанца сузились:

– Он что, правда решил, что я просто напился? Вот идиот.

– Ну, думаю, другой вариант вогнал бы его в депрессию.

– Вот уж не знал, что он такой хрупкий да ранимый. Ты что, его дочка? Что-то есть… в том, как ты стоишь…

– Можно мне войти?

Напанец отодвинулся от двери. Апсалар вошла и снова замерла, впившись взглядом в громадный безголовый скелет посреди башни, который уходил под самый потолок. Двуногое, длиннохвостое создание, старые, буро-коричневые кости.

– Что это?

Урко ответил:

– Что бы это ни было, но уж бхедерина оно точно могло бы целиком проглотить.

– Но как? – шёпотом спросила у Апсалар Телораст. – У него же головы нет.

Напанец услышал вопрос и снова нахмурился:

– А ты не одна. Это что, фамильяр какой-то? Я его не вижу, и мне это не нравится. Совсем не нравится.

– Привидение.

– Так изгони его к Худу, – буркнул он. – Призракам здесь не место, потому они и призраки.

– Злой человек! – прошипела Телораст. – Это вот что такое?

Апсалар едва могла различить контур тени, подплывшей к длинному столу справа. На нём выстроились меньшие копии гигантского скелета: три – размером с ворону, только вместо клювов у них обнаружились вытянутые пасти с острыми, как иглы, зубами. Кости были скручены жилами, а сами фигурки собраны так, чтобы стоять на задних ногах, точно дозорные сурикрыс.

Урко разглядывал Апсалар, при этом на его грубом, тяжёлом лице застыло странное выражение. Затем он словно очнулся и сказал:

– Я заварю чаю.

– Это было бы очень мило, спасибо.

Напанец подошёл к скромному углу, выполнявшему обязанности кухни, и принялся искать чашки.

– Я не то чтобы не любил гостей… хотя – нет, не люблю. Всегда от них одни неприятности. Танцор ещё что-то просил передать?

– Нет. И он теперь зовётся Котильоном.

– Это я и так знал. Не удивлён, что он стал Покровителем убийц. Он ведь был самым страшным убийцей в Империи. Его боялись даже больше, чем Стерву. Она-то была просто коварной и вероломной. Или Шика. Шик – просто жесток. Думаю, эти двое до сих пор воображают, что победили. Идиоты. Кто же ныне ступает среди богов, а? – Он подал девушке глиняную кружку. – Местные травы, слегка токсичные, но не смертельно. Противоядие от укуса змеи-бутеры – хорошая штука, их ведь тут полным-полно. Вышло так, что я свою башню построил рядом с ямами, где они выводят молодняк.

Один из меньших скелетов на столе упал, затем рывком поднялся на ноги, вытянул назад хвост и наклонил корпус практически горизонтально.

– Одна из моих призрачных спутниц только что одержала это создание, – объяснила Апсалар.

Тут неловко дёрнулся и второй скелет.

– Нижние боги, – ошеломлённо прошептал Урко. – Только посмотри, как они стоят! Ну, разумеется! – Он перевёл взгляд на огромный скелет ископаемого в центре зала. – Всё, всё неправильно! Они наклонялись вперёд… чтобы удерживать равновесие! [1]

Телораст и Кердла быстро освоились со своими новыми телами, щёлкали челюстями и скакали по столешнице.

– Подозреваю, они не очень-то захотят расставаться с этими скелетами, – проговорила Апсалар.

– Пусть оставят их себе – в награду за это открытие! – Напанец замолчал, огляделся, затем пробормотал: – Придётся стену снести…

Апсалар вздохнула:

– Наверное, нужно радоваться, что одна из них не выбрала большой скелет.

Урко оглянулся, глаза его слегка расширились, затем напанец хмыкнул:

– Пей чай – токсин набирает силу, пока он остывает.

Девушка отхлебнула отвар. И вдруг почувствовала, что язык и губы у неё внезапно онемели. Урко улыбнулся:

– Отлично. Так разговор получится коротким, и ты скорей сможешь отправиться отсюда восвояси.

– Уюдык.

– Через какое-то время пройдёт.

Напанец отыскал табурет и уселся лицом к Апсалар.

– Ты – дочь Танцора. Наверняка, хоть я и не вижу внешнего сходства; мать твоя, похоже, была очень красивой. Всё в том, как ты ходишь, как стоишь. Ты – его порожденье, и он оказался настолько эгоистичным, что даже обучил тебя, своего ребёнка, искусству убийцы. Я ведь вижу, как это тебя мучает. По глазам. Это наследие тебя терзает – ты чувствуешь себя в ловушке, в клетке. У тебя ведь уже кровь на руках, правда? Он тобой гордится? – Урко поморщился и сплюнул. – Нужно было его там и утопить. Был бы я пьян, утопил бы.

– Ошбаешшя.

– Ошбаш? А! Ошибаюсь? Правда?

Девушка кивнула, пытаясь сдержать ярость, вызванную обманом. Она пришла потому, что хотела с ним поговорить, а напанец лишил её возможности произносить слова.

– Ме фочь. Ожежаме.

Урко нахмурился.

Апсалар указала на два мелких скелета, которые теперь бегали по заваленному мусором полу.

– Ожежамие.

– Одержание. Он тебя одержал? Бог тебя одержал? Худ отгрызи ему яйца да выплюнь! – Урко вскочил на ноги, сжимая кулаки. – Вот, держи, девочка. Есть у меня и противоядие против противоядия. – Он отыскал пыльный кувшинчик, потёр его, пока не показалась красноватая глина. – Да, этот. – Урко взял другую кружку и налил доверху. – Пей.

Приторно-сладкий вкус, который затем обратился в горечь и жжение.

– Ой. Действует… быстро.

– Прости меня, Апсалар. Признаю, я по большей части мерзкий человек. И после того, как ты явилась, я болтал больше, чем за многие годы. Так что теперь мне пора заткнуться. Чем я могу тебе помочь?

Она помолчала, затем отвела глаза:

– На самом деле – не можешь. Я не должна была приходить. У меня ещё есть задания, которые нужно исполнить.

– От него?

Девушка кивнула.

– Почему?

– Потому что я дала слово.

– Ты ему ничего не должна, кроме, может быть, ножа под рёбра.

– Когда я всё сделаю… я хочу исчезнуть.

Напанец снова уселся на табурет.

– Ага. Ну да, ясно.

– Только я думаю, в то, что я случайно утонула, уже никто не поверит, Урко.

Напанец слегка ухмыльнулся:

– Это была такая шутка. Мы все уговорились… утонуть. Никто не понял. И не понимает. Да и не поймёт уже никогда, наверное.

– Я поняла. И Танцор понял. Даже Престол Тени понял, как мне кажется.

– Но не Стерва. Отродясь у неё было плохо с чувством юмора. Всегда-то она была зациклена на мелких деталях. Интересно, такие люди вообще бывают счастливы? Они хотя бы способны на это? Что придёт смысл их жизни? Дашь им слишком много – ноют. Дашь слишком мало – жалуются. Дашь в самый раз, сколько надо, – и половина из них будет ныть, мол, многовато, а вторая – жаловаться, дескать, маловато.

– Не удивительно, что ты перестал общаться с людьми, Урко.

– Да, теперь мне больше по нраву кости. Люди… слишком уж их много, на мой вкус.

Она огляделась по сторонам.

– Танцор сказал, что тебе нужно немного встряхнуться. Почему?

Напанец отвёл глаза и промолчал. Апсалар почувствовала неприятную дрожь.

– Он что-то знает, да? Вот что он тебе хочет сообщить этим своим приветом.

– Убийца он там или нет, а всегда мне нравился Танцор. Особенно тем, что умеет держать язык за зубами.

Маленькие костяные рептилии шумно возились у двери. Апсалар некоторое время следила за ними.

– Исчезнуть… от бога.

– Да уж, это будет нелегко.

– Он сказал, что я могу уйти, когда закончу. И он не будет меня искать.

– Верь ему, Апсалар. Танцор не врёт, и думаю, даже божественность этого в нём не изменит.

Кажется, вот что я и хотела услышать.

– Спасибо тебе.

Девушка встала и направилась к двери.

– Так скоро? – спросил Урко.

Она оглянулась и бросила через плечо:

– Маловато или многовато?

Напанец прищурился, затем расхохотался:

– Ты права. В самый раз, сколько надо. Нужно следить за тем, на что я напрашиваюсь.

– Да, – согласился Апсалар. И об этом тебе хотел напомнить Танцор, верно?

Урко отвёл глаза:

– Да и Худ с ним.

Апсалар улыбнулась и открыла дверь. Телораст и Кердла выскочили наружу. Чуть погодя, девушка последовала за ними.

Смачно харкнув на ладони, он хорошенько потёр их друг о друга, а затем провёл по зачёсанным назад волосам. Грал-изгнанник поднялся, забросал песком маленький костерок, затем подобрал свой мешок и закинул за плечи. Взял охотничий лук и натянул тетиву, положил на неё стрелу. Окинув стоянку последним взором, пошёл прочь.

Идти по этому следу было несложно. Таралак Вид продолжал вглядываться в поросшую густым кустарником местность. Заяц, пустынная куропатка, ящерица-мамляк – всё сгодится; ему уже до смерти надоела вяленая бхедеринятина, а последний финик грал съел ещё две ночи тому. Клубнеплодов, конечно, вдосталь, но если есть их слишком много, потом можно полдня провести со спущенными штанами над наскоро выкопанной ямкой.

Демон-д'иверс приближался к своей жертве, и Таралаку было нужно оставаться рядом с ним, чтобы убедиться в исходе охоты. Ему хорошо платят за предстоящее задание, только это и важно. Золото, а с ним – влияние, чтобы собрать собственный отряд наёмников. А потом – вернуться в родную деревню и свершить суд над всеми, кто его предал. Тогда он займёт место военного вождя и поведёт гралов к славе. Великая судьба ждала его, и всё было хорошо.

Деджим Нэбрал никуда не сворачивал, не сбивался с пути. Д'иверс проявлял достойную решимость, оставался верен своему гейсу. Никаких нарушений, ибо демон жаждал обрести свободу, обещанную ему за исполнение этого задания. Так и следовало заключать сделки, и Таралак даже восхищался Безымянными. Какие бы жуткие легенды ни ходили об этом культе, его собственные сделки с ними были чисты, прибыльны и ясны, как день.

Безымянные пережили малазанское завоевание, и это уже о многом говорило. Старый Император проявил нечеловеческое мастерство в том, чтобы забрасывать своих агентов в бесчисленные культы Семи Городов, а затем начисто вырезать их последователей.

И это тоже было достойно восхищения.

Однако нынешняя Императрица такого сильного впечатления не производила. Она совершила слишком много ошибок. Таралак не мог уважать такого человека, поэтому он ритуально проклинал её имя на закате и на рассвете с той же страстью, что и имена других заклятых врагов Таралака Вида.

Доброе чувство было подобно воде в пустыне. Его берегли, раздавали лишь с большой неохотой и лишь крошечными глоточками. И Таралак Вид мог пройти тысячу пустынь на одной лишь капле.

Таковы были требования мира. Грал знал себя достаточно, чтобы понимать: его обаяние – это привлекательность ядовитой змеи, притягательной и обворожительной, но смертоносной. Если сурикрысы пустили в гости змея, как же им проклинать его за то, что он следовал своей природе? Он ведь убил её мужа, чтобы заслужить тепло её сердца, сердца, поглотившего Таралака Вида целиком. Он и вообразить не мог, что женщина затем избавится от него, что она лишь воспользовалась им, что другой мужчина ждал её в тени хижины, готовый утешить скорбный дух молодой вдовы. Не мог вообразить, что её обаяние тоже было привлекательностью гадюки.

Грал остановился у валуна, вытащил бурдюк с водой и выдернул пробку из обожжённой глины. Отодвинув набедренную повязку, он присел и помочился в бурдюк. Ни одного источника не было на пятнадцать лиг в том направлении, куда вёл его д'иверс. Этот маршрут, конечно, выйдет рано или поздно на торговый тракт, но до него ещё неделя пути, если не больше. Этот д'иверс, Деджим Нэбрал, явно не испытывал мук жажды.

Вот – проявление достойной решимости. Достойной подражания настолько, насколько физически возможно. Грал поднялся, затянул набедренную повязку. Вновь закупорив бурдюк, Таралак Вид забросил его за плечо и размеренной походкой двинулся дальше.

В смешанном свете звёзд и бледного зарева на востоке Скиллара стояла на коленях на жёсткой земле. Её тошнило – сперва остатками ужина, затем уже только желчью. Спазмы накатывали один за другим, и вот наконец утихли. Хватая ртом воздух, она немного отползла в сторону, затем села, прислонившись спиной к валуну.

Демон Серожаб наблюдал за ней с расстояния в десять шагов и медленно покачивался из стороны в сторону.

Одного взгляда на него хватило, чтобы вернулась тошнота, поэтому Скиллара отвела взгляд, вытащила трубку и принялась её набивать.

– Уже ведь несколько дней прошло, – пробормотала она. – Я надеялась, что это закончилось. Проклятье…

Серожаб подобрался ближе, скользнул к тому месту, где её стошнило. Принюхался, затем стал закапывать неприятное место песком.

Привычным движением железного кресала Скиллара высекла несколько искр в чашу трубки. Смесь сушёной зубровки и ржавого листа вспыхнула, и в следующий миг она затянулась сладковатым дымом.

– Молодец, Жаб. Заметай за мной следы… удивительно, что ты не разболтал остальным. Неужели уважаешь мои секреты?

Серожаб, предсказуемо, не ответил.

Скиллара провела рукой по округлившемуся животу. Как у неё только получалось поправляться, если она уже много недель отправляла обратно одну трапезу из трёх? Было что-то адское во всей этой истории с беременностью. Будто у неё завёлся собственный демон, укрылся внутри, в утробе. Ну, чем быстрее он вылезет, тем быстрее она сможет его продать какому-нибудь сутенёру или управителю гарема. Там его выкормят, вырастят и обучат ремеслу попрошайки.

Большинство женщин, которым было на себя не наплевать, останавливались на двух-трёх детях. И теперь Скиллара отлично понимала, почему. Целители, ведьмы, повитухи и кормилицы сохраняли младенцам здоровье, а мир учил жить по своим законам. Подлость заключалась в том, чтобы выносить, вытерпеть этот растущий груз, его тайную жадность до её внутренних запасов.

И ещё кое-что происходило, доказывая естественное зло этого ребёнка. Скиллара заметила, что всё чаще впадает в полусонное, приятное состояние, которое вызывало бессмысленную улыбку на её губах, – и это приводило Скиллару в неописуемый ужас. Чему тут радоваться? Мир – место неприятное. Он на утешения не разменивается. Нет, соблазнительная отрава, что текла теперь в её жилах, вела лишь к самообману, к блаженной глупости – а этого с неё уже было довольно. Ничем не лучше дурханга. Смертоносная приманка.

Скоро уже невозможно будет не заметить её растущий живот. Если только она не сумеет ещё больше растолстеть. Было что-то утешительное в этой грузности – но нет, это опять соблазнительный обман, снова отыскал дорожку в её мысли.

Что ж, тошнота, похоже, окончательно прошла. Скиллара поднялась на ноги и пошла обратно в лагерь. Пригоршня углей в костре, от которых тянулись тонкие нити дыма, да три спящие фигуры, закутавшиеся в одеяла. Следом явился Серожаб, обогнул её и уселся рядом с костром. Выхватил из воздуха пролетавшего накидочника и сунул в рот. Демон смотрел на Скиллару мутными, зеленоватыми глазами.

Она вновь набила трубку. И почему только женщины беременеют? Ведь какая-нибудь Взошедшая ведьма вполне могла бы уже исправить эту несправедливость? Или это вовсе не недостаток, а какое-то неведомое преимущество? Ничего очевидного, впрочем, в голову не приходило. Если не считать этого странного, подозрительного блаженства, которое то и дело охватывало её. Скиллара глубоко затянулась дымом ржавого листа. Бидитал установил «отсечение наслаждения» первым обрядом для девочек в своём культе. Ему нравилась концепция – ничего не чувствовать, искоренить всякое стремление к чувственному. Скиллара не могла вспомнить, переживала ли она сама когда-нибудь подобные чувства.

Бидитал прививал религиозный экстаз – состояние, как она теперь подозревала, куда более эгоистичное и самозацикленное, чем услаждение собственного тела. И беременность навевала похожий экстаз, что серьёзно тревожило Скиллару.

Внезапное движение. Она обернулась, увидела, что Резчик сел.

– Что-то случилось? – тихонько спросила она.

Юноша повернулся к ней, выражения лица в темноте было не различить. Затем он судорожно вздохнул:

– Нет. Кошмар приснился.

– Скоро рассвет, – сказала Скиллара.

– А ты почему не спишь?

– Просто так.

Резчик стряхнул одеяло, поднялся и подошёл к кострищу. Присел на корточки, бросил немного трута на тлеющие угли, подождал, пока он разгорится, и принялся подкладывать кизяки.

– Резчик, как ты думаешь, что должно произойти на Отатараловом острове?

– Не уверен. Наш старик-малазанец не слишком-то внятно по этому поводу высказывается, верно?

– Он – Дестриант Тигра Лета.

Резчик бросил на неё взгляд через костёр:

– Поневоле.

Скиллара добавила в трубку ржавого листа.

– Ему не нужны последователи. А если бы и были нужны, то ими бы точно стали не мы. Точнее, не я и не Фелисин. Мы не воины. Ты, – добавила она, – куда более вероятный кандидат.

Юноша фыркнул:

– Точно не я, Скиллара. Похоже, я выбрал себе другого бога.

– «Похоже»?

В сумраке она различила только, что он пожал плечами.

– Бывает, всякое случается.

А, женщина. Что ж, это многое объясняет.

– Повод ничем не хуже прочих, – сказала она, выпуская клубы дыма.

– Что ты имеешь в виду?

– Что я не вижу особого смысла служить какому-нибудь богу или богине. Если ты достоин их интереса, они тебя используют. Я знаю, каково это – быть использованной, и никакая награда того не стоит, даже если поначалу думаешь иначе.

– Ну, – протянул он после короткой паузы, – тебя всё же кто-то наградил.

– Ты так это называешь?

– Что называю? Ты выглядишь такой… здоровой. Исполненной жизни. И уже не такая худая, как прежде. – Он запнулся, потом поспешно добавил: – И это хорошо. Кожа да кости – это тебе не к лицу. Да и никому не к лицу, конечно. Тебе тоже. Вот и всё.

Она сидела, курила и смотрела, как светлеет небо.

– Мы для тебя – тяжёлое бремя, да, Резчик?

– Нет! Вовсе нет! Я должен вас сопровождать, и это задание я с радостью принял. И рад исполнять.

– Не думаешь, что достаточно и Серожаба, чтобы охранять нас?

– Нет, то есть, да, наверное, хватило бы и его. Но если и так – он ведь демон, а это всё усложняет – он не может запросто прийти в деревню или в город, верно? Или договариваться о покупке припасов, или о проезде, о всяком таком.

– Это может Фелисин. Да и я сама.

– Ну да. Ты хочешь сказать, что вы меня здесь не хотите видеть?

– Я хочу сказать, что в тебе нет необходимости. А это совсем не то же самое, Резчик. К тому же, ты отлично справляешься с ролью предводителя нашего маленького отряда, хотя очевидно, что ты к такому не привык.

– Слушай, хочешь сама всем заправлять – пожалуйста, я не против.

Ага! Значит, женщина, которая сама всё решает.

– Не вижу причин что бы то ни было менять, – небрежно бросила Скиллара.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Она постаралась сделать свой взгляд настолько ровным и спокойным, насколько это было возможно.

– Так к чему ты клонишь? – не выдержал Резчик.

– К чему? Ни к чему. Просто болтаю, Резчик. Если только… ты хочешь о чём-то конкретном поговорить?

Скиллара заметила, как он сжался (только не физически) и сказал:

– Нет, не хочу.

– Ты меня недостаточно хорошо знаешь, в этом дело? Ладно, времени у нас вдосталь.

– Я тебя знаю… наверное. Точнее, нет, да, ты права. Я тебе совсем не знаю. Я женщин не знаю и не понимаю, вот что я хотел сказать. Да и откуда мне знать? Невозможно уследить за вашими мыслями, понять, что вы говорите, что скрывается за вашими словами…

– Это ты лично обо мне или о женщинах в целом?

Он подбросил кизяк в огонь.

– Нет, ни о чём конкретном я поговорить не хотел.

– Ладно, зато у меня есть несколько тем для обсуждения…

Он застонал.

– Тебе дали задание, – не сдавалась Скиллара. – Сопровождать нас, правильно? Кто его дал?

– Бог.

– Но не бог Геборика.

– Да.

– Значит, нами заинтересовались, по меньшей мере, двое богов. Это плохо, Резчик. А Призрачные Руки об этом знает? Нет, конечно – откуда бы. Незачем ему говорить…

– Догадаться нетрудно, – возразил Резчик. – Я ведь ждал вас. В храме Искарала Прыща.

– Малазанские боги. Престол Тени или Котильон. Но ты ведь не малазанец, правда?

– Слушай, Скиллара, – устало спросил Резчик, – нам действительно обязательно это обсуждать сейчас?

– Если только, – продолжила она, – это не твоя возлюбленная – малазанка. Которая изначально поклонялась этим богам.

– Ох, у меня голова раскалывается, – пробормотал он, прикрыл ладонями глаза, запустил пальцы в волосы и сильно дёрнул, словно хотел их вырвать. – Как же ты… нет, не хочу знать. Это не важно. Мне всё равно.

– Так где она сейчас?

– Хватит.

Скиллара замолчала. Вытащила узкий ножик и принялась чистить трубку. Резчик внезапно поднялся.

– Займусь завтраком.

Милый мальчик, заключила она. Как глина в женских руках. Точнее, в руках женщины, которая знает, что делает. И теперь вопрос стоит так: нужно ли мне это делать? Фелисин-то от него без ума. С другой стороны, мы ведь можем и делиться.

– Заявление с ухмылкой: Округлая большегрудая женщина хочет поприжиматься телом к Резчику.

– Не сейчас, Серожаб, – мысленно ответил он, извлекая еду из заплечного мешка.

– Тревога. О да, воистину, не сейчас. Остальные пробуждаются от неспокойного сна. Будет неловкость и огорчение, особенно для Фелисин Младшей.

Резчик замер:

– Что? Но почему… да она же едва в возраст вошла! Нет, быть того не может. Отговори её, Серожаб!

– А ухаживания Серожаба отвергает. Уныло ноет: Ты, Резчик, полон семенем, можешь вызвать зачатие. Поздно выяснил. Человеческие женщины носят у себя в животе пруд для икры. Лишь одна икринка выживает, только одна. Ужасный риск! Нужно наполнить прудик как можно скорее, прежде чем явится соперник-самец, чтобы украсть твою судьбу. Серожаб будет защищать твой выбор. Храброе самопожертвование, подобное тому, что свершают Стражи-Обходчики среди моего народа. Просвещённый альтруизм, взаимный, и в далёкой перспективе – награда в отдалённой родне. Показатель высокой разумности, признание общих интересов. Серожаб уже стал Стражем-Обходчиком для округлой большегрудой богини-человека.

– Богини? Что ты этим хотел сказать?

– Похотливый вздох: она достойна поклонения. Самцово-человеческие параметры оценки замутили воды сознания Серожаба. К счастью. Долгое-долгое воздержание. Это нездраво.

Резчик поставил котелок с водой на огонь и бросил в него пригоршню трав.

– Что ты там только что говорил о неспокойных снах, Серожаб?

– Наблюдение, по краю вод сознания. Тревога. Приближается опасность. Это знаки, предупрежденья.

– Какие знаки?

– Очевидные. Неспокойные сны. Этого уже довольно.

– Не всегда, Серожаб. Иногда нас преследует что-то из прошлого. Вот и всё.

– Ага. Серожаб об этом подумает. Но сперва – потребности. Серожаб голоден.

За серой завесой горячего воздуха и пыли городские стены были едва различимы. Леоман Кистень скакал во главе своего потрёпанного отряда, рядом с ним – Корабб Бхилан Тэну'алас. Они приближались к воротам И'гхатана.

– Смотри, – сказал Корабб, – первый всадник справа от знаменосца. Это фалах'д Ведор. Выглядит он… нерадостно.

– Лучше ему побыстрей смириться с этим чувством, – прорычал Леоман, вскидывая затянутую в перчатку руку.

Колонна позади медленно остановилась. Все смотрели, как подъезжают всадники из города.

– Командир, может, нам с тобой встретить их на полпути? – спросил Корабб.

– Разумеется, нет, – огрызнулся Леоман.

Больше Корабб ничего не сказал. Их предводитель пребывал в дурном настроении. Примерно треть его воинов вынужденно скакали вдвоём на одном коне. Старая ведьма-целительница, которую все очень любили, умерла сегодня утром, и воины привалили её тело каменной плитой, чтобы его не отыскал какой-нибудь бродячий дух. Леоман лично плюнул на все восемь сторон света, чтобы освятить могилу, и на пыльный камень пролил свою кровь из пореза на левой ладони, провозглашая благословения во имя Апокалипсиса. Потом он заплакал. Перед всеми воинами, замершими, поражёнными горем и любовью, которую питал к своим последователям Леоман.

Фалах'д и его солдаты приблизились, затем натянули поводья и остановились в пяти шагах от Леомана и Корабба.

Корабб всмотрелся в землистое, осунувшееся лицо Ведора, в его мутные глаза и сразу опознал в фалах'де раба опиумного д'баянга. Его увитые толстыми венами руки дрожали на луке седла, и когда стало очевидно, что Леоман не заговорит первым, градоправитель нахмурился и произнёс:

– Я, Ведор, фалах'д И'гхатана, Первого из Святых Городов, приветствую тебя, Леоман Кистень, спасшийся бегством от Погибели Ша'ик в Рараку, а также – твоих сломленных последователей. Мы подготовили для твоих воинов безопасные казармы, и столы уже ждут, уставленные едой и питьём. Ты сам, Леоман, а также оставшиеся при тебе офицеры станете гостями фалах'да во дворце – на такой срок, какой потребуется, чтобы пополнить запасы твоей армии и оправиться от тягот пути. Сообщи нам, куда ты направляешься, и мы разошлём посланцев перед тобой, чтобы сообщить о твоём прибытии в каждом селении, деревне и городе на твоём пути.

Корабб заметил, что он задержал дыхание. Он увидел, как Леоман пустил своего коня вперёд, пока не оказался бок о бок с фалах'дом.

– Мы пришли в И'гхатан, – тихо проговорил Леоман, – и в И'гхатане останемся. Будем ждать прибытия малазанцев.

Пятнистые губы Ведора некоторое время шевелились, но ни звука не слетало с них, затем фалах'д сумел выдавить из себя смешок:

– Твоё чувство юмора – как лезвие ножа, Леоман Кистень! Ты – таков, каким предстаёшь в легендах!

– Как в легендах? В таком случае, это тебя тоже не удивит.

Ослепительной вспышкой сверкнул нож-кеттра, коснулся горла Ведора. Хлынула кровь, и голова фалах'да повалилась назад, ударилась о круп испуганной лошади, затем свалилась на землю и покатилась в дорожной пыли. Леоман протянул руку, выровнял безголовый труп, который по-прежнему сидел в седле, и вытер клинок о шёлковые одеяния градоправителя.

От городских солдат – ни звука, ни движения. Знаменосец, подросток лет пятнадцати, с открытым ртом уставился на обезглавленного фалах'да.

– Во имя Дриджны Апокалипсиса, – провозгласил Леоман, – отныне я правлю Первым из Святых Городов, И'гхатаном. Кто здесь старший офицер?

Женщина пустила коня вперёд.

– Я. Капитан Синица.

Корабб прищурился, глядя на неё. Крупные черты, загорелая до черноты кожа, светло-серые глаза. Лет двадцать пять примерно. Под простой телабой поблёскивает кольчуга.

– Ты – малазанка, – процедил Корабб.

Та перевела на него холодный взгляд:

– Что с того?

– Капитан, – сказал Леоман, – твой отряд поедет перед нами. Нужно очистить для меня и моих воинов дорогу ко дворцу. В «безопасные казармы», о которых говорил покойный фалах'д, следует поместить тех солдат из дворца и городского гарнизона, которые проявят нежелание исполнять мои приказы. Прошу убедиться, что там они и вправду в полной безопасности. Когда закончишь с этим, явись ко мне во дворец для получения дальнейших указаний.

– Сэр, – возразила женщина, – мне не по чину делать то, о чём вы просите…

– Уже по чину. Отныне ты – третий человек после меня и Корабба Бхилана Тэну'аласа.

Она вновь бросила на Корабба быстрый, но невыразительный взгляд.

– Как прикажешь, Леоман Кистень, фалах'д И'гхатана.

Синица повернулась в седле и заревела:

– Кру-у-гом! Живо-живо, свиноводы проклятые! Мы в авангарде нового фалах'да!

Конь Ведора развернулся со всеми остальными и пошёл рысью. Безголовое тело подпрыгивало в седле.

Корабб видел, как через двадцать шагов конь мёртвого фалах'да поравнялся с лошадью малазанки. Та заметила это и одним движением столкнула труп. Леоман хмыкнул:

– Да. Она – само совершенство.

Малазанка.

– У меня дурное предчувствие, командир.

– Ну, разумеется. Поэтому я и держу тебя при себе. – Леоман оглянулся. – Поэтому и ещё потому, что Госпожа тебя ведёт. Давай, скачи со мной в наш новый город.

Оба пришпорили коней. Следом потянулись и остальные.

– Наш новый город, – с ухмылкой повторил Корабб. – Мы будем защищать его даже ценой своей жизни.

Леоман бросил на него странный взгляд, но промолчал.

Корабб задумался над этим.

О, командир, меня опять терзает дурное предчувствие.…

Глава пятая

Первые трещинки проявились вскоре после смерти Ша'ик. Никто не мог понять, что думает адъюнкт Тавор, – ни её приближённые офицеры, ни простые солдаты под её началом. Однако отдалённые признаки уже появились, хотя, конечно, заметить их легче теперь, оглядываясь назад, – чем тогда. Тем не менее, слишком самонадеянно и даже недостойно было бы думать, что адъюнкт ничего не ведала о приближающихся бедах: не только среди собственных подчинённых, но и в самом сердце Малазанской империи. Таким образом, события, произошедшие в И'гхатане, могли бы стать смертельной раной, окажись на месте адъюнкта кто-нибудь другой, кто-нибудь, чьё сердце было бы лишь чуть менее жестоким, чуть менее холодным.

Это подтвердило – надёжнее, чем всё, что происходило раньше, – суровое утверждение, что адъюнкт Тавор была из «холодного железа», брошенного в самое пекло яростного горнила…

Дукер из Даруджистана. Некому засвидетельствовать (Утраченная история «Охотников за костями»)

– Не трогай, – устало бросила Самар Дэв со своего места у окна.

– Думал, ты спишь, – проговорил Карса Орлонг, возвращая предмет на стол. – Что это?

– Две функции. Верхний сосуд содержит фильтры для воды, очищает её от всего нечистого. Вода, которая собирается в нижнем сосуде, соседствует с двумя полосками меди, которая оживляет её – сложный и загадочный процесс. При этом выделяется прозрачный газ, который увеличивает давление воздуха над водой, что, в свою очередь…

– Но для чего ты его используешь?

Глаза Самар сузились:

– В общем-то, ни для чего.

Тоблакай отошёл от стола, приблизился к рабочим скамьям и полкам. Самар смотрела, как он разглядывает различные механизмы, которые она изобрела, долгосрочные эксперименты, многие из которых не являли видимых изменений в своём состоянии. Великан тронул пальцем, понюхал, собрался даже лизнуть блюдо, наполненное студенистой массой. Самар хотела было остановить его, но передумала. Раны Тоблакая исцелялись с жутковатой быстротой, – и никаких признаков заражения! Глотать загустевшую жидкость, которую он сейчас слизывал с пальца, не рекомендовалось – впрочем, это и не смертельно. Как правило.

Великан скривился:

– На вкус ужасно.

– Я не удивлена.

– Для чего ты это используешь?

– А ты как думаешь?

– Втирать в сёдла. В кожу.

– В сёдла? Ну, опосредованно, я полагаю. Это мазь для гноящихся ранок, которые иногда возникают по окружности ануса…

Великан громко фыркнул, затем сказал:

– Неудивительно, что вкус отвратительный.

И снова принялся рассматривать обстановку. Самар задумчиво взглянула на него. Затем сказала:

– Фалах'д отправил солдат в крепость. Они обнаружили следы бойни – как ты и сказал, никого из малазанцев не осталось в живых. Ещё они нашли демона. Точнее, труп демона. Недавно убитого. Попросили меня его осмотреть, так как я обладаю некоторыми познаниями в анатомии и других подобных дисциплинах.

Тоблакай не ответил, уставившись с неправильной стороны в подзорную трубу.

– Если подойдёшь к окну и посмотришь с другого конца, Карса, увидишь, как то, что вдали, приблизилось.

Воин нахмурился и отложил инструмент.

– Если что-то далеко, я просто сажусь на коня и подъезжаю ближе.

– А если цель на вершине утёса? Или – это вражеский лагерь и ты хочешь рассмотреть заставы?

Тоблакай снова взял подзорную трубу и подошёл к ней. Самар отодвинулась вместе со стулом, чтобы дать ему место у окна.

– На парапете вон той башни, крытой медью, есть гнездо сокола.

Карса поднял подзорную трубу. Поводил из стороны в сторону, пока не приметил гнездо.

– Это не сокол.

– Ты прав. Это бхок'арал, который облюбовал брошенное гнездо. Поднимает туда кучу подгнивших фруктов, а потом всё утро напролёт швыряется ими в прохожих внизу.

– Он, кажется, рычит…

– Это он так смеётся. Всегда-то его что-нибудь веселит.

– Ага… а ведь это был не фрукт. Кирпич.

– Печально. Теперь кого-нибудь пошлют, чтобы его убить. В конце концов, только людям разрешается швыряться кирпичами в других людей.

Карса опустил подзорную трубу и уставился на неё.

– Безумие. Что у вас за законы, раз такое позволяют?

– Какое «такое»? Забивать других камнями или убивать бхок'аралов?

– Ты странная, Самар Дэв. С другой стороны, ты же ведьма и создательница бесполезных вещей…

– А подзорная труба тоже бесполезная?

– Нет, теперь я понимаю её ценность. И всё же она лежала на полке…

Самар откинулась на спинку стула.

– Я изобрела множество вещей, которые могут оказаться весьма ценными для многих людей. И здесь возникает дилемма. Про каждое изобретение я должна подумать: как можно его применить во зло? И чаще всего я нахожу, что потенциальный вред перевешивает ценность изобретения. Я это называю первым законом изобретательства Самар Дэв.

– Ты просто одержима законами.

– Возможно. В любом случае, закон прост, как и должен быть прост всякий истинный закон…

– И для этого у тебя тоже есть закон?

– Скорее, основополагающий принцип, чем закон. В любом случае, этика – первое необходимое размышление для изобретателя вследствие всякого нового изобретения.

– Это ты называешь «просто»?

– Утверждение – просто, размышление – отнюдь.

– А вот это уже похоже на настоящий закон.

Через мгновение она закрыла рот, поднялась и подошла к письменному столу, уселась, взяла стиль и восковую табличку.

– Я не слишком-то верю в философию, – проговорила Самар Дэв, записывая слова. – Но всё равно не уйду от темы… когда она мне влетает прямо в лицо. И писательница я не слишком умелая. С предметами я управляюсь лучше, чем со словами. Впрочем, ты, похоже, обладаешь неожиданным талантом к… хм… убедительной краткости.

– Ты слишком много болтаешь.

– Несомненно.

Самар закончилась записывать свои собственные, неожиданно глубокие слова – ставшие глубокими только потому, что Карса Орлонг увидел им куда более широкое применение, чем то, которое она сама подразумевала изначально. Самар помолчала. Очень хотелось сбросить его гениальность со счетов как слепой случай, удачу или даже раздутую ложную мудрость благородного дикаря. Но что-то ей подсказывало, что Карсу Орлонга уже недооценивали в прошлом, и Самар Дэв поклялась себе не прыгать в ту же ловчую яму. Отложив стиль, она поднялась.

– Я пойду осматривать демона, которого ты убил. Составишь мне компанию?

– Нет, я его и в первый раз хорошо осмотрел.

Она подняла кожаный ранец со своими хирургическими инструментами.

– Оставайся внутри, пожалуйста, и постарайся ничего не сломать.

– Как же ты зовёшь себя изобретателем, если не любишь ломать целое?

Уже в дверях Самар остановилась и оглянулась на него. Даже в этом, самом высоком покое башни Тоблакай почти касался головой потолка. И было что-то… в его глазах.

– Постарайся не ломать мои вещи.

– Хорошо. Но я голоден. Принеси ещё еды.

Труп рептилии лежал на каменном полу одной из пыточных камер, расположенных в дворцовом подвале. Охранять чудовище поручили отставному выпытывателю. Самар Дэв обнаружила, что он спит в одном из углов комнаты. Не обращая внимания на его храп, она расставила вокруг огромного тела четыре зажжённые лампы, которые принесла сверху, затем опустилась на колени и открыла ранец, чтобы извлечь наружу набор отполированных хирургических инструментов. Завершив приготовления, Самар Дэв наконец сосредоточила своё внимание на трупе демона.

Зубы, челюсти, прямо направленные глаза, все признаки крупного хищника, вероятнее всего, засадного охотника. Однако это вовсе не простой речной ящер. За надбровными дугами вытянутый череп расширялся. Крупные затылочные выступы и сам объём черепной коробки говорили о разуме. Если, конечно, у этого ящера кости не слишком толстые.

Самар срезала изодранную, покрытую запёкшейся кровью кожу, чтобы осмотреть обломки черепа. Нет, не слишком толстые. Судя по разломам, Карса Орлонг измолотил его кулаками. И проявил при этом поразительную силу – и не менее поразительную целеустремлённость. Мозг – запятнанный кровоподтёками и смятый кое-где обломками черепа – оказался очень крупным, хотя и устроен был явно иначе, чем человеческий. Долей, к примеру, было больше. На шесть больше, если точно, все они скрывались под тяжёлыми выступами по сторонам, рядом с двумя крупными, пронизанными сосудами массами, ткани от которых уходили к глазам. Следовательно, эти демоны видят мир иначе. Возможно, более пóлно.

Самар извлекла один изувеченный глаз и с удивлением обнаружила два хрусталика – один выпуклый, другой вогнутый. Их она отложила, чтобы хорошенько рассмотреть позднее.

Взрезав толстую, покрытую чешуёй шкуру, Самар обратилась к шее, увидела, как и ожидала, крупные вены и артерии, необходимые, чтобы питать активный мозг, затем перешла к грудному отделу. Многие рёбра были уже сломаны. Она насчитала две пары лёгких и одну – протолёгких ниже. Последние порозовели от крови.

Самар вспорола стенку первого из трёх желудков – и быстро отстранилась, когда наружу потекла кислота. Лезвие скальпеля зашипело, и она увидела, как на железном полотне появляются оспинки. Снова шипение, теперь с каменного пола. У неё начали слезиться глаза.

Желудок шевельнулся, и Самар проворно вскочила, чтобы отступить на шаг. Наружу ползли черви. Два десятка. Маленькие тельца извивались и падали на грязный камень. Цвета синёного железа, кольчатые, длиной с указательный палец. Она перевела взгляд на рассыпающийся в руках скальпель и выронила его, затем взяла деревянные клещи, наклонилась и ухватила одного из червей.

Да это и не червяк. Сотни странно зазубренных ножек, но невероятнее всего – это были механизмы. Не живые существа – машины, металлические тела которых каким-то образом сопротивлялись разъедающему воздействию кислоты. Многоножка некоторое время извивалась в клещах, затем перестала шевелиться. Самар встряхнула её, но та оставалась неподвижной, как погнутый гвоздь. Инвазия? Вряд ли. Эти создания каким-то образом трудились для общей цели. Озерцо желудочной кислоты служило им домом, в котором дивные механизмы тоже каким-то образом приносили пользу демону.

От резкого кашля Самар вздрогнула и обернулась, чтобы увидеть, как поднимается на ноги выпытыватель. Сутулый, скрученный артритом старик, шаркая, подошёл к ней.

– Самар Дэв! Ведьма! Что это воняет? Не ты, смею надеяться. Мы-то с тобой из одного материала пошиты, так ведь?

– В самом деле?

– О да, Самар Дэв. – Пыточных дел мастер почесал что-то в промежности. – Мы снимаем всё человеческое – слой за слоем – пока не доберёмся до самых костей, но где заканчивается человеческое и начинается животное? Когда боль одолевает разум? Где прячется душа, и куда убегает, когда всякая надежда для плоти потеряна? Достойные для размышлений вопросы – для таких, как ты или я. О, как же я мечтал познакомиться с тобой, разделить наши знания…

– Но ты же палач.

– Кому-то приходится быть и палачом, – обиженно буркнул старик. – Если наша культура признаёт нужду в пытках, необходимо признать и нужду в палачах. А культура наша, Самар Дэв, ценит истину выше всякой отдельно взятой человеческой жизни. Понимаешь? Оправдания, – добавил он, хмуро поглядывая на труп демона, – всегда одни и те же. Чтоб спасти множество жизней, этой одной нужно пожертвовать. Расстаться с ней. Даже сами слова подобраны так, чтобы скрыть жестокость. Почему пыточные камеры устраивают в подвалах? Чтобы заглушить крики? Верно, но не только. Это, – провозгласил он обводя помещение шишковатой ладонью, – нижний мир человечности, прогнившее сердце всего неприглядного.

– Я взыскую ответов у того, что уже мертво. Это не одно и то же…

– Мелкие детали. Мы оба допросчики – ты да я. Мы срезаем покровы, дабы обнажилась скрытая истина. Впрочем, я ведь отошёл от дел. Меня просят обучить нового мастера – теперь, когда малазанские законы отменили и пытки снова в почёте. Но каких же дурней они ко мне присылают! Да и что толку? Вот фалах'д Криттасанан, тот чего-то стоил – ты сама, наверное, была в его дни ещё ребёнком, если не младенцем. Ох и любил же он пытать людей. Не ради истины – он-то отлично понимал, что это всё – поверхностная чушь. Нет, его интересовали более существенные вопросы. Как далеко можно увести душу, пока она ещё не вырвалась из темницы изувеченного тела? Как далеко? Как далеко до того рубежа, из-за которого она уже не сможет вернуться? Для меня это был вызов, и как же он ценил моё мастерство!

Самар Дэв опустила взгляд и увидела, что остальные механизмы тоже замерли. Она аккуратно положила первый в маленький кожаный мешок, затем сложила инструменты, не забыв и хрусталики. Нужно будет приказать сжечь тело – вдали от города и с подветренной стороны.

– Ты не отобедаешь со мной?

– Увы, не смогу. У меня много работы.

– Если бы только сюда привели твоего гостя. Тоблакая. О, вот это было бы веселье, верно?

Самар помолчала.

– Сомневаюсь, что смогу его на это уговорить, выпытывальщик.

– Фалах'д серьёзно об этом подумывал, если ты не знала.

– Нет, не знала. Мне кажется, это было бы ошибкой.

– Ну, не нам ставить под сомнение такие решения, правда?

– Что-то мне подсказывает, что Тоблакай был бы очень рад с тобой познакомиться, выпытывальщик. Хоть и кратким бы вышло такое знакомство.

– Отнюдь, если я всё смогу обустроить по-своему!

– В случае с Карсой Орлонгом, как мне кажется, только Карса Орлонг всё может обустроить по-своему.

Вернувшись, она застала теблора согнувшимся над её собранием географических карт, которые воин расстелил на полу в коридоре. Он принёс дюжину жертвенных свечей, которые зажёг и расставил вокруг себя. Одну из них Тоблакай сейчас держал в опасной близости от бесценного пергамента. Не поднимая глаз, Карса Орлонг сказал:

– Вот здесь, ведьма. Земли и берега к северу и западу… мне говорили, что Ягг-одан тянется неразрывно до самых дальних земель нэмильцев и треллей, но на этом листе показано другое.

– Если ты прожжёшь дыру в моей карте, – отчеканила Самар Дэв, – я прокляну тебя и весь твой род на целую вечность.

– Одан заворачивает к западу, но только на юге. Здесь отмечены ледовые скопления. Этот континент выглядит слишком большим. Тут какая-то ошибка.

– Возможно, – согласилась она. – Поскольку в этом направлении я никогда не странствовала, не могу и поручиться за достоверность карты. Учти, что её составил Оттун Дэла Фарат около века назад. Его сведения считались очень надёжными.

– А что это за земля озёр? – спросил Карса, указывая на северный выступ на побережье, к западу от Ят-Альбана.

Самар отложила ранец с инструментами, затем вздохнула и присела на корточки рядом с воином.

– Тяжёлая для путешествия местность. Там скальная порода выходит на поверхность, изломанная, изъязвлённая озёрами и рассечённая немногочисленными, непреодолимыми реками. Лес – сосны, ели, пихты, в долинах – низкий кустарник.

– Откуда ты это всё знаешь, если никогда там не бывала?

Самар указала пальцем:

– Я читаю заметки Фарата, здесь, по краю. Он ещё пишет, что обнаружил следы жизни, но не встречался с обитающим там народом. Дальше лежит островное королевство Сепик, присягнувшее теперь на верность Малазанской империи, хоть я удивлюсь, если узнаю, что малазанцы туда на самом деле добрались. Тамошний король оказался умён настолько, что прислал послов с предложением сдаться на определённых условиях, которые Император просто принял.

– Столько всего картограф не написал.

– Да, часть из этих сведений – от меня. Время от времени до меня долетали рассказы про Сепик. Там, судя по всему, живут два различных народа, и один пребывает в подчинении у другого. – Она пожала плечами в ответ на его немигающий взгляд. – Меня интересуют такие вещи. – Затем нахмурилась, когда поняла, что холодное выражение лица великана вызвано отнюдь не равнодушием. – Что-то не так?

Карса Орлонг оскалил зубы:

– Расскажи мне про этот Сепик.

– Боюсь, мои знания на этом исчерпываются.

Нахмурившись из-за такого ответа, воин вновь склонился над картой.

– Мне понадобятся припасы. Скажи, там погода такая же, как и здесь?

– Ты собираешься в Сепик?

– Да. Скажи фалах'ду, что я требую выдать мне припасы, двух сменных лошадей и пять сотен полумесяцев серебром. Сушёные фрукты, бурдюки для воды. Три длинных дротика и охотничий лук с тремя десятками стрел, десять – с охотничьими наконечниками. Шесть запасных тетив и запас материала для оперенья. Брусок воска…

– Постой! Постой, Карса Орлонг. Почему фалах'д вдруг захочет просто подарить тебе это всё?

– Скажи ему, что если откажет, я останусь в его городе.

– Ага, понятно.

Она некоторое время подумала, затем спросила:

– А зачем ты хочешь попасть в Сепик?

Воин начал сворачивать карту.

– Хочу вот эту…

– Прости, но нет. Она стоит целое состояние…

– Я её верну.

– Нет, Карса Орлонг! – Она поднялась. – Если ты готов подождать, я сделаю копию – на шкуре, чтобы была прочнее…

– Сколько это займёт времени?

– Не знаю. Несколько дней…

– Ладно, но учти, ведьма, я уже хочу отправиться в путь.

Он вручил ей свёрнутую карту и зашагал в соседнюю комнату.

– И поесть.

Самар снова присела, чтобы собрать остальные карты. Свечи она не тронула. Каждая из них была аспектирована на местного мелкого божка, и огоньки привлекли внимание целой толпы духов. В коридоре собралось слишком много сущностей, от их присутствия воздух будто загустел, ибо многие из них считали друг друга врагами. Но Самар подозревала, что такой интерес духов вызвали не только жертвенные свечи. Что-то в самом Тоблакае…

Похоже, какие-то тайны кроются в личной истории Карсы Орлонга. И духи теперь подобрались поближе, словно… словно были напуганы…

– Ах, – прошептала Самар, – у меня просто нет выбора. Никакого…

Она обнажила поясной нож, плюнула на клинок и начала медленно проводить железным остриём сквозь пламя каждой свечи. Духи взвыли в её сознании, возмущённые таким неожиданным и жестоким пленом. Самар кивнула:

– Да. Мы, смертные, очень жестоки…

– Три лиги, – выдохнул Быстрый Бен.

Калам поскрёб щетину на подбородке. Старые раны – тот энкар'ал крепко подрал его у стены Вихря – ныли после долгого марш-броска за Четырнадцатой армией. Но после того, чтó они увидели на Пути, никто и думал жаловаться. Даже Ураган прекратил ворчать. Солдаты сидели на корточках позади убийцы и Высшего мага – неподвижные, практически невидимые в темноте.

– Так что, – задумчиво проговорил Калам, – будем их здесь ждать или дальше пойдём?

– Будем ждать, – ответил Быстрый Бен. – Мне нужно отдохнуть. В любом случае, мы все более-менее угадали, и по следу идти нетрудно. Леоман добрался до И'гхатана и даст там бой.

– А у нас и осадных орудий-то толком нет.

Чародей кивнул:

– Долгое дело может получиться.

– Ну, к этому нам не привыкать, верно?

– Я всё забываю, что ты не был под Кораллом.

Калам уселся спиной к склону холма и вытащил фляжку. Отпил, затем протянул её Высшему магу.

– Так же плохо, как в последний день под Крепью?

Быстрый Бен отхлебнул, затем скривился:

– Это же вода!

– Конечно, вода.

– Под Крепью… мы ни с кем не дрались. Просто земля обрушилась, и камни покатились.

– Выходит, «Мостожоги» погибли в бою.

– Большая часть Войска Однорукого погибла в бою, – проговорил Быстрый Бен. – Даже Скворец, – добавил он. – Нога под ним подломилась. Молоток себя простить не может, и не скажу, что я очень удивлён. – Чародей пожал плечами в темноте. – Грязное было дело. Много чего пошло вкривь и вкось, как обычно. Но то, что Каллор обратится против нас… это мы должны были предвидеть.

– У меня на клинке есть место, чтобы за него зазубринку поставить, – сообщил Калам, забирая фляжку.

– И ты в этом не одинок, но его не так-то просто убить.

Рядом возник сержант Геслер:

– Вы двое вроде чего-то пили.

– Это вода, – сообщил Калам.

– Вот этого я не хотел слышать. Ладно, не обращайте на меня внимания.

– Мы обсуждали будущую осаду, – сказал убийца. – Долгое дело может получиться.

– Пусть так, – хмыкнул Геслер. – Тавор – женщина терпеливая. Хотя бы это мы о ней точно знаем.

– И больше ничего? – уточнил Быстрый Бен.

– Ты сам с ней говорил больше, чем любой из нас, чародей. Она всех держит на отдалении. Никто толком не знает, из какого она теста, кроме того, что адъюнкт по званию. Благородных кровей, да, из Унты. Из дома Паранов.

Калам и Быстрый Бен обменялись взглядами, затем убийца вытащил другую фляжку.

– Это уже не вода, – сказал он, бросая её сержанту. – Мы знали её брата. Ганоса Парана. Его назначили капитаном «Мостожогов» как раз перед тем, как нас забросили в Даруджистан.

– Он повёл взводы в Коралл, – добавил Быстрый Бен.

– И погиб? – спросил Геслер, отхлебнув из фляжки.

– Почти все погибли, – ответил Высший маг. – В любом случае, как офицер он себя не посрамил. Что до Тавор, то я знаю не больше вашего. Она ощетинилась колючками, но это – чтобы близко не подходили, а не чтобы поранить. Так мне кажется, во всяком случае.

– В И'гхатане она начнёт терять солдат, – сказал Калам.

Никто не ответил на это замечание. Разные командиры по-разному реагировали на потери. Одни упорствовали и бросали Худу всё больше и больше жизней. Другие отшатывались, и если потом ничего не происходило, боевой дух армии утекал в песок. Осада – это по большей части столкновение воль, а также соревнование в хитрости. Во время долгой погони от самой Рараку Леоман проявил себя сильным и в первом, и во втором. Калам сам толком не понимал, какой себя проявила в Рараку Тавор – кто-то другой перебил врагов за неё, точнее, за всю Четырнадцатую армию.

Призраки. «Мостожоги»… Взошедшие. О, боги, вот это страшная мысль. Они и при жизни все были полусумасшедшими, а уж теперь-то…

– Бен, – проговорил Калам, – а те призраки в Рараку… где они сейчас?

– Понятия не имею. Не с нами, во всяком случае.

– Призраки, – буркнул Геслер. – Значит, слухи оказались правдой – не чародейские заклятья погубили «Живодёров». У нас были невидимые союзники – кто они? – Он помолчал, затем сплюнул. – Оба ведь знаете, но говорить не хотите. И Скрипач тоже знает, да? А, всё равно. У всех есть секреты, и про мои у меня не спрашивайте. Вот и всё. – Он вернул фляжку. – Спасибо за ослиную мочу, Калам.

Оба слышали, как сержант отполз назад к своему взводу.

– Ослиную мочу? – переспросил Быстрый Бен.

– Вино из ползучей лозы. Он прав, на вкус – отвратительно. Я его нашёл в лагере «Живодёров». Хочешь?

– Почему бы и нет? В общем, когда я говорил, что призраки не с нами, думаю, я правду сказал. Но что-то идёт следом за армией.

– Ну, просто отлично.

– Я не…

– Тс-с! Я слышу…

На гребне поднялись фигуры. Блеснула древняя броня, топоры и сабли, варварские раскрашенные лица – хундрилы, «Выжженные слёзы». Выругавшись, Калам снова сел, спрятав в ножны свои длинные ножи.

– Вот зря вы так рисковали, дикари треклятые…

Один из хундрилов ответил:

– Идите за нами.

В трёх сотнях шагов от них, на дороге ждали всадники, среди них – адъюнкт Тавор. В сопровождении «Выжженных слёз» Калам, Быстрый Бен и Геслер со своим взводом приблизились к отряду.

Бесформенная луна залила равнину серебристым светом – ночное светило казалось потрёпанным по краям, словно окружающая тьма его грызла. Калам задумался, почему он не замечал этого прежде. Да и всегда ли луна была такой?

– Добрый вечер, адъюнкт, – сказал Быстрый Бен.

– Почему вы вернулись? – требовательно спросила Тавор. – И почему вы не на Имперском Пути?

Её сопровождали Кулаки – виканец Темул, Блистиг, Кенеб и Тин Баральта, – а также Нихил и Бездна. Все, кроме самой Тавор, выглядели так, словно их недавно срочно разбудили.

Быстрый Бен слегка поёжился:

– Этим Путём воспользовались… другие. Мы сочли, что это небезопасно, и решили вам об этом немедленно сообщить. Леоман уже в И'гхатане.

– И вы считаете, что он будет там нас ждать?

– И'гхатан, – проговорил Калам. – Это горькое воспоминание для малазанцев – тех, кто ещё что-то помнит, конечно. Именно там Первый…

– Я знаю, Калам Мехар. Мне об этом не нужно напоминать. Ладно, придётся счесть ваше предположение верным. Сержант Геслер, прошу вас укрепить хундрильские заставы.

Морпех небрежно отдал честь, на его лице застыло насмешливое выражение.

Калам заметил, что Тавор провожает взглядом сержанта и его взвод. Затем она вновь посмотрела на Быстрого Бена.

– Высший маг.

Тот кивнул:

– На Имперском Пути мы обнаружили… Семена Луны. Десять или двенадцать цитаделей мы видели, прежде чем отступили.

– Худ нас побери, – пробормотал Блистиг. – Летающие крепости? Этот беловолосый ублюдок ещё парочку раскопал?

– Не думаю, Кулак, – возразил Быстрый Бен. – Аномандр Рейк теперь обосновался в Коралле, и он покинул Лунное Семя, поскольку оно разваливалось на куски. Так что, я думаю, теми цитаделями, которые мы видели на Пути, управляют их… хм, изначальные владельцы.

– И кто же они? – спросила Тавор.

– К'чейн че'малли, адъюнкт. Длиннохвостые или Короткохвостые. Или и те, и другие.

– И почему они оказались на Имперском Пути?

– Не знаю, – признался Быстрый Бен, – но у меня есть несколько соображений…

– Поделитесь же ими.

– Это старый Путь, практически мёртвый и заброшенный, хотя, разумеется, отнюдь не настолько мёртвый и заброшенный, как может показаться на первый взгляд. Также мы не знаем ни одного Пути, который бы традиция связывала с к'чейн че'маллями, но это не значит, что такого Пути никогда не существовало.

– Вы полагаете, что Имперский Путь принадлежал изначально к'чейн че'маллям?

Высший маг пожал плечами:

– Это возможно, адъюнкт.

– Что ещё?

– Хм, куда бы ни направлялись эти цитадели, они пытаются сделать так, чтобы их не увидели.

– Кто не увидел?

– Этого я не знаю.

Адъюнкт долго разглядывала Высшего мага, прежде чем сказать:

– Я хочу, чтобы вы это выяснили. Берите Калама и взвод Геслера. Возвращайтесь на Имперский Путь.

Убийца медленно кивнул, его совершенно не удивил этот безумный, абсурдный приказ. Выяснить? Это как именно?

– Нет ли, – проговорил Быстрый Бен немного нараспев, так он делал всегда, если сдерживался и не говорил то, что хотелось сказать, – нет ли у вас предложений по поводу того, каким образом мы могли бы это выяснить?

– Я уверена, что Высший маг и сам в состоянии что-то придумать.

– Позвольте поинтересоваться, адъюнкт, почему именно это для нас так важно?

– Вторжение на Имперский Путь важно для всех, кто желает служить Малазанской империи, вы не находите?

– Нахожу, адъюнкт, но ведь мы здесь участвуем в военной кампании, не так ли? Против последнего предводителя мятежников в Семи Городах? Разве вы не собираетесь взять в осаду И'гхатан, во время которой присутствие Высшего мага, не говоря уж о самом искусном убийце в Империи, может оказаться жизненно важным для нашей победы?

– Быстрый Бен, – холодно ответила Тавор, – Четырнадцатая армия вполне способна сама справиться с осадой – без вашей помощи и без участия Калама Мехара.

Ну, вот всё и решилось. Она знает про нашу тайную встречу с Дуджеком Одноруким и Тайшренном. И не доверяет нам. В общем-то, заслуженно.

– Разумеется, – проговорил с лёгким поклоном Быстрый Бен. – В таком случае, смею надеяться, «Выжженные слёзы» помогут нашим солдатам пополнить запасы. И прошу позволить нам отдохнуть до рассвета.

– Это приемлемо.

Высший маг отвернулся, на миг перехватил взгляд Калама. Ну да, Бен, она хочет, чтоб я оказался как можно дальше от её спины. В конце концов, это ведь Малазанская империя. Империя Ласиин, если говорить прямо. Только вот не меня тебе нужно опасаться, Тавор, не меня…

В этот момент из темноты вынырнула некая фигура и быстро зашагала к ним. Зелёные шелка, грациозные движения, лицо почти призрачное в лунном свете.

– М-м, полуночное назначение! Смею надеяться, все чрезвычайно важные вопросы уже решены?

Жемчуг. Калам ухмыльнулся ему и показал одной рукой знак, смысл которого мог понять только другой Коготь.

Увидев его, Жемчуг сморгнул.

Скоро, ублюдок. Скоро.

Тавор развернула коня:

– Здесь нам больше нечего делать.

– Не позволите ли поехать с кем-то из вас в одном седле? – спросил Жемчуг у собравшихся Кулаков.

Никто не ответил, и в следующий миг они уже поскакали карьером прочь по дороге.

Жемчуг тихонько закашлялся от пыли:

– Как невежливо.

– Сюда пешком дошёл, – заметил Быстрый Бен, – обратно тоже сдюжишь, Коготь.

– Похоже, иного выбора у меня нет, – бросил тот, взмахнув затянутой в перчатку рукой. – Кто знает, когда же мы вновь свидимся, друзья мои. Но до тех пор… доброй охоты…

Жемчуг пошёл обратно к лагерю.

Сколько же он сумел подслушать? Калам сделал полшага вперёд, но Быстрый Бен перехватил его и удержал.

– Расслабься, он просто рыбку ловит. Я почувствовал, как он кружил, подбираясь ближе. Ты его заставил сильно нервничать, Лам.

– Хорошо.

– Не очень. Это значит, что он не дурак.

– Ну да. Какая жалость.

– Как бы там ни было, – проговорил Быстрый Бен, – нам с тобой и Геслером нужно придумать способ прокатиться на одной из летающих цитаделей.

Калам повернул голову. Уставился на своего друга.

– Это ты пошутил сейчас?

– Боюсь, что нет.

Счастливый Союз купался в лучах солнца в небольшом кругу камней, а Флакон лежал рядом и смотрел, как он разделывается с накидочником, которого маг принёс ему на завтрак, – когда вдруг сапог военного образца опустился на скорпиона и раздавил, для верности провернув туда-сюда каблук.

Флакон отшатнулся в ужасе и потрясении, уставился на фигуру, загородившую свет. В его сердце поднялось убийственное желание. Солнце за спиной превращало фигуру в тёмный силуэт.

– Солдат, – проговорил женский голос с корелрийским акцентом, – какой это взвод?

Флакон несколько раз открыл и закрыл рот, затем тихо проговорил:

– Тот, который начнёт планировать твоё убийство, как только узнает, что ты сейчас сделала.

– Позволь-ка прояснить ситуацию, солдат, – сказала женщина. – Я – капитан Фарадан Сорт, и я терпеть не могу скорпионов. А теперь покажи-ка, как ты умеешь отдавать честь, лёжа.

– Честь тебе отдать, капитан? Которую? У меня их полно на выбор. Есть предпочтения?

– Отдай честь так, чтобы стало ясно: ты заметил, что лежишь на краю пропасти, в которую я сейчас скину твою жалкую задницу. Только сперва набью её кирпичами, конечно.

Ого.

– По уставу, значит. Есть, капитан.

Флакон выгнул спину, изобразил армейское приветствие и сумел продержаться несколько ударов сердца… ожидая от неё реакции, которой не последовало. Захрипев, маг снова уткнулся лицом в землю, вдохнув пригоршню пыли.

– Потом ещё разок попробуем, солдат. Как тебя звать?

– Хм… Улыбка, капитан.

– Ну-с, не думаю, что ты у меня будешь много улыбаться, так?

– Никак нет, капитан.

И она зашагала прочь.

Флакон уставился на плоское, мокрое место, которое было прежде Счастливым Союзом и половиной накидочника. Он чуть не плакал.

– Сержант.

Смычок поднял глаза, заметил торквес на руке и медленно поднялся на ноги. Отдал честь, разглядывая высокую, статную женщину, которая стояла перед ним.

– Сержант Смычок, капитан. Четвёртый взвод.

– Хорошо. Вы теперь мои. Меня зовут Фарадан Сорт.

– Я всё ждал, когда вы появитесь, капитан. Подкрепления-то уже несколько дней как подоспели.

– Я была занята. Тебя это беспокоит, сержант?

– Никак нет, капитан.

– Я вижу, ты ветеран. Если тебе кажется, что поэтому получишь поблажки от меня, сообщаю – не получишь. Мне плевать, где ты был, под чьим командованием служил и скольким офицерам вогнал нож в спину. Меня интересует только одно: что ты знаешь о войне.

– Ни единому офицеру, капитан, я нож не вгонял… в спину. И о войне я ничего не знаю, кроме того, как на ней выжить.

– Сгодится. Где остальные мои взводы?

– Ну, одного вы недосчитаетесь. Геслерова. Их отправили на разведку, понятия не имею, когда они вернутся. Вон там стоит взвод Бордука. – Он указал рукой. – А за ними – Шнура. Остальных найдёте тут и там.

– Вы не ставите общий лагерь?

– Как одно подразделение? Нет.

– Отныне будете.

– Так точно.

Она бросила взгляд на солдат, которые всё ещё спали у костра.

– Солнце встало. Они уже должны быть разбужены, накормлены и готовы к маршу.

– Так точно.

– Так… разбуди их.

– Так точно.

Она уже пошла прочь, но затем повернулась и добавила:

– У тебя есть солдат по имени Улыбка, сержант Смычок?

– Есть.

– Пусть сегодня несёт двойную поклажу.

– Капитан?

– Ты меня слышал.

Смычок проводил её взглядом, затем повернулся к своим солдатам. Никто не спал, все смотрели на него.

– Да что я сделала?! – возмутилась Улыбка.

Смычок пожал плечами:

– Она наш капитан, Улыбка.

– И что?

– И то, что все капитаны – чокнутые. По крайней мере, эта – точно чокнутая, что подтверждает моё мнение. Согласен, Спрут?

– О да, Смычок. На всю голову чокнутая.

– «Двойную поклажу»!

В лагерь ввалился Флакон, в сложенных ладонях он нёс изуродованную массу.

– Счастливый Союз! Она его растоптала!

– Ну, вот всё и решилось, – хмыкнул Спрут, вставая. – Ей конец.

Кулак Кенеб вошёл в свой шатёр, расстёгивая шлем, затем стащил его с головы и уже собрался швырнуть на походную койку, когда заметил, что над открытым сундуком у задней стены показалась взъерошенная шевелюра.

– Свищ! Ты что там делал?

– Спал. Она не глупая, нет. Они идут, чтобы дождаться воскрешения.

Мальчишка выбрался из сундука. Он был одет, как обычно, в виканского покроя кожаную одежду, правда, сильно заношенную. Детская пухлость щёк начала отступать, так что можно было уже вообразить, каким мужчиной он станет, когда вырастет.

– Она? Ты имеешь в виду адъюнкта? И кто идёт? Что за «воскрешение»?

– Они её попытаются убить. Но это неправильно. Она – наша единственная надежда. Последняя надежда. Пойду, найду себе что-то поесть, раз мы выступаем на И'гхатан.

Мальчик бегом кинулся мимо Кенеба. За шатром послышался собачий лай. Кулак отодвинул полог и вышел наружу, чтобы увидеть, как Свищ мчится по проходу между палатками в сопровождении виканского пса Кривого и хэнской собачки по имени Таракан. Солдаты почтительно расступались, давая им дорогу.

Кулак вернулся внутрь. Очень странный ребёнок. Он уселся на койку, уставился в пустоту.

Осада. В идеале им бы ещё четыре-пять тысяч солдат, пять-шесть унтанских катапульт и четыре башни. Баллисты, мангонели, онагры, скорпионы, колёсные тараны и приставные лестницы. Ещё бы пригодилось несколько сапёрных подразделений с повозкой-другой морантской взрывчатки. И Высший маг – Быстрый Бен.

Неужели она только из гордыни отослала его прочь? Встречи с Дуджеком Одноруким проходили напряжённо. Невозможно было понять, почему Тавор наотрез отказалась от всякой помощи, если не считать пополнения из Квон-Тали. Спору нет, Дуджеку и самому было чем заняться: его Войску нужно было заново оккупировать города, укреплять гарнизоны, утихомиривать воинственные поселения. Но прибытие в Маадильское море адмирала Нока с третью всего имперского флота самым серьёзным образом отбило у местного населения желание бунтовать. К тому же Кенеб подозревал, что анархия и ужасы самого мятежа ничуть не меньше склоняли семигородцев к миру, чем военное присутствие Империи.

Кто-то поскрёбся во внешнюю стенку шатра.

– Войдите.

Под полог нырнул Блистиг:

– Хорошо, что ты один. Тин Баральта говорил с вождём Голом. В общем, мы понимали, что дело может дойти до осады…

– Блистиг, – перебил Кенеб, – это неправильно. Адъюнкт командует Четырнадцатой армией. Ей было приказано подавить мятеж, она это и делает. Символично, что последнюю искру придётся погасить в И'гхатане, легендарном родном городе Дриджны-Апокалипсиса…

– Ага, и эту легенду мы, таким образом, подкормим.

– Только если проиграем.

– Малазанцы гибнут под И'гхатаном. Этот город сгорел дотла во время последней осады. Дассем Ультор, отряд Первого Меча. Первая армия, и Девятая. Восемь, десять тысяч солдат? И'гхатан пьёт малазанскую кровь, и жажда его бесконечна.

– Ты это своим офицерам рассказываешь, Блистиг?

Тот подошёл к сундуку, захлопнул крышку и сел.

– Нет, конечно. Ты что, решил, что я свихнулся? Но, нижние боги, неужели ты не чувствуешь… нарастающего ужаса?

– Так же было, когда мы шли в Рараку, – сказал Кенеб, – и в итоге ничего не произошло, в этом и проблема. Единственная проблема, Блистиг. Нам нужно затупить мечи, нужно выпустить напряжение, вот и всё.

– Нельзя ей было отсылать Быстрого Бена и Калама. Всем до ризановой задницы, что там происходит на Имперском Пути!

Кенеб отвёл взгляд и пожалел, что не может с этим поспорить.

– Должно быть, у неё на то свои причины.

– Хочу их узнать.

– Почему Баральта решил поговорить с Голлом?

– Потому что все мы встревожены, Кенеб, вот почему. Мы хотим её припереть к стенке, все Кулаки как один, и заставить ответить на наши вопросы. Пусть назовёт свои причины, а мы хоть на самом деле оценим, как она вообще мыслит.

– Нет. Без меня. Мы ещё даже не подошли к И'гхатану. Подожди и увидишь, что она задумала.

Блистиг заворчал и поднялся:

– Я передам остальным твой совет, Кенеб. Только, кхм, учти, что не одни солдаты заждались.

– Я знаю. Подожди и увидишь.

Когда Блистиг ушёл, Кенеб снова опустился на койку. Снаружи было слышно, как снимают палатки и собирают поклажу, вдалеке ревели волы. Утренний воздух разрывали крики. Армия готовилась к очередному дню долгого марша. «Выжженные слёзы», виканцы, сэтийцы, малазанцы. На что способно такое пёстрое сборище солдат? Мы ведь сразимся с Леоманом Кистенём, будь он неладен. А он уже расквасил нам нос однажды. Конечно, партизанские налёты – это одно, а полномасштабная осада – совсем другое. Может, он боится ничуть не меньше нашего.

Приятная мысль. Жаль только, что он в неё ни капельки не верил.

Четырнадцатую армию разбудили, и теперь вся она пришла в движение. Сержант Хеллиан сидела на обочине дороги. Голова у неё раскалывалась. Восемь дней с этой треклятой, разнесчастной армией и проклятой капитаншей, и вот – у неё кончился ром. Три солдата из её недоукомплектованного взвода заканчивали паковать вещи. Никто не рисковал обращаться к своей похмельной и злобной начальнице.

Хеллиан преследовали горькие воспоминания о событии, которое ко всему этому привело. Разгромленный храм, перебитые жрецы, чиновники и следователи… нужно было отослать всех свидетелей подальше, желательно так, чтобы они живыми не вернулись. Ну, кто же будет их за такое винить? Нет, постой, Хеллиан и будет! Миром правят дураки, вот в чём дело. Двадцать два жреца Д'рек погибли в собственном храме в квартале, за который она отвечала. Да вот только патрули никогда не пускали в храмы, так что она ничего бы не смогла поделать, как бы там ни сложилось. Но нет, так не пойдёт. Куда же подевались убийцы, сержант Хеллиан? И почему вы не видели, как они сбежали? И где тот мужчина, что пришёл с вами, а потом исчез?

Убийцы. Не было никаких убийц. Во всяком случае, обыкновенных. Скорей уж, демон, который вырвался на волю во время какого-нибудь тайного ритуала, обряда, который пошёл вкривь и вкось. Идиоты сами себя погубили, вот так и было. Мужчина тот был, небось, сам жрец-расстрига из другого храма, чародей, скорее всего. Когда он понял, что произошло, тут же удрал, а её оставил разбираться с последствиями.

Нечестно, но кто и где видел в этом мире честность?

Рядом с ней опустилась громада Урба:

– Мы почти готовы, сержант.

– Ты должен был его придушить.

– Я и хотел. Честно.

– Правда?

– Правда.

– Но потом он ускользнул, – проговорила Хеллиан. – Как червяк.

– Капитан хочет, чтобы мы присоединились к остальным взводам её роты. Они чуть дальше по дороге. Нужно их догнать, пока не дали сигнал выступать.

Хеллиан покосилась на двух остальных солдат. Близнецы, Дохляк и Неженка. Юные, потерянные… ну, может, по годам и не юные, но всё равно зелёные. Хеллиан сомневалась, что они бы сумели с боем вырваться даже с пикника повитух. Хотя, конечно, говорят, посиделки у них случались жёсткие. Особенно если какая-нибудь беременная дурочка туда забредала. Ладно, это всё было в Картуле, в городе пауков, в городе хруста под ногами, городе паутины и ещё чего похуже. Тут на много лиг ни одного пикника повитух не найдёшь.

Там пауки летали по воздуху, но они хоть были крошечные – такого легко забить среднего размера камнем.

– Ох, Бездна, – простонала Хеллиан. – Найди мне чего-нибудь выпить.

Урб протянул ей бурдюк с водой.

– Не этого, идиот!

– Может, у кого-то из других солдат роты…

Она вскинула голову и прищурилась.

– Хорошая мысль. Ладно, помоги встать… нет, не помогай.

Пошатываясь, она поднялась на ноги.

– Ты в порядке, сержант?

– Буду, – процедила Хеллиан, – когда ты мой череп зажмёшь между ладоней и раздавишь.

Урб нахмурился:

– У меня будут неприятности, если я так поступлю.

– Нет, со мной – не будет. Ладно, забудь. Веди нас, Неженка.

– Но мы же на дороге, сержант.

– А ты веди. Практикуйся.

– Но я же ничего не увижу, – не сдавался молодой солдат. – Слишком много народу и повозок.

Ох, боги из вонючей Бездны, дайте мне только дожить до того, чтобы его убить.

– Тебе по силам нас отвести, Дохляк?

– Никак нет, сержант. Легко.

– Хорошо. Веди уже.

– А мне прикрыть фланг, да? – спросил Неженка.

– Ага, только отойди за горизонт, кактус ты шипомозглый!

– Это вам не какой-нибудь обычный скорпион, – заявил Может, придвигаясь, чтобы посмотреть поближе (но не слишком близко).

– Здоровенный, – протянул Мазок. – Я таких прежде видал, но никогда настолько… здоровенных.

– Может, он просто мутант, а все его братики и сестрички маленькие. Поэтому он одинокий и поэтому такой злобный.

Мазок покосился на друга:

– Да, не исключено. У тебя, я вижу, котелок вовсю варит. Что скажешь, сумеет он разделаться со Счастливым Союзом? Их ведь, как ни крути, двое…

– Ну, может, нам нужно найти второго такого же.

– Но ты ведь сказал, что все его братики и сестрички были маленькие.

– Ах, да. Ну, может, у него есть дядя или ещё кто.

– Большой.

– Здоровенный. Побольше этого.

– Надо искать.

– Да не парьтесь, – сказал Флакон, который сидел в тени валуна всего в пяти шагах от двух солдат из Бордукова взвода.

Оба вздрогнули, затем Мазок зашипел:

– Шпионил!

– Не шпионил. Скорбел.

– С чего бы это? – взвился Может. – Мы ведь ещё даже не добрались до И'гхатана.

– Видели уже новую капитаншу?

Солдаты переглянулись, затем Мазок сказал:

– Нет. Но слыхали, что её нам назначили.

– Она уже здесь. И она убила Счастливый Союз. Каблуком придавила и… Хрусь!

Оба вскочили на ноги.

– Убийца! – прорычал Может, а затем взглянул на скорпиона в круге камней у своих ног. – Ну, ладно, пусть только попробует тронуть Искру – он ей ногу отхватит, и на сапог не посмотрит…

– Не глупи, – бросил Флакон. – И, кстати, Искра не мальчик. Искра – девочка.

– Так даже лучше. Девочки злее будут.

– Меленькие, которых везде видно, – это мальчики. Девочек в округе не слишком много, но уж что поделаешь. Они застенчивые. В общем, лучше вам её отпустить.

– Почему это? – возмутился Мазок. – Никакая треклятая капитанша не посмеет…

– Её вам надо в последнюю очередь опасаться, Мазок. Самцы учуют её запах, сигнал, что она в беде. И за вами поползут сотни. А потом тысячи. И они будут совсем не в дружелюбном настроении, если ты понимаешь, о чём я.

Может улыбнулся:

– Интересно. Ты в этом уверен, Флакон?

– Не выдумывай глупостей.

– А почему нет? В глупостях нам равных нет. То есть, хм, это…

– Может хотел сказать, – вмешался Мазок, – что мы своей головой думать умеем. Совсем своей, Флакон. Так что о нас не беспокойся.

– Она убила Счастливый Союз. Не будет больше боёв. Передайте остальным взводам с новыми скорпионами. Пусть отпустят малышей.

– Ладно, – кивнул Мазок.

Флакон внимательно посмотрел на обоих.

– Вашей Искры тоже касается.

– Само собой. Мы только на неё ещё немного полюбуемся, только и всего.

Может снова улыбнулся.

Поднявшись на ноги, Флакон замешкался, затем покачал головой и зашагал к стоянке своего взвода. Армия уже была почти готова выступать. Без особого воодушевления, чего, впрочем, и следовало ожидать от армии, которой предстояло осадить город.

И на небе – ни облачка. Снова. Снова пыль, снова жара, снова пот. Кровные слепни и блох-клещи, а над головой – треклятые стервятники. Не отстают от самой Рарарку. Зато это будет последний день на марше. Впереди – старый тракт, несколько заброшенных деревень, одичавшие козы на оголившихся холмах, вдалеке – всадники, следящие за армией с высокой гряды.

Остальные солдаты взвода уже стояли на ногах, только его и ждали. Флакон заметил, что Улыбка согнулась под двумя вещмешками.

– Что это с тобой стряслось? – спросил он.

В ответном взгляде плескались унижение и обида.

– Не знаю. Новая капитанша приказала. Я её ненавижу.

– Не удивлён, – проговорил Флакон, поднимая собственное снаряжение с земли и продевая руки в лямки. – Это у тебя барахло Смычка, что ли?

– Не всё, – сообщила Улыбка. – Морантскую взрывчатку он мне не доверил.

И хвала Опоннам за это.

– А капитанша не заглядывала?

– Нет. Сука. Мы решили её убить, если ты не знал.

– Вот как. Ну, я лично слёз лить не буду. А кто это «мы», кстати?

– Я и Спрут. Он её отвлечёт, а я ей нож в спину всажу. Сегодня вечером.

– Кулак Кенеб тебя за это вздёрнет, если ты не знала.

– Мы всё устроим так, будто это был несчастный случай.

Вдали взвыли горны.

– Так, ладно, – сказал Смычок. – Выдвигаемся.

Надрывный скрип колёс в колеях, грохот и стук по неровной брусчатке, рёв волов, тысячи солдат пришли в движение – поднялся неимоверный шум, а в воздух уже взвилась первая туча пыли.

Корик поравнялся с Флаконом.

– Они этого не сделают, – сообщил он.

– Чего не сделают? Не убьют капитаншу?

– Я к ней хорошо присмотрелся, – объяснил сэтиец. – Она не просто из Корелри. Она со Стены Бури.

Флакон подозрительно покосился на кряжистого солдата:

– Ты-то откуда знаешь?

– У неё на ножнах серебристая полоска. Она участком командовала.

– Это просто смешно, Корик. Во-первых, если мне правду рассказывали, со Стены нельзя просто так взять и уйти. К тому же, эта женщина – капитан в самой неподготовленной армии во всей Малазанской империи. Если она командовала на участке Стены и билась с Буревестниками, её бы, по меньшей мере, Кулаком назначили.

– Только если она об этом говорила другим, Флакон, – но полоска-то рассказывает другую историю.

Шедший на два шага впереди Смычок повернул голову и взглянул на подчинённых:

– Значит, ты её тоже заметил, Корик.

Флакон обернулся к Улыбке и Спруту:

– Вы двое, слыхали?

– И что? – взвилась Улыбка.

– Слыхали, – мрачно ответил Спрут. – Может, она эти ножны просто стащила где-нибудь… да только не похоже на это. Улыбка, девочка моя, лучше нам свой план положить на костёр да поджечь.

– Почему?! – не сдавалась девушка. – Что это ещё за «Стена Бури»? И отчего это вдруг Корик вообразил себя всезнайкой? Он же ничего не знает, разве только морду коня от крупа отличит, да и то в темноте. Вы только посмотрите на них! Запрягли меня с кучкой трусов!

– Которые пока на тот свет не собираются, – заметил Спрут.

– Улыбка дома только с крестьянскими сынками по песочку валялась, – проговорил Корик, качая головой. – Послушай меня, женщина. Стена Бури тянется на много лиг по северному побережью Корела. Только она и защищает этот остров-континент от Буревестников, морских демонов-воинов, которые рыщут между островом Малазом и Корелом. О них-то хоть ты слышала?

– Это всё старые рыбацкие байки.

– Никак нет, они настоящие, – заявил Спрут. – Я их своими глазами видел. Скачут по морю, будто волны им кони. С ледяными копьями наперевес. Мы шести козам глотку перерезали, чтобы окрасить воду и умилостивить их.

– И это сработало? – удивлённо спросил Флакон.

– Нет, но сработало, когда мы юнгу за борт выбросили.

– В общем, – проговорил Корик после минутного молчания, – только избранным воинам поручают стоять на Стене. Биться против призрачной орды. Это бесконечная война. Такой она была, по крайней мере…

– А что, закончилась?

Сэтиец пожал плечами.

– Тогда что она здесь делает? – спросила Улыбка. – Флакон прав: чушь какая-то.

– Сама её спроси, если хочешь, – ответил Корик, – если, конечно, переживёшь сегодняшний переход.

– Не так всё и плохо, – пропыхтела она.

– Мы всего сотню шагов прошли, солдат, – окликнул её Смычок. – Лучше побереги дыхание.

Флакон не сразу решился, но потом всё же сказал Улыбке:

– Давай-ка мне – капитанши-то рядом не видно, верно?

– Я ничего не видел, – сообщил Смычок, не поворачивая головы.

– Я сама…

– Будем меняться.

Улыбка подозрительно прищурилась, затем пожала плечами:

– Ну, если ты так хочешь.

Маг забрал у неё второй мешок.

– Спасибо, Флакон. Хоть кто-то в этом взводе хорошо ко мне отнёсся.

Корик расхохотался:

– Он просто боится получить нож в ногу.

– Нужно держаться вместе, – заявил Флакон. – Теперь, когда у нас завёлся личный тиран-капитан.

– Умный мальчик, – согласился Смычок.

– И всё равно, – повторила Улыбка, – спасибо, Флакон.

Он только мило улыбнулся в ответ.

– Остановились, – пробормотал Калам. – С чего бы это?

– Ни малейшего понятия, – отозвался Быстрый Бен.

Оба лежали бок о бок на вершине невысокой гряды. Одиннадцать Семян Луны парили стройным рядом над другим всхолмьем в двух тысячах шагов от них.

– Слушай, – спросил убийца, – а что на этом Пути считается ночью?

– Уже началась, и толку от неё немного.

Калам повернул голову и взглянул на взвод солдат, растянувшихся в пыли на склоне.

– И какой у тебя план, Бен?

– Воспользуемся ночью, само собой. Проберёмся под одну из них…

– «Проберёмся»? Ещё скажи «скрытно». Тут же спрятаться негде. Нечему даже тень отбросить!

– В этом вся прелесть, Калам.

Убийца протянул руку и сгрёб чародея за грудки.

– Ай. Ладно-ладно, план паршивый. У тебя есть идеи получше?

– Сначала надо отослать этот взвод обратно к Четырнадцатой армии. Вдвоём пробираться сподручней, чем ввосьмером. Я, конечно, не сомневаюсь, что драться они умеют, только проку от этого против тысячи к'чейн че'маллей не будет. И ещё: они такие развесёлые, что трудно удержаться и не пуститься в пляс.

В ответ на это сержант Геслер послал Каламу воздушный поцелуй.

Калам перекатился назад и уставился на неподвижную цитадель. Быстрый Бен вздохнул. Почесал гладко выбритый подбородок.

– Адъюнкт приказала…

– Забудь. Это тактическое решение, оно в нашей компетенции.

Геслер окликнул его снизу:

– Она от нас тоже не прочь избавиться, Калам.

– Да? И почему же?

– Рядом с нами она всё время психует. Не знаю, почему. Мы ведь были на «Силанде». Прошли через стену огня на этом корабле.

– Всех нас, Геслер, жизнь не баловала…

– «В нашей компетенции», – повторил Быстрый Бен. – Мне нравится. Попробуешь потом ей это сказать.

– Давай отошлём их обратно.

– Геслер?

– Нам-то что. Я бы за вами двоими даже в нужник не пошёл, уж простите, господа, великодушно.

Ураган добавил:

– Только давай быстрей, чародей, а то я здесь поседел уже от скуки.

– Это не седина, а пыль, капрал.

– Это ты так говоришь.

Калам задумался, затем сказал:

– Мохнатого фаларца можно с собой взять. Не хочешь с нами пойти, капрал? Охранять тыл?

– Арьергард? Слушай, Геслер, а ты ведь был прав. Они и вправду собрались в нужник. Ладно, если только мой сержант не будет по мне слишком тосковать.

– По тебе-то? – осклабился Геслер. – Теперь хоть со мной женщины начнут разговаривать.

– Ну, борода их отпугивает, конечно, – согласился Ураган, – но я изменяться не собираюсь – ради кого бы то ни было.

– Да не сама борода, а всё, что в ней обитает!

– Худ бы нас всех побрал, – прошипел Калам. – Отправь их обратно, Бен. Пожалуйста!

В четырёх лигах от Эрлитана стояла Апсалар и смотрела на море. Изломанной линией на горизонте, по другую сторону пролива А'рат, виднелся мыс – Кансойский предел, что тянулся длинным, узким перешейком на запад, до самого портового города Кансу. У ног девушки возились два перевязанных леской скелета: выхватывали личинок в грязи и разочарованно шипели, когда пожёванные насекомые вываливались на землю из костяных глоток.

Похоже, сила хранилась даже в костях или памяти костей. Поведенческие модели птицеящеров начали просачиваться в манеры Кердлы и Телораст. Они теперь гонялись за змеями, подпрыгивали, чтобы поймать в полёте ризана или накидочника, дрались, чтобы узнать, кто сильнее, гордо выступали, шипели и взбивали лапами песок. Апсалар решила, что они сходят с ума.

Невелика потеря. При жизни они были злобными, коварными, ничуть не достойными доверия созданиями. И, возможно, правили каким-то Владением. Наверняка – как узурпаторы. Об их исчезновении жалеть не стоит.

– Эй, Не-Апсалар! Чего мы тут ждём? Мы уже поняли, что не любим воду. Леска-то из сушёной кишки. Она размокнет, и мы развалимся!

– Мы должны пересечь этот пролив, Телораст, – сказала Апсалар. – Разумеется, вы с Кердлой можете остаться. И расстаться со мной.

– Ты вплавь пересекать его собралась?

– Нет, я собираюсь воспользоваться Путём Тени.

– Ну, там-то будет сухо!

– Сухо, – расхохоталась Кердла, подскочив к Апсалар и качая головой. – Не мокро! Очень хорошо. Мы же пойдём с ней, правда, Телораст?

– Мы ведь обещали! Нет, постой, не обещали. Кто это сказал? Мы просто очень хотим встать на страже твоего гниющего трупа, Не-Апсалар, это мы обещали. Не понимаю, почему я всё время путаюсь? Рано или поздно ты ведь умрёшь. Это очевидно. Это ведь и происходит со смертными, а ты смертная, верно? Наверняка! Ты кровишь уже третий день – мы всё чуем.

– Дурочка! – зашипела Кердла. – Разумеется, она смертная. И к тому же, мы ведь с тобой тоже были когда-то женщинами, помнишь? Она кровит, потому что так всегда бывает. Не всё время, но иногда. Регулярно. Или не совсем. Если только она не собирается отложить яйцо, а это бы значило, что самец её нашёл, а уж это бы значило…

– Что она змея? – издевательски поинтересовалась Телораст.

– Да нет! О чём ты только думаешь, Телораст?

Заходящее солнце окрасило воды пролива багрянцем. Одинокий парус купеческой каракки двигался на юг, в Эрлитанское море.

– Путь здесь силён, – проговорила Апсалар.

– О да, – согласилась Телораст, поглаживая левую лодыжку Апсалар костяным хвостом. – Яростно проявляется. Это новое море.

– Вполне возможно, – ответила девушка, разглядывая зазубренные скалы по краям пролива. – Есть ли под водой развалины?

– Откуда нам знать? Наверное. Вероятно, наверняка. Развалины. Руины. Огромные города. Храмы Тени.

Апсалар нахмурилась:

– Не было никаких храмов Тени во времена Первой империи.

Кердла резко опустила голову, но затем вдруг вскинула её:

– Дессимбелакис, будь прокляты все его души! Мы говорим о времени Лесов. Великие леса покрывали всю эту землю, задолго до Первой империи. Прежде самих т'лан имассов…

– Тс-с! – зашипела Телораст. – Леса? Чушь! Ни одного деревца не видно – а тех, что так боялись теней, вовсе не существовало. Так с чего бы им теням поклоняться? Они и не поклонялись, потому что их не существовало. Это всё природная мощь, здешняя сила Тени. Правда, конечно, что поклонение родилось из страха. Ужаса перед неведомым…

– Которое становилось лишь ужаснее, – вклинилась Кердла, – когда оказывалось ведомым! Согласна, Телораст?

– Нет, не согласна. Я вообще не понимаю, о чём ты. Разболтала кучу секретов, да они все и неправдивые к тому же. Смотри! Ящерка! Чур, моя!

– Нет, моя!

Оба скелета помчались по каменистому уступу. Что-то маленькое и серое метнулось прочь.

Поднялся ветер, подёрнул рябью воды пролива и принёс с собой изначальный запах моря, зашвырнул его на утёс, где стояла Апсалар. Пересекать широкие проливы, даже через Путь, – всегда неприятная перспектива. Чуть ослабнет воля – и её выбросит в родной мир: прямо в населённые дхэнраби волны в нескольких лигах от суши. Верная смерть.

Можно было, конечно, избрать сухопутный маршрут. На юг от Эрлитана – в Пан'потсун, затем по краю новорожденного моря Рараку – на запад. Но Апсалар понимала, что времени у неё остаётся всё меньше. Котильон и Престол Тени попросили девушку лишь избавиться от горстки мелких игроков, раскиданных тут и там по субконтиненту, но что-то подсказывало ей, что далёкие события разворачиваются всё быстрее, а с ними росла необходимость – отчаянная потребность – оказаться там вовремя. Вонзить свой кинжал, повлиять, как сумеет, на целую армию судеб.

Она решила, что Котильон это поймёт. Что он тоже доверится её интуиции, хотя сама Апсалар и не смогла бы её объяснить.

Нужно… спешить.

Она сосредоточилась. И пейзаж перед глазами изменился. Утёс превратился в пологий склон, заваленный упавшими деревьями – сосны и кедры, корни вырваны из тёмной земли, стволы сплющены, словно на этот холм обрушился неимоверной силы ветер. Под свинцовым небом – там, где только что плескались воды пролива, – раскинулась лесистая долина, окутанная туманом.

Два скелета прижались к её ногам, мотая головами.

– Я тебе говорила, что тут будет лес! – заявила Телораст.

Апсалар указала на изувеченный склон:

– Что здесь произошло?

– Колдовство, – сказала Кердла. – Драконы.

– Не драконы.

– Да, не драконы. Телораст права. Точно не драконы.

– Демоны.

– Да, ужасные демоны, чьё дыханье – врата Пути, о, не рискуйте прыгать в разверстую пасть!

– Никакого дыханья, Кердла, – заворчала Телораст. – Просто демоны. Маленькие. Но много. Повалили деревья, одно за другим, потому что они злобные и склонны к бессмысленному разрушению.

– Как дети.

– Точно! Верно сказала Кердла, как дети. Демонские дети. Но сильные. Очень сильные. Большие, с мускулистыми руками.

– Значит, – проговорила Апсалар, – здесь бились драконы.

– Да, – сказала Телораст.

– Во Владениях Тени.

– Да.

– Вероятнее всего, те самые драконы, которые пленены теперь в круге камней.

– Да.

Апсалар кивнула, затем начала спускаться вниз по склону.

– Дорога предстоит нелёгкая. Похоже, не так уж много времени я сэкономлю, если пойду через лес.

– Лес тисте эдуров, – бросила Кердла, выпрыгивая вперёд. – Они любят свои леса.

– Столько природных теней, – добавила Телораст. – Сила в постоянстве. Чёрное дерево, кровное дерево, много всего страшного. Эресам было чего бояться.

Вдалеке по-над верхушками деревьев скользило что-то тёмное. Апсалар присмотрелась. Каракка отбрасывала призрачную тень в этот мир. Девушка видела оба мира сразу – довольно частое явление. Но даже так… кто-то есть на борту этой каракки. Кто-то важный.…

Древнее создание Первой империи Дессимбелакиса, т'рольбарал Деджим Нэбрал скорчился у подножия мёртвого дерева, точнее, перетёк змеёй по обесцвеченным, голым корням – семиголовый, семителый, пятнистый в тон земли, леса и камня. Свежая кровь медленно остывала в желудках д'иверса. В жертвах не было недостатка – даже в этой пустоши. Пастухи, солевары, разбойники, пустынные волки – Деджим Нэбрал питался ими на пути к месту засады.

Приземистое дерево – толстый ствол, лишь несколько голых ветвей сохранились с тех времён, когда оно ещё жило, – поднималось из трещины в скале между плоским уступом, ко которому шла тропа, и отвесной, выветренной стеной камня. Здесь тропа заворачивала, огибая обрыв. На глубине в десять или даже больше человеческих ростов виднелись валуны и острые скалы.

На другой стороне тропы громоздился завал из растрескавшихся, мелких камней.

Здесь д'иверс решил нанести удар, броситься с обеих сторон – из густых теней.

Деджим Нэбрал был спокоен. Терпение было куплено ценой свежего мяса и предсмертных криков, теперь осталось лишь дождаться прибытия жертв – тех, кого назначили Безымянные.

Скоро.

Апсалар трусцой бежала вперёд – между деревьями оказалось достаточно пространства, лес казался собором из теней и тяжкого сумрака. По сторонам от девушки мелькали силуэты Кердлы и Телораст. Удивительно, но она продвигалась довольно быстро. Земля была очень ровной, и ни единого упавшего ствола, словно ни одно дерево в этом лесу не умирало. Апсалар не видела никакой живности, не натыкалась и на звериные тропы, однако время от времени встречались поляны – округлые поля мха, окружённые равномерно растущими кедрами, а если даже не кедрами, то какими-то очень похожими деревьями с косматой, грубой чернильно-чёрной корой. Эти круги имели слишком правильную форму, чтобы счесть их естественными образованиями, хотя никаких других признаков разумной деятельности она не видела. Здесь, как и сказала Телораст, сила тени проявлялась яростно.

Тисте эдуры и Куральд Эмурланн… их присутствие чувствовалось здесь, но лишь как память, как воспоминания, что цепляются за кладбища, гробницы и старые курганы. Старинные сны, запутавшиеся и выцветшие в траве, в изгибе дерева, в кристаллическом плетении камня. Забытый шёпот в ветре, вечно шелестящем в таких увенчанных смертью местах. Эдуры ушли, но лес их не забыл.

Темнота впереди, что-то свешивается из под лесного свода – тонкое и прямое. Верёвка толщиной с её запястье коснулась усыпанного хвоей дёрна – якорь.

Прямо перед ней. Вот как. Значит, как только я ощутила чужое присутствие, незнакомец тоже почувствовал меня. А это, я полагаю, приглашение.

Апсалар приблизилась к верёвке, ухватилась за неё обеими руками и принялась карабкаться наверх.

Внизу зашипела Телораст:

– Что ты делаешь? Не нужно! Там ужасный захватчик! Жуткий, жуткий, кошмарный, жестоколицый незнакомец! Не поднимайся к нему! Ох, Кердла, смотри, она полезла!

– Она нас не слушает!

– Мы слишком много болтали, вот в чём проблема.

– Ты права. Нужно сказать что-то важное, чтобы она снова начала к нам прислушиваться.

– Хорошая мысль, Кердла. Придумай что-нибудь!

– Я пытаюсь!

Апсалар продолжала взбираться по верёвке, и голоса призраков затихли внизу. Девушка оказалась среди покрытых толстыми иглами ветвей и старой паутины, натянутой между ними, по нитям сновали маленькие блестящие точки. Кожа перчаток уже обжигала ладонь, а икры пронзила боль. Апсалар добралась до первого из нескольких узлов, поставила на него ногу и остановилась, чтобы передохнуть. Взглянув вниз, она увидела лишь чёрные стволы, уходившие во мглу, словно ноги какого-то гигантского создания. Несколько мгновений спустя девушка продолжила подъём. Теперь каждые десять-двенадцать саженей её ждали узлы. Кто-то о ней позаботился.

Эбеново-чёрное днище каракки маячило над головой, поблёскивало наростами ракушек. Добравшись до него, Апсалар упёрлась ногами в тёмные доски и поднялась на последние два человеческих роста, туда, где якорная верёвка уходила через прорезь в планшире. Перевалившись через него, девушка оказалась у трёх ступеней, которые вели на кормовую палубу. Туманные пятна маячили там, где стояли и сидели смертные: тут и там, у снастей, у бокового рулевого весла, один сидел в «вороньем гнезде» над вантами. У грот-мачты стояла куда более плотная, материальная фигура.

Знакомая. Апсалар порылась в памяти, прыгая с одного ложного следа на другой. Знакомая… но не совсем.

На чисто выбритом, красивом лице незнакомца возникла лёгкая улыбка, когда он шагнул ей навстречу и поднял обе руки:

– Не знаю, каким именем ты теперь называешься. Ты ведь была тогда почти ребёнком… когда это было? Всего несколько лет назад? Трудно поверить.

Сердце тяжело колотилось у неё в груди, и Апсалар сама удивилась своим чувствам. Страх? Да, но не только. Вина. Стыд. Она откашлялась.

– Я назвала себя Апсалар.

Незнакомец быстро кивнул. Затем выражение его лица медленно изменилось:

– Ты меня не помнишь, не так ли?

– Да. Точнее, нет. Не знаю. Должна помнить – это точно.

– Тяжёлые были времена, – сказал он опуская руки, но медленно, словно не был уверен, как она воспримет его слова. – Ганос Паран.

Апсалар стащила перчатки – исключительно из-за потребности сделать хоть что-нибудь – и провела тыльной стороной ладони по лбу. Её потрясло то, что рука стала мокрой, ручейки пота внезапно обожгли кожу холодом.

– Что ты здесь делаешь?

– Я у тебя мог бы спросить то же самое. Предлагаю разместиться в моей каюте. Там есть вино. Еда. – Он снова улыбнулся. – Более того, я и сам там сейчас сижу.

Её глаза сузились:

– Похоже, ты обрёл некоторую силу, Ганос Паран.

– Можно и так сказать.

Девушка последовала за ним в каюту. Как только она закрыла за собой дверь, фигура Парана растворилась, и Апсалар услышала движение по другую сторону стола. Обернувшись, она заметила куда менее плотную фигуру бывшего капитана «Мостожогов». Он разливал по кубкам вино, а когда заговорил, голос его долетал словно издалека.

– Тебе лучше пока выйти со своего Пути, Апсалар.

Так она и поступила. И тут же впервые почувствовала под ногами крепкие доски, мерную качку судна в море.

– Садись, – сказал Паран, делая приглашающий жест. – Пей. Вот хлеб, сыр, солонина.

– Как ты почувствовал моё присутствие? – спросила девушка, усаживаясь на прибитый к полу стул. – Я шла по лесу…

– По лесу тисте эдуров, да. Апсалар, я даже не знаю, с чего начать. У Колоды Драконов есть Господин, и ты сейчас пьёшь с ним вино. Семь месяцев назад я жил в Даруджистане, в Доме Финнэста, вместе с двумя спящими вечным сном гостями и слугой-яггутом… хотя он бы меня, наверное, убил, если бы услышал, что я его так назвал. Рейст – не самый приятный собеседник.

– Даруджистан… – пробормотала она, отводя глаза, позабыв о кубке с вином в руке.

Апсалар стремительно теряла уверенность, которую, казалось, обрела за прошедшие годы. Всё смешалось под напором несвязных, спутанных воспоминаний. Кровь, кровь на её руках, снова и снова.

– Я не понимаю…

– Идёт война, – сказал Паран. – Мудрую вещь мне как-то сказала одна из моих сестёр – как ни странно, когда мы оба были ещё детьми и командовали армиями игрушечных солдатиков. Она сказала: «Чтобы выиграть войну, нужно узнать всех игроков». Всех. Живых, что встанут против тебя на поле брани. Мёртвых, чьи легенды превратились в разящие клинки или пламенные символы, которые воздевают над головой, точно вечно бьющееся сердце. Скрытых игроков, неодушевлённых игроков – саму землю… или море, если угодно. Леса, холмы, горы, поля и реки. Течения – видимые и невидимые. Нет, конечно, всего этого Тавор не говорила; она была куда более лаконична, но у меня ушло много времени, чтобы её понять. Суть не в том, чтобы «знать своего врага». Это суждение поверхностное и примитивное. Нет, суть в том, чтобы «знать своих врагов». Огромная разница, Апсалар, ибо одним из твоих врагов может оказаться лицо, которое ты видишь в серебряном зеркале.

– Но теперь ты их называешь игроками, а не врагами, – заметила Апсалар. – Похоже, ты несколько изменил свою позицию – это связано со званием Господина Колоды Драконов?

– Хм, об этом я не думал. Игроки. Враги. А есть ли разница?

– Игроками можно… манипулировать.

– И это ты понимаешь особенно хорошо.

– Да.

– Котильон по-прежнему преследует тебя?

– Да, но уже не так… непосредственно.

– И ныне ты стала одной из его избранных слуг, агентом Тени. Убийцей – точно такой же, какой была прежде.

Апсалар посмотрела ему в глаза:

– Что ты хочешь этим сказать?

– Сам не уверен. Я просто пытаюсь нащупать землю под ногами, оценить тебя и задание, которое ты сейчас выполняешь.

– Если хочешь знать подробности, лучше поговори с самим Котильоном.

– Я всерьёз обдумываю это.

– Ради этого ты пересёк океан, Ганос Паран?

– Нет. Как я уже говорил, идёт война. Я не бездействовал в Даруджистане, как и в последние недели перед битвой в Коралле. Я искал и находил игроков… а среди них – истинных врагов.

– Твоих врагов?

– Врагов мира.

– Надеюсь, ты их убьёшь.

Он чуть вздрогнул, посмотрел на вино в кубке.

– На короткий миг, Апсалар, ты казалась невинной. Даже наивной.

– Это было после того, как меня отпустил бог, и прежде, чем во мне пробудились определённые воспоминания.

– То-то я гадал: кто же заразил тебя таким горьким цинизмом?

– Цинизмом? Ты говоришь о мире, но дважды повторил, что идёт война. Ты потратил месяцы, чтобы изучить поле, на котором развернётся битва. Но подозреваю, даже ты не можешь полностью оценить масштабность грядущего столкновения, конфликта, связавшего всех нас.

– Ты права. Поэтому я и хотел с тобой поговорить.

– Возможно, мы в этой битве окажемся по разные стороны, Ганос Паран.

– Может быть, но я так не думаю.

Она промолчала. Паран заново наполнил кубки.

– Пантеон разваливается на куски. Увечный Бог находит себе союзников.

– Но почему?

– Что? А… я, честно говоря, и не знаю. Из сострадания?

– А разве Увечный Бог его заслужил?

– Этого я тоже не знаю.

– Месяцами, говоришь, изучал поле битвы? – приподняла брови девушка.

Он расхохотался, и эта реакция вызвала у Апсалар прилив облегчения.

– Вероятнее всего, ты прав, – проговорила она. – Мы не враги.

– В это «мы», как я понимаю, ты включаешь Престола Тени и Котильона?

– Насколько это возможно – то есть, в меньшей степени, чем мне бы хотелось. Никто не может прозреть все замыслы Престола Тени. Даже Котильон, как я подозреваю. И уж точно не я. Но он проявляет… сдержанность.

– О да, верно. Удивительное дело, если об этом подумать.

– У Престола Тени изучение поля битвы заняло годы, если не десятилетия.

Паран хмыкнул, лицо его омрачилось.

– Это точно.

– Какова твоя роль, Паран? Какую роль ты хочешь сыграть?

– Я благословил Увечного Бога. Дал ему место в Колоде Драконов. В Доме Цепей.

Некоторое время она размышляла, затем кивнула:

– Я могу понять, почему это имело смысл. Ладно. Что привело тебя в Семь Городов?

Паран поражённо уставился на неё, затем покачал головой:

– Я это решение чуть не вечность пережёвывал, а ты в один миг ухватила мои побуждения. Ну хорошо. Я здесь, чтобы нейтрализовать врага. Отвести угрозу. Только боюсь, я не поспею вовремя, тогда придётся привести всё в порядок, насколько это вообще возможно, прежде чем отправиться дальше…

– В Квон-Тали.

– Но как… как ты узнала?

Апсалар потянулась за головкой сыра, выхватила из рукава нож и отрезала кусочек.

– Ганос Паран, разговор наш, я вижу, затянется. Но прежде скажи, где ты собираешься пристать к берегу?

– В Кансу.

– Хорошо, это ускорит и моё путешествие. Две мои небольшие спутницы уже карабкаются на палубу – взобрались по стволам деревьев. Они вот-вот примутся охотиться на крыс и прочих грызунов, это их на время займёт. А мы с тобой покамест займёмся трапезой.

Паран медленно откинулся на спинку стула.

– Мы войдём в порт через два дня. И что-то мне кажется, что эти два дня пролетят, как чайка в бурю.

И мне тоже, Ганос Паран.

Древние воспоминания шептались вокруг Деджима Нэбрала, старые каменные стены окрасились в алые отблески пламени, отразили вал дыма на улицах, мёртвых и умирающих людей, густой поток крови в сточных канавах. О, было особое величие в Первой империи – грубое, первое цветенье человечества. По мнению Деджима, т'рольбаралы были высшим воплощением истинно человеческих черт, сплавленных со звериной силой. Дикость, склонность к невиданной жестокости, коварство хищника, который не проводит границ и скорей уничтожит себе подобного, чем иного. Хищника, питающего свой дух истерзанной плотью детей. Удивительное мастерство разума, способного оправдать любое действие, как бы чудовищным оно ни было. Повенчанное с когтями, длинными клыками и способностью д'иверсов обращаться во множество из одного… мы должны были выжить, мы должны были царствовать. Мы были рождены господами, а все люди должны были по праву стать нашими рабами. Если бы только Диссембелакис не предал нас. Своих собственных детей.

Что ж, даже среди т'рольбаралов Деджим Нэбрал был величайшим. Созданием, превосходившим даже самый ужасный кошмар Первого Императора. Господство, покорение, рассвет новой империи – вот что ждало Деджима, и о, как же он будет пировать! Раздуется, насытится человеческой кровью. Новых младенцев-богов он заставит преклониться перед собой.

Как только он исполнит задание, весь мир будет для него открыт. И плевать на человеческое невежество, на слепоту. Это пройдёт. Самым ужасным образом.

Добыча Деджима приближалась, медленно подбиралась к месту засады. Осталось уже немного.

Броня из белёсых морских раковин поблёскивала в утреннем свете. Карса Орлонг извлёк её из своего мешка, чтобы надеть вместо искромсанных клочьев кожаного доспеха, который носил прежде. Теблор восседал на своём высоком, поджаром коне, широкие плечи укрывал запятнанный кровью, наскоро зашитый плащ из шкуры белого медведя. Он был с непокрытой головой, на грудь справа падала единственная толстая коса с вплетёнными в неё многочисленными фетишами: рыбьими костями, полосками прошитого золотом шёлка, звериными клыками. К широкому поясу Тоблакая были пришиты сморщенные человеческие уши. За спиной висел огромный кремнёвый меч. В высокие, доходившие до колен мокасины он засунул пару кинжалов с костяными рукоятями – каждый по длине и ширине больше походил на короткий меч.

Самар Дэв ещё некоторое время разглядывала великана, пока наконец её взгляд не остановился на покрытом татуировкой лице. Воин смотрел на запад с холодным, непроницаемым выражением. Она отвернулась, чтобы вновь проверить удила вьючных лошадей, затем сама запрыгнула в седло. Поставив носки сапог в стремена, она собрала поводья.

– Машины, – проговорила она, – которые не нуждаются ни в воде, ни в питье, не устают и не могут охрометь… только вообрази свободу такого мира, Карса Орлонг.

Тоблакай взглянул на неё глазами варвара – подозрительно, но с некоторой животной хитрецой.

– Люди смогут добраться куда угодно. Какая уж свобода в уменьшившемся мире, ведьма?

«Уменьшившемся»?

– Ты не понимаешь…

– Шум этого города – оскорбление самой идее мира, – заявил Карса Орлонг. – Сейчас мы его покинем.

Самар Дэв оглянулась на дворцовые ворота, которые перекрыли три десятка солдат. Все они нервничали и держали оружие наготове.

– Похоже, фалах'д решил отказаться от формального прощания. Ну и ладно.

Поскольку впереди ехал Тоблакай, город они пересекли быстро и беспрепятственно – и оказались у западных ворот ещё до того, как пробил десятый утренний колокол. Поначалу Самар Дэв беспокоило внимание, которое обращали на них все без исключения горожане на улицах и в окнах соседних домов, но когда спутники проскакали мимо безмолвных стражников на воротах, она уже оценила все прелести дурной славы, даже одарила солдат широкой улыбкой и помахала рукой на прощание.

Дорога, на которую они выехали, была отнюдь не из тех удивительных достижений малазанских инженеров, что соединяли самые крупные города, поскольку путники собирались ехать… в никуда. На запад, в Ягг-одан, где древние равнины отторгали крестьянский плуг в легендарном сговоре земли, дождя и духов ветра, где прижились лишь местные дикие травы, готовые задушить все сельскохозяйственные культуры, превратить их в почерневшую солому, которую первый же порыв ветра унесёт в небо. Такую землю можно было приручить на поколение-другое, но в конце концов одан всегда брал своё, вновь превращался в дикую пустошь, пригодную лишь для бхедеринов, чернохвостых зайцев да антилоп.

Так они и будут скакать на запад шесть или семь дней. Затем достигнут давно высохшего русла реки, которое изгибается к северо-западу, ограждённое сглаженными веками паводков берегами, что поросли ныне полынью, кактусами и серыми дубами. На горизонте закат загородят тёмные холмы, которые древнейшие карты называли священным местом племени, вымершего так давно, что даже имя его уже ничего не значило.

Итак, они поскакали по разбитой дороге, а город остался позади. Через некоторое время Карса оглянулся и оскалил зубы.

– Слушай. Так лучше, правда?

– Я слышу только ветер.

– Куда лучше, чем десять тысяч неутомимых машин.

Великан отвернулся, оставив Самар размышлять над его словами. Изобретения всегда отбрасывают моральные тени, это она знала хорошо, даже слишком хорошо. Но… неужели удобство может нести в себе такое тлетворное зло? Совершение тех или иных действий – повторяющихся, однообразных действий – порождало ритуал, а ритуал приносил смысл – больший, чем совершение самого действия. Из таких ритуалов рождалось самоопределение, а с ним – чувство собственного достоинства. Но даже так – ведь должна же быть какая-то ценность и в том, чтобы просто облегчить жизнь, верно?

Облегчить. Незаслуженно. И язык вознаграждения забывается так же легко, как и священное наречие древнего племени. Ценность уменьшается, превращается в случайность, о нижние боги, и я ещё осмеливалась говорить о свободе! Она пришпорила лошадь и поравнялась с Тоблакаем.

– И это всё? Карса Орлонг! Я спрашиваю тебя – и это всё?

– Мой народ, – сказал он, помолчав немного, – наполняет день, равно как и ночь.

– Чем? Плетёт корзины, ловит рыбу, точит мечи, пасёт коней, готовит, ест, шьёт, трахается…

– Рассказывает истории, смеётся над глупцами, что творят и говорят глупости, – да, всем этим. Ты у нас бывала?

– Нет.

Он слегка улыбнулся.

– Всегда есть что делать. И всегда, ведьма, есть способ схитрить. Но никто в истинной своей жизни не наивен.

– В истинной своей жизни?

– Чтобы пережить миг ликования, ведьма, не обязательно плясать.

– И, значит, без этих ритуалов…

– Молодые воины ищут войны.

– Как искал ты.

Двести шагов они проскакали в молчании, затем Карса сказал:

– Нас было трое, и мы отправились в путь, чтоб нести смерть и кровопролитье. Точно волы под ярмом, мы впряглись в ярмо славы. Оковы великих подвигов и тяжкие кандалы обетов и клятв. Мы отправились охотиться на детей, Самар Дэв.

– Детей?

Великан поморщился:

– Твой народ. На мелких созданий, что плодятся, словно черви в тухлом мясе. Мы желали – нет, я желал – очистить мир от вас и ваших сородичей. От тех, кто вырубает леса, взрывает землю, сковывает свободу. Я был молодым воином и искал войны.

Самар всмотрелась в татуировку беглого раба, которая покрывала лицо Карсы.

– Но нашёл больше, чем рассчитывал.

– Я всё знаю о маленьких мирах. Я в одном из них родился.

– Выходит, опыт поумерил твой пыл, – заметила она, кивая. – Ты уже не стремишься очистить мир от человечества.

Великан покосился на неё сверху вниз:

– Я этого не говорил.

– Вот как. Тяжеловато придётся одинокому воину, даже если этот воин – тоблакай. Что случилось с твоими спутниками?

– Погибли. Да, ты говоришь правду. Один воин не сумеет сразить сотню тысяч врагов, даже если они – лишь дети.

– Сотню тысяч? Ох, Карса, да это же едва ли население двух Святых Городов. Твои враги исчисляются не сотнями тысяч, а десятками миллионов.

– Так много?

– Ты передумал?

Это его явно позабавило. Карса медленно покачал головой:

– Самар Дэв, даже десятки миллионов могут умереть. Если уничтожать города по одному.

– Тебе потребуется армия.

– У меня есть армия. Она ждёт моего возвращения.

Тоблакаи. Войско тоблакаев, вот от такого зрелища даже сама Императрица, наверное, уписается.

– Думаю, не стоит говорить, Карса Орлонг, что я надеюсь: ты никогда не вернёшься домой.

– Надейся на что хочешь, Самар Дэв. Я сделаю то, что потребуется сделать, – в своё время. Никто не сможет меня остановить.

Утверждение, а не похвальба.

Несмотря на жару, ведьма поёжилась.

Они приблизились к скалам, за которыми начиналось нагорье Турул'а, отвесным известняковым обрывам, изъеденным сотнями пещер. Резчик увидел, как Геборик Призрачные Руки пустил свою лошадь карьером, вырвался вперёд, затем резко натянул поводья так, что они врезались ему в запястья, а ладони вспыхнули зеленоватым огнём.

– Ну что теперь? – тихонько спросил даруджиец.

Серожаб прянул вперёд и замер рядом со стариком.

– Они что-то почуяли, – проговорила за спиной Резчика Фелисин Младшая. – Серожаб говорит, что Дестрианта внезапно одолела лихорадка, вернулся нефритовый яд.

– Что-что?

– «Нефритовый яд», так сказал демон. Сама не знаю.

Резчик покосился на Скиллару, которая скакала рядом с ним, низко склонив голову, почти спала в седле.

А она набирает вес. Ох, боги, это на наших-то харчах? Просто невероятно.

– Его безумие возвращается, – со страхом прошептала Фелисин. – Резчик, мне это не нравится…

– Дорога проходит вон там, – сказал он, указывая пальцем. – Видишь, расселину у вон того дерева? Разобьём лагерь у самой скалы, а завтра начнём подъём.

Вслед за Резчиком женщины поехали вперёд, пока не нагнали Геборика. Дестриант смотрел на скальный обрыв перед ними, тряс головой и бормотал что-то.

– Геборик?

Быстрый, лихорадочный взгляд.

– Это война, – заявил старик, а зелёное пламя плясало по его полосатым рукам. – Старые тянутся к путям крови. Новые провозглашают собственный закон. – Лягушачье лицо жреца скорчилось в жуткой гримасе. – Их нельзя – невозможно – примирить. Всё так просто, понимаете? Так просто.

– Нет, – ответил, нахмурившись, Резчик. – Я не понимаю. О какой войне ты говоришь? С малазанцами?

– Скованный, он ведь, наверное, был прежде из старых. Возможно, вполне возможно. Но теперь он благословлён. Он – часть пантеона. Он новый. Но кто же мы? Мы сами – от крови? Или склоняемся перед законом королей, королев, императоров и императриц? Скажи, даруджиец, записан ли закон кровью?

Скиллара спросила:

– Так мы будем ставить лагерь или нет?

Резчик посмотрел на неё, увидел, как женщина набивает трубку ржавым листом. Высекает искры.

– Пусть болтают, что хотят, – заявил Геборик, – но всем богам придётся выбрать сторону. В грядущей войне. Кровь, даруджиец, питается огнём, понимаешь? Но… но вкус её, друг мой, это вкус холодного железа. Ты должен меня понять. Я говорю о том, что примирить невозможно. Эта война – столько жизней потеряно, и всё – чтобы похоронить Старших богов раз и навсегда. Такова, друзья мои, сущность этой войны. Самая суть, и все их споры ничего не значат. С меня их довольно. С меня довольно всех вас. Трич выбрал. Он выбрал. Придётся выбрать и вам.

– Я не люблю выбирать, – протянула Скиллара, выпуская облачко дыма. – Что до крови, старик, этот закон ты никогда не сможешь усыпить. А теперь давайте выберем место для лагеря. Я устала, проголодалась и седлом задницу натёрла.

Геборик соскользнул с лошади, собрал поводья и направился к ответвлявшейся от дороги тропинке.

– В скале есть вымоина, – сказал он. – Люди разбивали там лагерь на протяжении тысячелетий. Почему бы и нам там не остановиться? Однажды, – добавил он погодя, – нефритовая темница разобьётся, и эти глупцы вывалятся наружу, задыхаясь в пепле собственных убеждений. И в этот день они поймут, что уже слишком поздно. Слишком поздно, чтобы хоть что-нибудь сделать.

Снова искры, Резчик обернулся и увидел, что Фелисин Младшая раскуривает собственную трубку. Даруджиец провёл рукой по волосам, прищурился от солнечного света, отразившегося от стены утёса. Он спешился.

– Ладно, – сказал юноша, беря лошадь под уздцы. – Давайте разобьём лагерь.

Серожаб поскакал следом за Гебориком, переползая с камня на камень, как разъевшаяся ящерица.

– Что он имел в виду? – спросила Фелисин, когда они с Резчиком повели лошадей по тропе. – Кровь и Старшие боги… Что такое Старшие боги?

– Ну, старые, по большей части, забытые. В Даруджистане есть храм, посвящённый одному из них. Он там, наверное, тысячу лет простоял. Этого бога звали К'рул. Последователи его давным-давно исчезли. Но, может быть, это и не важно.

Следуя за ними с поводьями в руке, Скиллара перестала слушать объяснения Резчика. Старшие боги, новые боги, кровь и войны, это всё её совершенно не интересовало. Ей хотелось только дать роздых ногам, утишить боль в пояснице и съесть в один присест всё, что только осталось у них в седельных сумках.

Геборик Призрачные Руки спас её, вдохнул в неё новую жизнь, и с тех пор в сердце женщины поселилось что-то вроде милосердия, не позволявшего просто отмахнуться от безумного старика. Его и вправду преследовали видения, а это и самую здоровую душу легко повергнет в хаос. Но что толку пытаться понять его бредни?

Боги – старые или новые – ей не принадлежали. А она – им. Они вовсю играли в свои игры Взошедших. Так, словно исход имел хоть какое-то значение, словно они могли бы изменить цвет солнца или голос ветра, будто могли заставить лес расти в пустыне, а матерей – любить своих детей настолько, чтобы оставлять их себе. Важны были лишь законы смертной плоти: потребность дышать, есть, пить, согреваться холодной ночью. А остальное… когда с губ слетит последний вздох, что ж, она ведь уже будет не в состоянии беспокоиться ни о чём: ни что будет дальше, ни кто умер, ни кто родился, ни крики голодных детей, ни жестокие тираны, что заморили их голодом, – ничто уже её не тронет. Это всё было, как поняла Скиллара, простые последствия равнодушия, плоды практичности, – и так будет в смертном мире до тех пор, пока не угаснет последняя искорка жизни. Боги там или не боги.

И это она была готова принять с миром. Иначе пришлось бы обижаться и злиться на саму вселенную. Иначе пришлось бы пойти тем же путём, что и Геборик Призрачные Руки, – и только посмотрите, куда это его привело. К безумию. Истина тщетности – самая суровая истина из всех, и для тех, кому хватало прозорливости её постичь, не было спасения.

А Скиллара уже побывала в небытии. И вернулась. И потому знала, что в этом муторном забытьи бояться нечего.

Как и сказал Геборик, каменное убежище скрывало следы многих поколений путников. Обложенные булыжниками кострища, рисунки красной охрой на выцветших стенах, груды битой посуды и растрескавшихся в огне костей. Глинистый пол ложбинки был утоптан до твёрдости камня бесчисленными ногами путешественников. Рядом тихонько журчала вода, и Скиллара заметила, как Геборик присел на корточки рядом с источником, его мерцающие руки застыли над тёмно-зеркальной поверхностью, словно он побаивался опустить их в прохладную жидкость. В воздухе над ним плясали белокрылые бабочки.

Он нёс с собой дар спасения. И это было как-то связано с зеленоватым мерцанием его рук, а также с призраками, что преследовали старика. Как-то связано с его прошлым и тем, что он увидел в будущем. Но он ведь теперь принадлежал Тричу, Тигру Лета. Невозможно примирить.

Скиллара приметила плоский камень, подошла к нему, чтобы присесть, вытянуть усталые ноги, и заметила, как округлился её живот, когда она откинулась назад, опираясь на руки. Глядя на этот грубый нарост на прежде изящной фигуре, женщина скривилась от отвращения.

– Ты беременна?

Скиллара подняла взгляд, посмотрела в лицо Резчику, улыбнулась тому, как осознание медленно укладывается у него в голове, как глаза его тревожно расширяются.

– Иногда не везёт, – проговорила она и добавила: – Я во всём виню богов.

Глава шестая

Начерти линию кровью, встань над ней и хорошенько потряси паучье гнездо. Они падают по одну сторону раздела. Они падают по другую сторону раздела. Так и боги попадали, напрягая ножки и готовясь к бою, а небеса содрогнулись, и в потоках ливня из паутины – когда нити заговоров и обманов рассёк клинок ужаса – ревели ветры, внезапные, живые, мстительные, провозглашая на языке грома, что началась война богов.

Саратан. Губитель магии. История воинства дней

Прищурив глаза в тени козырька тяжёлого шлема, Корабб Бхилан Тэну'алас разглядывал эту женщину.

Чиновники и секретари метались вокруг неё и Леомана Кистеня, точно листва в осеннем паводке. А эти двое стоят, будто камни. Валуны. Словно они… корни пустили. Да, пустили корни в саму скальную породу. Капитан Синица, ставшая теперь третьей после Леомана. Малазанка.

Женщина. И Леоман… что ж, Леоман любил женщин.

Так они стояли, о да, обсуждая детали, завершая приготовления к грядущей осаде. Запах секса, пьянящее самодовольство окутывало обоих, словно ядовитый туман. Он, Корабб Бхилан Тэну'алас, который бок о бок с Леоманом врывался в одну битву за другой, который не раз и не два спасал Леоману жизнь, который исполнил всё, что только командир ни приказал, он был верен. А она – желанна.

Корабб повторял себе, что это не важно. Никакой разницы. Были прежде и другие женщины. Он и сам иногда брал себе женщину, но, разумеется, никогда из тех, которых познал Леоман. И все они, как одна, – ничто перед лицом веры, полное ничтожество перед ликом суровой необходимости, гласом Дриджны Апокалипсиса, пронизанного грохотом разрушения. Так и должно быть.

Синица. Малазанка, женщина, приманка и, возможно, совратительница. Склоняет его к предательству. Почему иначе Леоман Кистень скрывает что-то от Корабба – никогда прежде такого не было. Это она виновата. Она в ответе. Нужно с ней что-то сделать, но что?

Корабб поднялся с прежнего трона фалах'да, который Леоман высокомерно отодвинул в угол, и подошёл к широкому арочному окну, выходившему на внутренний двор. Там тоже происходило мельтешение, солнечные лучи копьями пронзали клубы пыли. За дворцовой стеной – выбеленные солнцем крыши И'гхатана, сушится бельё, ткань навесов дрожит на ветру, высятся купола и цилиндрические хранилища с плоской крышей; последние называют «маэтгары», в них хранятся огромные запасы оливкового масла, которым славится сам город и окружающие его рощи. В самом центре города возвышается восьмигранный, укреплённый чудовищными контрфорсами храм Скалиссары. Его внутренний купол выглядит лоскутным из-за сочетания старой позолоты и позеленевшей меди пластин, размеченных потёками птичьего помёта.

Скалиссара – богиня-мать оливковых деревьев, покровительница города, высокочтимая защитница, культ которой пришёл в последние годы в упадок. Слишком многих захватчиков она не смогла остановить, слишком много врат не спасла от таранов, слишком много стен рассыпались прахом. И хотя сам город, казалось, всегда мог восстать из праха обновлённым, Скалиссаре не удалось воскресать так часто. С последним завоеванием она утратила верховенство. Да что там – она и вовсе не вернулась.

Храм ведь теперь принадлежит Королеве Грёз.

Чужеземной богине. Корабб нахмурился. Ну, может, и не совсем чужой, но всё же…

Гигантские статуи Скалиссары, которые прежде украшали углы городских укреплений, мраморные изваяния с воздетыми к небесам пышными округлыми руками – в одной – вырванное с корнем оливковое древо, а в другой – новорождённое дитя, пуповина которого змеёй обвилась вокруг запястья богини… – эти статуи исчезли. Погибли во время последнего пожарища. Ныне лишь на трёх из четырёх углов остались пьедесталы, босые ноги сломаны сразу над щиколотками, а на четвёртом – и того не осталось.

В годы её верховенства всех найдёнышей в городе отдавали в храм Скалиссары, девочек называли в честь богини, и всех – равно мальчиков и девочек – кормили, воспитывали и обучали таинствам «холодного сна», некоего загадочного ритуала, который утверждал что-то вроде разделения духа; знания о культовой эзотерике не принадлежали к сильным сторонам Корабба, но Леоман был одним из таких найдёнышей, и раз или два рассказывал об этом, когда вино и дурханг развязывали ему язык. Желание и необходимость, война в душе смертного, вот что лежало в сердце «холодного сна». Корабб не очень много понял. Леоман лишь несколько лет прожил под крылом храмовых жриц, а потом его изгнали на улицу за какие-то дикие выходки. С улицы он ушёл в оданы, где жил среди кочевых племён, а там жаркое солнце и пески пустыни Рараку выковали из него величайшего воина, какого только видели Семь Городов. По крайней мере, при жизни Корабба. В давние дни фалах'ды Святых Городов брали на службу великих воителей, но те не годились в предводители, им недоставало коварства, необходимого для того, чтобы командовать другими. К тому же, Дассем Ультор и его воины Первого меча перебили их одного за другим, на том дело и кончилось.

Леоман приказал закрыть ворота И'гхатана, захватив в городе огромное количество оливкового масла. Маэтгары были заполнены до краёв, а торговцы и купеческие гильдии тут же подняли возмущённый вой, но не слишком громкий – особенно после того, как Леоман в приступе раздражения утопил семерых представителей в Великой маэте, пристроенной ко дворцу.

Утопил в их собственном масле. Теперь жрецы и ведьмы наперебой выпрашивали разрешения набрать хотя бы кувшин этой жуткой жидкости.

Синице он поручил командовать городским гарнизоном – сворой пьяных, ленивых головорезов. Первый же смотр казарм показал, что армейский лагерь превратился в шумный гарем, окутанный густым дымом, в котором круглоглазые подростки обоих полов метались в ночном кошмаре рабства и насилия. В первый же день были казнены тридцать офицеров. Старшего убил лично Леоман. Детей собрали и распределили по городским храмам с повелением исцелить и вымарать из их памяти, насколько это возможно, воспоминания об испытанных муках. Солдатам приказали вылизать каждый кирпичик в казармах, а потом Синица принялась муштровать их, чтобы научить сводить на нет обычные малазанские осадные тактики, с которыми она оказалась подозрительно хорошо знакома.

Корабб ей не доверял. Вот и всё. Почему она решилась биться против собственного народа? Только преступница, изгнанница пошла бы на такое – а можно ли доверять подобной женщине? Нет, наверняка в её прошлом таились чудовищные убийства и омерзительные предательства, а вот теперь она раздвигает ноги под фалах'дом Леоманом Кистенём, самым опасным воином известного мира. Нужно внимательно за ней следить и не убирать руки с эфеса своей новой сабли, быть готовым в любой момент разрубить её напополам одним ударом, с головы до паха, а потом по диагонали, дважды – раз-раз! – от плеча до левого бедра, и от другого плеча – до правого, а потом посмотреть, как она на куски развалится. Казнить по велению долга, да. При первом же признаке предательства.

– Что так порадовало тебя, Корабб Бхилан Тэну'алас?

Он оцепенел, затем медленно повернулся и обнаружил, что рядом с ним стоит Синица.

– Третья, – хмуро прохрипел он в знак приветствия. – Я думал о, кхм, о грядущей смерти и кровопролитии.

– Леоман говорит, что ты – самый умеренный и разумный из всех. Я теперь просто боюсь встречи с другими его офицерами.

– Ты страшишься грядущей осады?

– Конечно. Я-то знаю, на что способны имперские легионы. Говорят, у них будет Высший маг, и это – самая тревожная весть из всех.

– Женщина, которая ими командует, грубовата, – заявил Корабб. – До сих пор она не потрудилась выказать ни малейшего воображения.

– Вот именно это я и говорю, Корабб Бхилан Тэну'алас.

Воин нахмурился:

– Что ты имеешь в виду?

– У неё пока не было необходимости показывать своё воображение. До сих пор ей всё удавалось с лёгкостью. Всего-то и следовало – гнать армию в пыли по пятам за Леоманом.

– Мы ей ровня – и даже лучше! – воскликнул Корабб, выпячивая грудь и вытягиваясь во весь рост. – Наши копья и мечи уже пролили грязную мезланскую кровь, и прольют снова. Только больше, гораздо больше.

– Эта кровь, – заметила Синица, помолчав, – такая же красная, как и твоя, воин.

– Неужели? Мне-то кажется, – продолжил он, снова глядя на город за окном, – что предательство тёмным пятном легло на неё, раз одна из их числа так легко перешла на другую сторону.

– Как, например, «Красные клинки»?

– Подкупленные глупцы!

– Ну, разумеется. Но… урождённые жители Семи Городов, не так ли?

– Они отсекли свои корни и плывут теперь в малазанской волне.

– Прекрасный образ, Корабб. Ты их частенько находишь, да?

– Ты была бы поражена, женщина, если б узнала, чтó я нахожу. И я скажу тебе прямо: я защищаю спину Леоману, как всегда защищал. Ничто это не изменит. Даже ты и твоё… твоё…

– Обаяние?

– Коварство! Я за тобой слежу, Третья, лучше не забывай об этом.

– Леоману повезло, что у него есть такой преданный друг.

– Он возглавит Апокалипсис…

– О да, ещё как.

– …ибо никто кроме него не достоин этой чести. И'гхатан станет проклятьем в устах малазанцев на все времена…

– Уже стал.

– Ну, да. Но станет ещё больше!

– Интересно, что же случилось в этом городе, что вогнало так глубоко нож в тело Империи? Почему Когти пошли против Дассема Ультора? Почему здесь, а не в другом месте? Там, где было бы меньше свидетелей, меньше риска? Они, разумеется, всё представили, как случайность на поле боя, но этим никого не обманешь. Должна признаться, этот город меня очаровал, собственно, потому я сюда и приехала.

– Ты – изгнанница, вне закона. Императрица объявила награду за твою голову.

– Правда? Или ты просто гадаешь?

– Я в этом уверен. Ты же воюешь против своего народа!

– Мой народ. А кто мой народ, Корабб Бхилан Тэну'алас? Малазанская империя поглотила множество народов так же, как и Семь Городов. Теперь, когда восстание закончилось, твой народ – он тоже стал роднёй малазанцев? Нет, эта мысль для тебя неприемлема, верно? Я родилась в Квон-Тали, но Империя родилась на острове Малазе. Мой народ завоевали точно так же, как и твой.

Корабб промолчал, сбитый с толку её словами. Малазанцы же… это малазанцы, будь они неладны! Все одинаковые, какого бы там цвета у них ни была кожа, разрез глаз и всякие прочие отличия внутри этой Худом проклятой империи. Малазанцы!

– От меня ты сочувствия не дождёшься, Третья.

– Я о нём и не просила.

– Хорошо.

– А теперь – ты пойдёшь с нами?

«С нами»?! Корабб медленно повернулся. Леоман стоял в нескольких шагах позади них, скрестив руки и опершись о стол с картами. В глазах его поблёскивало лукавое веселье.

– Мы отправляемся в город, – сообщил Леоман. – Я хочу заглянуть в один из храмов.

Корабб поклонился:

– Я буду сопровождать тебя с мечом наготове, о предводитель.

Брови Леомана чуть-чуть приподнялись.

– «Предводитель». Ты никогда не устанешь придумывать для меня новый титулы, Корабб?

– Никогда, о Длань Апокалипсиса.

Услышав такое прозвище, он вздрогнул, затем отвернулся. По другую сторону стола ждали шесть офицеров, к ним и обратился Леоман:

– Начинайте эвакуацию. И без лишнего насилия! Всех мародёров, каких поймаете, убейте, конечно. Но без лишнего шума. Обеспечьте защиту семей и их имущества, включая скот…

Один из воинов не выдержал:

– Но, командир, нам потребуются…

– Нет, не потребуются. У нас есть всё, что нам нужно. К тому же, животные – единственное богатство, которое большинство беженцев смогут забрать с собой. Так что высылайте сопровождение на западную дорогу. – Он взглянул на Синицу. – Посланники вернулись из Лотала?

– Да, с радостным приветствием от фалах'да.

– Радостным от того, что я не двинул войска на его город, ты хотела сказать.

Синица пожала плечами.

– Так что, он пошлёт войска, чтобы прикрыть дорогу?

– Да, Леоман.

Вот! Она уже его зовёт просто по имени! Корабб приложил все усилия, чтобы его голос не прозвучал рычанием:

– Для тебя он «предводитель», Третья. Или «командир». Или «фалах'д»…

– Довольно, – перебил его Леоман. – Собственное имя мне нравится, так что можно им пользоваться. Отныне, друг Корабб, мы обойдёмся без титулов, когда присутствуют только офицеры.

Так я и думал, совращение уже пустило корни. Воин с ненавистью посмотрел на Синицу, но та, не обращая внимания на него, не сводила собственнического взгляда с Леомана. Глаза Корабба сузились. О Леоман Падший.

Ни одна улица, ни один переулок в И'гхатане не шли прямо больше тридцати шагов. Город, выросший на многослойном фундаменте, восходившем, наверное, к лабиринту первого укреплённого поселения, которое возвели здесь десять тысяч лет назад, походил больше на муравейник, каждый проход в котором открывался небу, хотя частенько небо проглядывало только в щель шириной едва ли в сажень.

Каждый шаг в узких переходах И'гхатана вёл в прошлое. Когда-то Леоман сказал Кораббу, что города рождаются не из удобства, не из властолюбия, не из-за рынков и болтливых торговцев. И даже не из-за появления излишка урожая. Нет, говорил Леоман, города рождаются только из нужды в защите. Крепости – и ни что иное, всё остальное – последствия и только. Потому города всегда окружает стена, да от самых древних зачастую только стены-то и остались.

Поэтому, объяснял Леоман, города всегда строятся на костях своих предшественников, выстраивают стены ещё выше, укрепляя защиту. Племена налётчиков и грабителей, со смехом говорил он, вот кто породил города, те самые города, которые стали для них неуязвимы и в конце концов покорили их. Так цивилизация родилась из дикости.

Это, конечно, хорошо, думал Корабб, когда они шагали к центру города, и даже, наверное, правда, но он уже тосковал по открытым просторам оданов, шёпоту пустынного ветра, отчаянной жаре, что может так нагреть мозги человеку под шлемом, что ему даже привидится, будто его преследует орда толстых тётенек и кожистых бабушек, и все они хотят потрепать его за щёчку.

Корабб потряс головой, чтобы отогнать это воспоминание и ужас, который оно в нём вызывало. Он шёл слева от Леомана – с обнажённой саблей – и воинственно хмурился на всякого подозрительного встречного. Синица шагала слева от Леомана, они то и дело задевали друг друга руками и тихо переговаривались. Наверное, обменивались словечками, сальными от похоти, так что Корабб даже радовался, что не мог подслушать. Либо так, либо они сговариваются, как бы его погубить.

– Опонны ведите меня, тащите её! – процедил он сквозь зубы.

Леоман повернул голову:

– Ты что-то сказал, Корабб?

– Я проклинал этот гнусный крысятник, о Мститель.

– Мы уже почти пришли, – проговорил Леоман с несвойственной ему заботой, отчего дурное настроение Корабба только усилилось. – Мы с Синицей обсуждали, что делать со жречеством.

– Правда? Вот это мило. Что ты имеешь в виду под фразой «что делать со жречеством»?

– Они не хотят уходить.

– Я не удивлён.

– Я тоже, но они уйдут.

– Это всё из-за богатства, – заявил Корабб. – Реликварии, иконы, винные погреба – они боятся, что как только окажутся на дороге, их сразу ограбят, изнасилуют и волосы из причёски повыдёргивают.

Леоман и Синица одновременно и странно посмотрели на него.

– Знаешь, Корабб, – проговорил Леоман, – по-моему, тебе лучше снять этот твой новый шлем.

– Да, – добавила Синица. – У тебя по лицу пот ручьём течёт.

– Я в полном порядке! – прорычал Корабб. – Это шлем бывшего Воителя. Но Леоман не захотел его принять. Хотя должен был. На самом деле я его храню только для него. В должный час он осознает необходимость сорвать его с моей головы и надеть, и мир снова выправится, да славятся все жёлтые и голубенькие боги.

– Корабб…

– Я в полном порядке, но нам лучше что-то сделать с этими старухами, которые нас преследуют. Я скорее на собственный меч брошусь, чем дам им себя поймать. «О-ох, какой миленький мальчик»! Хватит! С меня довольно!

– Дай мне этот шлем, – приказал Леоман.

– Как вовремя ты признал своё предназначенье, о Адъюнктогубитель!

Когда они добрались до храма Скалиссары, голова у Корабба гудела. Леоман решил не надевать тяжёлый шлем, даже когда вынул из него насквозь промокший подшлемник, – без которого тот всё равно оказался бы слишком велик. Ну, по крайней мере, старухи исчезли; более того, они шли по практически безлюдному кварталу, хотя и слышали гомон толпы на главных улицах: жителей выводили из города на западную дорогу, которая вела к приморскому городу Лоталу. Среди горожан царила паника, но уже было понятно, что бóльшую часть из четырёх тысяч воинов Леомана отправили на улицы, чтобы поддерживать порядок.

Семь малых храмов, посвящённых каждому из Семи Святых, окружали восьмиугольное здание, освящённое ныне во имя Королевы Грёз. К центральному входу вёл спиральный пандус, проходивший через маленькие, увенчанные куполами строения. Примыкающие к нему стены изуродовали дважды: сперва – когда перепосвящали храм малазанским богам вскоре после завоевания, а потом уже – во время восстания, когда мятежники напали на храмы и иноземное жречество, разгромили святилища и перебили сотни людей. Фризы и метопы, кариатиды и барельефы – всё было разрушено, изображения пантеона – осквернены, обезображены до неузнаваемости.

Все, кроме храма Королевы Грёз, поскольку укрепления делали его практически неприступным. К тому же Кораббу говорили, что Королева – загадочная богиня, да и культ её зародился вроде бы не в Малазанской империи. Богиня Прорицания отбрасывала тысячи отражений на тысячи людей, и ни одна цивилизация не могла назвать её полностью своей. Так что, побившись о стены храма дней шесть, повстанцы заключили, что Королева им как бы и не враг, а потом ушли восвояси. Желание и необходимость – так сказал со смехом Леоман, услышав эту историю.

Но всё равно, Кораббу эта богиня казалась… чужеземной.

– Что за дело, – спросил Корабб, – заставляет нас посещать этот храм?

Леоман ответил вопросом на вопрос:

– Помнишь ли, старый мой друг, как ты поклялся идти за мной, какое бы безумие я ни задумал?

– Помню, предводитель.

– Что ж, Корабб Бхилан Тэну'алас, вскоре твою решимость сдержать обещание ждёт тяжёлое испытание. Ибо я собираюсь поговорить с Королевой Грёз.

– С Высшей жрицей…

– Нет, Корабб, – перебил Леоман, – с самой богиней.

– Нелегко это – убить дракона.

Кровь оттенка зодиакального света продолжала растекаться по выгнутым булыжникам. Икарий и Маппо держались от неё на расстоянии, ибо не стоило касаться такого тёмного обетования. Ягг сидел на каменной плите, которая могла быть прежде алтарём, но теперь оказалась прижата к стене слева от входа. Воин опустил лицо в ладони и уже некоторое время молчал.

Маппо переводил взгляд с друга на огромный труп драконицы и обратно. И то, и другое его печалило. О многом в этой пещере стоило скорбеть: и об ужасном ритуальном убийстве, которое здесь произошло, и о потопе воспоминаний, накрывшем Икария, когда ягг увидел тело.

– Значит, остался лишь Оссерк, – проговорил Маппо. – И если он падёт, Путь Серка останется без правителя. Знаешь, Икарий, похоже, я вижу закономерность.

– Осквернение, – прошептал ягг, не поднимая головы.

– Пантеон становится уязвимым. Фэнера затащили в этот мир, а теперь Оссерк… сам источник его силы оказался под угрозой. Сколько иных богов и богинь оказались ныне в осаде, хотел бы я знать? Слишком долго мы держались в стороне от происходящего, друг мой.

– «В стороне», Маппо? Нет никакого «в стороне».

Трелль вновь посмотрел на мёртвую драконицу:

– Наверное, ты прав. Кто же сумел совершить такое? В драконе скрыто само сердце Пути, его источник силы. Но… кто-то одолел Соррит, загнал её под землю, в эту пещеру внутри небесной крепости, и прибил к чёрному дереву – давно ли это произошло, как думаешь?

Икарий не ответил, и Маппо шагнул чуть ближе к луже крови, а затем поднял взгляд, рассматривая массивный, тронутый ржавчиной железный шип.

– Нет, – пробормотал он через несколько мгновений, – это не ржавчина. Отатарал. Её сковали отатаралом. Но она ведь из Старших – и должна была справиться с его алчной энтропией. Не понимаю…

– Ветхое и новое, – бросил Икарий, и в его устах эти слова прозвучали проклятьем; ягг внезапно вскочил, лицо его было перекошено, взгляд – суров. – Ответь мне, Маппо. Расскажи, что ты знаешь о пролитой крови.

Трелль отвернулся:

– Икарий…

– Маппо, ответь.

Не сводя взгляда с аквамариновой жидкости, трелль молчал, онемел от бури противоречивых эмоций, вскипевшей в его сердце. Затем вздохнул:

– Кто первый окунул руки свои в этот губительный поток? Кто испил из него и тем преобразился? И как отатараловый шип повлиял на это преображение? Икарий, кровь эта осквернена…

– Маппо.

– Хорошо. Всякая пролитая кровь, друг мой, обладает силой. Звери, люди, самые малые птички – кровь есть жизненная сила, поток самой души. В ней заперто время живущих, от начала до конца. Это самая священная сила бытия. Убийцы, чьи руки запятнаны кровью жертв, черпают в ней силу, желают они того или нет. Многих от неё воротит, иные начинают алкать крови и так превращаются в рабов насилия и убийства. Опасность в том, что кровь и её сила окрашиваются страхом и болью. Поток, чувствуя свою гибель, возмущается, и потрясение в нём оборачивается ядом.

– А как же судьба? – глухо спросил Икарий.

Маппо вздрогнул, но не оторвал глаз от лужи крови.

– Да, – прошептал он, – ты угодил в самую суть. Что принимает тот, кто вбирает в себя такую кровь, впитывает её собственной душой? Ждёт ли его самого, в свою очередь, насильственная смерть? Существует ли некий верховный закон, который вечно стремится восстановить равновесие? Если кровь питает нас, что же, в свою очередь, питает её, и скован ли этот источник нерушимыми законами или столь же капризен, как и мы сами? Только ли мы, создания этой земли, вольны так обходиться с тем, чем владеем?

– К'чейн че'малли не виновны в смерти Соррит, – проговорил Икарий. – Они об этом ничего не знали.

– Однако это создание было заморожено, а значит, подверглось воздействию яггутского ритуала Омтоз Феллака. Как могли к'чейн че'малли этого не знать? Должны были ведать, даже если не сами погубили Соррит.

– Нет, они невиновны, Маппо. Я в этом уверен.

– Но… как же?

– Крест. Он из чёрного дерева. Из мира тисте эдуров, из владений Тени, Маппо. В том мире, как ты знаешь, предмет может одновременно находиться в двух местах или начинаться в одном, а затем внезапно проявляться в другом. Ибо Тень странствует и не признаёт границ.

– Значит… это тело… заморозили здесь, призвав из Тени…

– Уловили ледяными тенетами яггутской магии. Однако пролитая кровь и, вероятно, сам отатарал оказались слишком сильны для Омтоз Феллака и разрушили яггутское заклятие.

– Соррит убили во владениях Тени. Да. Теперь всё сходится, Икарий, и становится куда яснее.

Ягг впился в трелля взглядом горящих, лихорадочных глаз:

– Правда? Ты бы обвинил тисте эдуров?

– Но кто ещё имеет подобную власть над Тенью? Явно не самозванец, который сидит сейчас на престоле!

Икарий промолчал. Он прошёлся вдоль края растекающейся лужи крови, словно искал какие-то знаки на неровном полу.

– Я знаю, кто этот яггут. Узнаю её работу. Небрежность в обращении с Омтоз Феллаком. Она была… отчаянной. Нетерпеливой, яростной. Она бесконечно устала от бесконечных попыток к'чейн че'маллей организовать вторжение, основать колонии на всех континентах. Ей было плевать на гражданскую войну, которая разгорелась среди к'чейн че'маллей. Эти Короткохвостые бежали от своих сородичей, искали убежища. Не думаю, что она сподобилась это выяснить.

– Думаешь, она знает о том, что здесь произошло? – спросил Маппо.

– Нет, иначе она бы вернулась. Хотя, возможно, она мертва. Столь многие умерли…

Ох, Икарий, хотел бы я, чтобы это знание оставалось сокрытым от тебя.

Ягг начал поворачиваться и вдруг замер:

– Я проклят. Этот секрет ты всегда стремишься от меня скрыть, верно? Я нащупал… воспоминания. Обрывки. – Икарий поднял руку, чтобы провести ладонью по лбу, но затем безвольно уронил её. – Я чувству… ужасные вещи…

– Да. Но они не принадлежат тебе, Икарий. Не тому другу, что стоит ныне передо мной.

Икарий помрачнел ещё больше, и от этого у Маппо разрывалось сердце, но трелль не отвёл взгляда, не оставил друга в момент душевных терзаний.

– Ты – мой защитник, – проговорил Икарий, – но защита не в том, в чём кажется. Ты рядом со мной, Маппо, чтобы защищать мир. От меня.

– Всё не так просто.

– Правда?

– Да. Я здесь, чтобы защитить друга, которого вижу сейчас, от… от другого Икария…

– Это должно прекратиться, Маппо.

– Нет.

Икарий снова взглянул на дракона.

– Лёд, – пробормотал он. – Омтоз Феллак. – Икарий повернулся к Маппо: – Сейчас мы уйдём отсюда. Отправимся в Ягг-одан. Я должен найти своих сородичей по крови. Яггутов.

И просить их заключить тебя в ледовую, вечную темницу, что отрежет тебя от всего живого. Но они в это не поверят. Нет, они попытаются тебя убить. Чтобы Худ с тобой разбирался. И на этот раз они не ошибутся. Ибо сердца их не страшатся выносить приговор, а кровь их… кровь их холодна, как лёд.

Шестнадцать курганов насыпали в полулиге к югу от И'гхатана. Каждый – в сотню шагов длиной, тридцать шириной, и высотой в три человеческих роста. Грубо отёсанные известняковые глыбы и внутренние колонны должны были поддерживать сводчатую кровлю шестнадцати тёмных обителей, в которых упокоились кости малазанцев. Теперь к ним протянулись свежевырытые канавы, по которым густым потоком текли из города окутанные тучами мух нечистоты.

«Да уж, – мрачно подумал Кулак Кенеб, – яснее не скажешь».

Пытаясь не обращать внимания на зловоние, Кенеб направил коня к центральному кургану, который венчал когда-то каменный памятник в честь павших солдат Империи. Статую повалили, остался только широкий пьедестал. Сейчас на нём стояли двое мужчин и две собаки. Смотрели на неровные, выбеленные стены И'гхатана.

Курган Дассема Ультора и его «Первого меча», в котором не было ни тела Дассема, ни останков его воинов, погибших под этим городом столько лет назад. Большинство солдат знали об этом. Смертоносные, легендарные бойцы Первого меча были похоронены в безымянных могилах, чтобы уберечь их от осквернения, а погребение Дассема, по слухам, находилось где-то на окраинах Унты, в Квон-Тали.

И оно тоже, вероятно, пустует.

Виканский пёс Кривой повернул массивную голову, когда Кенеб заставил коня взбираться по крутому склону. Глаза с алыми веками, глубоко утопленные в плотном узоре шрамов, взгляд, от которого сердце малазанца похолодело. Кенеб понял, что лишь воображал, будто сдружился с этим зверем. Он должен был пасть вместе с Колтейном. Пёс выглядел так, будто его сшили на глазок из разрозненных, неопознаваемых кусков, так чтобы результат по форме примерно походил на собаку. Бугристые, асимметричные плечевые мышцы, шея толщиной с бедро взрослого мужчины, неровные, увитые мускулами задние лапы, грудь широкая, как у пустынного льва. Под пустыми глазами зверя – мощная пасть, слишком широкая, нос свёрнут набок, три могучих клыка видны, даже когда пасть закрыта, ибо большая часть кожи, которая их прикрывала, пропала при Падении Колтейна, а новая не наросла. Одно ухо обрезано, другое сломано и срослось так, что лежит плоско и под неестественным углом.

Обрубок хвоста Кривого не шевельнулся, когда Кенеб спешился. Если бы этот пёс начал вилять хвостом, Кенеб бы, наверное, на месте умер от потрясения.

Грязный, похожий на крысу хэнский пёс по кличке Таракан подбежал, чтобы обнюхать сапог Кенеба, а потом по-дамски присел и полил кожу струёй мочи. Выругавшись, малазанец отскочил и уже занёс ногу для пинка, но замер, услышав низкое рычание Кривого.

Вождь хундрилов Голл раскатисто захохотал:

– Таракан просто метит эту груду камней, Кулак. Видит Худ, внизу нет никого, так что и обижаться некому.

– Жаль, что нельзя сказать того же о других курганах, – проговорил Кенеб, снимая перчатки для верховой езды.

– Да, но это оскорбление лежит у ног жителей И'гхатана.

– Тогда Таракану стоило бы проявить чуть больше терпения, вождь.

– Худ нас побери, да это же просто треклятая собака! Думаешь, моча у неё скоро закончится?

Будь моя воля, не только моча бы закончилась.

– Это вряд ли, согласен. В этой крысе больше мерзкой жидкости, чем в бешеном бхедерине.

– Питание нездоровое.

Кенеб обратился ко второму мужчине:

– Кулак Темул, адъюнкт желает знать, объехали ли город твои разведчики-виканцы.

Молодой воин уже не был ребёнком. Со времени выхода из Арэна он вырос на две ладони. Худой, похожий на хищную птицу, в чёрных глазах – память о слишком многих утратах. Старые воины Вороньего клана, которые прежде отказывались ему повиноваться, теперь молчали. Темул не сводил глаз с И'гхатана и никак не дал понять, что вообще услышал слова Кенеба.

Голл говорит, он всё больше и больше походит на Колтейна. Кенеб уже знал о виканцах довольно, чтобы подождать ответа.

Голл откашлялся:

– На западной дороге следы массового исхода, всего за день-два до нашего прибытия. Полдюжины старых конников из Вороньего клана потребовали, чтобы им разрешили им гнать и трепать беженцев.

– И где они сейчас? – поинтересовался Кенеб.

– Ха! Охраняют вещевой обоз!

Темул заговорил:

– Сообщи адъюнкт, что все ворота закрыты. У подножия теля вырыли ров, который рассекает все насыпные дороги. Глубиной около человеческого роста. Однако шириной он лишь в два шага – врагу явно не хватило времени.

«Не хватило времени». Кенеба это удивило. Если подгонять работников, Леоман мог бы за один лишь день вырыть куда более внушительную преграду.

– Хорошо. Разведчики сообщали о боевых машинах на стенах или угловых башнях?

– Баллисты малазанского образца, ровно дюжина, – ответил Темул, – расставлены через равные промежутки. Никакого сосредоточения.

– Что ж, – протянул Кенеб, – глупо было рассчитывать, что Леоман так просто выдаст свои слабые места. А люди на стенах?

– Да, толпы. Все выкрикивали оскорбления моим воинам.

– И голые задницы показывали, – добавил Голл, отворачиваясь, чтобы сплюнуть.

Таракан подбежал, обнюхал блестящую слизь, а затем принялся её лизать.

Кенеба чуть не стошнило, и он поглядел в другую сторону, ослабляя ремешок шлема под подбородком.

– Кулак Темул, ты принял решение о том, как нам лучше всего подступить к городу?

Темул бросил на него холодный взгляд:

– Да.

– И?

– И что, Кулак? Адъюнкт не интересует наше мнение.

– Возможно, но я бы хотел услышать твои соображения.

– Забыть о воротах. Использовать морантскую взрывчатку, чтобы пробить стену ровно посередине между воротами и башней. С любой стороны. С двух сторон – даже лучше.

– А как сапёры выживут, если им придётся работать под самой стеной?

– Пойдём на штурм ночью.

– Это рискованно.

Темул нахмурился, но промолчал.

Голл повернулся и смерил Кенеба недоверчивым взглядом:

– Мы город собираемся штурмовать, а не выплясывать Худом проклятые танцы.

– Знаю. Но у Леомана есть маги, и ночь не скроет от них наших сапёров.

– Чародеям можно ответить, – возразил Голл. – Для этого у нас есть маги. Но мы зря сотрясаем воздух. Адъюнкт всё равно поступит так, как сочтёт нужным.

Кенеб повернулся вправо и посмотрел на огромный лагерь Четырнадцатой армии, разбитый так, чтобы отразить вылазку из города, если Леоман решится на такую глупость. Развёртывание – размеренное, осторожное – займёт два или даже три дня. Дальность малазанских баллист хорошо известна, так что тут неожиданностей ждать не стоит. Но всё равно окружение слишком растянет их ряды. Потребуются передовые редуты, чтобы следить за воротами, а Темуловы виканцы вместе с сэтийцами и Голловыми хундрилами должны будут разделиться на отряды и стоять наготове, чтобы вовремя отреагировать, если Леоман приготовил для них какой-нибудь сюрприз.

Кулак покачал головой:

– Одного я не понимаю. Флот адмирала Нока уже идёт к Лоталу с пятью тысячами морпехов на борту, и как только силы Дуджека заставят капитулировать последний город, он быстрым маршем двинется на соединение с нами. Леоман должен понимать, что его положение безнадёжно. Он не победит, даже если изрядно потреплет нас. Мы всё равно сумеем затянуть петлю вокруг И'гхатана и дождаться подкреплений. Ему конец. Почему же он продолжает сопротивляться?

– Да, – сказал Голл. – Ему бы и дальше скакать на запад, в одан. Там бы мы его никогда не поймали. Там он смог бы начать сначала, привлечь новых воинов в свои ряды.

Кенеб оглянулся:

– Значит, вождь, тебе так же неуютно, как и мне.

– Он хочет нам кровь пустить, Кенеб. Прежде, чем он падёт, хочет пустить нам кровь, – бросил хундрил и резко взмахнул рукой. – Чтобы новые курганы насыпали вокруг этого проклятого города. А он погибнет в бою и станет ещё одним мучеником.

– Выходит, убивать малазанцев – достаточная причина для того, чтобы драться. Что же мы сделали, чтоб заслужить такую ненависть?

– Уязвлённая гордыня, – заявил Темул. – Одно дело потерпеть поражение на поле брани, и совсем другое, если враг раздавил тебя, и ему даже меч обнажить не пришлось.

– Унижение в Рараку, – кивая, согласился Голл. – Как опухоль растёт в их душах. И её не вырежешь. Малазанцы должны познать боль и муку.

– Но это же смешно! – сказал Кенеб. – Неужели этим ублюдкам не хватило «Собачьей цепи»?

– Первой жертвой побеждённых становится память об их собственных преступлениях, Кулак, – сказал Темул.

Кенеб внимательно посмотрел на молодого воина. Найдёныш Свищ часто сопровождал Темула и среди прочих несвязных замечаний поминал славу, – быть может, дурную, – которая в будущем ждёт Темула. Конечно, будущее это может наступить и завтра. Да и сам Свищ вполне может оказаться лишь полусумасшедшим сиротой… ладно, даже я сам в это не верю – слишком много он знает. Если бы только можно было понять хотя бы половину того, что он говорит… Ладно, в любом случае, Темул продолжал удивлять Кенеба суждениями, которых можно было бы ожидать от какого-нибудь старого опытного воина.

– Хорошо, Кулак Темул. Что бы ты сделал на месте Леомана?

Молчание, затем быстрый взгляд на Кенеба, лёгкое удивление на соколином лице виканца. В следующий миг на нём застыла прежняя бесчувственная маска, и Темул пожал плечами.

– Колтейн идёт в твоей тени, Темул, – сказал Голл и провёл пальцами по лицу, словно повторяя движение вытатуированных слёз. – Я его вижу – снова и снова…

– Нет, Голл. Я уже говорил тебе. Ты видишь только обычаи виканцев. Всё остальное – лишь твоё воображение. Колтейн отослал меня; не во мне он вернётся.

А он по-прежнему преследует тебя, Темул. Колтейн отослал тебя с Дукером, чтобы сохранить тебе жизнь, а не наказать или пристыдить. Почему же ты не можешь этого принять?

– Я видел много виканцев, – прорычал Голл.

Похоже было, что этот спор они затеяли давно и не скоро закончат. Вздохнув, Кенеб подошёл к своему коню.

– Что-то ещё передать адъюнкту? От кого-то из вас? Нет?

Ладно.

Он вскочил в седло и собрал поводья. Виканский пёс Кривой смотрел на него мёртвыми глазами цвета песка. Рядом с ним развалился, расставив лапы, Таракан и с бездумной сосредоточенностью, свойственной лишь собакам, грыз найденную где-то кость.

Уже спустившись на половину склона, Кенеб понял, откуда, скорее всего она взялась. Нужно было пнуть. Да так сильно, чтоб эта крыса в самые Худовы Врата пролетела!

Капрал Смрад, Горлорез и Непоседа сидели за игрой в «корытца». Чёрные камешки отскочили от руля и покатились в ямки, когда подошёл Флакон.

– Где ваш сержант? – спросил маг.

Смрад поднял глаза, затем вновь вперился в игровое поле:

– Краску смешивает.

– Краску? Какую ещё краску?

– Это далхонский обычай, – пояснил Непоседа. – Маска смерти.

– Перед осадой?

Горлорез зашипел – видимо, он так смеялся – и сказал:

– Слыхали? «Перед осадой». Отлично, Флакон, просто отлично.

– Это маска смерти, идиот, – добавил Непоседа. – Он её всегда наносит, когда думает, что умрёт.

– Прекрасный боевой дух, как для сержанта, – саркастически бросил Флакон, оглядываясь по сторонам.

Остальные солдаты девятого взвода – Гальт и Лоуб – ссорились по поводу того, что именно швырнуть в кипящую воду. Оба держали пригоршни приправ, но стоило одному протянуть руку с травой к котелку, другой его отталкивал и пытался подсыпать своего. Снова, и снова, и снова, над кипящей водой. Оба молчали.

– Ладно, где Бальзам смешивает эту свою краску?

– К северу от дороги вроде было местное кладбище, – сообщил Смрад. – Думаю, он там.

– На случай, если я его не найду: капитан хочет посмотреть на всех сержантов своей роты, – заявил Флакон. – На закате.

– Где?

– В овечьем загоне за фермой к югу от дороги – в том, у которого крыша провалилась.

Вода из котелка над огнём напрочь выкипела, и Гальт с Лоубом теперь дрались за вёдра.

Флакон направился к следующей стоянке. Сержант Моук растянулся на груде одеял. Рыжий бородатый фаларец ковырялся в крупных зубах рыбной костью. Его солдат нигде не было видно.

– Сержант, капитан Фарадан Сорт собирает подчинённых…

– Слышал. Не глухой.

– Где ваш взвод?

– В нужнике застряли.

– Все?!

– Я куховарил вчера. А у них желудки нежные – ну и вот.

Сержант срыгнул, и вскоре до Флакона донёсся запах, похожий на вонь подгнившей требухи.

– Худ бы меня побрал! Да где же вы умудрились порыбачить по дороге?

– Мы и не рыбачили. С собой взял. Подзалежалась рыба малость, не спорю, но ничего такого, чтобы настоящий солдат не переварил. В котелке ещё чуток осталось – будешь?

– Нет.

– Неудивительно, что у адъюнкта проблемы. Сборище трусливых нытиков, а не армия.

Флакон направился прочь.

– Эй! – окликнул его Моук. – Передай Скрипу, что пари в силе, пока я дышу.

– Какое пари?

– Между ним и мной, это всё, что тебе нужно знать.

– Ладно.

Сержант Мозель и его солдаты разбирали сломанную повозку в канаве. Доски сложили в кучу, и Смекалка с Подёнкой вытаскивали гвозди и заклёпки, а Таффо и Ура Хэла возились с осью под бдительным присмотром сержанта. Мозель поднял глаза:

– Флакон, да? Четвёртый взвод, Скрипов, верно? Если ищешь Неффария Бредда, то он ушёл уже. Великан просто. Наверное, феннских кровей.

– Нет, я не за ним, сержант. А вы видели Бредда?

– Ну, не сам лично, я только вернулся, но вот Смекалка…

Услышав своё имя, мускулистая женщина оторвалась от работы:

– Ага. Слыхала, мол, он тутай только что был. Эй, Подёнка, кто бишь сказал, мол, он тутай был?

– Кто?

– Да Неффарий же ж Бредд, корова толстая, об ком тут ещё толковать?

– Не знаю, кто такое сказал. Я и не слушала толком. Вроде как Улыбка. Улыбка же? Наверное. Но я всё равно хочу этого мужика под одеялко затащить…

– Улыбка – не мужик…

– Не её. Бредда.

Флакон уточнил:

– Ты хочешь переспать с Бреддом?

Мозель шагнул к Флакону и угрожающе прищурился:

– Ты что, над моими солдатами смеёшься?

– Что вы, сержант! Я просто пришёл сообщить, что капитан собирает…

– Ну да, мне говорили.

– Кто?

Худощавый солдат пожал плечами:

– Не помню. Какая разница?

– Большая, если выходит, что я трачу время даром.

– А у тебя времени нету, чтобы даром потратить? С чего б это? Ты какой-то особенный?

– Ось-то, вроде, не сломана, – заметил Флакон.

– А кто сказал, что сломана?

– Так зачем вы тогда повозку разобрали?

– Мы за ней шли и пыль глотали так долго, что теперь вот решили отомстить.

– А где тогда возчик? И грузчики?

Смекалка злорадно хохотнула.

Мозель снова пожал плечами, затем указал на канаву. Там, в пожелтевшей траве, неподвижно лежали четыре связанные фигуры с заткнутыми ртами.

Взводы сержантов Тагга и Собелонны собрались поглазеть на драку между – как увидел Флакон, когда протолкался поближе – Курносом и Лизунцом. Солдаты швыряли монеты в пыль, а два тяжёлых пехотинца пыхтели и качались, сжав друг друга в захватах. Сверху было видно лицо Лизунца – круглое, красное, потное и вымазанное пылью. Впрочем, происходящее не изменило его обычного выражения воловьего равнодушия. Он медленно моргал и, судя по всему, пытался что-то жевать.

Флакон толкнул локтем Тольса, солдата, оказавшегося от него по правую руку.

– Чего это они сцепились?

Тольс повернулся к Флакону, его узкое, бледное лицо подёргивалось.

– Всё чрезвычайно просто. Два взвода идут на марше – один за другим, затем меняются местами, и первые шагают позади, доказывая, что мифическое чувство товарищества и братства – не что иное как эпический повод для сложения дурных стихов и пошлых песен, предназначенных для услаждения низколобой публики, а проще говоря, – выдумка. Которая, наконец, воплотилась в этом позорном торжестве животных инстинктов…

– Лизунец Курносу ухо откусил, – вклинился капрал Рим, который стоял слева от Флакона.

– Ого. Его он и жуёт?

– Точно. И не особо торопится.

– А Тагг и Собелонна знают про капитанский сбор?

– Ага.

– Выходит, Курнос, которому сперва кончик носа отхватили, теперь ещё и одноухий?

– Ага. Стало быть, Лизунец остался с носом, а Курнос – без носа.

– А это не он женился на прошлой неделе?

– Он самый, на Ханне. Вон она стоит, против него ставит. Но, как по мне, она его не за личико-то полюбила, если ты понимаешь, о чём я.

Флакон приметил невысокий холм к северу от дороги, там росло около двух десятков скрюченных, сгорбленных гульдиндх.

– Это там старое кладбище?

– Вроде да, а что?

Не отвечая, Флакон протолкался через толпу и направился к холму. Сержант Бальзам нашёлся в разрытой грабителями могиле. Он вымазал лицо пеплом, а теперь издавал странный, монотонный стон и танцевал, ходя по крошечному кругу.

– Сержант, капитан собирает всех…

– Заткнись. Я занят.

– На закате, в овечьем загоне…

– Прервёшь далхонское погребальное пенье, и познаешь тысячу тысяч веков проклятий, что навсегда поразят весь твой род. Волосатые старухи выкрадут детей твоих детей и порубят на куски, а затем сварят с овощами и клубнеплодами и добавят несколько бесценных щепоток шафрана…

– Уже всё, сержант. Приказ передал. До свидания.

– …а далхонские колдуны, увешанные гирляндами из живых змей, возлягут с твоей женщиной, и она породит ядовитых червей, увитых курчавыми чёрными волосами…

– Продолжай в том же духе, сержант, и я сделаю твою куколку…

Бальзам одним махом выпрыгнул из могилы и выкатил глаза:

– Злой, злой человек! Оставь меня в покое! Я же тебе ничего не сделал!

Далхонец развернулся и помчался прочь так быстро, что шкура газели хлопала, будто на ветру.

Флакон развернулся и неторопливо пошёл обратно к своему лагерю.

Когда он вернулся, Смычок собирал свой арбалет, а Спрут наблюдал за сержантом с нескрываемым интересом. Рядом с сапёрами стоял ящик морантской взрывчатки – открытый, гранаты лежали в выстеленных мягкой тканью гнёздах, точно черепашьи яйца. Остальные солдаты сидели на некотором расстоянии от них и явно нервничали. Сержант поднял глаза:

– Ну что, Флакон, всех отыскал?

– Да.

– Хорошо. И как держатся остальные взводы?

– Нормально, – ответил Флакон и покосился на остальных, сжавшихся в кучку по другую сторону кострища. – А какой в этом смысл? Если ящик взорвётся, волной сами стены И'гхатана снесёт, а от вас и половины этой армии только розовый туман останется.

На лицах солдат разом возникло чуть смущённое выражение. Корик хмыкнул и наигранно лениво поднялся.

– Я с самого начала тут сидел, – заявил он. – Это потом уже Битум и Улыбка решили укрыться в моей обширной тени.

– Врёт он, – буркнула Улыбка. – Кстати, Флакон, а ты-то почему вызвался разнести приказ капитана?

– Потому что я не дурак.

– Да ну? – вклинился Битум. – Но ты же вернулся, правда?

– Я думал, они уже закончат за это время, – ответил Флакон и отмахнулся от мухи, которая вилась у него перед носом, а затем сел с подветренной стороны от костра. – Сержант, как ты думаешь, что хочет сказать капитан?

– Сапёры и щиты, – проворчал Спрут.

– Щиты?

– Ага. Мы пригибаемся и бежим, а остальные нас прикрывают, как щит, от стрел и камней, пока мы не заложим взрывчатку, а потом, кто уцелеет, бежит обратно так быстро, как только сможет, да только всё одно не успеет.

– Выходит, дорожка в один конец.

Спрут ухмыльнулся.

– Всё будет немного сложнее, – бросил Смычок. – Надеюсь.

– Она рванёт прямо внутрь, это её стиль.

– Может, и так, Спрут. А может, и нет. Ей нужно, чтобы, когда пыль уляжется, бóльшая часть армии осталась в живых осталась.

– Ну, спишет пару сотен сапёров.

– Нас и так уже немного, – заметил Смычок. – Не захочет она нас попусту терять.

– Вот уж новость будет тогда для всей Малазанской империи.

Сержант покосился на Спрута:

– Скажи, почему бы мне тебя не убить прямо здесь, да и дело с концом?

– Даже и не думай. Я хочу забрать с собой всех вас, знойных землекопов.

Неподалёку возникли сержант Геслер и его солдаты и принялись разбивать лагерь. Флакон заметил, что капрала Урагана среди них не было. Геслер подошёл к костру.

– Скрип.

– Калам и Бен вернулись?

– Нет, ушли. С Ураганом.

– Ушли? Куда?

Геслер присел напротив Смычка:

– Давай просто скажем, что я сильно рад видеть твою уродливую рожу, Скрип. Может, они сумеют вернуться, может, нет. Потом всё расскажу. Целое утро проторчал у адъюнкта. Она меня засыпала вопросами.

– О чём?

– О том, что я тебе потом расскажу. У нас, значит, новый капитан.

– Фарадан Сорт.

– Корелрийка?

Смычок кивнул:

– На Стене служила, как нам кажется.

– Значит, не свалится, если ей врезать.

– Ага. А потом врежет в ответ.

– Ну, это просто отлично.

– Она всех сержантов собирает сегодня на закате.

– Я, наверное, пойду лучше и отвечу ещё на пару вопросов адъюнкта.

– Не выйдет от неё вечно бегать, Геслер.

– Да ну? Сам увидишь. А куда перевели капитана Добряка?

Смычок пожал плечами:

– В какую-нибудь роту, которую надо в порядок привести, наверное.

– А нас не надо?

– Нас трудней напугать, чем большинство солдат в этой армии, Геслер. Да и сдаётся мне, он на нас уже крест поставил. И я по старому ублюдку тосковать не буду. Сегодня на сборе скорее всего речь пойдёт о том, что мы будем делать во время осады. Либо так, либо она просто хочет потратить время зря и произнести какую-нибудь пафосную тираду.

– Во славу Империи, – скривился Геслер.

– Во имя отмщенья, – добавил Корик, который привязывал к перевязи новые фетиши.

– Отмщенье славно, только пока это мы его несём, солдат.

– Неправда, – возразил Смычок. – Это всё мерзко, с какой стороны ни посмотри.

– Расслабься, Скрип. Я не очень серьёзно. Ты так напрягся, будто нас осада ждёт. Кстати, почему тут нет пятерни-другой Когтей, чтобы сделать всю грязную работу? Ну, знаешь, пробраться в город, во дворец, зарезать Леомана да и дело с концом. Зачем нам вообще возиться с настоящими боями? Что у нас теперь за империя?

Некоторое время все молчали. Флакон смотрел на сержанта. Смычок проверял натяжение арбалета, но чародей видел, что он размышляет. Спрут сказал:

– Ласиин их всех отозвала. Держит под рукой.

Геслер бросил на сапёра тяжёлый, оценивающий взгляд:

– Такое говорят, Спрут?

– И такое тоже. Откуда нам знать? Может, она унюхала что-то этакое в воздухе.

– Ты-то уж точно унюхал, – пробормотал Смычок, осматривая колчан.

– Узнал только, что несколько опытных рот, которые ещё остались в Квон-Тали, получили приказ выдвигаться в Унту и город Малаз.

Смычок наконец поднял глаза:

– В Малаз? Это ещё зачем?

– Таких подробностей не рассказывали, сержант. Только куда, но не зачем. В общем, что-то затевается.

– Где ты такого наслушался? – спросил Геслер.

– Есть у нас новый сержант – Хеллиан. Она из Картула.

– Пьяненькая?

– Она самая.

– Странно, что она вообще хоть что-то заметила, – бросил Смычок. – С чего её вообще оттуда выставили?

– Об этом она молчит. Оказалась в неудачное время в неудачном месте, думаю – поэтому у неё так рожу сводит, как только об этом речь заходит. В общем, сперва её отправили в город Малаз, а потом перевели на корабль в Напе – ну и в Унту. И она никогда так не напивается, чтоб ослепнуть.

– Ты ей ляжки пощупать собрался, Спрут?

– На мой вкус она слишком молоденькая, Скрип, но бывает и похуже.

– Мутноглазая баба, – фыркнула Улыбка. – На большее тебя, наверное, не хватит, Спрут.

– Когда я ещё пацаном был, – проговорил сапёр, вынимая из ящика гранату – «шрапнель», как с ужасом понял Флакон, когда Спрут начал подбрасывать и ловить её одной рукой, – всякий раз, когда я что-то неуважительное говорил о старших, папаша уводил меня на задний двор и бил до полусмерти. Сдаётся мне, Улыбка, твой отец слишком уж баловал свою любимую дочурку.

– Только попробуй, Спрут, и я тебе нож в глаз всажу.

– Кабы я был твоим отцом, Улыбка, я бы уже давно с собой покончил.

При этих словах она смертельно побледнела, но этого никто не заметил, поскольку все неотрывно следили за взлетавшей и падавшей гранатой.

– Положи на место, – приказал Смычок.

Спрут иронично приподнял бровь, затем улыбнулся и опустил «шрапнель» в ящик.

– Всё одно выходит, что Хеллиан себе подобрала толкового капрала, а это нам подсказывает: она не совсем мозги растрясла, хоть и хлещет бренди, как воду.

Флакон встал:

– Кстати, вот о ней я забыл. Где они стоят, Спрут?

– Возле повозки с ромом. Но она уже знает про сбор.

Флакон покосился на ящик со взрывчаткой:

– Да? Ну, тогда я по пустыне прогуляюсь.

– Далеко не отходи, – сказал сержант, – может, там Леомановы воины бродят.

– Верно.

Вскоре он уже увидел место вечернего сбора. Сразу за обвалившимся хлевом маг приметил поросшую жёлтой травой груду мусора размером с небольшой курган. Поблизости никого не было. Флакон подобрался к горке, и шум лагеря у него за спиной стих. Солнце уже клонилось к закату, но ветер оставался жарким, как дыхание кузни.

Обтёсанный камень и обломки старого фундамента, разбитые идолы, растрескавшиеся доски, кости животных и битая утварь. Флакон вскарабкался по ближнему склону, приметил самые недавние пополнения – малазанская керамика, покрытая чёрной глазурью, приземистая, самые распространённые мотивы: гибель Дассема Ультора под стенами И'гхатана, Императрица на троне, Первые герои и квонский пантеон. Местная посуда, которую Флакон видел в деревнях, что армия миновала в дороге, была куда более изысканной, удлиненная, покрытая белой или кремовой глазурью на горлышке или по краю, буро-красная в основной части, украшенная полноцветными реалистичными изображениями. Флакон остановился, приметив один такой осколок, на котором художник запечатлел «Собачью цепь». Маг поднял его, стёр пыль с изображения. Осколок сохранил часть Колтейна на деревянном кресте, над ним – марево чёрных ворон. Ниже – мёртвые виканцы и малазанцы, и пастуший пёс, пронзённый копьём. По спине чародея пробежал холодок, и он выронил осколок.

На вершине холма Флакон немного постоял, разглядывая раскинувшийся вдоль дороги малазанский военный лагерь. Тут и там мелькали верховые гонцы; в небе парили, точно облако мух, – стервятники, накидочники и ризаны.

Флакон терпеть не мог знамения такого сорта.

Сняв шлем, маг вытер пот со лба и повернулся к одану на юге. Некогда эта земля, возможно, была плодородной, но ныне превратилась в пустыню. Стоит ли за неё драться? Нет, но в мире вообще мало вещей, достойных того, чтобы за них драться. Друзья-солдаты, может быть, – ему об этом столько раз говорили старые ветераны, у которых уже ничего не осталось в жизни, кроме этого сомнительного товарищества. Такие нерушимые связи могли родиться лишь из отчаяния, когда душа сжималась до крошечного пятачка, в котором располагались любимые вещи и люди. Всему остальному ответом служило глухое безразличие, превращавшееся иногда в жестокость.

О, боги, что я здесь делаю?

Не стоило даже думать о том, как жить. Если не считать Спрута и сержанта, его взвод состоял из людей, которые в этом смысле ничем не отличались от Флакона. Юные души, которые страстно желали найти себе место в мире, где они бы не чувствовали себя такими одинокими, или души, преисполненные бравады, призванной замаскировать хрупкое и уязвимое сердце. Но всё это неудивительно. Молодёжь шла напролом даже тогда, когда всё вокруг казалось навеки застывшим, нерушимым и вечным. Юность любит, когда эмоции бьют через край, доходят до предела, она пересыпает их пламенно-острыми специями так, что можно горло обжечь и воспламенить сердце. Юность не мчится в будущее осознанно – ты просто вдруг оказываешься там, усталый, измотанный, и гадаешь, как же здесь очутился. Что ж, это понятно. Не нужно даже эхо бесконечных бабушкиных советов, которое неустанно шелестит в его мыслях.

Если, конечно, этот голос принадлежит его бабушке. Флакон уже начал в этом сомневаться.

Маг перешёл груду мусора и начал спускаться с южной стороны. У подножия в иссохшей земле виднелись выбоины, а в них – куда более древние останки – черепки с красной глазурью, выцветшие изображения колесниц и неуклюжих фигур в пышных головных уборах, со странными крючковатыми клинками в руках. Эти старинные образы сохранились на массивных кувшинах для оливкового масла, ухватившихся почти забытую древность, как будто утраченный ныне золотой век хоть чем-то отличался от текущего.

Это наблюдения его бабушки. Она не ничего доброго не говорила о Малазанской империи, но ещё меньше – об Унтанской конфедерации, Лиге Ли-Хэна, и прочих деспотиях доимперского период Квон-Тали. Она была ребёнком во времена войны между Итко-Каном и Кон-Пором, набега сэтийцев, миграции виканцев, взлёта Квонской гегемонии. «Всё только кровь да глупость, – говаривала она. – Кого ведёт, а кого и тащит. Старики со своими амбициями да молодые с бездумными порывами. Хорошо хоть Император этому конец положил – нож в спину седым тиранам и дальние войны молодым фанатикам. Это не правильно, но что в этом мире правильно? Неправильно, конечно, но лучше, чем было, а я-то помню, насколько было хуже».

И вот Флакон оказался здесь, посреди одной из таких «дальних войн». Но никакого фанатизма в его побуждениях не было. Нет, суть оказалась куда более жалкой. Скука – плохая причина для каких-либо поступков. Лучше уж прикрываться пламенной идеей, какой бы глупой и невозможной она ни была.

Спрут говорил об отмщении. Но он слишком прямо пытается скормить нам эту приманку, и поэтому мы не пылаем праведным гневом, как должны бы. Флакон не был уверен, но ему казалось, что эта армия потеряла свою суть. В самом её сердце поселилась пустота, которая жаждала наполниться, и Флакон боялся, что эта жажда будет вечной.

Маг уселся на землю, начал беззвучно взвывать к жизням вокруг. Вскоре к нему подбежали несколько ящериц. Два ризана сели на его правое бедро и сложили крылья. Огромный – с лошадиное копыто – паук спрыгнул с соседнего валуна и приземлился на его колено – лёгкий, точно пёрышко. Флакон осмотрел пришедших и решил, что их будет довольно. Жесты, поглаживание пальцами, безмолвные приказы – и его разномастные прислужники один за другим двинулись к овечьему загону, где капитан собиралась говорить со своими сержантами.

Полезно знать, насколько широко распахнутся Врата Худа, когда дело дойдёт до штурма.

А потом приблизилось нечто иное.

Внезапно Флакона пробил пот.

Она вынырнула из жаркого марева, двигалась, словно животное – добыча, не хищник, во всём – в каждом сторожком, быстром движении – тонкий мех, буро-коричневый, лицо уже более человеческое, чем обезьянье, на нём застыло какое-то выражение – или, по крайней мере, его задаток, ибо она посмотрела на Флакона с явным любопытством. Не ниже самого мага ростом, стройная, пышная грудь, раздутый живот. Она пугливо приблизилась.

Она не настоящая. Это проявление силы, чародейское видение. Память, воскресшая из самой пыли этой земли.

Маг увидел, как она присела, подобрала пригоршню песка и швырнула в него, издав громкий лающий звук. Песок не долетел до цели, несколько мелких камешков отскочили от его сапог.

А может быть, это я – чародейское видение, а не она. В глазах её – чудо встречи лицом к лицу с богом или демоном. Флакон поднял глаза и увидел за её плечом саванну, густые травы, небольшие рощи, диких зверей. Всё изменилось, стало таким, каким было давным-давно. Ох, духи, почему же вы не оставляете меня в покое?

Она шла следом. Шла за ними. За всей армией. Она её чуяла, видела следы марша, возможно, даже слышала далёкий звон металла и треск деревянных колёс по камням на дороге. И отправилась следом. Вперёд её гнали страх и восторг. Она следовала, не понимая, как будущее может отзываться в прошлом, в её мире, её времени. Не понимая? Да он и сам этого не понимал. Словно существует одно лишь настоящее, словно все мгновения сосуществуют одновременно. И вот мы здесь, лицом к лицу, слишком невежественные, чтобы поделиться своей верой, своим видением мира – и мы видим их все, все сразу, и если не будем осторожны, это сведёт нас с ума.

Но пути назад не было. Просто потому, что никакого «назад» не существовало.

Флакон продолжал сидеть, и она подобралась ближе, заговорила что-то на странном гортанном наречии с большим количеством щелчков и твёрдых приступов. Указала на свой живот, провела по нему пальцем, словно рисовала что-то на пушистой шкуре.

Флакон кивнул. Да, ты беременна. Я это понял. Но что мне до того?

Она снова бросила в него пригоршню песка, на этот раз песчинки попали ему к корпус, чуть ниже груди. Флакон отмахнулся рукой от тучи перед слезящимися глазами.

Она рванулась вперёд – на удивление быстро – и перехватила его запястье, вытянула руку вперёд, прижала его ладонь к своему животу.

Флакон встретил её взгляд и был потрясён до глубины души. Не дикое животное, разумное. Эрес'аль. Тоска в этих тёмных, ошеломительно красивых глазах заставила его внутренне отшатнуться.

– Ладно, – прошептал маг и медленно потянулся своими чародейскими чувствами к её чреву, внутрь, чтобы коснуться духа, растущего в ней.

Для всякого чудовища должен родиться ответ. Враг, противовес. Здесь, в этой Эрес'али, скрыт такой ответ. На явление далёкого чудовища, на развращение некогда невинного духа. Невинность должна возродиться. Но… я так мало вижу… не человек, даже не создание этого мира, если не считать того, что сама Эрес'аль вложила в союз. А значит – чужак. Из иного Владения, из мира, лишённого невинности. Чтобы сделать их частью этого мира, один из них должен родиться… вот так. Их кровь должна влиться в поток крови этого мира.

Но почему Эрес'аль? Потому что… ох, нижние боги… потому что она – последнее невинное создание, последний невинный предок в нашей родословной. После неё… началась деградация духа. Изменилась точка отсчёта, мы отгородились от всего остального, прорезали по живому границы – в земле, в собственном видении, в сознании. После неё остались… лишь мы.

Это осознание – признание – было умопомрачительным. Флакон отдёрнул руку. Но было слишком поздно. Теперь он знал слишком многое. Отец… тисте эдур. Нерождённое дитя… единственный чистый претендент на новый Престол Тени – трон, главенствующий над исцелённым Путём.

И у него будет столько врагов. Столько…

– Нет, – сказал он Эрес'али, качая головой. – Не нужно молиться мне. Нельзя. Я не бог. Я только…

Но… ей-то я кажусь именно богом. Видением. Она странствует в духе и сама того почти не осознаёт. О да, она спотыкается на пути, как и все мы, но есть в ней некая… уверенность. Надежда. О, боги… в ней есть вера.

Пристыжённый до потери дара речи, Флакон отстранился, вцепившись в склон холма из мусора цивилизации, черепков и кусков окаменевшего раствора, ржавых обломков металла. Нет, он не хотел этого. Не мог постичь такой… потребности. Не мог стать её… её верой.

Эрес'аль подобралась ближе, сжала руками горло мага и потащила его обратно. Оскалила зубы, встряхнула его.

Задыхаясь, Флакон забился в её хватке.

Эрес'аль бросила его на землю, оседлала, выпустила шею и подняла оба кулака вверх, словно для того, чтобы обрушить на чародея.

– Хочешь, чтобы я стал твоим богом? – прохрипел он. – Ладно! Будь по-твоему!

Он смотрел ей в глаза, смотрел на воздетые кулаки, обрамлённые ярким, ослепительным светом солнца.

Значит, вот что чувствуют боги?

Вспышка, словно кто-то выхватил меч, сталь радостно зашипела в его голове. Словно яростный вызов… Чародей моргнул и сообразил, что смотрит в пустое небо, лёжа на каменистом склоне. Эрес'аль исчезла, но он по-прежнему чувствовал эхо её веса на бёдрах и жуткую эрекцию, которую она в нём вызвала.

Кулак Кенеб вошёл в шатёр адъюнкта. Там собрали большой стол и расстелили на нём карту И'гхатана, которую на прошлой неделе доставил верховой гонец из Войска Однорукого. Учёный зарисовал город вскоре после гибели Дассема Ультора. Рядом с Тавор стоял Тин Баральта, чертивший что-то на пергаменте палочкой угля. «Красный клинок» говорил:

– …восстановлены здесь и здесь. В малазанском стиле – полуколонны и внешние скобы. Инженеры выяснили, что развалины под землёй представляют собой лабиринт отдельных тупиков, старых комнат, полузасыпанных улиц и внутренних коридоров. Там всё нужно было сровнять с землёй, но по меньшей мере один из горизонтов строительства может соперничать с возможностями современных зодчих. Здесь у них явно возникли трудности, так что четвёртый бастион решили пока не возводить.

– Я понимаю, – проговорила адъюнкт. – Но, как я уже говорила раньше, Кулак Баральта, я не собираюсь штурмовать четвёртый бастион.

Кенеб видел, как это взбесило «красного клинка», но тот смолчал, просто швырнул уголь на стол и отступил на шаг.

В углу сидел Кулак Блистиг, развалился вытянув ноги так, что это уже граничило с нарушением субординации.

– Кулак Кенеб, – приветствовала его Тавор, не отводя глаз от карты, – вы встречались в Темулом и вождём Голлом?

– Темул докладывает, что население эвакуировали из города – жители ушли по дороге к Лоталу. Очевидно, Леоман готовится к долгой осаде и не собирается кормить никого, кроме солдат и необходимых работников.

– Ему нужно пространство для манёвра, – заявил со своего места Блистиг. – Паника на улицах ему ни к чему. Не стоит слишком много смысла вкладывать в это решение, Кенеб.

– Я подозреваю, – заметил Тин Баральта, – мы слишком мало вкладываем в это решение. Мне не по себе, адъюнкт. Вся эта треклятая ситуация меня нервирует. Не может быть, чтобы Леоман явился сюда защищать последний мятежный город. Не для того он пришёл, чтобы защитить последних верующих – клянусь Семью Святыми, он же их из дому выставил, изгнал из родного города! Нет, И'гхатан ему нужен по тактическим соображениям, и это меня тревожит, потому что я в этом не вижу никакого смысла.

Адъюнкт сказала:

– Темул ещё что-то добавил, Кулак Кенеб?

– Он размышлял о ночном штурме. Сапёры взорвут одну из секций стены. По его плану, затем мы войдём внутрь большим числом и ударим в самое сердце И'гхатана. Если пробьёмся достаточно далеко, сможем обложить Леомана во дворце фалах'да…

– Слишком рискованно, – проворчал Тин Баральта. – Темнота не защитит наших сапёров от его магов. Их просто перебьют…

– Рисков избежать невозможно, – заявила Тавор.

Брови Кенеба поползли вверх:

– Темул высказался в том же духе, адъюнкт, когда мы обсуждали опасность этого плана.

– Тин Баральта, – продолжила, помолчав, Тавор, – вы и Блистиг уже получили указания по поводу того, как расположить ваши войска. Советую начинать приготовления. Я поговорила непосредственно с капитаном Фарадан Сорт по поводу того, что потребуется от неё самой и её взводов. Не будем тратить время зря. Атакуем сегодня же. Кулак Кенеб, прошу вас остаться. Остальные свободны.

Кенеб смотрел, как уходят Блистиг и Баральта, читал по множеству мелких знаков – позам, развороту плеч и скованному шагу, – насколько они деморализованы.

– Командование не строится на единодушии, – неожиданно жёстко заявила адъюнкт, поворачиваясь к Кенебу. – Я отдаю приказы, и мои офицеры должны их исполнять. Им бы радоваться, ибо вся ответственность лежит на мне и только на мне одной. Никому другому не придётся отвечать перед Императрицей.

Кенеб кивнул:

– Воля ваша, адъюнкт. Однако ваши офицеры чувствуют ответственность – за своих солдат…

– Многие из которых погибнут, рано или поздно, на том или ином поле боя. Возможно, даже здесь, в И'гхатане. Мы осаждаем город, а осада – дело кровавое. У меня нет времени, чтобы морить их голодом. Чем дольше Леоман продолжает сопротивление, тем выше вероятность новых мятежей на территории Семи Городов. В этом я полностью согласна с Первым Кулаком Дуджеком.

– Тогда почему, адъюнкт, мы не приняли его предложение прислать подкрепление?

Полдюжины ударов сердца она молчала, затем сказала:

– Мне известно о настроениях, которые ходят среди солдат этой армии – и никто из этих солдат, похоже, не знает, в каком состоянии на самом деле Войско Однорукого.

– На самом деле?

Тавор шагнула к нему:

– Почти ничего не осталось, Кенеб. Сердце – самая сердцевина Войска – потеряна.

– Но… Адъюнкт, он ведь получил подкрепления, не так ли?

– Потерянное невозможно восстановить. Новобранцы: генабарийцы, натии, половина гарнизона Крепи… да, пересчитай сапоги, и выйдет армия в полном составе, но, Кенеб, пойми – Дуджек сломлен. И так же сломлено его Войско.

Кенеб был потрясён. Он отвернулся, расстегнул застёжку на шлеме, стащил его с головы, затем провёл рукой по спутанным, мокрым волосам.

– Худ бы нас побрал! Последняя великая армия Империи…

– Теперь – Четырнадцатая, Кулак.

Кенеб недоумённо уставился на неё. Тавор принялась расхаживать по шатру:

– Разумеется, Дуджек предложил помощь, потому что он… потому что он – Дуджек. Впрочем, меньшего нельзя было и ожидать от Первого Кулака. Но он… они пострадали достаточно. Их задание теперь – дать Семи Городам ощутить присутствие Империи. И нам бы молиться своим богам, чтобы их мужество никто… никто не решился подвергнуть испытанию.

– Поэтому вы так торопитесь.

– Леомана необходимо уничтожить. И'гхатан должен пасть. Сегодня.

Кенеб долго молчал, затем спросил:

– Почему вы говорите это мне, адъюнкт?

– Потому что Гэмет умер.

Гэмет? Что ж, понятно.

– А Ян'тарь никто из вас не уважает, – проговорила Тавор, затем бросила на него странный взгляд и добавила: – В отличие от тебя.

– Прикажете сообщить об этом другим Кулакам, адъюнкт?

– О Дуджеке? Решай сам, но я бы советовала тебе, Кулак, хорошенько обдумать это решение.

– Но им нужно сказать! По крайней мере, тогда они поймут…

– Меня? Поймут меня? Возможно. Но это не самое важное.

Кенеб этого не понял. Точнее, понял не сразу, осознал лишь потом.

– Они верят не только в вас, не только в Четырнадцатую армию, они верят в Дуджека Однорукого. Пока они считают, что он рядом, готов в любой момент выступить нам на подмогу, они будут исполнять ваши приказы. Вы не хотите отнимать у них эту веру, но молчанием приносите себя в жертву, жертвуете уважением, которое бы заслужили в их глазах…

– Если бы только они сочли это достойным уважения, Кулак, в чём я совершенно не уверена, – Тавор повернулась к столу. – Решение за вами, Кулак.

Кенеб увидел, как она склонилась над картой, и, посчитав, что разговор окончен, вышел вон из шатра.

Его слегка мутило. Войско Однорукого сломлено? Или это только она так решила? Может, Дуджек просто устал… но кто скажет наверняка? Быстрый Бен – вот только его здесь нет. И убийцы тоже, Калама Мехара. Значит, остался… что ж, один человек. Кенеб остановился у шатра, отметил, как высоко стоит солнце над горизонтом. Если поспешить, ещё можно успеть, прежде чем Сорт поговорит с ними.

Кенеб направился к стоянке морпехов.

– Что вы хотите, чтобы я вам сказал, Кулак?

Сержант разложил перед собой полдюжины тяжёлых арбалетных стрел. Он уже прикрепил «шрапнели» к двум из них и трудился над третьей.

Кенеб пристально смотрел на глиняную гранату в руках Смычка.

– Сам не знаю, но давай честно.

Смычок остановился, оглянулся на свой взвод и прищурился.

– Адъюнкт рассчитывает на подкрепления, если всё пойдёт плохо? – тихо спросил он.

– В том-то и дело, сержант. Не рассчитывает.

– Выходит, Кулак, – проговорил Смычок, – она считает, что Дуджек скис. И с ним – Войско Однорукого. Так она думает?

– Да. Ты знаешь Быстрого Бена, а этот Высший маг был там. В Коралле. Я не могу спросить его лично, поэтому обращаюсь к тебе. Адъюнкт права?

Солдат снова принялся прилаживать взрывчатку к наконечнику стрелы. Кенеб ждал.

– Похоже, – пробормотал сержант, – я ошибся.

– В чём?

– Адъюнкт читает знаки лучше, чем я думал.

Худовы яйца! Вот этого я вовсе не хотел слышать.

– Ты хорошо выглядишь, Ганос Паран.

Он сухо усмехнулся:

– Это всё от безделья, Апсалар.

С палубы послышались крики моряков: каракка повернула к гавани Кансу. Крики чаек служили аккомпанементом скрипу снастей и стонам дерева. Холодный бриз всколыхнул солёный воздух, который вливался в каюту через иллюминатор с левого борта, и бриз этот принёс с собой запах суши.

Апсалар ещё некоторое время разглядывала сидящего напротив мужчину, затем вновь принялась водить пемзой по рукояти одного из своих ножей. Полированное дерево, конечно, выглядело красиво, но слишком скользило в потной ладони. Обычно она надевала кожаные перчатки, но всегда полезно было готовиться к разным неожиданностям. В идеальной ситуации убийца сам выбирает, где и когда драться, но такой роскоши ему никто пообещать не может.

Паран сказал:

– Вижу, ты так же методична, как и всегда. Впрочем, теперь твоё лицо живее. Глаза…

– Ты слишком долго пробыл в море, капитан.

– Возможно. Как бы там ни было, я больше не капитан. Годы службы позади.

– Сожалеешь?

Тот пожал плечами:

– Немного. Никогда у меня не получалось быть там, где я хотел, – с ними. Только в самом конца, но тогда… – Он помолчал. – Тогда уже было слишком поздно.

– Может, так оно и лучше, – заметила Апсалар. – Чище.

– Странно вышло: «Мостожоги» для нас значат очень разное. Разные воспоминания, разные точки зрения. Выжившие хорошо со мной обошлись…

– Выжившие. Всегда остаются выжившие.

– Хватка, Мураш, Дымка, Молоток и ещё несколько человек. Совладельцы «К'руловой корчмы» в Даруджистане.

– «К'руловой корчмы»?

– В старом храме, который когда-то был посвящён этому Старшему богу. Да. Не самое подходящее место, конечно.

– Даже больше, чем ты думаешь, Паран.

– Сомневаюсь. Я многое узнал, Апсалар, – и о многом.

Гулкий удар в правый борт: портовый патруль явился собрать плату за стоянку. Щёлкнул линь. Новые голоса.

– К'рул активно вступил в борьбу против Паннионского Домина, – продолжил Паран. – С тех пор его присутствие мне уже не так приятно – Старшие боги вернулись в игру…

– Да, ты уже что-то подобное говорил. Они ополчились против Увечного Бога, и трудно их в этом винить.

– В самом деле? Иногда я тоже так думаю, но бывают дни… – Он покачал головой и поднялся. – Сейчас отдадут швартовы. Мне нужно всё подготовить.

– Что именно?

– Лошадей.

– Паран.

– Да?

– Ты теперь Взошедший?

Его глаза расширились:

– Не знаю! Ничего нового я не чувствую. Да и, признаться честно, я даже не очень понимаю, что значит «Восхождение».

– Значит, тебя труднее убить.

– Почему?

– Ты нашёл в себе силу, личного характера, но с ней… в общем, сила притягивает силу. Всегда. Не обычная земная власть, но нечто иное, природная сила, взаимное притяжение энергий. Начинаешь видеть всё иначе, думать иначе. А другие тебя замечают – обычно это не к добру, кстати. – Она вздохнула, разглядывая его, затем добавила: – Может, и не нужно тебя предостерегать, но я попробую. Быть осторожен, Паран: из всех стран в этом мире две – опаснее прочих…

– Твоё знание или Котильона?

– Котильон знал про одну, я – про другую. Сейчас ты готовишься сойти на сушу в одной из них. Семь Городов – не самое удачное место для путника, Паран, особенно – для Взошедшего.

– Я знаю. Я это чувствую то… с чем мне придётся иметь дело.

– Найди кого-то, кто будет за тебя драться, если сможешь.

Его глаза сузились.

– Да уж, явный недостаток веры в меня.

– Я тебя уже убила однажды…

– Когда была одержима богом – самим Покровителем убийц, Апсалар.

– Который играл по правилам. А здесь водятся те, кому правила не нужны.

– Я об этом подумаю, Апсалар. Спасибо.

– И запомни: торгуйся с позиции силы или не торгуйся вообще.

Он странно улыбнулся и направился наверх.

Из угла послышалось шебуршание – на свет выбрались Телораст и Кердла. Костяные лапки застучали по доскам пола.

– Он опасен, Не-Апсалар! Держись от него подальше… О нет, ты слишком много времени с ним провела!

– Не беспокойся обо мне, Телораст.

– Беспокойство? Ох, нам-то беспокойства самим хватает, да, Кердла?

– На век вперёд хватит, Телораст. То есть, о чём это я? Никакого беспокойства. Совсем.

Апсалар сказала:

– Господин Колоды всё знает о вас обеих, что, несомненно, усугубляет ваше беспокойство.

– Но он же тебе ничего не сказал!

– Ты так в этом уверена?

– Конечно! – Птицеобразный скелет принялся скакать и извиваться перед своей товаркой. – Подумай, Кердла! Если бы она знала, она бы нас растоптала! Верно?

– Если только не задумала ещё более чудовищное предательство, Телораст! Об этом ты не подумала? Не подумала, да? Одной мне приходится думать!

– Ты вообще не думаешь! Не умеешь даже!

Апсалар поднялась:

– Уже опустили трап. Пора идти.

– Спрячь нас под плащом. Обязательно! Там же собаки на улицах!

Девушка убрала нож:

– Ладно, только не вертитесь.

Кансу, убогий порт, четыре из шести причалов которого размозжили месяц назад борта флотилии Нока, не представлял из себя ничего выдающегося, и Апсалар обрадовалась, когда они проехали последний квартал жалких хибар, ютившихся вдоль дороги, и увидели перед собой россыпь скромных каменных строений, приметили пастухов, загоны и красноглазых коз, собравшихся под сенью гульдиндх. А за ними – сады тарока, покрытого серебристой, волокнистой корой, из которой делали прекрасные верёвки. Неровный ряд деревьев казался призрачным, ибо стволы словно мерцали на ветру.

Было что-то странное в городе позади, толпы казались менее многолюдными, чем следовало бы ожидать, голоса – приглушёнными. Несколько торговых лавок оказались закрыты – в самый разгар-то рыночного дня! Скромные посты малазанских солдат обнаружились только у ворот и в порту, где отказали в праве причалить по меньшей мере четырём торговым судам. И приезжим никто не рвался что-то объяснять.

Паран тихо переговорил с торговцем лошадьми, и Апсалар увидела, как куда больше монет, чем следовало, бы перешло от одного к другому, но бывший капитан ничего не сказал, когда они поскакали прочь.

Добравшись до перекрёстка, оба натянули поводья.

– Паран, – сказала Апсалар, – ты ничего странного не заметил в Кансу?

Тот поморщился.

– Я не думаю, что нам следует бояться, – заявил он. – Тебя ведь всё-таки одержал бог, а что до меня – не стоит особо волноваться, как я уже говорил.

– О чём ты?

– О чуме. Ничего удивительного, учитывая, сколько непохороненных трупов оставило после себя восстание. Всё началось примерно неделю тому назад или чуть больше, где-то к востоку от Эрлитана. Все корабли, которые заходили туда или приписаны к этому порту, заворачивают.

Апсалар некоторое время молчала. Затем кивнула:

– Полиэль.

– Да.

– И не осталось достаточно целителей, чтобы вмешаться.

– Барышник сказал, что чиновники отправились в храм Д'рек в Кансу. Там ведь можно найти самых могущественных целителей. И обнаружили, что всех жрецов внутри – перебили.

Девушка покосилась на него.

– Я поеду по южной дороге, – заявил Паран, пытаясь сладить со своим норовистым мерином.

Да, больше нечего сказать, верно. Боги и вправду вступили в войну.

– А мы – на запад, – ответила Апсалар, которой уже стало неудобно в семигородском седле. Ни она сама, ни Котильон никогда не отличались особыми успехами в верховой езде, но её кобыла хотя бы оказалась смирной. Девушка распахнула плащ, вытащила Телораст и Кердлу, а затем бросила их на землю. Размахивая хвостами, скелеты помчались прочь.

– Слишком быстро, – сказал Паран, глядя ей в глаза.

Девушка кивнула:

– Но и так сойдёт, я думаю.

Эти слова ему не понравились.

– Очень жаль это слышать.

– Я не хотела тебя обидеть, Ганос Паран. Просто я… ну, заново открываю для себя многое…

– Например, дружбу?

– Да.

– И думаешь, что не можешь себе этого позволить.

– Потому что она приводит к неосторожности, – закончила девушка.

– Ну, что ж. Как бы там ни было, Апсалар, я думаю, мы ещё свидимся.

Она кивнула:

– Буду ждать встречи.

– Хорошо. Значит, есть ещё для тебя надежда.

Девушка смотрела, как он уезжает, ведя за собой двух вьючных лошадей. Он изменился так, как никто не мог ждать. Он отказался от столь многого… что Апсалар даже ему завидовала. И почувствовала с лёгким уколом сожаления, что уже скучает по нему. Слишком близко. Слишком опасно. Но хоть так сойдёт.

Что до чумы, он, наверное, прав. Ни ему, ни самой Апсалар нечего бояться. А вот остальным я не завидую.

Остатки разбитой дороги не слишком помогали подъёму. Из-под ног сыпались камни, катились вниз, поднимая тучи пыли. Ливневый паводок рассёк тропу многие годы, а то и десятилетия назад, так что на крутых склонах русла показались бесчисленные слои осадочных отложений. Ведя в поводу свою лошадь и вьючных мулов, Самар Дэв разглядывала эти многоцветные слои.

– Ветер и вода, Карса Орлонг, без конца и края. Вечный диалог времени с самим собою.

Шагавший на три шага впереди воин-тоблакай не ответил. Он приближался к вершине, двигаясь по вымоине от прежних ливней, так что зазубренные, выветренные скалы вздымались по обе стороны от великана. Последнюю деревню они оставили позади уже несколько дней назад и выехали в по-настоящему дикие земли. Природа вернула своё, поскольку прежде эта дорога наверняка куда-то да вела, однако никаких других признаков древней цивилизации не сохранилось. Впрочем, Самар и не было особенно интересно то, что было прежде. Её зачаровывало будущее, в грядущем скрывался источник всех её изобретений, её вдохновения.

– Суть проблемы, Карса Орлонг, в чародействе.

– Какой же проблемы, женщина?

– Магия устраняет необходимость в изобретательстве – за пределами самых основных потребностей, конечно. И поэтому мы остаёмся вечно парализованы…

– Ликам в Скалу твой паралич, ведьма. С тем, где мы есть и чем являемся, – всё в порядке. Ты презираешь удовлетворённость и поэтому всегда недовольна и взбудоражена. Я – теблор. Мы живём просто и видим жестокость этого вашего «прогресса». Рабы, дети в цепях, тысячеликая ложь, призванная сделать одного лучше всех прочих, – и нет ей конца. Безумие зовётся мудростью, рабство – свободой. Я всё сказал.

– А я – нет. Ты такой же, раз зовёшь невежество мудростью, а дикость – благородством. Если отречься от желания улучшить то, чем мы являемся, мы обречены вечно повторять один и тот же цикл несправедливости…

Карса взобрался на вершину и повернулся, лицо его перекосилось.

– «Лучше» – всегда не то, что ты думаешь, Самар Дэв.

– Это как понимать?

Внезапно он поднял руку и замер:

– Тихо. Что-то не так. – Великан медленно обернулся, прищурился. – Какой-то… запах.

Самар присоединилась к нему, выволокла лошадь и мулов на ровную землю. По обе стороны виднелись высокие скалы, край гряды, частью которой был и холм, на котором они очутились. Острые, зазубренные скальные выступы, точно клинки кинжалов, ограждали гряду, насколько хватало глаз. На самой вершине скорчилось древнее дерево.

– Я ничего не слышу…

Тоблакай обнажил свой каменный меч:

– Зверь устроил себе логово где-то поблизости, как я думаю. Охотник, убийца. И по-моему, он где-то рядом…

Широко распахнутыми глазами Самар Дэв уставилась на окружающую местность, сердце бешено колотилось у неё в груди.

– Ты, похоже, прав. Тут нет ни одного духа…

Великан хмыкнул:

– Сбежали.

Сбежали. Ой-ой.

Грудой железных опилок небо опускалось со всех сторон, тяжёлая мгла была сухой, как песок. «Глупость какая-то», – подумал Калам Мехар. Но такие образы рождает застарелый страх, жалкие выверты истерзанной фантазии. Всем телом он цеплялся за отвесную, неровную скалу в нижней части летающей цитадели, в ушах завывал ветер, а дрожь вытягивала силу из рук и ног – и он почувствовал, как истаяли последние нити заклятия Быстрого Бена.

Они не ждали такого внезапного отказа магии – Калам не видел здесь никаких признаков отатарала, никаких прожилок в жестоком, чёрном базальте. Никакого явного объяснения. Камень рассёк кожаные перчатки, по ладоням текла кровь, впереди – гора, на которую нужно вскарабкаться, а вокруг смыкается сухой серебристый туман. Где-то далеко внизу скорчились Быстрый Бен и Ураган, маг наверняка гадает, что же пошло не так, и, хотелось бы верить, быстро соображает, как всё исправить. А капрал, небось, чешется под мышками да вшей давит ногтями.

Ладно, никакого толку ждать неизвестно чего, особенно если известно что произойдёт неизбежно. Застонав от усилия, Калам начал карабкаться вверх по скале.

Последней летающей крепостью, которую ему доводилось видеть, было Лунное Семя, и в трещинах на её склонах гнездились десятки тысяч Великих Воронов. К счастью, здесь их не было. Ещё несколько человеческих ростов – и он выберется на склон, а не будет болтаться, как сейчас, практически вверх тормашками под днищем. Добраться туда – и можно будет отдохнуть.

В некотором смысле.

Треклятый чародей. И треклятая адъюнкт. И треклятые все остальные скопом, никто из них ведь сюда не попал. Поскольку это было явное безумие и таких дураков больше не нашлось. О, боги, плечи горели огнём, а мышцы бёдер свело от боли до онемения. А это мне совсем ни к чему, верно?

Я уже для такого слишком стар. Мужчины его возраста не доживали до его возраста, вляпываясь в такие идиотские планы. Размяк я, что ли? Мозгами размяк.

Калам подтянулся, перевалился за точёный край, поскрёб ступнями по камню, затем всё же нащупал уступы, способные выдержать его вес. Из груди Калама вырвался всхлип, который показался жалким даже ему самому, когда убийца закрепился на скальном склоне.

Довольно много времени спустя он поднял голову и принялся оглядываться по сторонам, выискивая подходящий выступ, на котором смог бы закрепить верёвку.

Верёвку Быстрого Бена, которая явилась из ниоткуда. Интересно, она хоть будет здесь работать или попросту растворится в воздухе? Худов дух, я же вообще ничего не знаю о магии. Да и о Бене ничего толком не знаю, а с этим ублюдком мы целую вечность знакомы. Почему он сам сюда не полез?

Потому что, если бы Короткохвостые заметили мошку у себя на шкуре, от Бена было бы больше проку даже внизу, чем от Калама. Арбалетная стрела едва ли долетит так высоко, а если и долетит – её можно будет просто рукой поймать в воздухе. Что до Урагана, – вот им-то куда легче пожертвовать, чем мной, – так он божился, что вообще не умеет лазать по скалам, клялся, будто в детстве никогда из колыбельки не выбирался без посторонней помощи.

Даже вообразить трудно, что этот бородатый громила вообще когда-то влезал в колыбельку.

Отдышавшись, Калам взглянул вниз.

И не увидел ни Быстрого Бена, ни Урагана. Ох, нижние боги, теперь-то что? На засыпанной пеплом равнине негде было спрятаться, особенно от наблюдателя с такой высоты. Но куда бы убийца ни направил взор, он никого не видел. Можно было разглядеть их следы, заканчивавшиеся там, где Калам оставил своих спутников, а на этом месте что-то… чернело, какая-то трещина в земле. Оценить размер отсюда трудно, но похоже… похоже, такого размера, что оба ублюдка могли туда провалиться.

Калам продолжил искать выступ для верёвки. И ни одного не нашёл.

– Ладно, похоже, время пришло. Котильон, считай, что я сейчас резко дёрнул за узел на твоей верёвке. Никаких оправданий, треклятый ты бог, мне нужна твоя помощь.

Убийца ждал. Вой ветра. Скользкий холод мглы.

– Мне не нравится этот Путь.

Калам повернул голову и обнаружил рядом с собой Котильона, который держался за скалу одной рукой и одной ногой. В другой руке бог держал яблоко, от которого только что откусил большой кусок.

– Думаешь, это смешно? – возмутился Калам.

Котильон прожевал, проглотил и ответил:

– До некоторой степени.

– Если ты не заметил, мы висим на летающей крепости, и она тут не одна, вон – рядком подруги выстроились.

– Если ты хотел, чтобы тебя подбросили до дому, – поучительно заявил бог, – лучше бы выбрал повозку или лошадь.

– А она вообще никуда не летит. Остановилась. И я в неё пытаюсь пробраться. Быстрый Бен и морпех меня ждали внизу, но теперь просто исчезли.

Котильон осмотрел своё яблоко, затем снова откусил.

– У меня руки устают.

Прожевал. Проглотил.

– Я не удивлён, Калам. Но всё равно тебе придётся проявить терпение, поскольку у меня есть ряд вопросов. Начну с самого очевидного: зачем ты решил вломиться в крепость, набитую к'чейн че'маллями?

– Набитую? Ты уверен?

– До определённой степени.

– Так что же они тут делают?

– Ждут, по всей видимости. Но сейчас я задаю вопросы.

– Ладно. Валяй, у меня времени полно.

– Впрочем, это, видимо, был мой единственный вопрос. Ах, нет, погоди, вот ещё один. Ты не желаешь вернуться на твёрдую землю, чтобы мы могли продолжить беседу в более комфортных условиях?

– Но тебе же здесь так нравится, Котильон!

– Не так уж часто выпадает возможность повеселиться. К счастью, мы оказались в тени этой цитадели, так что спускаться нам будет сравнительно легко.

– Готов в любой момент.

Котильон отбросил в сторону огрызок, затем потянулся и схватил Калама за плечо.

– Отцепляйся и предоставь остальное мне.

– Погоди-ка. Заклятья Быстрого Бена развеялись – так я, собственно, тут и застрял…

– Вероятно, потому что он потерял сознание.

– А он вырубился?

– Или умер. Нужно бы проверить, верно?

О, лицемерный двуличный кровосос…

– Опасное дело, – перебил его Котильон, – ругаться так, чтобы звучало как молитва.

Рывок – и Калам заревел, когда бог оторвал его от скалы. Он повис в хватке Котильона.

– Расслабься, проклятый вол, я сказал сравнительно легко.

Тридцать ударов сердца спустя они коснулись ногами земли. Калам вырвал руку и направился к расселине, зиявшей на том месте, где стояли Бен и Ураган. Осторожно подобрался к краю. Крикнул в темноту:

– Бен! Ураган!

Никто не ответил. Рядом возник Котильон.

– Ураган? Это случайно не адъютант Ураган? Волосатый, мрачный, свиные глазки…

– Он теперь капрал, – сообщил Калам. – А Геслер – сержант.

Бог фыркнул, но больше ничего не сказал.

Убийца распрямился и внимательно посмотрел на Котильона:

– Я вообще-то не ожидал, что ты ответишь на мою молитву.

– Я – божество удивительное и непредсказуемое.

Глаза Калама сузились.

– И явился ты молниеносно. Будто… был где-то рядом.

– Возмутительное подозрение, – сказал Котильон. – Но, как ни странно, справедливое.

Убийца снял с плеча моток верёвки, затем огляделся по сторонам и выругался.

Со вздохом Котильон протянул руку. Калам вручил ему конец верёвки.

– Ну, держись, – сказал он, сбрасывая моток с края расселины.

В глубине послышался шлепок.

– Об этом не беспокойся, – проговорил Котильон. – Я её сделаю такой длины, какая понадобится.

Растреклятые боги. Калам перевалился через край и начал спускаться во мрак. Слишком много я сегодня карабкался вверх-вниз. Либо это, либо я разжирел. Наконец его мокасины ступили на камень. Убийца шагнул в сторону от верёвки.

Сверху опустилась небольшая светящаяся сфера, так что из темноты выступила ближайшая стена – отвесная, выстроенная человеком, с большими раскрашенными панелями, фигуры на которых словно плясали в лучах чародейского света. Некоторое время Калам только ошалело пялился на них. Это был не просто декор, но произведение искусства, рука мастера явственно проявлялась в каждой детали. Закутанные в тяжёлые одеяния фигуры – более-менее человекообразные – стояли в возвышенных позах, воздев руки в жесте поклонения или экзальтации, на их лицах был написан восторг. У их ног художник изобразил груду отрубленных частей тел, залитых кровью и обсиженных мухами. Изуродованная плоть тянулась вниз до самого пола и дальше. Калам наконец увидел, что весь пол покрыт изображением кровавого месива, которое уходило во тьму, во все стороны.

Тут и там валялись обломки камня, а в пяти шагах – два неподвижных тела.

Калам подошёл к ним.

С облегчением он обнаружил, что оба живы, хотя трудно было определить, насколько пострадали его спутники. Ясно было только, что Ураган сломал обе ноги: одну над коленом и обе кости голени на другой. На шлеме капрала красовалась внушительная вмятина, но дышал он ровно, что Калам счёл добрым знаком. Быстрый Бен, казалось, вовсе не пострадал – никаких видимых переломов, по крайней мере, и ни капли крови. Что до внутренних повреждений – тут можно было только гадать. Калам некоторое время смотрел в лицо чародею, а затем отвесил ему пощёчину.

Глаза Бена распахнулись. Он моргнул, огляделся, закашлялся и сел.

– У меня половина лица онемела – что стряслось?

– Понятия не имею, – буркнул Калам. – Вы с Ураганом провалились в расселину. Фаларцу пришлось несладко. Но ты как-то умудрился выйти из передряги целым и здоровым – как это у тебя вышло?

– Целым? Да у меня, кажется, челюсть сломана!

– Врёшь. Может, об пол ударился. Малость опухла, конечно, но ты бы не смог говорить, если бы сломал челюсть.

– Хм, логично, – проворчал чародей. Он поднялся на ноги и подошёл к Урагану. – Ого, ноги выглядят паршиво. Нужно их сложить, прежде чем я его исцелю.

– Исцелишь? Чтоб тебя, Бен, ты же никогда никого не лечил во взводе!

– Конечно, это была работа Молотка. Я же работал там мозгами, забыл?

– Ну, помнится, это у тебя не слишком много времени отнимало.

– Это ты так думаешь, – буркнул маг, потом замолчал и огляделся по сторонам. – Где мы? И откуда этот свет?

– Подарочек от Котильона, который держит другой конец этой верёвки.

– Ого. Ну, тогда он и будет целительствовать. Спускай его вниз.

– А кто тогда будет держать верёвку?

– Она нам не понадобится. Так, постой, ты же, вроде, полез на Лунное Семя? Ага, теперь понятно, что здесь делает твой бог. Всё сходится.

– Помяни демона к ночи, – проговорил Калам, глядя, как Котильон планирует вниз – медленно, почти лениво.

Бог опустился на камни рядом с Ураганом и Быстрым Беном. Коротко кивнул чародею, приподнял одну бровь, затем присел на корточки подле морпеха.

– Адъютант Ураган, что же с тобой произошло?

– По-моему, всё очевидно, – ответил Калам. – Он обе ноги сломал.

Бог перевернул морпеха на спину, потянул за ноги, чтобы кости встали на место, затем поднялся:

– Думаю, так сойдёт.

– Вряд ли…

– Адъютант Ураган, – перебил Котильон, – не настолько смертен, как могло бы показаться. Его прокалили огни Тирллана. Или Куральд Лиосана. Или Телланна. Или всех трёх. В общем, как ты сам можешь убедиться, он уже исцеляется. Сломанные рёбра полностью срослись, как вылечились разбитая печень и разбитый таз. И треснувший череп. Увы, мозгу внутри даже магия помочь бессильна.

– Он потерял рассудок?

– Боюсь, рассудка у него никогда и не было, – ответил бог. – Он ведь даже хуже, чем Урко. У того, по крайней мере, были какие-то интересы, пусть даже бессмысленные и эксцентричные.

Ураган застонал.

Котильон подошёл к стене.

– Как любопытно, – произнёс он. – Этот храм посвящён Старшему богу. Не могу наверняка сказать, какому. Похоже, богине Кильмандарос. Или Гриззину Фарлу. Может, даже К'рулу.

– Кровавые у него подношения, – пробормотал Калам.

– Самые лучшие, – заявил Быстрый Бен, смахивая пыль с одежды.

Калам заметил, как Котильон лукаво взглянул на чародея, и удивился. Бен Адаэфон Делат, Котильон ведь что-то знает о тебе, верно? Эх, чародей, слишком много у тебя секретов. Затем убийца заметил верёвку, которая по-прежнему свисала с края расселины.

– Котильон, ты к чему там верёвку привязал?

Бог оглянулся и усмехнулся:

– Сюрприз. Мне пора. Господа…

Фигура Котильона побледнела, а затем и вовсе исчезла.

– Твой бог заставляет меня нервничать, Калам, – проговорил Быстрый Бен, а Ураган вновь застонал, теперь уже громче.

Ну а ты, в свою очередь, заставляешь нервничать его. А сейчас… Убийца перевёл взгляд на Урагана. Об ужасных переломах напоминали теперь только изодранные штаны. Адъютант Ураган. Обожжённый святым пламенем. И по-прежнему мрачный.

Высокие скалы, покрытые неровными полосами отложений, окружали их лагерь, а рядом росло старое дерево. Резчик сидел у небольшого костерка, который они разожгли, и смотрел, как кружит по небольшому пространству, выказывая всё большее возбуждение, Серожаб. Неподалёку Геборик Призрачные Руки вроде бы задремал, туманные эманации на его культях мерно пульсировали. Скиллара и Фелисин Младшая набивали трубки – теперь уже общий для них послеобеденный ритуал. Взгляд Резчика вернулся к демону.

– Серожаб, что тебя тревожит?

– Нервно. Я чую признаки трагедии, которая быстро приближается. Что-то… обеспокоен и неуверен. Что-то в воздухе, в песке. Внезапная паника. Нужно отсюда уходить. Вернуться. Бежать.

Резчик почувствовал, что на его коже выступают бисеринки пота. Никогда прежде он не видел, чтобы демон был так… напуган.

– Нужно убраться с этой гряды?

В ответ на произнесённые вслух слова обе женщины подняли глаза. Фелисин Младшая покосилась на Серожаба, нахмурилась, затем побледнела. Девушка вскочила.

– У нас неприятности, – заявила она.

Скиллара поднялась и подошла к Геборику, толкнула его носком сапога.

– Проснись.

Дестриант Трича распахнул глаза, моргнул, затем понюхал воздух и одним текучим движением оказался на ногах.

Резчик смотрел на всё это с растущим ужасом. Вот дерьмо. Он принялся забрасывать костерок песком.

– Собирайте вещи, все.

Серожаб замер посреди очередного круга и уставился на спутников.

– Так поспешно? Не уверен. Обеспокоен, да. Но паниковать? Изменять план? Глупить? Не уверен.

– Зачем рисковать? – спросил Резчик. – Света ещё достаточно – посмотрим, может, найдём более защищённый лагерь.

– Уместный компромисс. Нервы уже не так натянуты. Беда миновала? Неведомо.

– Обычно… – хрипло проговорил Геборик и сплюнул, – обычно, убегая от одной опасности, выскакиваешь наперерез другой.

– Ну, спасибо, старик, обнадёжил.

Геборик одарил Резчика недоброй ухмылкой:

– Милости прошу.

Обрывистые скалы вокруг были испещрены пещерами, которые за бесчисленные века становились убежищами, гробницами для мёртвых, складами и галереями для наскальной живописи. Узкие уступы, служившие между ними переходами, были завалены мусором; тут и там на нависавших камнях темнели пятна сажи от костров, но все они казались Маппо старыми, а погребальную утварь он вообще определил как относящуюся к эпохе Первой империи.

Они приближались к вершине нагорья. Икарий карабкался к заметной выемке, оставленной в скале былыми дождями. Заходящее солнце слева краснело за пологом повисшей в воздухе пыли, которую подняла далёкая буря. Кровные слепни жужжали вокруг обоих путников, обезумев от ломкого, взвинченного дыхания бури.

Решимость Икария переросла в одержимость, едва сдерживаемую лютую волю. Он желал получить приговор, жаждал познать истину о своём прошлом, и когда приговор будет оглашён, каким бы суровым он ни был, он примет его и даже не поднимет руки, чтобы защититься.

И Маппо никак не мог придумать, как этого избежать, разве только обездвижить его, ударить так, чтобы друг потерял сознание. Быть может, и до этого дойдёт. Но в самой такой попытке коренился риск. Если что-то пойдёт не так, вспыхнет гнев Икария, и всё будет потеряно.

Маппо видел, как ягг добрался до выемки, пролез через неё и скрылся из виду. Трелль быстро последовал за ним. Выбравшись на вершину, он остановился, вытирая с ладоней каменную крошку. Старое дождевое русло пробило канал через соседние слои известняка, так что получилась узкая, извилистая тропа, обрамлённая крутыми стенами. Довольно близко Маппо разглядел другой обрыв, к которому и направлялся Икарий.

В глубине канала густели тени, в немногих столбах света кишели насекомые, вившиеся вокруг искривлённого дерева. Когда до Икария оставалось около трёх шагов, сумрак будто взорвался вокруг трелля. Краем глаза он заметил, как что-то бросило на Икария с верхушки валуна справа от ягга, а затем его окружили тёмные фигуры.

Трелль рванулся вперёд, почувствовал, как его кулак врезался в плоть и кости слева – послышался громкий хруст. Брызнули кровь и мокрота.

Мускулистая рука проскользнула сзади, обхватив шею трелля, вывернула его голову назад, и блестящая кожа на ней скользила, словно умащённая маслом, прежде чем сомкнуться. Спереди возникла ещё одна фигура, взметнулись руки, длинные когти пронзили живот Маппо. Он заревел от острой боли, когда когти рванулись в стороны, чтобы вспороть ему брюхо.

Ничего не вышло: трелльская шкура оказалась крепче прикрывавшей её кожаной брони. Но всё равно брызнула кровь. Противник за спиной усилил хватку. Маппо ощутил его огромный вес и размер. Трелль не мог вытащить оружие, поэтому развернулся на месте, а затем бросился спиной назад на скальную стену. Позади хрустнули кости и череп, зверь захлебнулся пронзительным криком боли.

Тварь, запустившая когти в живот Маппо, тоже оказалась ближе – благодаря рывку трелля. Он сомкнул ладони на её небольшом, костистом черепе, напрягся, а затем диким рывком свернул голову набок. Треснула шея. Вновь крик – на сей раз он будто исходил со всех сторон одновременно.

Заревев, Маппо двинулся вперёд, вцепившись в запястье, охватившее его горло. Масса зверя врезалась в него, чуть не сбила с ног.

Трелль краем глаза заметил, как Икарий упал под весом своры тёмных, извивающихся созданий.

Слишком поздно Маппо почувствовал, как его нога соскользнула с искрошенного края утёса… в воздух. Вес противника толкнул его ещё дальше вперёд, но потом, когда зверь увидел, что они оказались над обрывом, рука на горле ослабила хватку.

Но Маппо держал её крепко и вывернул, чтобы утащить врага за собой в пропасть.

Новый крик, и трелль наконец сумел разглядеть зверя. Демоническая тварь, пасть широко раскрыта, игольно-тонкие клыки замкнуты в пазухах, каждый длиной с большой палец Маппо, блестящие чёрные глаза, вертикальные зрачки цвета свежей крови.

Т'рольбарал.

Но как?

Маппо видел ярость врага, его ужас, когда оба рухнули вниз с утёса.

Они падали.

О, боги, это же был…

Книга вторая