В конце 1882 года он напал наконец на верный след.
«Как редко теперь стали встречаться бешеные собаки, – подумал он, должно быть, про себя. – Старый Бурель доставляет их мне в очень ограниченном количестве, а бешеного человека найти еще труднее. Надо будет попробовать распространить бешенство среди лабораторных животных и затем постоянно его поддерживать, иначе не удастся изучить его как следует».
Ему было за шестьдесят, и он уже чувствовал некоторую усталость.
И вот однажды в лабораторию была доставлена пойманная арканом бешеная собака. Ее втолкнули в клетку со здоровыми собаками и позволили ей их перекусать. Ру и Шамберлан выуживали пену изо рта этой собаки, набирали ее в шприцы и впрыскивали кроликам и морским свинкам. Затем они с нетерпением стали ожидать, когда их зверинец начнет проявлять признаки бешенства. Иной раз опыт оказывался удачным, но очень часто не давал никаких результатов. Всего было перекусано четыре собаки; через шесть недель две из них взбесились, но две другие по прошествии целых месяцев не выказывали никаких признаков бешенства. В подобной работе не было ни закономерности, ни смысла, ни последовательности; это было ненаучно. Точно так же получалось со свинками и кроликами: у двух-трех кроликов случался паралич задних ног, и они погибали в ужасных конвульсиях, тогда как другие спокойно продолжали грызть свою морковь, как будто никогда и не заражались от бешеной собаки.
Вдруг Пастеру пришла в голову одна мысль, и он поспешил поделиться ею с Ру.
– Заразная основа бешенства, проникая в тело человека через укус, оседает главным образом в его головном и спинном мозге. Все симптомы бешенства указывают на то, что эта заразная основа, которую нам никак не удается отыскать, поражает в первую очередь нервную систему. Там-то нам и нужно искать этот таинственный микроб. Может быть, и не видя его, мы могли бы его там вырастить? Нельзя ли как-нибудь воспользоваться мозгом живого существа в качестве колбы с бульоном? Это, конечно, довольно странная посуда для культуры, но дело в том, что, когда мы впрыскиваем эту заразу под кожу, она теряется и рассасывается в организме, прежде чем достигнуть мозга. Ах, вот бы была возможность ввести ее прямо в собачий мозг!
Ру, затаив дыхание, прислушивался к этим мечтаниям Пастера, к его диким, фантастическим грезам. Другой человек на месте Ру решил бы, что Пастер окончательно спятил. Собачий мозг в роли колбы с бульоном? Что за бред!
– Но почему бы, профессор, действительно не попробовать ввести бешенство прямо в собачий мозг? Я могу сделать собаке трепанацию – просверлить в ее черепе маленькую дырочку, – не причинив ей никакого вреда и не повредив мозга. Это не очень сложно, – сказал Ру.
Но Пастер гневно его прервал. Он не был доктором и не знал, что хирурги проводят такую операцию даже на людях без особых дурных последствий.
– Что?! Просверлить дырку в собачьем черепе?! Да ведь вы же изувечите несчастное животное – повредите его мозг, вызовете паралич!.. Нет! Я не могу такое позволить!
Пастер оказался так близко к тому, чтобы упустить величайший из своих даров страдающему человечеству. Он оказался слаб духом для жестокого опыта, которого требовала его гениальная идея.
Но Ру – преданный, полузабытый ныне Ру – спас его своим неподчинением.
Через несколько дней после этого разговора, когда Пастер ушел на какую-то встречу, Ру усыпил хлороформом здоровую собаку и, просверлив в ее черепе отверстие, открыл живой пульсирующий мозг. Затем он набрал в шприц немного кашицы мозга собаки, только что погибшей от бешенства.
«Это вещество, вероятно, кишит микробами бешенства, которых мы из-за их ничтожной величины никак не можем идентифицировать», – подумал он. И через дыру в черепе спящей собаки вонзил в живой мозг иглу своего шприца и медленно впрыснул содержащее заразу вещество.
На следующее утро Ру рассказал обо всем Пастеру.
«Что! – закричал Пастер. – Где это несчастное создание? Оно, должно быть, умирает, парализовано…»
Но Ру был уже внизу, под лестницей, и через минуту вернулся с бегущей впереди него прооперированной собакой, которая, виляя хвостом, стала весело прыгать на Пастера и обнюхивать бутылки с бульоном, стоящие под скамьями в лаборатории. Пастер моментально оценил всю ловкость и искусство Ру, пришел в прекрасное настроение и, хотя он и не был большим любителем животных, ласково потрепал собаку по голове, приговаривая: «Славный песик, хорошее животное!»
А про себя подумал: «Эта собака покажет нам, сработает ли моя идея».
Совершенно естественно, что через две недели собака стала дико завывать, рвать свою подстилку и грызть прутья клетки, а еще через несколько дней издохла. И, как вы сейчас увидите, это животное погибло, чтобы спасти жизни тысяч человеческих существ.
Теперь у Пастера, Ру и Шамберлана был в руках верный способ, срабатывающий сто раз из ста, передавать бешенство собакам, морским свинкам и кроликам. Но тут произошел временный перерыв в их работе: Ру с Тюиллье отправились в Египет на борьбу с холерной эпидемией, где Тюиллье, как вы помните, погиб, а Пастер выехал в свиноводческий район для выяснения причин повальной болезни среди французских свиней. Но вскоре они снова собрались в Париже и засели в своей лаборатории на рю д’Ульм со своим несчастным, полупарализованным и опасным живым материалом. Они занялись бесконечными опытами.
Пастер зорко следил за своими молодыми помощниками и не давал им ни на минуту разогнуть спины, словно они каторжники. Одним глазом он наблюдал за их опытами, а другой не сводил с дверей лаборатории, и, когда видел, что кто-нибудь из приятелей Ру и Шамберлана заходит позвать их выпить кружку пива на веранде близлежащего ресторанчика, спешил к нему навстречу со словами: «Нет, нет! Не сейчас! Они очень заняты. У нас опыт исключительной важности, и они никак не могут прерваться!»
Проходили унылые, серые месяцы, и им стало уже казаться, что они взяли на себя совершенно непосильную задачу – ослабить невидимую заразную основу бешенства. Все животные, которым они делали свою прививку, неизменно погибали… Можно было бы подумать, что Ру и Шамберлан, эти неукротимые юноши, были во много раз выносливее и работоспособнее Пастера. Но дело обстояло как раз наоборот.
– Не получается, профессор, – говорили они, указывая дрожащими от усталости руками на клетки с парализованными животными и на целый лес бесполезных пробирок и колб.
Пастер хмурил брови, и его редеющие седые волосы, казалось, начинали шевелиться.
– Сделайте этот же опыт еще раз. Это не важно, что он у вас не получился. Вам все это может казаться глупым, но знайте, что самая важная вещь в работе – это упорно придерживаться своей линии и никогда не сворачивать с намеченного пути.
Он заставлял своих аскетических учеников проделывать бесполезные опыты снова и снова, вопреки всякой логике и смыслу. С каждым новым фактом, говорившим против него, Пастер выдумывал новые комбинации, делал новые опыты, терпел неудачу и снова искал, с тем абсолютным игнорированием здравого смысла, которое иногда превращает явно безнадежный случай в блестящую победу.
И в самом деле, не была ли эта затея – попытаться ослабить микроба бешенства – бессмысленной погоней за призраком? Ведь в истории ни человеку, ни животному еще ни разу не случалось выздороветь от этой ужасной болезни. И разве тот же Пастер со своими помощниками не балансировал на острие ножа, набирая эту смертоносную заразу в стеклянные пипетки собственными руками, отделенными от нее лишь крошечными обрывками ваты?
Но вот в один прекрасный день эти «искатели во тьме» услышали сладкую музыку надежды: одна из собак, которой была сделана роковая прививка от бешеного кролика, некоторое время повыла и покорчилась в судорогах, а потом каким-то чудом выздоровела. Через несколько недель они впрыснули в мозг этому первому из выздоровевших животных огромную дозу крошечных убийц. Ранка на голове быстро зажила, Пастер тревожно ожидал появления первых грозных признаков болезни, но они не появлялись. В продолжение нескольких месяцев собака оставалась совершенно здоровой в своей изолированной клетке; она была абсолютно «иммунизирована».
«Теперь мы знаем, что у нас есть шанс. Мы знаем, что если животное болело бешенством, то возврата болезни быть не может. Теперь нам остается только найти способ, как ослаблять эту заразу», – сказал Пастер своим ученикам, которые согласились с ним, но в душе были искренне убеждены, что такого способа не существует.
Пастер стал выдумывать такие невероятные опыты, на которые не рискнул бы пойти никто другой, его рабочий стол был усыпан листочками с его каракулями. Каждый день в одиннадцать часов утра, подведя итоги результатам предыдущего дня, он посвящал Ру и Шамберлана в новый фантастический план, как дотянуться до этих невидимых убийц внутри организма кролика, с тем чтобы их ослабить.
– Попробуйте сегодня проделать вот такой опыт, – бывало, говорил Пастер.
– Но ведь такое невозможно сделать! – протестовали они.
– Мне не важно, как, но сделайте обязательно, – отвечал Пастер.
В такие дни он напоминал старика Людвига ван Бетховена, писавшего иногда в своих симфониях технически невыполнимые для кларнета партии и каким-то чудом находившего кларнетистов, которые эти партии исполняли. Точно так же изобретательные Ру и Шамберлан умудрялись с помощью разных уловок ставить эти сумасшедшие опыты.
Наконец они нашли способ ослаблять страшную заразную основу бешенства. Из спинного мозга погибшего кролика они вырезали небольшой кусочек и высушивали его в продолжение четырнадцати дней в стеклянной колбе. Этот сморщенный кусочек нервной ткани, который был когда-то абсолютно смертоносным, они растирали и впрыскивали в мозг здоровой собаки, и собака не заболевала.
«Вирус или убит, или в лучшем случае сильно ослаблен, – сказал Пастер, быстро переходя к одному из своих странных и непоследовательных выводов. – Теперь мы попробуем высушивать содержащее заразу вещество двенадцать дней, затем десять дней, восемь дней и шесть дней, пока нам не удастся привить собаке легкую форму бешенства, – только тогда она окажется иммунизирована».