– Насколько я понимаю, – уточнил Котильон, – до сих пор на вас нападали только тисте эдуры?
– Да. – Какое-то время она молча, изучающе смотрела на него. – Но это скоро изменится, так?
Котильон вновь перевёл взгляд на Ибру Голана.
Минала продолжила:
– Эдуры – это лишь зачинщики, верно? Но и они пока что не выложились на полную. Почему?
– Их силы слишком растянуты, Минала, как и у нас.
– А, значит, новых апторов мне не ждать. Но ведь в твоём мире есть и другие демоны, Котильон? Азалы? Диналы? Неужели вы нам больше ничего не дадите?
– Дадим, – сказал он. – Но не сейчас.
– Когда?
Он взглянул на неё.
– Когда это будет нужнее всего.
Минала сделала шаг к нему.
– Сукин ты сын. У меня было тринадцать сотен. От них осталось всего четыре – тех, кто ещё способен сражаться. – Она ткнула пальцем куда-то за горловину расселины. – Ещё три сотни раненых умирают от полученных ран – и я ничем не могу им помочь!
– Престол Тени будет извещён, – пообещал Котильон. – Он придёт. Он исцелит ваших раненых…
– Когда? – Это прозвучало почти как рычание.
– Как только я отсюда уйду, – ответил он. – Мой путь лежит в Цитадель Тени. Минала, мне нужно поговорить с остальными.
– С кем? Зачем?
Котильон нахмурился, затем проговорил:
– Перебежчик. Ваш тисте эдур. У меня есть… вопросы.
– Я никогда не видела бойца, так искусно владеющего копьём. Трулл Сэнгар убивает, убивает, а потом, когда всё кончено и он стоит по колено в крови перебитых сородичей, он рыдает.
– Узнают ли они его? – спросил Котильон. – Зовут ли они его по имени?
– Нет. Он говорит, это ден-ратха, ещё совсем юные. Недавний призыв. Другое дело, что, по его словам, это лишь вопрос времени. Эдуры, которым удалось сбежать, наверняка донесут, что среди защитников Первого престола был их сородич. Трулл говорит, среди атакующих будет кто-то из его бывшего племени, его узнают – и тогда, он говорит, они бросят сюда все силы, включая колдунов. Котильон, он говорит, что навлечёт погибель на всех нас.
– Он собирается уйти? – спросил Котильон.
Она нахмурилась.
– Он об этом не говорит. Но я не стала бы его осуждать за такое решение. Но, – добавила она, – если он всё же решит остаться, я готова выкрикнуть его имя, как последнее проклятие, перед смертью. Или предпоследнее, что вернее.
Он понимающе кивнул.
– Так значит, Трулл Сэнгар остаётся из чувства чести.
– И его честь погубит нас всех.
Котильон провёл рукой по волосам, и сам удивился: когда они успели так отрасти. Нужно найти цирюльника. Надёжного – такого, которого я подпущу с бритвой к своему горлу. Он задумался. Какими только приземлёнными задачами не занимаются боги! Ты только послушай себя, Котильон, – твой разум всеми силами стремится бежать этого мига. Но отвага этой женщины заслуживает достойного ответа.
– Если тисте эдуры приведут с собой колдунов, этому трудно будет что-либо противопоставить…
– У нас есть заклинатель костей, – сказала она. – Пока что мы его прячем. Он не проявляет себя. Ибо, как и Трулл Сэнгар, это центр притяжения.
Котильон кивнул.
– Ты проведёшь меня внутрь, Минала?
Вместо ответа она повернулась, жестом указывая следовать за собой.
Пещера, куда они вошли, представляла собою ужасающее зрелище. Воздух был густым, насыщенным зловонием, как на бойне. Засохшая кровь покрывала каменный пол толстой крошащейся коркой. Бледные лица – юные, слишком юные – поворачивались, провожая Котильона взглядами, лишёнными всякой надежды. Бог заметил Апт, чёрную шкуру демоницы испещряли серые, едва зажившие шрамы, у передней лапы, скорчился Панек с огромным поблёскивающим фасетчатым глазом. Лоб над глазом был рассечён и кое-как сшит заново; скальп при этом сполз набок, слегка прикрывая глазную орбиту.
Из полумрака навстречу Котильону выступили три фигуры. Бог покровитель убийц остановился. Монок Охем, лишённый клана т'лан имасс по прозванию Онрак Сломленный – и перебежчик тисте эдур. Хотел бы я знать, хватило бы этих троих, если добавить к ним ещё Ибру Голана? Возможно, нам не следовало швырять в это пекло Миналу и её юнцов?
Но когда они приблизились, Котильон смог лучше разглядеть Онрака и Трулла. Все в порезах, ссадинах, ранах. Онрак лишился половины черепа. Грудная клетка проломлена ударом нечеловеческой силы, левая бедренная кость расщеплена. Трулл был без доспехов, да и сражался он, судя по всему, без них. Почти все ранения – глубокие порезы и уколы – пришлись на бёдра и внешнюю сторону ног: явный признак того, что в бою ему привычно было отбивать чужие удары средней частью древка. Эдур шёл с трудом, при каждом шаге тяжело опираясь на копьё.
Котильон через силу заставил себя встретить усталый, исполненный безнадёжности взгляд эдура.
– Помощь придёт, – сказал он серокожему воину, – когда час настанет.
Онрак Сломленный подал голос:
– Когда они захватят Первый престол – поймут. Что он не для них. Держать они его могут, но использовать – никогда. Так ради чего же тогда, Котильон из Тени, эти отважные смертные жертвуют здесь жизнью?
– Возможно, мы лишь отвлекающий манёвр, – проговорил Монок Охем. Голос заклинателя костей звучал так же невыразительно, как у Онрака.
– Нет, – возразил Котильон, – вы много больше. Вопрос в том, что они будут делать после такого открытия. Они откроют пути Хаоса – в тот самый зал, где стоит Первый престол. Они его уничтожат, Монок Охем, и таким образом уничтожат его силу.
– И стоит ли об этом жалеть? – спросил Онрак.
Потрясённый, Котильон не нашёлся с ответом.
Монок Охем развернулся к Онраку Сломленному.
– Он говорит слова Развязанных. Он сражается не ради Первого престола. Он сражается лишь ради того, чтобы защищать Трулла Сэнгара. Только благодаря ему тисте эдур ещё жив.
– Это правда, – подтвердил Онрак. – Я не признаю над собой иной власти, кроме собственной воли, желаний, которые мною движут, и тех суждений, которые выношу сам. Таков смысл свободы, Монок Охем.
– Не надо… – проговорил Трулл Сэнгар, отворачиваясь.
– Трулл Сэнгар?
– Нет, Онрак. Разве ты не понимаешь? Ты призываешь сам на себя погибель – и всё потому, что я не знаю, как поступить, всё потому, что я не могу решить – ничего. И остаюсь здесь, скованный в точности, как когда ты отыскал меня в Зарождении.
– Трулл Сэнгар, – возразил Онрак после недолгого молчания, – ты сражаешься ради спасения людей. Всех этих юных бойцов, которые здесь собрались. Раз за разом ты бьёшься за них. Это благородный выбор. Благодаря тебе, я обрёл великий дар – достойную цель, ради которой можно биться с честью. Я уже не тот, каким был прежде. Я не такой, как Монок Охем и Ибра Голан. Мне недостаточно одной лишь целесообразности. Целесообразность – выдумка убийц.
– Во имя Худа, – сказал Котильон Моноку Охему, раздражённый, готовый вот-вот взорваться, – вы разве не можете обратиться к сородичам? Пара сотен т'лан имассов – наверняка они есть поблизости, валяются где-нибудь без пользы, как обычно?
Пустые глаза остались… пусты.
– Котильон из Тени. Твой спутник заявил свои права на Первый престол…
– Тогда ему достаточно отдать приказ т'лан имассам, и они явятся…
– Нет. Остальные идут на войну. Это война за самосохранение.
– К Худу ассейлов! – прокричал Котильон, и отголоски рассыпались по всей пещере. – Это всё гордыня, будь она проклята, и ничего больше! Вам не добиться победы! Можете посылать клан за кланом в эту беспощадную мясорубку! Глупцы, чтоб вам пусто было – отступитесь! Там не за что сражаться, на этом жалком чудовищном континенте! Как можно этого не понимать? Для местных тиранов всё это – просто игра!
– Моим сородичам свойственна вера, – ответствовал на это Онрак, и в голосе его Котильон уловил нечто вроде горькой иронии, – что нет никого, кто умел бы лучше них добиваться поставленной цели. Они намерены победить в этой игре, Котильон из Тени, или обрести забвение. Третьего не дано. Гордыня? При чём тут гордыня? Это смысл их существования.
– Но угроза здесь намного серьёзнее…
– Им плевать, – перебил Онрак. – Это то, что тебе следует осознать, Котильон из Тени. Когда-то, очень давно по меркам смертных, твой спутник отыскал Первый престол. Он занял его и таким образом обрёл власть над т'лан имассами. Даже в ту пору господство его было довольно призрачным, ибо сила Первого престола стара. Она угасает. Престол Тени сумел пробудить Логросовых т'лан имассов – одиночную армию, которая была привязана к Первому престолу, потому что оказалась слишком близко. Но ему не удалось призвать т'лан имассов Крона, или Бентракта, или Ифэйла, или прочих, кто ещё оставался, но был чересчур далеко. Когда Престол Тени в последний раз восседал на Первом престоле, он был смертным, не связанным ни с какими иными сторонами. Он ещё не Взошёл. Но теперь он нечист, и это лишает его даже остатков власти. Котильон, по мере того, как твой спутник всё больше утрачивает свою сущность, он теряет и… истинность.
Какое-то время Котильон взирал на сломленного воина, затем перевёл взгляд на Монока Охема и Ибру Голана.
– А они, стало быть, – понизил он голос, – являют пример… частичного повиновения.
Заклинатель костей покачал головой:
– Мы должны думать о сохранении своего народа, Котильон из Тени.
– Но если будет утрачен Первый престол?
Ответом было лишь побрякивающее пожатие плеч.
Нижние боги. Теперь я наконец понимаю, почему мы лишились Логросовой армии нежити во время кампании в Семи Городах. Почему они просто… ушли. Он вновь окинул взглядом Онрака Сломленного.
– Возможно ли, – спросил он, – вернуть силу Первому престолу?
– Не говори ничего, – приказал Монок Охем.
Полуразбитая голова Онрака медленно повернулась к заклинателю костей.
– Ты не можешь мне приказывать. Я не связан.
Повинуясь безмолвному приказу, Ибра Голан поднял свой каменный меч и повернулся к Онраку.