– Про аффект потом поговорим. И не один вы были, а с сыном, верно? Тарасов говорит, что вы назвали сообщника сыном. И кстати, ваш сын Геннадий с того дня пропал. Никто не знает, где он. Он объявлен в розыск как соучастник опасного преступления, вы об этом знаете?
– Это еще доказать надо, – неуверенно пробормотал Староверов. – Второго сына отнять хотите?
– Сыновей вы сами теряете, Петр Денисович, – укоризненно сказал Волченков. – Уж не обессудьте, но воспитанием вы их не занимались или занимались, но весьма своеобразно. Это надо же додуматься – вдвоем с сыном пойти убивать участкового! Варварство какое-то, средневековье! Но вы опять ушли от вопроса. Итак, вы утверждаете, что никакого отношения к «охотникам» не имеете. Но почему мысль о них вообще пришла вам в голову? Что вы о них знаете? Вы встречались с кем-то из «охотников», поддерживали контакт?
– Да откуда? – вылупил глаза Староверов. – Чисто спьяну все вырвалось. А про «охотников» все знают. И в газетах про это пишут. И так люди говорят. Они много уже ваших положили. Ну, я в сердцах и наговорил лишнего… На самом деле я один действовал, так и запишите. Все один решил, один и исполнил. В состоянии аффекта.
– В состоянии аффекта не получится, – покачал головой Волченков. – В состоянии опьянения, это да. Как отягчающее обстоятельство. А с сыном вашим лучше бы нам пораньше связаться, пока дело далеко не зашло. Потом ведь хуже будет. Человек он молодой, а срок получит немалый – за соучастие, за то, что скрывался… Вы этого для него хотите?
– Говорю же, один я, – буркнул Староверов. – Все на себя возьму. Сына простите. Он против отца пойти не мог. Да и за брата обидно. А так ведь работа у него хорошая появилась в автомастерской, жениться собирался. Не ломали бы парню жизнь, а?
– Раньше нужно было вообще-то думать, – заметил Волченков. – А то получается, что вы как будто и ни при чем. Все плохое чужой дядя сделал. Наверное, и обрез вам в руки дядя вложил, да? Нет, Петр Денисович, по-взрослому накуролесили, и отвечать придется по-взрослому. Сейчас вам может помочь только полная искренность и желание сотрудничать со следствием.
– Желание у меня есть, – поспешно сказал Староверов. – Генку жалко. Один он у меня остался. Вот только куда он мог податься, понятия не имею. Ну вот, к родне, скажем, так с родней мы не очень… Друзей я его не особо знаю. Девушка его, невеста… Не знаю. Не станет он ее подставлять. Вряд ли. Он в этом отношении аккуратный. Чтобы другого подставить – это никогда.
– А все-таки адресок девушки дайте, – предложил Волченков. – Большой беды не будет, если мы с ней поговорим.
– Да, пожалуйста, – сказал Староверов. – Улица поэта Пушкина, дом семнадцать, квартира четыре, Ломакина Светлана, отчества не знаю. Она на хлебозаводе работает, посменно то есть. Повезет, можете прямо с утра дома застать. Только вы уж девку-то пожалейте. Она тут совсем уж ни с какого боку…
– Разберемся, – пообещал Волченков. – Нас сейчас в первую очередь ваша персона интересует, Петр Денисович. Так, значит, к «охотникам» вы отношения на самом деле не имеете, а услышали о них из газет…
– Ну и от людей тоже, – уточнил Староверов. – Люди промеж себя говорят. Рты-то на замок не закроешь.
– Значит, люди говорят? А вы, основываясь на этих слухах, решили внести свою лепту в борьбу с оборотнями в погонах? Очень нерасчетливо поступили, Петр Денисович. А что если каким-то боком вы все-таки причастны к «охотникам»? Пойдете по статье о бандитизме. И сын ваш, кстати, тоже…
– Вот Богом клянусь! – голос у Староверова сорвался. Он неумело перекрестился, с ужасом глядя на Волченкова. – Ни о какой банде не знаю. И сына с собой только по своей дурости.
– Да уж, точнее не скажешь, – вздохнул Волченков. – Жаль, что умнеть вы начали только сейчас. Неделькой бы раньше, так, может, и разговора этого между нами не было. Да что же, сделанного не воротишь. Будем ошибки исправлять и о будущем думать. Так вы, если что вспомните, обязательно нам сообщите. Сейчас каждая мелочь может пригодиться.
Волченков встал и сделал движение в сторону двери.
– Обязательно сообщу. Просто нечего мне больше вспоминать. Все выложил как на духу. Только вот… – Староверов замялся и недоверчиво посмотрел на опера. – А с Тарасовым что будет, с участковым? Неужто его за наркоту не привлекут? Он же с каждой проданной в нашем районе дозы процент имеет! Неужто нет справедливости на этом свете?
– Участкового тоже проверим, – серьезно сказал Волченков. – Так этого дела не оставим. Если факты подтвердятся, участковый будет наказан по всей строгости закона. Сейчас как раз ищут этого вашего, как его – Живчика, дополнительную информацию в районе собирают. Никто заминать этот случай не собирается.
– Ну, посмотрим, – не слишком радостно проговорил Староверов. – Что-то до сих пор заминали… Вот и получается, что если бы я за обрез не взялся, так никто бы и не шелохнулся. Как вот тут рассудить, правильно я поступил или нет? Что сами-то про это думаете, гражданин начальник?
– Я думаю, что какое-то странное у вас раскаяние, Староверов, – с досадой ответил Волченков.
Он ушел от арестованного в странном расположении духа. Староверов, несомненно, был преступником, был безоговорочно виновен и заслуживал самого сурового наказания, но при этом за ним сохранялась какая-то неприятная для Волченкова правота, и с этим ничего нельзя было поделать. Волченков нисколько не сомневался, что все, что Староверов говорил о своем участковом, может подтвердиться в самое ближайшее время. Волченков знал, чем это может обернуться – непременно потянется ниточка к начальству участкового, всплывут факты взяток, попустительства, всплывут непринятые заявления, замятые дела – когда разворошат этот муравейник, мало никому не покажется. Волченков даже поежился. Не о том думал генерал, когда поручал им это дело. Он хотел в корне пресечь деятельность доморощенных робин гудов, хотел хоть как-то поднять престиж органов. А тут все получается с точностью до наоборот. Вряд ли ему понравится такой поворот дела. Но кто в этом виноват? Наверное, будь участковый Тарасов кристально честным человеком, у Староверова не возникло бы повода идти на него с ружьем. Делать вид, что ничего не происходит, значит, провоцировать новые преступления. И однажды критическая масса нарастет так, что в каждом дворе появятся свои «охотники». Вот тогда будет по-настоящему плохо.
Свои выводы Волченков намеревался немедленно доложить генералу и настоять на том, чтобы версию о связи участкового Тарасова с наркодельцом по кличке Живчик проверили как можно скорее и как можно тщательнее, но его порыв был остановлен звонком Ломова, который без предисловий сообщил:
– Так, у меня, как водится, две новости – плохая и хорошая. С какой начать?
– Плохих я уже наслушался, – проворчал Волченков. – Начинай с хорошей.
– Мой хороший знакомый уже установил на мосту маячок. Я только что оттуда. Хакер остался там и продемонстрировал возможности устройства. Эта штука фиксирует присутствие человека в радиусе пяти метров, а разборчивую речь в радиусе трех. Не густо, но хоть кое-что. Если кто-то из них туда вернется и мы поймаем сигнал, есть возможность их взять. За полчаса туда реально добраться.
– А если на мост зайдет корова?
– Ну что же. Еще полчаса, и мы дома, – хладнокровно ответил Ломов. – Сам знаешь, ставить там засаду нереально, а это все-таки шанс.
– Ну, хорошо, а какая плохая новость?
– Только что ребята сообщили – на участке Тарасова грохнули этого барыгу Живчика. Зарезали ножом в подворотне. Там сейчас все на ушах стоят, убийцу ищут. Служебная собака вызвана. Сдается мне, младший Староверов постарался. Никак не угомонятся народные мстители!
– Вот черт! – ошарашенно сказал Волченков. – Вот ты меня убил! Просто уничтожил. Я-то собирался по этому Живчику поработать. Понимаешь, Староверов-то по-своему прав. Не дело, когда участковый рука об руку с барыгой…
– Участковый там теперь герой дня, – усмехнулся Ломов. – Он весь в белом, а Староверов – весь в дерьме. Если подтвердится, что Живчика сын завалил, то вообще им обоим рассчитывать не на что. Получат на всю катушку. Таков расклад. И ничего ты с этим не сделаешь. У тебя-то какие результаты?
– Да никаких практически, – устало махнул рукой Волченков. – Похоже, никакого отношения этот Староверов к «охотникам» не имеет. Обычный мужик, незамысловатый. Выпил и решил свою крутость показать. Приплел «охотников» для убедительности. Сейчас клянется, что плохого ничего не хотел, просит сына пожалеть. А как его пожалеть, если он по стопам папаши пошел? На участкового, значит, кишка тонка оказалась, а барыгу завалил. Впрочем, это еще не факт, верно? Попробую сам на него выйти. Тут у меня сейчас одна мыслишка наклевывается. Потом тебе расскажу, когда все обдумаю.
– Да чего тут думать? Трясти надо! – засмеялся Ломов. – В том смысле, что вот сработает маячок и поплывет нам счастье в руки.
– Что-то не верится. До сих пор оно как-то не очень к нам благоволило, – сказал Волченков. – По школе, по родителям отработали – пусто, ни одной подходящей кандидатуры, да и по датам сплошное несовпадение. У всех железное алиби. Я знаю, ты с людьми Казаченко беседовал, и тоже результатов ноль. Все больше разговоров об «охотниках», а мы все так же от них далеки, как и вначале. Боюсь, что «охотники» это вообще собирательное понятие. Некая стихия, как в случае с Староверовым. Припекло – взялся за оружие, для красоты назвался «охотником». Вот так оно и получается – «охотники» вроде бы существуют, а при этом вроде бы их и нет. Мы их можем всю жизнь ловить.
– Всю жизнь не дадут, – заметил Ломов. – Отстранят, строгача влепят и переведут в обоз. Всю жизнь не получится. Так что хочешь не хочешь, а банду поймать придется. А уж стихийная она или не стихийная – это пускай начальство разбирается. У нас конкретные вещи в руках. Сам говорил, мысли какие-то в голове роятся… Да и у меня не такой уж нулевой результат в смысле казаченковской челяди. Есть там один красавец, который у меня большие сомнения вызывает. Планирую с ним поближе познакомиться. Только не сразу, боюсь спугнуть. Да и Казаченко палки в колеса ставит. Пришлось с ним как-то двумя словами перекинуться. Я поинтересовался, что он в сейфе держал, какие ценности. Так он так взвился, как будто ему в зад скипидара плеснули. Странно это. С одной стороны, его вроде напрягает, что сейф похищен, а с другой стороны, не очень-то он его хочет и вернуть, как мне кажется. Меня он вообще на дух не переносит. В последний раз я неофициально зашел, так меня на порог не пустили, сказали – не велено. Ну, да я все это припомню. Сейф-то в конечном итоге у нас будет.