Вы, наверное, думаете, что он удовлетворился проделанной работой? Ведь опыты были абсолютно бесспорны! Вы, наверное, думаете, что он посоветовал правительству начать истребительную борьбу с клещами? Нет, Теобальд Смит был исследователем иной породы. Он с нетерпением ждал наступления жаркого сезона 1890 года, чтобы повторить еще раз те же самые опыты и добавить к ним несколько новых, чрезвычайно простых, но безусловно необходимых для окончательного установления виновности клеща.
«Каким образом эти насекомые переносят болезнь между коровами? – размышлял он. – Ведь мы установили, что клещ проводит всю свою жизнь на одной корове, а не перелетает, как муха, с одного животного на другое».
Это был очень сложный вопрос, слишком тонкий для грубой науки фермеров, и Смит взялся за распутывание этого узла.
«Можно предположить, что клещи, насосавшись крови и достигнув зрелости, падают и растаптываются скотом, оставляя на траве крохотных грушевидных микробов, которые затем поедаются северными коровами».
Он взял несколько тысяч клещей, присланных в бидонах из Северной Каролины, смешал их с сеном и стал кормить северную корову, помещенную в специальное изолированное стойло. Но ничего не случилось; корова была очень довольна этим кормом; она стала жиреть. Он пытался испортить желудок другой корове, угощая ее супом из давленых клещей, но и эта корова с удовольствием уплетала необыкновенное блюдо, и даже стала от него поправляться.
Дело не клеилось; очевидно, таким путем коровы микробов не получали; Смит немного растерялся. И еще другие проклятые вопросы не давали ему спать. Почему требовалось тридцать с лишним дней для того, чтобы загон сделался опасным после водворения туда напичканных клещами южных коров? Скотоводам тоже был известен этот факт: они знали, что можно смешивать вновь прибывших южных коров с северными и держать их вместе дней двадцать, и если затем убрать северных коров, то они не заболеют техасской лихорадкой; но если оставить их в этом же загоне на более продолжительный срок – даже удалив оттуда южных коров, – то непременно случится гибельная эпидемия среди северянок. В этом-то и была загвоздка!
И вот в один прекрасный летний день 1890 года благодаря очень странному и совершенно непредвиденному стечению обстоятельств картинка этого пазла сложилась. Решение задачи открылось Теобальду Смиту с чудесной неожиданностью; оно само закричало о себе; оно свалилось ему на голову, когда он был занят совершенно другими вещами.
В то время он с увлечением занимался всевозможными опытами: целыми галлонами выпускал кровь северным коровам, чтобы вызвать у них малокровие, – ему нужно было убедиться в том, что те крохотные забавные грушевидные образования, которые он находил в кровяных шариках, – действительно микробы, а не какие-то изменения в крови, случающиеся в результате малокровия. Он учился искусственно выводить молодых, чистеньких клещей на стеклянных блюдцах в своей лаборатории; он продолжал с добросовестной настойчивостью обдирать клещей с южных коров, чтобы доказать, что эти коровы безвредны для северянок, и если, бывало, ему не удавалось выловить всех клещей, то опыты шли насмарку… Он обнаружил странный факт, что северные телята заболевали только легкой формой лихорадки там, где их матери безусловно погибали. Он старался выяснить, какое еще действие мог оказывать клещ на северную корову. Ведь мог же он причинять ей и другой вред, кроме техасской лихорадки? Тут-то и произошел этот счастливый несчастный случай…
Однажды он задался вопросом: «Если я возьму молодых, чистеньких клещей, выведенных в стеклянных блюдцах на моем чердаке, клещей, которые никогда не бывали ни на скоте, ни в опасных полях, если я насажаю этих клещей на северных коров и дам им сосать кровь, сколько им вздумается, – смогут ли они высосать столько крови, чтобы вызвать у коровы малокровие?»
Это был, на мой взгляд, совершенно пустой и бесцельный вопрос. Его мысли витали на расстоянии тысяч миль от техасской лихорадки…
Но он все-таки попробовал. Он взял хорошую, упитанную годовалую телку, поставил ее в изолированное стойло и изо дня в день сажал на нее по нескольку сот молодых, свеженьких клещей, придерживая ее, пока эти козявки забирались к ней под шерсть, чтобы как следует прицепиться к шкуре. Каждый день, по мере того как клещи жадно сосали, он делал ей небольшие надрезы и брал кровь, чтобы проверить, не начинаются ли явления малокровия. И вот однажды утром Теобальд Смит вошел в стойло для обычной процедуры и положил руку на шею телке… Что такое? У нее жар! И сильный жар! Подозрительно высокая температура! Она стояла, понурив голову и не желая есть, а ее кровь, которая всегда вырывалась из надрезов густой, обильной и красной струей, стала вдруг жидкой и темноватой. Он помчался к себе на чердак с образцами крови, заложенными между стеклышками… Вот уж препарат под микроскопом, и – невероятно, но факт! – кровяные шарики были исковерканы, сморщены и зазубрены, вместо того чтобы быть круглыми и гладкими, как обтертая монета. А внутри этих разрушенных шариков – это было положительно чудо! – оказались крохотные грушевидные микробы…
Этот поразительный факт был удивительнее любых библейских чудес, потому что этим микробам нужно было прибыть из Северной Каролины на старых клещихах, перейти из них в яички, которые они положили на стеклянные блюдечки, возродиться в детенышах, которые вывелись из этих яичек, и наконец эти смертоносные детеныши впрыснули их в кровь своей злополучной, но совершенно случайной жертвы – годовалой телки!
В тот же миг все темные, непонятные вопросы стали ясными для Теобальда Смита.
Это вовсе не старая, раздутая кровью клещиха, а ее детеныш, ничтожный клещенок, нес в себе гибель северным коровам, подлинным убийцей оказывалась еле заметная пятидневная козявка…
Теперь ему стало понятно, почему поля становились опасными лишь по прошествии времени. Матери-клещихи должны были сначала отвалиться от южных коров; несколько дней уходило на кладку яиц; через двадцать с лишним дней из яиц выводились детеныши; эти молодые клещенята должны были еще порыскать вокруг, чтобы найти коровью ногу и на нее взобраться, – на все это требовалось несколько недель.
Никогда еще не было более простого ответа на загадку, которая без этого счастливого случая осталась бы, возможно, неразрешенной и до сегодняшнего дня…
С максимальной быстротой, с какой только удавалось ему выводить новые тысячи клещей в подогретых стеклянных блюдечках, Теобальд Смит продолжал опыты для подтверждения своего замечательного открытия, и он доказал его окончательно. Потому что каждая северная корова, на которую он пускал своих «искусственных клещей», непременно заболевала техасской лихорадкой… Но, как мы уже видели, это был совершенно ненасытный экспериментатор, и, когда кончилось лето 1890 года и наступили холода, он устроил в стойле угольную печь, вывел в тепленьком месте побольше клещей, поместил в это обогретое стойло корову, усеял ее с ног до головы клещами – угольная печь должна была вместо солнца способствовать их росту и развитию, – и корова заболела техасской лихорадкой в зимнее время, чего никогда не бывало в природе.
Еще два лета после этого Смит и Килборн топтали свои загоны, чтобы не оставить ни малейшей щели в лодке их исследований, ответить на каждый невыясненный вопрос, придумать простые и точные ответы на все возражения, которые могли бы им сделать мудрые ветеринары, предупредить самую возможность какой-либо критики… Заодно они открыли интересные факты относительно иммунитета. Им случалось наблюдать, как северные телята переносили легкий приступ техасской лихорадки (иногда даже два приступа за лето), а в следующем году, уже более или менее подросши, спокойно паслись в загонах, безусловно гибельных для неиммунизированной северной коровы. Так они выяснили, почему южный скот никогда не гибнет от техасской лихорадки. Эта свирепая болезнь распространена на юге везде, где имеются клещи, а клещи имеются всюду; они постоянно кусают южный скот и наводняют его своими забавными, но смертоносными грушками; южные коровы всегда носят микробов в своей крови, но это не имеет никакого значения, потому что легкое заболевание в телячьем возрасте сделало их невосприимчивыми…
И наконец, после четырех удушливых, но плодотворных летних сезонов, в 1893 году Теобальд Смит решился объявить ответы на все запутанные вопросы относительно техасской лихорадки и рассказать, каким образом эту болезнь можно совершенно стереть с лица земли (примерно тогда же старик Пастер пророчествовал о грядущем искоренении почти всех болезней). И никогда еще – я не делаю исключений даже для Левенгука, Коха и других гениальных охотников за микробами, – никогда еще, я говорю, не было дано такого простого и в то же время такого исчерпывающего ответа на загадку природы. Сообразительный мальчик может легко в нем разобраться. Исаак Ньютон, вероятно, снял бы перед ним шляпу.
Он любил Бетховена, этот молодой Смит, и мне его «Исследование о природе, причинах и предупреждении техасской, или южной, лихорадки крупного рогатого скота» представляется таким же шедевром, как Восьмая симфония Бетховена, созданная в его поздние печальные годы. Оба эти произведения крайне просты в своих темах, но оба сияют волшебным разнообразием и полнотой в обработке этих тем, так же как сама природа бесконечно проста и в то же время бесконечно сложна…
Этим докладом Теобальд Смит заставил исследователей повернуть голову в другую сторону, показав людям совершенно новый и фантастический способ распространения болезней, – через насекомых. И только через вполне определенное насекомое. Окунайте коров в воду, чтобы убить клещей, держите северный скот на пастбищах, где нет клещей, и техасская лихорадка исчезнет с лица земли. В настоящее время во всех странах коров принято мыть, и техасская лихорадка, которая когда-то угрожала мириадам скота, совершенно потеряла свое значение.
Но это только малая часть тех благотворных последствий, которые имел этот простой доклад, этот классический труд, недостаточно оцененный и почти изъятый из печати. Вскоре после этого в опасных и диких зарослях Южной Африки толстый шотландский хирург пр