Но тут Холливэлл вспомнил взгляд Колетт Баскомб. Ее искренность. Ее уверенность в собственной правоте.
— А что сестра, Пейтон? — спросил он. — Никакого намека на криминал?
— Нет, — ответил Бонавентура. — Она просто исчезла.
Как и ее брат. Холливэлл почувствовал неприятное покалывание на границе сознания.
— И ее машина по-прежнему в гараже? Так?
Шеф полиции нахмурился и кивнул.
— Да. Но мы думаем, что девушка тоже стала жертвой, Тед. Никто не считает, что она уехала.
«Да, — подумал Тед. — Но и ее брат никуда не уезжал».
— А одежда? Она взяла с собой что-нибудь?
— Насколько мы можем судить, она была в банном халате.
Холливэлл смотрел на тело Макса Баскомба. У этого человека были власть, богатство и отменное здоровье. Да, Холливэлл считал его пронырливым сукиным сыном, но такой смерти никто не заслуживает.
— У вас есть фотографии и приметы Оливера и Колетт? — спросил он.
— Разослали по всему штату, — ответил шеф Бонавентура.
— Хорошо. Посмотрим, что будет дальше, — сказал Тед и медленно кивнул. — Я бы очень хотел поговорить с Оливером Баскомбом. Если он еще жив.
Он еще раз взглянул на тело, лежавшее на полу. И мог бы поклясться, что мертвец — даже накрытый покрывалом и лишенный глаз, — посмотрел на него в ответ.
Кицунэ почти не оставляла следов на снегу. Все утро, пока они шли строго на север, через лес, Оливер то и дело обращал на это внимание. Сам он плелся, постоянно проваливаясь чуть ли не по колено. Она же словно скользила поверху, оставляя лишь слабые, едва различимые отпечатки ног да порой задевая свежий белый покров полами мехового плаща.
От воспоминаний о полете на снежном урагане, в который превратился Фрост, у Оливера до сих пор захватывало дух. Зимний человек пугал его и в обычных условиях, когда менял форму своего тела и управлял, пусть в определенных пределах, влажностью воздуха. Однако зимой, в мороз его сила становилась просто исключительной. Фрост не был неуязвим — что и доказал Сокольничий. Но холод и снег делали его более чем грозным противником.
Нельзя сказать, что проявление могущества не стоило ему никаких усилий. Для того чтобы вызвать метель и спасти их, он потратил много сил. Но, к счастью, снежная погода и мороз быстро восстанавливали зимнего человека.
Много часов они брели по лесу — очевидно, государственному заповеднику какого-то штата. Более точно определить его местоположение Оливер не сумел. Вчера вечером ему не удалось узнать название городка, в котором они очутились. И все, что он мог сказать об их дислокации утром, — это что они постоянно идут на север, все время оставаясь в пределах заповедного леса.
Он понимал, что земли по ту сторону Завесы как-то соотносились с заповедным пространством по эту сторону: старым, не имеющим частных владельцев, не используемым людьми. Неиспорченным. Свободным. Таковыми являлись общественные парки, государственные леса, пустоши и, разумеется, океан. Эти свободные земли были неизъяснимым образом связаны с первозданностью магии, которая не только создала Завесу, но и питала все легендарные существа, жившие по другую сторону от нее.
С течением времени из-за алчного разрастания человечества таких земель оставалось все меньше и меньше. Оливер задавался вопросом, как это отражалось на жителях Двух Королевств, однако то был лишь один из тысяч вопросов, которые он хотел бы задать своим спутникам. Он надеялся, что сделает это постепенно и рано или поздно узнает все. Хватит ли ему времени — вот в чем заключался главный вопрос.
Они продолжали брести по снегу сквозь лес. И когда наконец вновь пересекли Завесу, Оливер очень хотел удостовериться в том, что они оказались достаточно далеко от замка Песочного человека.
Его мышцы горели от ходьбы по сугробам. Ноги вымокли и замерзли. Хотя ботинки были непромокаемыми, снег проникал в них сверху и таял внутри. Оливер удивлялся, как он вообще терпит такие неудобства. Детьми они с Колетт могли часами играть в снегу, на пронзительном ветру, в такую стужу, что рисковали всерьез обморозиться, — и не испытывали ни малейшего дискомфорта. Но, повзрослев, утратили свою детскую жизнестойкость. По крайней мере, так казалось Оливеру. Очевидно, он был сделан из более прочного материала, чем мог себе представить. Помогло, конечно, и то, что день выдался самым теплым за последние несколько недель — не ниже сорока пяти градусов[16], — а сквозь голые ветви деревьев и еловые лапы пробивались лучи солнца.
И все же снова очутиться в тепле казалось почти несбыточным чудом. В объятиях метели, вызванной зимним человеком, чтобы унести их от полиции, холод стал чем-то вечным и неизбывным. Сознание Оливера притихло и онемело, погружаясь во мрак. Фрост умчал Оливера и Кицунэ далеко в лес, но даже когда полет закончился, Оливеру понадобилось много времени, чтобы стряхнуть с себя ощущение холода, притупляющего мысли и чувства. На нем были теплые ботинки, но вот куртка осталась там, в озере, где он впервые пересек Завесу, а рубашка не защищала от воздействия стихии.
Кицунэ первой обнаружила домик. Ведь органы чувств у нее были совсем не человечьи.
Они двигались строго на север с того момента, как Оливер смог идти на своих двоих, и крадучись пробирались по лесу, пока не отошли подальше от городка. Тут Кицунэ начала принюхиваться и вскоре вывела их на берег небольшого озерка. Там стояло несколько охотничьих домиков. Лишь один из них был занят и при этом находился в полумиле от наиболее отдаленной из хижин — той, которую они выбрали.
Именно так Оливер и представлял себе настоящее деревенское жилище. С двумя дровяными печками и притом без всяких иных обогревателей, электричества и водопровода. Вместо плиты какой-то предприимчивый умелец установил за задней дверью барбекю-гриль с газовым баллоном.
Три комнаты. И все примитивно до ужаса.
Но там обнаружились постели, одеяла, а в кухонном шкафу — консервные банки с острой ветчиной и «СпагеттиОс». В комоде Оливер нашел несколько свитеров и две пары старых штанов, а в платяном шкафу в той же комнате — рваную зимнюю парку, которой было, наверное, лет тридцать. Когда Оливер напялил ее и оказалось, что она впору, он громко рассмеялся от удовольствия и облегчения.
На рассвете Кицунэ разбудила его. В тесном пространстве домика разливался чувственный запах мускуса. Нефритовые глаза светились в тусклом утреннем свете, сочившемся сквозь окна. Перекинулись парой незначащих фраз. Оливер позавтракал ветчиной, а пару банок «СпагеттиОс» — последние из запасов, что оставались в кухонном шкафу, — сунул в карман пахнущей плесенью парки, вместе с консервным ножом. Потом вышел через заднюю дверь и помочился в кустах, недоумевая, где же провел ночь Фрост. Затем они снова тронулись в путь.
Часы тянулись. Оливер по солнцу определил, что дело шло к полудню. Они тащились по снегу уже много миль — вернее, тащился он, а двое его спутников двигались без всяких усилий. Чуть позже, когда воздух стал теплее и снег начал подтаивать, Оливер снял парку и перебросил через плечо. Ногам по-прежнему было холодно, ступни совершенно закоченели, но лицо, руки и тело от движения согрелись.
Примерно каждый час они делали привал, чтобы Оливер мог перевести дыхание и немного отдохнуть, прислонившись к какому-нибудь дереву. Но его спутники не знали усталости. Ему хотелось понять, откуда они черпают свою энергию, но всякий раз собственные думы отвлекали его от вопросов, и он решил, что узнает все в свое время, когда они сами расскажут об этом.
Его преследовали воспоминания о доме. Запахи и звуки уютного старого особняка на Роуз-Ридж-лейн сопровождали его все время путешествия по лесам Северного Мэна. Поблескивая на солнце, тающий снег стекал с голых ветвей и сосновых иголок, а Оливер вспоминал, как обычно проводили декабрь обитатели дома возле океанского утеса, в Киттеридже. Мысленно он снова и снова возвращался в мамин салон, где сидел перед тем, как началась метель и появился зимний человек. Перед глазами сверкали рождественские огоньки, проплывали размытые, как на старинных коричневатых фотографиях, воспоминания о матери.
Как вышло, что эти воспоминания стали для него более важными, существенными и осязаемыми, нежели события последних двух дней? Тем не менее это случилось. Мир по ту сторону Завесы занял свое место в сознании Оливера, он принял его реальность. Несомненно, этот мир был фантастическим, но все, что он пережил там, нисколько не походило на сон. Он ощущал твердость земли под ногами, пробовал на ощупь все тамошние вещи: кору деревьев, песок в Песочном замке… И ветки царапали ему лицо, когда он шел сквозь лес.
Теперь он очутился в своем собственном мире. Реальном мире. Но и здесь по-прежнему оставался мишенью, добычей, словно сам являлся Приграничным и поэтому знал, что промедление увеличивает опасность. Оливеру не оставалось ничего другого, как идти вперед. Сожаление, страстное желание остаться в знакомом мире, который он знал и понимал, было острым и глубоким. И хотя Оливер наслаждался своей встречей с невероятным и сверхъестественным, вернувшись в знакомый мир, он начал колебаться.
Кроме того, теперь и этот мир стал каким-то нереальным. Оливеру чудилось, что все события вчерашнего вечера — с катком и железнодорожной станцией, убийством девочки и их побегом, а вернее, полетом от полиции — произошли с кем-то другим. Одно дело — пересечь Завесу и увидеть тамошние чудеса и совсем другое — брести декабрьским утром по северному лесу в компании экзотической женщины-оборотня и Джека Фроста.
Поэтому он так цеплялся за воспоминания о родном городке и доме, в котором вырос. Как бы далеко он ни был сейчас, они оставались последним оплотом реальности. И Оливер нуждался в них.
Чем дольше они шли, тем нереальнее казалось все вокруг. Недавний снегопад сделал лес поистине первозданным, а небо окрасил в чистейший голубой цвет. Краски были такими насыщенными, а воздух — таким чистым, что Оливеру подумалось: это и есть мир волшебства и мифов, и на деле между миром, который он знает, и тем, что скрывается за Завесой, не столь уж большая разница. Будто можно оказаться на другой стороне, просто скосив глаза или зайдя под особым углом за какое-нибудь старое дерево.