Вскоре Порес опознал человека, возглавлявшего отряд. Капитан Фарадан Сорт. А дальше за ней Высший маг, Быстрый Бен, и этот жуткий убийца Калам, – боги вездесущие, да это же… нет, быть такого не может. Морская пехота! Морская – чтоб её – пехота!
Из лагеря донеслись крики. Кто-то там, у командного шатра поднял тревогу.
Порес не верил собственным глазам. Эти люди выжили в огненном смерче. Немыслимо. Да, вид у них хуже некуда, еле живые, точно сам Худ ими свои волосатые уши чистил. А вот и Лостара Йил – и выглядит даже получше прочих…
Лейтенант Порес остановил коня перед Фарадан Сорт.
– Капитан…
– Нам нужна вода, – проговорила она, с трудом шевеля обветренными, потрескавшимися губами.
Боги, до чего они паршиво выглядят. Ни слова не говоря, Порес резко развернул коня, едва не свалился с седла и, чудом удержавшись, поскакал назад в лагерь.
Когда до командного шатра оставалось шагов тридцать, Кенеб с Темулом заметили, что оттуда показалась адъюнкт, следом за нею Блистиг, а потом и Т'амбер. Солдаты что-то кричали с восточной стороны лагеря, но разобрать ничего было невозможно.
Адъюнкт повернулась к подошедшим Кулакам.
– Кажется, у меня пропал конь.
Кенеб удивлённо поднял брови.
– И тревога из-за этого? Адъюнкт…
– Нет, Кенеб. На дороге был замечен отряд.
– Войско? Нас атакуют?
– Не думаю. Ладно, пойдём вместе. Я так понимаю, мне всё же придётся прогуляться пешком. Заодно у тебя будет возможность, Кулак Кенеб, объяснить, что там у вас произошло на погрузке.
– Адъюнкт?
– Твоя внезапная некомпетентность не показалась мне убедительной.
Он покосился на неё. На застывшем, осунувшемся лице мелькнула какая-то тень. Что это за эмоция, он определить не мог.
– Свищ, – сказал он.
Брови поползли вверх.
– Боюсь, тебе придётся быть чуть более красноречивым, Кулак Кенеб.
– Он сказал, что на погрузку нам надо потратить на один день больше, адъюнкт.
– И слов ребёнка – безграмотного, полудикого – тебе оказалось достаточно, чтобы нарушить мои приказы?
– Не абы какого ребёнка, – ответил Кенеб. – Это сложно объяснить, но… Свищ знает всякое. То, чего знать не должен. К примеру, он знал, что мы поплывём на запад. Все порты, куда планируем заходить…
– За шатром небось прятался, – предположил Блистиг.
– Ты хоть раз видел, Блистиг, чтобы мальчишка прятался? Хоть один раз?
Тот нахмурился.
– Может, потому и не видел, что он хорошо это делает?
– Адъюнкт, Свищ сказал, что задержаться достаточно всего на один день – иначе мы все умрём. В море. Я думаю…
Она внезапно вскинула руку в перчатке, жестом приказывая ему замолчать. Глаза сузились, она неотрывно смотрела куда-то вперёд…
Навстречу галопом мчался всадник на коне без седла.
– Это лейтенант Добряка, – сказал Блистиг.
Когда стало ясно, что всадник не намерен ни сворачивать, ни сбавлять ход, все поспешили убраться у него с дороги.
Лейтенант торопливо отдал честь и проскакал дальше, едва видимый в клубах поднятой пыли, с криком: «Им нужна вода!»
– И это, – проговорил Блистиг, оглянувшись ему вслед, – был ваш конь, адъюнкт.
Кенеб взглянул на дорогу, промаргиваясь от пыли. Впереди виднелись какие-то люди. Он не мог их узнать… хотя… да это же Фарадан Сорт… или нет?
– Дезертир возвращается, – сказал Блистиг. – Глупо с её стороны, дезертирство карается смертью. Но что там за люди у неё за спиной? И что они волокут?
Адъюнкт остановилась внезапно, словно бы сбившись с шага.
Быстрый Бен. Калам. И ещё множество лиц, таких запылённых, что стали похожи на призраков – да призраки они и есть. Как их ещё назвать? Скрипач, Геслер, Лостара Йил, Ураган – Кенеб узнавал одного за другим, и это было совершенно невозможно. Обожжённые солнцам, переставляющие ноги едва-едва, как в бреду. А на руках у них – дети, иссохшие, с помутневшим взором…
Мальчишка знает… Свищ…
Да, вот и он – в окружении восторженно лающих псов. Кажется, он говорит с Синн.
Синн… мы думали, она обезумела от горя, ведь она потеряла брата… потеряла, а теперь вновь нашла.
Но Фарадан Сорт оказалась права, она с самого начала подозревала, что всё не так просто. И этого подозрения хватило, чтобы подтолкнуть её к дезертирству.
Боги, мы слишком быстро сдались… но нет… город, огненная буря… мы ждали несколько дней, пока эти проклятые развалины остынут. Просеивали золу. Никто не смог бы там выжить.
Отряд подошёл к тому месту, где стояла адъюнкт.
Капитан Фарадан Сорт выпрямилась, лишь едва заметно покачнувшись, и прижала кулак к груди.
– Адъюнкт, – просипела она, – я взяла на себя смелость заново сформировать взводы, в ожидании утверждения…
– Новый порядок будет утверждать Кулак Кенеб, это его ответственность. – Адъюнкт говорила ровно, без всякого выражения. – Капитан, я не ожидала увидеть вас вновь.
Кивок.
– Я всё понимаю, воинскую дисциплину необходимо поддерживать, адъюнкт. Поэтому теперь я сдаюсь на вашу милость. Прошу вас, однако, отнестись со снисхождением к Синн – её молодость и состояние на тот момент…
За спиной послышался стук копыт, это возвращался лейтенант Порес, а с ним и другие всадники, нагруженные флягами и бурдюками с водой. Там были все целители и виканцы Нихил и Бездна. Когда они поняли, кого видят перед собой, никто не мог скрыть изумления.
Вперёд выступил Скрипач, на руках у него был отощавший ребёнок, спящий или без сознания.
– Адъюнкт, – проскрипел он, с трудом шевеля потрескавшимися губами, – если бы не капитан, которая голыми руками нас откапывала, мы в жизни не выбрались бы из этого треклятого города. Сгорели бы там наши косточки. – Он подошёл ближе, но шептать у него всё равно не вышло, так что Кенеб отлично расслышал: – Адъюнкт, если вы капитана повесите за дезертирство, готовьте тогда петли и всем нам тоже. Потому что нам без неё в этом мире делать нечего.
– Сержант, – ровным тоном ответила на это адъюнкт, – верно ли я понимаю, что вы и все эти люди прятались в подвалах И'гхатана, пока бушевал огненный смерч, каким-то образом ухитрились не поджариться в процессе, а потом выбрались наружу?
Скрипач отвернулся и сплюнул кровью, а потом улыбнулся. Зрелище было жутковатое, пересохшие губы тут же прорезали влажные алые трещины.
– Точно так, – проскрежетал он, – поохотились мы… на костях этого клятого города. А потом с помощью капитана выбрались из этой могилы.
Адъюнкт перевела взгляд со Скрипача на остальных. Исхудавшие, перепачканные, обожжённые лица смотрели в ответ мёртво и безучастно.
– Воистину, охотники за костями, – проговорила она – и какое-то время молчала, чтобы дать возможность Поресу и целителям разнести людям воду. – С возвращением, солдаты.
Книга четвёртаяОхотники за костями
Кто осмелится отрицать, что в самой нашей природе заложено ожидать худшего от себе подобных? Когда в Семи Городах появились культы, а затем слились в поклонении имени – и не только Колтейну, Крылатому, Чернопёрому, но и самой Собачьей Цепи – когда часовни выросли будто из самой пустоши на этом роковом маршруте – часовни, посвящённые тому или иному умершему герою: Бальту, Сну, Глазку, Сормо И'нату, или даже Барии и Мескеру Сэтралам из «Красных клинков»; и клану Дурного Пса, клану Куницы и, разумеется, Вороньему, да и самой Седьмой армии; когда на Гэлоровой гряде, в древнем монастыре над старым полем битвы зародился культ поклонения лошадям – когда лихорадка почитания охватила Семь Городов, некоторые силы в самой Малазанской империи начали распускать среди простого народа слухи совершенно противоположного свойства: дескать, Колтейн предал Империю, стал отступником в тайном сговоре с Ша'ик. Ведь если бы бесчисленные беженцы просто остались в своих городах и приняли владычество мятежников, если бы их не тащили за собой Колтейн и его кровожадные виканцы, а глава кадровых магов Седьмой, Кальп, не исчез бы столь загадочно, сделав всю армию уязвимой для колдовских козней, а точнее – козней виканских ведьм и колдунов – если бы этого всего не произошло, не было бы и резни, и ужасного испытания, которым стал поход через полконтинента, малазанцы не стали бы добычей для всякого полудикого племени пустошей. И гнусней всего – затем, сговорившись с изменником, Имперским историком Дукером, Колтейн обрёк на погибель и уничтожение всю Армию Арэна, возглавленную наивным Первым Кулаком Пормквалем, который первым пал жертвой этого предательства. Иначе с чего бы этим бунтовщикам в Семи Городах поклоняться таким фигурам, если только они не видят в Колтейне героя и союзника…
…Как бы там ни было, то ли с официального одобрения, то ли без него преследования виканцев на территории Империи вспыхнули, точно пламя на сухом дереве…
Глава семнадцатая
Что тут ещё понимать? Выбор – это иллюзия. Свобода – обман. Руки, что управляют каждым твоим шагом, направляют всякую мысль, принадлежат не богам, ибо боги ничуть не меньше заблуждаются, чем мы. Нет, друзья мои, эти руки тянутся к нам… от нас самих.
Вы, верно, полагаете, что цивилизация оглушает нас десятком тысяч голосов, но прислушайтесь к этому грохоту, ибо с каждым взрывом, столь несоразмерным и несметным, пробуждается древняя сила, которая усиливает, приближает всякий звук, до тех пор, пока не остаётся лишь две стороны, что сражаются друг с другом. Кровью проводятся границы, отворачиваются лица, затыкаются уши, внимание сменяет холодное отрицание, и, наконец, всякое повествование оказывается тщетным и бессмысленным.
Будете ли вы, друзья мои, держаться за веру в то, что нам по силам что-либо изменить? Что воля и разум способны одолеть волю к отрицанию?
Нечего больше понимать. Все мы оказались в объятиях этого безумного водоворота, и вырваться из этой хватки невозможно; а сами вы, со своими копьями и боевыми масками; вы, со своими слезами и нежными касаньями; вы, со своими сардоническими улыбками, за которыми вопиёт ужас и ненависть к себе; даже вы, что стоите в стороне, чтобы молча узреть нашу погибель и разрушение, слишком бесчувственные, чтоб обратиться к действию – все мы в том равны. Вы все – одно. Мы все – одно.