Итак… другой, далёкий звук. Шорох, ритмичный, но более мягкий, чем нарастающий пульс страсти по другую сторону дымящегося кострища. Будто ветер поёт в кронах деревьев… только вокруг нет деревьев. И ветра тоже нет.
Это море.
Близился рассвет, небо на востоке бледнело. Баратол услышал, как Скиллара перевернулась на бок, тихо, но часто дыша. Резчик подтянул одеяла повыше, тоже повернулся на бок и мгновение спустя снова уснул.
Скиллара поднялась и села. Удар кремнём по железу, несколько искр – и трубка раскурена. Вчера она потратила последние деньги, пополняя свои запасы «ржавого листа» у маленького каравана, который двигался прочь от побережья. Встреча была неожиданной – отряды просто столкнулись на каменистой тропе. Торговцы сперва насторожились, а потом взглянули на них как будто с облегчением.
Чуму одолели. Так сказали таннойские духовидцы, снимая ими же провозглашённый карантин с Отатаралового острова.
Но Баратол и его спутники были первыми живыми людьми, которые повстречались караванщикам с того момента, как они вышли из маленькой прибрежной деревеньки – места высадки с корабля. Торговцы, везущие товары первой необходимости из Руту-Джелбы, боялись, что прибыли в вымерший край.
Два дня, пока Скиллара была не в себе, Баратол жалел, что вообще ушёл из своей кузницы. «Ржавый лист», любовник – она снова в мире с собой, слава Худу.
Скиллара поинтересовалась:
– Баратол, хочешь, я приготовлю завтрак?
Кузнец перевернулся на спину и сел, пристально разглядывая женщину в неверном утреннем свете.
Скиллара пожала плечами:
– Это женское дело. Ты расстроен?
– С чего бы это? – проворчал Баратол, глядя на всё ещё неподвижного Резчика. – Он и правда снова уснул?
Скиллара кивнула:
– Он мало спит ночью, если вообще спит, – из-за кошмаров или из-за страха кошмаров. Вот почему ещё полезно разделить с ним ложе – после этого он сможет выспаться и отдохнуть.
– Я восхищаюсь твоей добротой, – заметил Баратол, придвигаясь ближе к кострищу и разгребая посеревшие угли остриём кухонного ножа. Из рассветных сумерек справа вынырнул улыбающийся Чаур.
– И правильно делаешь, – ответила кузнецу Скиллара.
Баратол бросил взгляд на женщину:
– И это всё? Ты просто ему так помогаешь?
Скиллара отвела взгляд и затянулась трубкой.
– Не причиняй ему боли, Скиллара.
– Ты что, дурак? Я – как раз наоборот.
– Это я заметил. Но что если он в тебя влюбится?
– Не влюбится. Не сможет.
– Почему?
Скиллара встала и подошла к их пожиткам:
– Разводи огонь, Баратол. Горячий чай согреет наши косточки.
Если только они не промёрзли насквозь, женщина.
Чаур подошёл к Скилларе и нагнулся, чтобы погладить её по волосам. Не обращая на великана внимания, девушка достала свёртки с едой.
Чаур с живым интересом следил за каждой струйкой дыма, которую выдыхала Скиллара.
Да, парень, легенды не врут – некоторые демоны и вправду дышат огнём.
Они дали Резчику выспаться, так что он проснулся только к обеду – рывком сел, и удивлённое выражение на лице юноши сразу же сменилось виноватым. Солнце уже начало припекать, но с востока дул приятный прохладный ветерок.
Баратол заметил, как Резчик огляделся в поисках Скиллары, обнаружив её сидящей спиной к валуну, и как даруджиец вздрогнул, когда та ему подмигнула и послала воздушный поцелуй.
Чаур кружил по лагерю, словно любопытный пёс – звук прибоя был всё громче, и великан никак не мог скрыть, что ему крайне любопытно, что же там так шумит.
Резчик отвлёкся от Скиллары и некоторое время наблюдал за Чауром:
– Что это с ним?
– Море, – ответил Баратол. – Он никогда раньше не видел моря. Наверное, даже не знает, что это такое. У нас ещё остался чай, Резчик, а в тех свёртках возле Скиллары – твой завтрак.
– Уже поздно, – заметил даруджиец, поднимаясь, – надо было меня разбудить.
И тут Резчик понял:
– Море? Храни нас Беру, мы уже так близко?
– Слышишь запах? И шум?
Резчик внезапно улыбнулся – и эта улыбка была настоящей, первой настоящей улыбкой юноши на памяти Баратола.
– Кто-нибудь обратил внимание на луну вчера ночью? – спросила Скиллара. – Она была пёстрой. Как будто в луне кто-то наделал дыр.
– И некоторые из этих дыр, – заметил Баратол, – кажется, увеличиваются.
Скиллара посмотрела на кузнеца и кивнула:
– Мне тоже так показалось, но я не была уверена. Как думаешь, что это значит?
Баратол пожал плечами:
– Говорят, луна – это другой мир, такой же как наш, и по её поверхности бродят люди. Иногда что-то падает с нашего неба. Камни. Огненные сферы. Я слышал, что Увечный Бог тоже с неба сверзился. Целые горы валятся вниз, уничтожают континенты, вздымают в небо огромные тучи дыма и пепла. – Кузнец перевёл взгляд со Скиллары на Резчика. – Я думаю, может, что-то вот так же грохнулось на луну.
– Будто бог упал сверху?
– Да, вроде того.
– Тогда что это за тёмные пятна?
– Не знаю. Может, дым и пепел. Может быть, кусочки, отколовшиеся от их мира.
– Пятна становятся больше…
– Да, – пожал плечами Баратол, – тучи пепла и дыма растут. Укладывается в картинку, разве нет?
Резчик быстро расправлялся с завтраком:
– Прошу прощения, что заставляю себя ждать. Нам нужно идти. Хочу взглянуть, что в той заброшенной деревне.
– Что угодно нам сгодится, лишь бы на воде держалось, – заметил Баратол.
– Надеюсь, мы там что-то подобное и обнаружим.
Резчик отряхнул руки от крошек, сунул в рот последний сушёный инжир и поднялся на ноги:
– Я готов, – объявил он с набитым ртом.
Ладно, Скиллара, ты всё правильно сделала.
На задворках рыбацкой деревни валялись выбеленные солнцем и обглоданные собаками кости. Все двери домов, трактира и ставки малазанского налогового инспектора были распахнуты, проёмы замело мельчайшим песком. По обе стороны каменной пристани были пришвартованы полузатопленные рыбацкие лодки: верёвки, которыми их привязали, растянулись и разлезлись. В мелководном заливе за пристанью, у причальных шестов, на якоре стояли два судна побольше.
Чаур замер там, откуда впервые заметил море и белопенные перекатывающиеся волны. Он всё ещё улыбался, но по щекам великана непроизвольно катились слёзы, на которые Чаур не обращал внимания, пытаясь как бы петь с закрытым ртом, издавая странные мычащие звуки.
Скиллара бродила по деревне в поисках всего, что может пригодиться в предстоящем путешествии. Верёвки, корзины, бочки, сушёная еда, сети, остроги, соль, чтобы засаливать рыбу, – что угодно. В основном ей попадались останки жителей деревни – их всех уже нашли собаки. По обеим сторонам улицы, ведущей к пристани, стояло два больших приземистых здания, и оба были заперты. С помощью Баратола они сломали замки и обнаружили внутри припасы на всю оставшуюся жизнь и более.
Резчик поплыл присмотреться к кораблям, и через некоторое время вернулся с докладом: обе каракки вполне на ходу, и обе примерно одинаково готовы к выходу в море. По длине и осадке судна были практически близнецами.
– Наверное, их делал один мастер, – сказал Резчик, – как мне кажется. Баратол, ты-то сможешь точнее сказать, если заинтересуешься.
– Верю тебе на слово, Резчик. Значит, мы можем выбрать любую из них.
– Да. Возможно, они принадлежат торговцам, которых мы повстречали.
– Нет, корабли не джелбанские. Как они называются?
– Тот, что слева – «Хвост дхэнраби». Второй зовётся «Скорбь Санали». Интересно, кто это – Саналь?
– Пойдём на «Скорбь», – решил Баратол. – И не спрашивай почему.
Скиллара рассмеялась.
Резчик задержался на пристани у залитых грязной водой судёнышек:
– Нужно вычерпать воду из одной такой посудины, чтобы доставить припасы на нашу каракку.
Баратол выпрямился:
– Я начну стаскивать наше добро из склада сюда.
Скиллара проводила взглядом массивную фигуру кузнеца, который двинулся вверх по улице, а затем обернулась к Резчику, который уже раздобыл черпак из половинки тыквы и начал выбирать воду из лодочки.
– Тебе помочь? – поинтересовалась она.
– Справлюсь. Наконец-то у меня есть чем заняться.
– Теперь у тебя и дни, и ночи заняты.
Резчик смущённо взглянул на Скиллару:
– Я никогда раньше не пробовал молока.
Усмехнувшись, девушка забила трубку:
– Пробовал, просто ты не помнишь.
– М-да. Наверное, ты права.
– Как бы то ни было, ты намного нежнее, чем та маленькая, краснощёкая пиявка.
– Ты не дала ей имени?
– Нет. Пусть про имя спорят её новые матери.
– Даже мысленно? Ну, кроме «кровожадная муха», «пиявка» и «конский клещ».
– Резчик, – ответила Скиллара, – ты кое-чего не понимаешь. Если бы я дала ей настоящее имя, мне в конце концов пришлось бы развернуться и отправиться назад. Мне пришлось бы взять ребёнка себе.
– Ох. Прости, Скиллара. Ты права, я вообще многого не понимаю.
– Надо больше доверять себе.
– Нет, – коротко ответил Резчик и замолчал, глядя на восток, на море. – Я не сделал ничего, свидетельствующего, что мне можно довериться. Посмотри, что стало с Фелисин Младшей, которая доверяла мне, думала, что я смогу её защитить. Даже Геборик говорил, будто у меня есть задатки лидера и будто это хорошо. Так что он тоже доверял мне.
– Ты проклятый идиот. Мы попали в засаду т'лан имассов. Что ты мог бы сделать, как думаешь?
– Я не знаю, и в этом-то всё и дело.
– Геборик был Дестриантом Трича. А его зарубили, словно хромую собаку. Серожаба разделали, как дичь на пиру. Резчик, мы с тобой – обычные люди и не можем остановить подобное. Имассы нас одним махом зарубили бы и дальше пошли. Да, это любому сложно принять. Осознать свою никчёмность, бесполезность. От нас никто не ждёт подвигов, так что лучше заляжем пониже и не будем попадаться на глаза никому вроде т'лан имассов, богов и богинь. Ты, Резчик, и я, и Баратол, и Чаур. Мы из тех, кто будет потом разгребать руины и пытаться всё починить, если нам повезёт выжить. Мы будем отстраивать обычный мир. Вот что мы можем – гляди-ка, ты вдохнул жизнь в старую лодку, и она снова может приносить пользу – посмотри, посудина наконец-то выглядит так, как должна, и в этом что-то есть, правда?