Я села в плетёное кресло, покрытое ветхой шкуркой.
Бабуля откинула крышку громадного сундука, занимавшего добрую четверть её каморки и, перевесившись через его край, надолго исчезла верхней половиной туловища в его недрах, оставив на обозрение только свой обширный тыл, обтянутый тёмной шерстяной юбкой.
— Погоди, погоди, ага, вот оно! — глухо сообщала она из сундука результаты поисков.
Наконец она с кряхтеньем выпрямилась и торжествующе показала мне глиняный горшочек. Этот, в отличие от бутылок, был обвязан ядовито-зелёной тряпицей.
— Сейчас мы его тебе на личико нанесём… — журчала знахарка. — И будет оно у тебя, милая, как новенькое, ну такое распрекрасное, что все ахнут. Только надо посидеть, подержать его. Так ты говоришь, к тебе не только Янтарный ходил? — проявила она редкую осведомленность в моей личной жизни.
— Кто ко мне только не ходил… — пробурчала я, морщась, потому что хвалёное средство щипало, словно бабуля мне крапиву прикладывала. — Медбрат бы их всех побрал!
— Да-да-да-да-да-да-да, — понимающе зацокала языком знахарка. — Глазки-то закрой, удобнее будет.
— Больно! — капризно сказала я. — Эти гады сами чуть друг друга не поубивали, да и мне прилетело!
— От того? — утвердительно спросила знахарка, чуть не мурлыкая от удовольствия.
— Ну, — подтвердила я, понятия не имея, от кого того. — Тихий, тихий с виду, а внутри-то бешеный!
— А ты, милая, не тужи, — советовала мудрая бабуля. — Бьёт, значит любит.
— Ничего себе любит! — возмутилась я. — А людей зачем калечить? Да ещё так? Мне со Льдом ещё жить и жить под одной крышей, пока практика не кончится. Нет, ну нашёл дурочку! С такой любовью — пусть катится на все четыре стороны. Мне и Янтарного хватит.
— Он не со зла… — стала уговаривать меня знахарка, очевидно, протежируя «тому». — Ну, погорячился. Дела сердечные — они же такие, то ласка, то таска. Он же сам — вылитый пожар, тебе ли не знать, — хихикнула она.
Так-так-так. Ага-ага-ага… Моему лицу даже жарко стало под толстым слоем щипучей мази. Кто это у нас как пожар?!
Кто Огрызок подпалил?!!
Кто?!!!
— Ну да. Я потому и тяну, что никак решить не могу… — пожаловалась я задумчиво, чувствуя, как внутри всё подобралось и замерло. — Он или Янтарный? Пока и с тем разругалась, и с этим. Надо выбирать, а то так и буду битая ходить! Никак не могу решить, кому отворотного подлить.
— Ой, не говори! — подхватила знахарка. — От такой любви — одни слезы. Но ты крепко подумай, вот что я тебе, милая, скажу. Оба хороши.
Ну, кто оба? Кто?!
— На одном остановишься, — скучно станет, — вздохнула и жалобно спросила я. — Может, притерпятся, а?
— Да ты что?! — взвизгнула знахарка, не помня себя от счастья. — Скажешь тоже! Да чтобы Ветер соперника рядом терпел?! Опомнись, милая! Да он скорее Гору спалит, чем такое допустит!
Х-ха! Вот я и нашла похитителя заклинания!
Чтобы бабуля ничего не заподозрила, я лишь вздохнула:
— Но сердцу-то не прикажешь! Я же разобраться должна, кто и чего, — а он сразу в глаз. Льда вон покалечил, а тот вообще сбоку припёка.
— Такова наша женская доля, милая, — качая головой, сообщила знахарка.
— Но ваше зелье поможет? — спросила я с надеждой. — Отворотит, ежели что?
— Какой разговор, — уверенно ответила знахарка. — Как отрежет!
— Дорогое, наверное… — замялась я.
— Сговоримся, — величественно скрестив руки на груди, сказала бабуля.
Ну Ветер, ну Сквозняк, ну гад! — думала я, спеша домой. — Ну, если всё это правда, если бабка не соврала!
Минуя вход в жилую часть представительства, я рванула дверь «Лавки Южных Товаров». Звякнул голосистый колокольчик.
Профессор, стоя спиной к двери, запирал многочисленные ящички с пряностями, расставленные на полках у задней стены лавочки.
— Извините, драгоценнейшая, — сказал он, не оборачиваясь на звон колокольчика. — Но мы уже, увы, закрываемся. Если вы скажете, что хотели приобрести, я завтра же отправлю вам заказ на дом в качестве извинения за то, что вы напрасно утруждали свои очаровательные ножки, спеша сюда.
— Хочу большое зеркало! — охотно назвала свой заказ я.
— Душа моя? — обернулся Профессор. — Очень хорошо.
— Профессор, я…
— Запри дверь, — перебил, даже не слушая меня, Профессор. — Я только что узнал, кто поджигатель. Это тот офицер из Службы Надзора за Порядком, который де…
— Который Ветер, он же Сквозняк, — закончила я за него.
— Откуда? — лишь приподнял бровь Профессор.
Ни там восхититься моей проницательностью, ни удивиться совпадению, на худой конец.
— Из бани, — коротко и обиженно сказала я.
— Восхищён и удивлён, — отозвался догадливый Профессор, что ни говори, а дока по части дамского угождения. — А мне, душа моя, наконец-то удалось разговорить госпожу прокуроршу, которая и сообщила недостающие сведения. Представляешь, каких трудов мне это стоило? Теперь надо бы поспешить.
— А что будем делать? — я постаралась как можно быстрее наложить многочисленные засовы и запоры на дверь лавочки.
— Града нет, бежим к Рассвету. Я боюсь, как бы весть о том, что мы всё знаем, не дошла до поджигателя. Язык госпожи прокурорши — оружие обоюдоострое. Идём.
Мы вышли из лавочки через внутреннюю дверь.
Профессор и её закрыл наитщательнейшим образом на тридцать семь замков, видно, полагая, что погоня за поджигателем это одно, а безопасность пряностей — совсем другое.
И лишь повернув ключ в последнем замке, он пустился тяжеловатой трусцой по коридорам. Я за ним.
С Рассветом мы столкнулись на лестнице: он бежал вниз.
— Это Ветер! — закричал он нам, размахивая исписанными листами так, что чуть не потушил лампы. — Вычислили мы его со Льдом только что, сию секунду!
— И я! И Профессор тоже! И раньше вас! — крикнула я из-за спины начальства, чтобы Рассвет не очень-то задавался.
— Ну и что делать будем? — только и спросил Рассвет, потрясённый новостью, что он не один такой умный.
— Похитим… — безмятежно сказал Профессор, присаживаясь на ступеньку, чтобы передохнуть от вредной в его возрасте беготни.
— Ка-ак? — ужаснулась я. — Это же… это же… А нас потом… Суд, туда-сюда… А?
— Пойдёмте на кухню, что мы на лестнице застряли? — предложил Рассвет. — Есть хочется, проголодался я от этих вычислений. Град в таможне, я схожу, кучера за ним пошлю, а вы чайник поставьте.
«Он проголодался!» — подумала я возмущённо. — «А я, значит, по Отстойнику носилась, как лошадь без уздечки, — и сыта?»
— Да-да, горячий чай — именно то, что нам необходимо, — согласился Профессор, тяжело поднимаясь со ступеньки. — Пойдем, душа моя.
На кухню мы уже не бежали.
— Видишь ли, душа моя, — говорил мне Профессор мягким голосом, словно уговаривая купить ваниль вместо кардамона, — для нас похищение — единственно разумная вещь.
Я пожала в ответ плечами, подумав, что мне, в общем-то, всё едино. Весёленькая практика получилась, куда интереснее, чем у тех, кто в Ракушке остался.
— Ветра нужно срочно изымать из Отстойника, — продолжал приводить доводы в пользу похищения Профессор, — пока он ещё чего-нибудь не натворил. Законным путём мы этого никогда не сделаем, — нет доказательств достаточно убедительных для суда. Чтобы офицер Службы Надзора баловался поджогами? Никто не поверит. Да и что может сделать суд?
— С племянником господина прокурора, — подхватил кто-то позади нас.
От неожиданности я вздрогнула, Профессор нет.
Мы обернулись.
За нами ковылял Лёд, не удержавшийся в кровати.
— Ты чего встал?! — крикнула я. — С ума сошёл? Сейчас же ложись!
— Ага, три раза, — оскалился Лёд. — Посижу с вами на кухне, потом лягу.
— Совсем загнуться хочешь? Просквозит сейчас тебя в холодных коридорах, схватишь воспаление, — забыла я и про поджигателя, и про похищение.
— Лучше подохнуть, чем жизнь тюфяка вести! — огрызнулся Лёд. — Это моя жизнь, хочу лежу — хочу воспаление подхватываю!
— Хорошо, — властью главы представительства решил наш спор Профессор. — Выпьешь чаю, потом — наверх. Это приказ.
— Эх, был бы он не племянник прокурора… — скривился Лёд, с облегчением воспринявший разрешение выпить чаю вместе с нами. — Я бы народ со скважин привлёк. Но с таким никто связываться не будет.
Добравшись до кухни, я первым делом кинулась разжигать очаг, чтобы Лёд сидел у огня.
В очаге же решила и чайник согреть, не возится с растопкой плиты. А чтобы Лёд из тёплого места не сбежал, велела ему ломтики грудинки поджарить. Этой роскошью мы разжились благодаря кучеру, — его жена гостинец передала.
Профессор стоял у окна, смотрел, подняв голову вверх, на узкую полоску неба, которая только и была видна из нашего кухонного полуподвала, и что-то соображал.
— Ну похитим мы его, дальше что? — пробурчала я, нарезая хлеб.
— Много чего можно сделать, — жизнелюбиво отозвался Профессор.
— В колодец его скинуть! — прорычал Лёд от очага.
— Слишком эмоционально, мальчик мой! — укоризненно сказал, поворачиваясь к нему, Профессор. — Во-первых, его хватятся и хватятся очень быстро. Во-вторых, только-только колодец прочистили, зачем опять засорять?
— А как быстро его хватятся? — спросила я.
— На следующий же день.
— А его можно запереть в складе на пристани и отправить с кораблём в Ракушку при первой возможности, — предложила я.
— Ради чего? — удивился Профессор.
— Не знаю, — честно призналась я. — Сами же сказали: «надо изъять из Отстойника». А куда можно изъять отсюда? Не в Хвост же Коровы?
— Нет, ребятки, вы ещё не умеете суть проблемы ухватывать, — укорил нас Профессор, отходя от окна и усаживаясь за стол. — Надо делать дела с минимальными затратами, но с максимальным результатом.
— Ваш вариант? — сухо спросил Лёд, которому, видно, всё-таки очень хотелось скинуть Ветра в колодец.
— Мы его похищаем не позднее сегодняшней ночи, привозим в склады.