носительно того, чья заслуга больше. Это было прискорбным. Послушав этих двоих, вы бы решили, что каждый из них считает, что лучше бы это благородное открытие вовсе не случалось, чем позволить другому почивать на лаврах. Пожалуй, единственный вывод, который можно сделать из этой научной ссоры, – отвлекаясь от вопроса спасения человеческих жизней, – это знание, что охотники за микробами – люди, как и все мы, и не делятся на напыщенных ничтожеств и священных коров, как хотелось бы некоторым историкам. В зале славы они сидят на одной скамье, Баттиста Грасси и Рональд Росс, возмущенные друг другом соратники по великолепной работе с фигурально порванными воротниками и метафорически расцарапанными лицами. Сидят рядом, как два драчливых подростка.
Первые тридцать пять лет своей жизни Рональд Росс вовсе не собирался становиться охотником за микробами. Он родился в Индии, у подножия Гималаев, и, судя по его отцу (если верить в евгенику), можно было думать, что Рональд Росс перевернет вверх дном всё и вся. Старик Росс был сурового вида генерал английской пограничной службы, с пышными воинственными бакенбардами, обожавший военное дело, но не менее того увлекавшийся ландшафтной живописью. Он отправил своего сына в Англию, когда ему не было еще десяти лет, и к двадцати годам Рональд кое-как окончил курс медицинских наук, постоянно проваливаясь на экзаменах, потому что он решительно предпочитал занятия музыкальной композицией заучиванию латинских слов и искусству правильного подхода к больным. Это было в период самых захватывающих опытов Пастера, но из автобиографии Рональда Росса, представляющей собой странную смесь остроумия и противоречий, беспощадной самокритики и самовлюбленности, можно вывести заключение, что эта революция в медицине мало его тронула.
Но из той же биографии видно, что он был упорным и неисправимым «охотником за лунным светом», ибо, когда он убедился, что его симфонии не получаются такими же, как у Моцарта, то стал пробовать силы в литературе, начавши с самого высокого стиля. Он совершенно разучился писать рецепты, усиленно культивируя свою природную склонность к эпической драме, но издатели не проявляли должного внимания к его шедеврам, а когда он вздумал издать их за свой счет, публика также недостаточно их оценила. Старик Росс был возмущен подобным легкомыслием сына и пригрозил лишить его материальной поддержки. Тогда Рональд сгоряча поступил корабельным врачом на судно, совершающее рейсы между Лондоном и Нью-Йорком. На судне он наблюдал проявляющуюся в плавании слабость человеческой натуры, писал стихи о бренности земного существования и понемногу стал снова заниматься медициной. Наконец он сдал необходимые испытания для перехода на военную медицинскую службу в Индии, нашел климат Индии отвратительным, но радовался, что почти не было медицинской практики и у него оставалось время для сочинения (совершенно позабытых теперь) эпических драм, сказок и душещипательных романов. Так начал свою карьеру Рональд Росс!
Нельзя сказать, чтобы в Индии не было подходящего места для охоты за микробами. Весь воздух был ими насыщен. Все воды были супом из микробов. Азиатской холерой были заражены все зловонные лужи в окрестностях Мадраса. Рональд видел, как люди тысячами гибли от этого мора; он слышал, как их зубы стучали от страшных приступов перемежающейся малярийной лихорадки, но у него не было ни глаз, ни ушей, ни носа для восприятия всех этих ужасов, так как он, забросив на время литературу, превратился в отчаянного математика. Он запирался на ключ в своей комнате и придумывал разные сложные уравнения; он изобретал величественные мировые системы, не уступавшие, по его мнению, ньютоновской. Затем он вдруг бросал эти занятия и садился писать новый роман. Получив временную командировку в Бирму и на остров Мульмейн, он провел там несколько сложных хирургических операций, «имевших блестящий исход», хотя никогда раньше не брал в руки скальпель. Он брался решительно за все, но во всем оставался непризнанным. Годы проходили, и когда он наконец убедился, что индийское военно-медицинское ведомство не может оценить по заслугам все его разносторонние таланты, он с горечью воскликнул: «Стоит ли работать?»
Получив в 1888 году первый отпуск, он вернулся в Англию, и здесь с ним случилось событие, которое часто служит противоядием жизненному цинизму и регулирующим началом для самолюбивых и неуравновешенных натур. Он встретился, воспламенился страстью и обвенчался с мисс Розой Блоксэм. По возвращении в Индию, хотя он и написал еще один роман под заглавием «Дитя океана», изобрел новую систему стенографии, придумал фонетический метод для писания стихов и был избран секретарем гольф-клуба, он все же стал понемногу выбиваться на настоящую дорогу, принявшись рассматривать под микроскопом (с которым у него было весьма смутное знакомство) кровь малярийных индусов. Странные многообразные микробы малярии были открыты еще в 1880 году хирургом французской армии Лавераном, но Рональд Росс, который был большим оригиналом и всегда поступал не так, как это делали другие, решил открыть виновника малярии собственным методом.
Конечно же, он снова потерпел неудачу. Он шел на всяческие ухищрения – и подкуп, и лесть, и мольбы, – чтобы заполучить несколько капель крови из пальцев малярийных индусов; он целыми днями просиживал за микроскопом, изучая эту кровь, но так ничего и не нашел…
«Несомненно, Лаверан ошибается! Микроба малярии не существует!» – сказал Рональд Росс и написал четыре научные статьи, обосновывая, что малярия вызывается не чем иным, как кишечным расстройством. Так началась его карьера охотника за микробами.
В 1894 году он снова приехал в Лондон, планируя окончательно бросить медицину и научные занятия. Ему было уже тридцать шесть.
«За что бы я ни принимался, ничего мне не удавалось, – пишет он в автобиографии, утешаясь при этом воображая себя гордым и печальным волком-одиночкой. – Но неудачи не сразили меня. Они увлекли меня ввысь, на далекие холодные вершины одиночества. В этом настроении была некоторая доля эгоизма, но много было в нем и возвышенного. Мне ничего не хотелось, я не искал ничьей похвалы. У меня не было ни друзей, ни врагов, ни любви, ни ненависти».
Но, как вы увидите дальше, Рональд Росс плохо разбирался в самом себе, ибо, как только он попал на настоящую работу, в нем тотчас же проснулся дух страстного и нетерпеливого искателя, и он быстро научился и радоваться, и ненавидеть!
По приезде в Лондон Росс познакомился с неким Патриком Мэнсоном, довольно видным и популярным английским врачом. Мэнсон стал известен благодаря одному интересному открытию: он установил, что комары могут высасывать крошечных червячков из крови у китайцев (он практиковал в Шанхае), и доказал, – в этом заключалась самая главная часть его открытия, – что эти червячки могут затем развиваться в желудке у комаров. Мэнсон был немного помешан на комарах: он считал их совершенно особенными и своеобразными среди прочих творений природы и был убежден, что они играют какую-то исключительно важную роль в судьбах человечества. Его за это жестоко высмеивали, и медицинские умники с Харли-стрит прозвали его «патологическим Жюлем Верном». И вот он встретился с Рональдом Россом, которого научный мир тоже не признавал. Получилась замечательная пара! Мэнсон так мало знал о комарах, что думал, что они могут сосать кровь только раз в своей жизни, а Росс весьма туманно рассуждал о комарах, совершенно не подозревая, что комары и москиты – это одно и то же. И все же…
Мэнсон повел Росса в свой кабинет и дал убедиться в подлинном существовании лаверанского малярийного микроба. Он показал ему под микроскопом бледного паразита малярии, покрытого точками черноватого пигмента. Они вместе наблюдали, как эти шарообразные паразиты из крови матросов, только что вернувшихся с экватора, распадались на крохотные осколки внутри красных кровяных шариков и затем выскакивали из них наружу.
«Такое всегда происходит, когда у человека начинается приступ», – объяснял Мэнсон.
Росс от души восхищался чудесными превращениями малярийных микробов в крови человека. После того как эти разбитые шарики выскакивали из кровяных клеток, они вдруг принимали форму полумесяцев, а эти полумесяцы начинали выпускать из себя по два, по три, по четыре, а иногда и по шесть длинных тонких отростков, которые все время вертелись, и извивались, придавая микробу поразительное сходство с крошечным осьминогом.
«Вот вам, Росс, паразит малярии, которого вы ни за что не найдете в крови здорового человека. Но меня, признаться, волнует один вопрос: как этот микроб переходит от человека к человеку?»
На самом деле все это не особенно волновало Патрика Мэнсона. В каждой мозговой клеточке этого человека жило изображение комара, или воспоминание о комаре, или рассуждение о комаре. Сам по себе он был человек тихий и не бог весть какой работник, но у него был один пункт помешательства: везде и во всем видеть комаров. Он быстро учел то обстоятельство, что Рональд Росс обладает энергией динамо-машины; он видел, что Росс перед ним преклоняется, и вспомнил, что Росс должен скоро вернуться в Индию. В один прекрасный день, когда они прогуливались по Оксфорд-стрит, Патрик Мэнсон закинул удочку.
«Знаете, Росс, – сказал он нерешительно, – у меня сложилось впечатление, что… малярию переносят комары…»
Росс не фыркнул и не рассмеялся.
Тогда старый шанхайский доктор стал излагать свою фантастическую теорию этому впечатлительному молодому человеку, которого он хотел сделать орудием своих замыслов.
«Комары сосут кровь у больных малярией. В крови находятся эти самые полумесяцы. Они попадают в желудок комара и выпускают там свои хлыстики, которые затем отпадают и всасываются в организм комара. Эти хлыстики, вероятно, представляют собою крепкую и стойкую форму микроба, нечто вроде спор сибирской язвы. Затем комары погибают. Они падают в воду… а люди пьют этот бульон из зараженных комаров».