Хотя для тебя уже, боюсь. слишком поздно. – Ян'тарь со мной согласна. Она вас до гавани доведёт.
Улицы и переулки вокруг погрузились в зловещее безмолвие. Теперь уже скоро.
– Уходите.
Адъюнкт посмотрела ему в глаза.
– Калам…
– Уходите, Тавор.
Он проводил их взглядом до реки, они стали осторожно спускаться по старым камням, служившим стене опорой. Ян'тарь шла первой. Река была грязной, медленной, мелкой. Путь обещал быть нелёгким, но темнота играла на руку. А когда они доберутся до гавани… ну, там придумают что-нибудь.
Калам уверенно взялся за ножи. В последний раз покосился назад – по-прежнему ничего. Странно. Он посмотрел на мост. Ладно. Хватит тянуть – за работу.
Лостара Йил добралась до перекрестья дорог, оставив позади Бастионный спуск со сваленными у подножия трупами. Гвалт бушующей толпы до сих пор доносился издалека – со стороны гавани или даже дальше, – но ближайшие дома и виллы стояли, чёрные и притихшие, как будто она оказалась в некрополе, достойный памятник величию Империи.
Тем сильнее она удивилась, когда внезапно перед ней из ниоткуда вынырнула крохотная фигурка, и тревога лишь усилилась, стоило ей признать мальчишку.
– Свищ, – окликнула она, приближаясь. – А ты что здесь делаешь?
– Тебя жду, – ответил сорванец, утирая сопливый нос.
– В смысле?
– Я отведу, куда тебе надо. Ночь была грустная, но всё будет хорошо, ты это когда-нибудь поймёшь. – С этими словами он развернулся и потопал по дороге на юг. – Нам не надо держаться тропы. Пока незачем. Можем выйти на ближний мост. Лостара Йил… – Он покосился на неё через плечо. – Ты очень красивая.
Несмотря на духоту, её пробрала холодная дрожь. Догоняя мальчишку, она окликнула его:
– Какой ещё тропы?
– Не важно.
Слева в темноте зашуршало. Она крепче взялась за меч.
– Там что-то…
– Ничего, – отозвался Свищ. – Это мои друзья. От них зла не будет. Но нам надо спешить.
Вскоре они добрались до моста, через который можно было попасть в Центральный квартал, после чего Свищ какое-то время вёл их на запад и, наконец, вновь свернул на юг.
Вскоре они наткнулись на первых мертвецов. Это были Когти, поначалу мелкими группами – крысы и дворняги уже начали их объедать, – затем, ближе к парку Воронова холма, улица оказалась усеяна трупами целиком. Лостара замедлила шаг на подходе к месту побоища – вытянувшегося на юг, как будто здесь пронёсся ураган, вострившийся клинками, и сразил не меньше сотни имперских убийц на своём пути, – и, разглядывая одного покойника за другим, она наконец начала осознавать… у ран было нечто общее – особый ритм, то, с какой убийственной, неумолимой точностью они были нанесены.
Дрожь пробрала её сильнее, до костей.
В трёх шагах впереди Свищ мурлыкал себе под нос виканскую пастушью песенку.
Посреди Адмиральского моста Калам зажал один из ножей под мышкой и потянулся за жёлудем, надёжно упрятанным в складках кушака. Он был гладким и тёплым, это ощущалось даже сквозь кожаную перчатку. Он словно бы приветствовал его. И… проявлял нетерпение.
Присев на корточки у низкого парапета, Калам бросил жёлудь на мостовую. Тот треснул, покрутился немного, потом застыл.
– Давай, Бен, – пробормотал Калам, – теперь – пора.
Сидевший в каюте «Пенного волка», скрестив ноги и прикрыв глаза, Адаэфон Делат вздрогнул, ощутив далёкий призыв. Гораздо ближе звучали отголоски побоища в гавани, он знал, что изморцев теснят шаг за шагом, заставляют отступать под напором магии и разъярённой толпы. На верхней палубе Дестриант Ран'Турвиан поддерживал чары, ограждавшие корабль от любых колдовских атак. Не то чтобы ему это давалось с трудом, насколько мог судить Быстрый Бен, но что-то его отвлекало, от него веяло неуверенностью, как будто он ожидал какого-то более важного вызова – и этот миг стремительно приближался.
Проблемы, сплошные проблемы повсюду, кто бы сомневался.
Незаметно проскользнуть по паутине Путей, сплетавшихся нынче ночью на улицах города, было непростой задачей. То тут, то там попадались анклавы мощного колдовства, расползающиеся по сторонам ловушки, готовые нести мучительную смерть, и их Быстрый Бен узнавал. Руз, Тропа моря. Эти ловушки – вода, похищенная из глубин океана, сохранившая первозданную дикость, – готовы уничтожить всё, к чему прикоснутся. Высший Руз, и до чего же мне он не нравится.
Кто-то там следил за ним. Ждал, пока он сделает ход. И кто бы это ни был, их устраивало, чтобы Быстрый Бен оставался там, где он есть, в каюте «Пенного волка». Сидел смирно, ни во что не вмешивался, не лез в драку.
Ну, хорошо. Он отрыл четыре Пути, сплёл дюжину колдовских чар, готовых сработать в любой момент – руки сперва саднило, потом стало жечь, точно он обмакивал их в кислоту.
Там где-то Калам, и ему нужна помощь.
Высший маг чуть заметно кивнул сам себе, и прореха в Путях отворилась перед ним. Он медленно поднялся на ноги, стараясь не замечать, как ноют суставы – боги, кажется, я старею. Кто бы мог подумать? Он сделал глубокий вдох, поморгал, чтобы прояснилось перед глазами, и устремился вперёд, в прореху…
…и в тот самый миг, когда он уже исчезал в ней, послышался тихий смешок, а за ним – шипение:
– Помнишь, ты говорил, что будешь у меня в долгу? Так вот, мой милый Змей, время пришло.
Двадцать ударов сердца. Двадцать пять. Тридцать. Худ вас всех побери! Калам посмотрел на треснувший жёлудь. Дерьмо. Дерьмо, дерьмо. Сорок. Выругавшись себе под нос, он поднялся с места.
Вот, в чём беда с бритыми костяшками. Иногда не срабатывает. Значит, я сам по себе. И ладно. Эта жизнь мне порядком осточертела. Люди слишком много значения придают убийствам, сказал он себе. Но этим ничего не достичь, ничего действительно стоящего. Не было на свете ни единого убийцы, кто не заслуживал бы, чтобы ей или ему отсекли голову и насадили на кол. Мастерство, талант, возможности – всё это не оправдывало растрату человеческой жизни.
Сколько среди нас таких – да, и к тебе это относится, – кто ненавидит себя за то, что мы есть? Знаешь, оно того не стоит. Худ бы побрал это воспалённое самолюбие, зажжём наш жалкий огонёк в последний раз, а потом – пусть приходит тьма. С меня довольно. Хватит.
Он дошёл до конца моста и вновь остановился. Последний взгляд назад. Нет, ничего там не горит, разве что в моих фантазиях. Замыкаем круг, да? Вал, Тротц, Скворец…
Тёмный, помятый и изломанный лик Мышатника манил его. Гнилая ухмылка, нужда и разложение, все тяготы жизни. Подходящее место, решил Калам Мехар. Убийца пришёл в движение, бросился бегом наискосок, пригибаясь к земле так низко, насколько мог, добрался до покосившейся стены, окружавшей заброшенную виллу, взметнулся наверх, одной ногой найдя опору в забитой мусором стрельнице – попутно выбив оттуда птичье гнездо – и закинув руку как можно выше. Глиняные осколки, вмурованные в верхнюю часть стены, зацепились за рукав, прорвали его, оцарапав кожу. Он подтянулся, оттолкнулся второй ногой от тех же зубцов, как можно сильнее, взмыл в воздух и ухватился за покатую крышу, осыпавшую его засохшим птичьим помётом. Калам удержался, несмотря ни на что вскарабкался по скату, в два широких шага добрался до гребня крыши, чтобы спуститься по другой стороне…
Перед ним простирался запутанный лабиринт – дикие, неприглядные задворки Мышатника…
Затаившиеся в ожидании Когти набросились на него со всех сторон. Они были здоровенные, как на подбор, – самые рослые убийцы из всех, что до сих пор встречались Каламу. Быстрые, как озлобленные гадюки. И каждый с двумя длинными ножами в руках.
Калам не замедлился ни на мгновение – ему нужно было прорваться через них, он не мог останавливаться, – чужие выпады он отражал своими клинками, чувствовал, как чужие лезвия оставляют глубокие шрамы на его броне, как расходятся звенья кольчуги, как входит глубоко в левое бедро остриё ножа, проворачивается там, режет вверх, – взревев, он совершил отчаянный финт, уходя он мелькающих в воздухе клинков, обхватил нападавшего рукой за голову, надавил, сколько было сил и потянул на себя с разворотом. С хрустом лопнул позвоночник. Калам подтащил обмякший труп к себе за болтавшуюся голову и наконец бросил.
Нож резанул справа, метя ему в висок, и едва не отсёк ухо. Он парировал, перешёл в контратаку и почувствовал, как лезвие скользнуло по чужой кольчуге.
Худ бы их побрал! Кто-то взял меня за образец и понаделал копий…
Калам всё же добрался до края крыши, прыгнул, оттолкнувшись посильнее, чтобы перескочить на другую сторону проулка. Приземлился и сразу ушёл в перекат по плоской крыше жилого дома, перекошенного, построенного сто лет назад, если не больше. Поверхность под ногами была усыпана острой глиняной крошкой. Глухие удары послышались за спиной, крыша содрогнулась – это охотники последовали за ним. Два, пять, семь…
Калам поднялся на ноги и обернулся к ним. Девять убийц, выстроившиеся полукругом, словно по команде, бросились на него.
Девять Каламов против одного.
Ну, поглядим.
Он бросился, устремившись прямо в центр полукружия. Человек, оказавшийся перед ним, вскинул оружие в панике, поскольку явно не ожидал столь отчаянной атаки. Дважды он исхитрился парировать удары одним длинным ножом, и ещё раз – другим, всё это время пятясь и оступаясь, пока последовательные выпады Калама не прорвали наконец его оборону. Лезвие вошло убийце в грудь, пронзая сердце, второе воткнулось под челюсть, с разворотом вверх, и впилось в мозг.
Используя оба клинка, надёжно застрявшие в чужом теле, Калам развернул труп так, чтобы он оказался на пути у двоих Когтей, затем рывком высвободил оружие и с немыслимой стремительностью набросился на атакующих с фланга. Один из преследователей резанул его ножом по левой голени – не настолько глубоко, чтобы хоть немного замедлить, – когда Калам делал обманный выпад понизу, чтобы отвлечь ближнего к себе Когтя и тут же другим ножом нан