оклинал муху цеце и размышлял о том, какую еще пакость, кроме надоедливых укусов, может причинить эта подозрительная муха. А вслед за тем в Индии и одновременно в Италии англичанин и итальянец стали внимательно прислушиваться к визгливым жалобным песням комаров, мечтать, задумываться и планировать странные опыты…
Обо всем этом вы узнаете из последующих глав. В них говорится о древних моровых болезнях, с которыми люди наконец-то научились справляться, и о страшной желтой лихорадке, искоренить которую удалось лишь недавно… А ведь именно он, Теобальд Смит, полузабытый охотник за микробами, дал людям право мечтать о таких славных делах.
9. Дэвид БрюсВыслеживая муху цеце
«Молодой человек! – Раскрасневшееся лицо директора британского военно-медицинского управления сделалось еще более темным. – Молодой человек! Я отправлю вас в Индию, я отправлю вас в Занзибар, я отправлю вас в Тимбукту!.. Я отправлю вас куда угодно, куда мне вздумается!.. – Величественный пожилой джентльмен уже перешел на крик, и лицо его стало совсем багровым. – Но, черт побери, можете нисколько не сомневаться, что я не позволю вам ехать в Наталь!..» – Последний выкрик отдался эхом.
Что мог ответить на это Дэвид Брюс, кроме как поклониться и быстро ретироваться из кабинета его светлости? Он строил планы, он подавал тысячи прошений, он использовал все свои связи и наконец дерзнул даже подвергнуться гневу начальства; и все это только для того, чтобы поехать в Южную Африку охотиться за микробами. Это было в начале 1889 года. Теобальд Смит в Америке только что произвел целую революцию в охоте за микробами, доказав, что клещ может переносить техасскую лихорадку с одного животного на другое. И вот Дэвид Брюс, человек, одержимый страстью к приключениям, решил пойти по пути, указанному Смитом. Африка была наводнена таинственными заразными болезнями, которые делали жизнь на континенте положительно адом; оливково-зеленые заросли мимоз гудели и жужжали сотнями видов различных мух, комаров, клещей и муравьев. Что за дивное поле для всевозможных открытий и исследований, для интересных наблюдений через микроскоп, для свободной и привольной охоты за микробами!
В натуре Дэвида Брюса была одна интересная особенность: он стремился делать то, что больше всего не нравилось начальству и родственникам. Тотчас же по окончании медицинской школы в Эдинбурге он поступил врачом в британскую армию, но вовсе не для того, чтобы сражаться или спасать человеческие жизни, и даже не для того, чтобы иметь возможность охотиться за микробами. Он поступил в армию исключительно потому, что задумал жениться. У них не было ни одного шиллинга – ни у Брюса, ни у его возлюбленной. Все родственники называли их романтическими идиотами – они что, не могли подождать, пока Брюс обзаведется приличной практикой?
Но они все-таки поженились, и Брюс поступил в армию на жалованье в тысячу долларов в год.
Нельзя сказать, чтобы он был образцовым солдатом. У него было плохо с понятием дисциплины и, что еще хуже, не было такта. Будучи еще лейтенантом, он вспылил за что-то на своего командира-полковника и чуть было не избил его. Если посмотреть на него сейчас, когда ему уже за семьдесят лет, посмотреть на его плечи грузчика, на его могучую грудь, спускающуюся колесом к огромному животу; если послушать, как он изрыгает проклятия сквозь свои гинденбурговские усы, которыми очень гордится, можно поверить, что он способен был задать основательную трепку своему полковнику и посмеиваться над военным судом, который должен был за этим последовать… Его послали в английский гарнизон на остров Мальта, в Средиземном море. Вместе с ним поехала и миссис Брюс; это был их медовый месяц… Здесь он опять-таки стал вести себя не по-солдатски. На острове свирепствовала таинственная болезнь, называвшаяся мальтийской лихорадкой. Эта болезнь вызывала ужасные стреляющие боли в ногах. Брюс сразу решил, что глупо сидеть сложа руки и утешать несчастных страдальцев бесцельными пилюлями; нужно во что бы то ни стало найти причину мальтийской лихорадки!
Он немедленно приступил к делу. Где-то в заброшенной лачуге он устроил себе лабораторию (не имея абсолютно никакого понятия о лабораториях!) и проводил здесь целые дни и недели, изучая искусство приготовлять питательную среду из мясного бульона и агар-агара и стараясь вырастить в этой среде зародыша мальтийской лихорадки. В своем невежестве он думал, что все это страшно просто. Его лицо и руки вечно были измазаны клейким агар-агаром; мундир был весь в пятнах; когда он пытался профильтровать это проклятое вещество, оно неожиданно застывало в плотный студень, и у него ничего не получалось. Он тратил недели на работу, которую современный лаборант может сделать за несколько часов. Он злился и ругался нецензурными словами. В конце концов он звал миссис Брюс с теннисной площадки и просил ее ему помочь: женщина ведь лучше должна знать искусство стряпни! Из своего скромного жалованья он покупал обезьян по одному доллару семьдесят центов за штуку и пытался впрыскивать им кровь больных солдат, но обезьяны извивались у него в руках, кусались и царапались и вообще вели себя крайне неприлично.
«Ты не подержишь мне обезьяну?» – кричал он тогда своей жене.
Вот так постепенно она стала его правой рукой и ближайшим помощником и, как вы увидите ниже, оставалась им в течение тридцати с лишним лет, путешествуя с ним по самым опасным и зачумленным местам, деля с ним нужду и жестокие лишения, радуясь его замечательным, хотя и негромким, никому неведомым победам. Трудно себе даже представить, какими головотяпами они были в начале своей работы, однако после нескольких месяцев дружного и упорного труда эти новоиспеченные бактериологи открыли в конце концов микроба мальтийской лихорадки… но тут же, к своему величайшему огорчению, вынуждены были покинуть остров Мальту. «Что, собственно, Брюс о себе воображает? – говорили старшие медицинские чиновники в гарнизоне. – Почему он не лечит больных солдат, а торчит в какой-то дыре, которую называет лабораторией?»
Они осуждающе называли его идиотом и фантазером, никчемным морильщиком обезьян и дилетантом с пробирками. И как раз тогда, когда он почти уже добрался до открытия (в итоге он сделал его двадцать лет спустя), что крошечная бацилла мальтийской лихорадки проникает в кровь британских Томми из сосков коз, его внезапно перевели в Египет.
Оттуда он был отправлен обратно в Англию, в военно-медицинскую школу в Нетли, в качестве преподавателя бактериологии, поскольку начальство прознало, что он открыл зародыша важной болезни. Здесь у него состоялось удачное знакомство с его сиятельством высокопочтенным сэром Уолтером Хели-Хатчинсоном, наместником Наталя, Зулуленда и пр. и пр. Эти два искателя приключений стали вместе мечтать и строить великие планы. Его сиятельство не имел ни малейшего представления о микробах, но в качестве колониального администратора страстно мечтал видеть всю Африку под английским флагом. Брюсу не было абсолютно никакого дела до расширения имперских владений, но он знал, что Африка кишит микробами, переходящими от животных к животному и от человека к человеку через укусы мух и клещей. Ему (а также миссис Брюс) страстно захотелось изучать таинственные болезни в далеких сказочных странах.
Вот тогда-то он и отправился на прием к грозному директору военно-медицинского управления, и мы уже видели, какое ужасное фиаско он потерпел. Но даже сам директор не в состоянии упомнить всех непозволительных желаний своих многочисленных пешек и марионеток; директора предполагают, а интриги и тайные связи иногда располагают. И вот в 1894 году старший хирург Дэвид Брюс вместе с миссис Брюс очутился в Натале, делая на волах по шестнадцати километров в день по направлению к Убомбо, в Зулуленде. Температура в тени их двойных палаток доходила до 106 °F, надоедливые мухи цеце сопровождали их целыми тучами и, налетая со скоростью курьерского поезда, жалили, как маленькие ехидны; до слуха доносилось страшное завывание гиен и рычание львов; целые ночи напролет они расчесывали свои искусанные клещами тела. Но они были членами «первой британской комиссии по борьбе с наганой в Зулуленде» и были счастливы…
Они были отправлены изучать болезнь, носившую красивое туземное название «нагана». Эта таинственная болезнь сделала огромные пространства Южной Африки недоступными для земледелия, опасными для охоты и убийственными для путешествия. «Нагана» на туземном языке означает «уныние и упадок духа». Болезнь поражала главным образом лошадей. Сначала у них начинала блестеть шкура и вылезала шерсть; они быстро худели, на животе у них появлялись водянистые наросты, и из носа текла слизь; глаза их постепенно застилались молочной пленкой, и наступала слепота; наконец они падали и погибали. Ни одна лошадь, пораженная наганой, никогда не поправлялась. То же самое было со скотом. Фермеры пытались возобновить свои стада путем ввоза новых животных, но жирные, упитанные коровы, прибывавшие в превосходном состоянии, неизменно гибли от наганы, как только добирались до своих краалей. Жирные овцы, которых они отправляли на отдаленные бойни, прибывали туда облысевшими, обтянутыми кожей скелетами. Были в стране такие места, переход через которые был для скота гибельным. А что случалось иногда с охотниками за крупной дичью! Они въезжали со своими лошадьми и вьючными мулами в какие-нибудь невинного вида кусты – и вдруг животные, одно за другим, начинали падать, и только по счастливой случайности им удавалось иногда пешком добраться домой.
Наконец супруги Брюс прибыли в Убомбо – поселок, расположенный на высоком холме, обращенный лицом к Индийскому океану, от которого его отделяла плоская равнина шириною в сто шестьдесят километров. Равнина эта была покрыта темно-зелеными зарослями мимозы, перемежавшимися большими участками ярко-зеленой травы. Здесь, на холме, они устроили свою лабораторию, состоявшую из двух микроскопов, небольшого запаса стеклышек, нескольких шприцев и скальпелей и дюжины-другой стеклянных пробирок. Какой-нибудь язвительный студент-медик нашего времени при виде такой лаборатории фыркнул бы и назвал ее развлечением для детского сада. Здесь-тο они и приступили к работе по изучению больных лошадей и скота, которых приводили к ним снизу, из равнины, ибо природой было устроено так хитро, что животные могли совершенно спокойно жить на бесплодном холме, ничуть не рискуя заболеть наганой, но стоило только фермеру выгнать их вниз, на сочное пастбище плодородной равнины – можно было биться об заклад, что все они обязательно погибнут, не успев разжиреть на хорошем корме… Брюс выбривал шерсть на ушах у лошадей и делал на них небольшую надсечку, а миссис Брюс, стараясь избежать ударов лягающейся лошади, быстро набирала на стеклянную пластинку выступавшую из надреза капельку крови.