– Кто был в руках?
– Этот противный, мелкий, тысячеликий маг, вот кто! – Амманас вскинул тенистую руку, сгибая длинные пальцы. – Он был у меня, прямо в этих руках. Словно кусочек тающего льда. – Резкий звук, бог наклонился вперёд на троне. – Это всё твоя вина!
Котильон моргнул.
– Погоди-ка, я не нападал на Гончих!
– Это ты так думаешь!
– И что это, по-твоему, должно значить? – спросил Котильон.
Вторая рука присоединилась к первой, взмыв в воздух, сжимая его в порывах дрожащей ярости. Ещё один резкий звук… и бог испарился.
Котильон посмотрел на Барена, потянул к зверю руку.
Утробное рычание заставило его отдёрнуть её.
– Да не я это! – прокричал он.
Псы, которые все как один смотрели на него, не были так уверены.
Закат спустился на пыльный воздух над лагерем, куда капитан Ганос Паран с лошадью в поводу, лекарь Ното Бойл и девочка по имени Наваль Д'ната взобрались по склону, минуя первые ряды караульных.
Лагерь выглядел так, словно оказался в эпицентре бури. Солдаты чинили палатки, перевязывали канаты, бегали с носилками. Вырвавшиеся из загона лошади так и бродили вокруг, шустро сбегая от любого, кто попытается их поймать.
– Псы, – сказал Паран. – Они прошли сквозь лагерь. Как и Дераготы, полагаю. Не повезло им. Надеюсь, раненых не очень много.
Ното Бойл посмотрел на него и ухмыльнулся:
– Капитан Добряк? Ты нас обманул. Имя «Ганос Паран» отмечено среди павших в личных записях самого Дуджека.
– С этим именем вообще связано много вопросов, лекарь.
– А ты понимаешь, капитан, что две оставшихся малазанских армии в Семи Городах сейчас находятся под командованием брата и сестры? По крайней мере сейчас. Когда Дуджек снова встанет на ноги…
– Сейчас, – сказал Паран.
Хурлокель и Речушка стояли у штабного шатра. Оба видели Парана и его спутников.
Что-то не так с лицом всадника…
Они подошли к ним.
– Хурлокель? – спросил Паран.
Мужчина опустил глаза.
Речушка прокашлялась.
– Первый Кулак Дуджек Однорукий умер два удара колокола назад, капитан Паран.
Что до страданий – они тебя ждут и без моей помощи.
Она знала. Солиэль знала об этом.
Речушка всё ещё говорила:
– …лихорадка недавно отступила. Они ещё в сознании, им сказали кто ты, Ганос Паран. Ты меня слушаешь? Они читали записи Дуджека, как и все офицеры, присутствующие в лагере. Это было необходимо. Ты понимаешь? Голосование было открытым. Мы выбрали тебя Первым Кулаком. Теперь это твоя армия.
Она знала.
Всё, что он сделал тут… было слишком поздно.
Дуджек Однорукий мёртв.
Глава шестнадцатая
Вот они, избалованные сопляки,
самодовольно прихорашиваются
за спиной у наёмников, и ветеран
безногий привалился к стене, словно
разбитая, упавшая статуя, —
и пустой его длани предупрежденье,
что даже армии не могут есть злато…
но эти светские пустозвоны
не заглядывают так далеко,
и для собственных их детей
будущие дороги уже подчищены,
булыжник с них собран для грубых стен
и обветшалых убежищ для бродяг,
и всё же этот богатый мир по-прежнему
складывает свои омытые кровью сокровища
к их затянутым в шёлк ногам, —
вот они здесь, воплощения власти,
а мы – падшие глупцы! – о, как же стремимся
оказаться средь них, на пиру бездонных чрев.
Чем это обернётся? Я стою согбенный,
придавленный тяжёлым камнем,
в руке моей единственная монетка,
и лик на ней – лик сопляка из далёкого прошлого,
избалованного, так же прятавшегося
за спинами своих армий, – да, до тех пор,
пока эти армии не пробудились однажды
с пустым брюхом, – и сколько же в нём гордыни,
сколько высокомерия! Взгляни на дорогу!
Из этой теснины я бежал бы, бежал —
если бы не ввязался в бой, защищая
этого глупого пожирателя грядущего,
если бы только у меня были ноги…
так смотри же, как они плывут мимо,
под навесами, смотри на мрачнеющие
оголодавшие толпы, лови их алчные взгляды,
устремлённые на меня, —
о да, как я бежал бы, будь у меня ноги.
Полоса чёрного песка протяжённостью в четыре сотни шагов нарушала монотонность скалистого базальтового побережья. Впрочем, сейчас песок было почти не разглядеть за причалами, оборудованием для погрузки, солдатами и лошадьми. Плоскодонные ялики, покачиваясь на волнах, сновали по мелководью к теснившимся в бухте заякоренным большегрузным кораблям и обратно. Четырнадцатая армия вот уже три дня как готовилась к отплытию, торопясь покинуть эту проклятую землю.
Кулак Кенеб ещё какое-то время посозерцал этот кажущийся хаос, затем, плотнее запахнувшись в плащ, чтобы уберечься от яростного северного ветра, развернулся и пошёл обратно к останкам лагеря.
Проблем навалилось столько, что раскалывалась голова. Настроения среди солдат царили безрадостные: горечь, злость и уныние лишь слегка скрашивались облегчением от предстоящего путешествия. Пока они дожидались флота, Кенеб всерьёз начинал опасаться мятежа. Запасы воды и продовольствия таяли стремительно, тлеющие уголья мог раздуть любой порыв ветра. За то, что бунта так и не случилось, благодарить, вероятно, стоило безвыходность их положения. Армия кряхтела, но терпела, выслушивая донесения с запада, востока и юга, где города и поселения один за другим поглощала чума. Смертоносная и безжалостная, болезнь расползалась стремительно и не щадила никого. Единственный путь к спасению лежал через море.
В чём-то Кенеб понимал своих солдат. Под И'гхатаном у Четырнадцатой вырвали сердце. Без жалкой горстки ветеранов все остальные словно бы лишились воли к жизни, и это было тем более удивительно, что, по мнению Кулака, те ничем не заслуживали такого отношения.
Возможно, выживание было достаточным геройством само по себе. И они отлично выживали – до И'гхатана. А теперь их отсутствие ощущалось почти физически, как будто в плоти войска образовалась зияющая дыра.
Как будто этого было мало, среди командиров также нарастали раздоры. И здесь нас разъедает гниль. Тин Баральта. «Красный клинок»… алчущий смерти. Не было в Четырнадцатой достаточно умелых лекарей, чтобы поправить то, что осталось у Баральты от лица; вернуть ему утраченный глаз и руку сумел бы разве что Высший Дэнул, но целители такого уровня встречались всё реже – по крайней мере в Малазанской империи. Жаль, что заодно Тин не лишился и дара речи. Каждое слово его сочилось ядом, он истекал ненавистью ко всему вокруг, начиная с себя самого.
На подходе к командному шатру Кенеб заметил выходившую оттуда Бездну. Лицо её было мрачнее тучи, взгляд ничего доброго не предвещал. Громадный пастуший пёс двинулся было навстречу, но, что-то учуяв, внезапно передумал и принялся ожесточённо почёсываться. Через пару секунд его отвлёк Таракан, и обе собаки потрусили прочь.
Вздохнув поглубже, Кенеб шагнул к виканской ведьме.
– Я так понимаю, адъюнкт не оценила твой доклад.
Недобрый взгляд был ему ответом.
– Нам не в чем себя упрекнуть, Кулак. На Путях свирепствует чума. Мы лишились всякой связи с Дуджеком и его Войском, когда они вышли к Г'данисбану. А что касается Жемчуга… – Она скрестила на груди руки. – Отыскать его мы не в силах. Он пропал. Ну, если человек настолько глуп, чтобы бросать вызов Путям, не наше дело – искать его кости.
Хуже присутствия Когтя в лагере могло стать лишь его внезапное необъяснимое исчезновение. Впрочем, что он мог с этим сделать?
– Так когда вы в последний раз говорили с Первым Кулаком Дуджеком? – спросил Кенеб.
Молодая виканка отвернулась, по-прежнему не опуская руки.
– Ещё до И'гхатана.
У Кенеба поползли вверх брови. Так давно? Как же мало ты нам рассказываешь, адъюнкт.
– А маги адмирала Нока? Может, им повезло больше?
– Меньше, – огрызнулась она. – Мы-то хоть на твёрдой земле.
– Это пока, – парировал он, не сводя с неё пристального взгляда.
Бездна нахмурилась.
– Со мной что-то не так?
– Ничего. Просто… если будешь так хмуриться – морщины появятся. Ты для этого слишком молода.
Ведьма что-то проворчала и двинулась прочь.
Кенеб посмотрел ей вслед, пожал плечами, отвернулся и вошёл в шатёр.
От полотняных стен всё ещё несло дымом – мрачное напоминание об И'гхатане. Стол-карта по-прежнему стоял посреди, его пока не погрузили на корабль, а вокруг – несмотря на то что столешница была пуста – стояли адъюнкт, Блистиг и адмирал Нок.
– Кулак Кенеб, – поприветствовала его Тавор.
– Я бы сказал, ещё два дня. – Здесь не было ветра, и он смог наконец скинуть плащ.
До этого, похоже, адмирал что-то говорил, и сейчас он откашлялся и продолжил:
– Адъюнкт, я по-прежнему настаиваю, что такой приказ абсолютно оправдан. Императрица не видит нужды в том, чтобы Четырнадцатая армия оставалась здесь и дальше. К тому же, не будем забывать о чуме: до сих пор вам удавалось благополучно избегать заразы, но как долго это продлится? Особенно когда у войска иссякнут припасы и вам придётся рассылать отряды на поиски продовольствия.
Блистиг с кислой миной отозвался:
– В этом году урожая не было. Найти можно разве что брошенный скот. Пришлось бы идти и брать какой-нибудь город.
– Вот именно, – кивнул адмирал.
Кенеб покосился на Тавор.
– Прошу меня простить, адъюнкт…
– После того, как я тебя отправила оценить ход погрузки, мы наконец пришли к согласию. – В голосе звучала ирония, и Блистиг хмыкнул. Тавор продолжила: – Адмирал Нок передал приказ императрицы: мы возвращаемся в Унту. Осталось лишь решить – каким путём.
Кенеб сморгнул.
– А в чём вопрос? На восток, конечно, потом на юг. Иначе дорога займёт…
– Да, намного дольше, – перебил его адмирал. – Однако в это время года на нашей стороне будут морские течения и ветры. Согласен, эти области размечены на картах куда хуже, почти все наши карты западного побережья континента копируют чужеземные источники, и достоверность их сомнительна. – Он потёр обветренное морщинистое лицо. – Увы, всё это не имеет ровным счётом никакого значения. Проблема – это чума. Адъюнкт, по пути сюда мы проверяли один порт за другим. И везде было небезопасно. У нас самих припасы почти на исходе.