В эту же ночь, 13 ноября, Уолтер Рид и Джеймс Кэррол были свидетелями акта величайшего мужества: в домик № 1 вошли молодой американский врач Кук и два американских солдата, – но где же, где их памятники? – Фолк и Джернеган.
Эти три человека открыли крепко заколоченные, подозрительного вида ящики. Они открыли их внутри дома, атмосфера которого и без того была почти невыносима для дыхания.
Фу-у! Они схватились за носы, они не могли сдержать ругань!
Но они продолжали их распаковывать и вытащили оттуда подушки, пропитанные черной рвотной массой погибших от желтой лихорадки, извлекли оттуда простыни и одеяла, испачканные испражнениями умиравших, не имевших сил подняться по нужде. Они выбили эти подушки и вытрясли простыни и одеяла: «Вы должны постараться, чтобы микробы желтой лихорадки хорошенько распространились по комнате», – сказал им Уолтер Рид. Затем Кук, Фолк и Джернеган застлали маленькие походные койки этими простынями, одеялами и подушками. Они разделись и легли на эти омерзительные постели. Они пытались уснуть в этой зловонной дыре, более мрачной, чем средневековые подземелья…
Уолтер Рид и Джеймс Кэррол с нежным вниманием охраняли этот домик, чтобы туда не залетел ни один комар, а Фолк, Кук и Джернеган получали великолепное питание – в этом можно не сомневаться.
Ночь за ночью проводила эта тройка в домике № 1, размышляя, вероятно, о судьбе душ бывших владельцев этих простынь и одеял. Они тихо лежали, размышляя о том, не переносится ли желтая лихорадка чем-нибудь еще помимо комаров (хотя комариная теория еще не была точно установлена). Затем Уолтер Рид, человек высокой морали и строгого научного подхода, и Джеймс Кэррол, человек суровой дисциплины, решили несколько усложнить условия опыта. Из Лас-Анимаса было доставлено еще несколько ящиков, и, когда Кук, Фолк и Джернеган их открыли, они чуть не убежали из домика, настолько это было ужасно.
Но они остались и легли спать…
Двадцать дней и ночей, – но где же, я спрашиваю, памятники? – провели здесь эти три человека, а затем их поместили для карантина в прекрасную просторную палатку, чтобы выяснить, не появятся ли у них признаки желтой лихорадки. Но они быстро прибавляли в весе и чувствовали себя великолепно. Они с веселыми шутками вспоминали о гадком домике с его смертоносными простынями и одеялами. Они радовались как дети, узнав о том, что Киссенджер и испанцы (№ 1, 2, 3 и 4) действительно подцепили желтую лихорадку после укусов комаров. «Какое блестящее доказательство и какой гнусный эксперимент!» – мог бы сказать каждый, но для ученого безумца Уолтера Рида этот гнусный эксперимент был недостаточно блестящим. Еще три американских парня отправились туда же и двадцать ночей провели среди загаженных простынь и одеял, но при этом было сделано небольшое дополнение: они должны были спать в пижамах, которые были сняты с умерших больных. А потом еще трое американских солдат пошли в домик № 1 уже на тридцать ночей и спали в той же обстановке, но еще с одним важным добавлением: их подушки были покрыты полотенцами, пропитанными кровью больных, погибших от руки желтого убийцы…
И все они остались абсолютно здоровыми! Ни у одного из этих девяти человек не появилось даже намека на желтую лихорадку! «Великая вещь наука!» – думал про себя Уолтер Рид.
«Итак, мы видим, – писал он, – что теория о распространении желтой лихорадки через одежду лопнула, как мыльный пузырь, при первом соприкосновении с живым опытом».
Уолтер Рид был прав. Наука действительно великая вещь. Но наука одновременно и жестокая вещь, – охота за микробами может быть верхом бессердечия, а неугомонный дьявол, сидевший в Риде-экспериментаторе, не переставал нашептывать ему сомнения: «Действительно ли твой эксперимент абсолютно точен? Ни один из людей, живших в домике № 1, не заболел желтой лихорадкой – это верно, но откуда ты знаешь, что они восприимчивы к желтой лихорадке? Может быть, у них природный иммунитет?» Тогда Рид и Кэррол, взыскавшие уже с Фолка и Джернегана все, что может взыскать капитан с солдата, впрыснули под кожу Джернегану кровь желтолихорадочного больного, а Фолка подвергли укусам комаров, вскормленных на смертельных случаях желтой лихорадки. Оба они свалились с ужасающими болями, багровыми лицами и налитыми кровью глазами. И, по счастью, оба благополучно прошли через Долину Теней…
«Ну, слава богу», – бормотал Рид, но особенно он благодарил бога за то, что доказал, что эти два парня не иммунизировались от двадцати жарких, зловонных ночей, проведенных в домике № 1.
За эти подвиги Уоррен Глэдсден Джернеган и Леви Э. Фолк получили по кошельку с тремястами долларов – довольно крупной для тех времен суммой.
В то время как происходили все эти опыты, Джон Моран, гражданский клерк из Огайо, тот самый, которого Уолтер Рид приветствовал салютом, чувствовал себя обманутым и разочарованным. Он решительно отказался от гонорара; он всей душой стремился отдать себя в жертву «науке и человечеству» и потому подвергся многочисленным укусам серебристых комаров из семейства Stegomyia (так был окрещен этот комар тогдашними зоологами); самые отборные и заразные из них жалили его по несколько раз самым немилосердным образом, но, увы, он не заболел желтой лихорадкой и оставался здоров как бык! Что делать с Джоном Мораном?
«Придумал! – сказал наконец Уолтер Рид. – Вот что я с ним сделаю!»
Рядом с омерзительным домиком № 1 был выстроен другой домик, названный домиком № 2. Это был очень славный и уютный домик! Окна в нем были сделаны в стене, противоположной двери, так что он все время проветривался приятным сквознячком. В нем было прохладно. У стены стояла чистенькая койка, накрытая продезинфицированным бельем. Это был здоровый, гигиенический домик, в котором мог бы прекрасно поправиться даже чахоточный больной. Внутреннее помещение этого домика, от пола до потолка, было разгорожено пополам тончайшей проволочной сеткой, через которую не мог бы пробраться самый крошечный комар.
21 декабря 1900 года, ровно в 12 часов дня Джон Моран (которому присвоена была почетная роль морской свинки в этих опытах) вошел в этот чистенький домик «в одной ночной сорочке и только что из ванны». За пять минут до этого Рид и Кэррол открыли в этой комнате стеклянный сосуд, из которого вылетели пятнадцать самок комара, голодных и алчных, жаждавших упиться кровью, и каждая из этих пятнадцати самок в свое время попробовала крови желтолицых больных в бараках Лас-Анимаса.
В одной ночной сорочке и прямо из ванны, Моран вошел в эту маленькую уютную комнату и лег на койку. Через минуту над его головой послышалось назойливое жужжание, через две минуты он получил первый укус, через тридцать минут был ужален уже семь раз, будучи лишен при этом даже удовольствия прихлопнуть этих противных комаров… Вспомните господина Золя, которого так мучил Грасси. У него, конечно, тоже были неприятные минуты, но все, чем рисковал Золя, – это небольшая атака малярии и добрая доза хинина для ее прекращения. Но Джон Моран! Ну чем он, в сущности, отличался в данном случае от настоящей морской свинки? В 4 часа 30 минут того же дня он снова был здесь для получения укусов, а на следующий день еще раз пришел докормить голодных самок, которые не добрались до него накануне. В другой половине этого домика, отделенные от Морана и комаров только тонкой сетчатой перегородкой, лежали двое других ребят, спокойно проспавших в этом домике восемнадцать ночей.
Что же случилось с Мораном?
В рождественское утро 1900 года он получил наконец долгожданный подарок: голова его трещала, как под ударами молота, глаза воспалились и не могли смотреть на свет, кости ныли. Плохую шутку сыграли с ним комары в домике № 2, несколько дней смерть витала над его головой, но Моран спасся, чтобы прожить остаток жизни в полной неизвестности…
Так Моран добился наконец исполнения своего желания рискнуть «во имя науки и ради человечества»!
Таким образом, он вместе с Фолком, Джернеганом, Куком и другими доказал, что грязный, зачумленный домик (без комаров) был безопасен, а чистенький домик (с комарами) был опасен, да еще как опасен! Таким образом, Уолтер Рид получил наконец ответы на все свои дьявольские вопросы и мог написать обычной для него старомодной прозой: «Основной фактор заражения жилища желтой лихорадкой – присутствие в нем комаров, ранее кусавших желтолихорадочных больных». Это было так просто. Это было истиной. В этом было все! И Уолтер Рид писал жене:
«Двадцать лет я мечтал сделать когда-нибудь хоть что-нибудь для облегчения человеческих страданий.
И моя мечта сбылась! Тысячи поздравлений к Новому году!.. Я слышу, как идут двадцать четыре трубача, торжественным маршем провожая уходящий год!»
Эти славные трубачи, эти громкие звуки марша провожали честного искателя Джесси Лэзира и страшное пугало желтой лихорадки, которую можно было теперь стереть с лица земли… Они дули в свои трубы, эти славные музыканты, чтобы воспеть печальную судьбу, ожидавшую эту маленькую комиссию после коротких часов триумфа…
Но вот в Гавану нагрянули люди со всех концов мира с бурными приветствиями в адрес Уолтера Рида, и тут же начались нескончаемые заседания, дискуссии и споры наехавших ученых. Уильям Крофорд Горгас (тоже вполне безупречный человек) отправился в поход по канавам, сточным ямам и цистернам Гаваны, объявив беспощадную войну комару Stegomyia, и через девяносто дней в Гаване не было ни одного случая желтой лихорадки, она была совершенно очищена от нее – впервые за последние двести лет! Это было почти чудом! Но тут объявилась группа ученых профессоров и важных бородатых врачей из Европы и Америки, начавшая во все совать нос, расспрашивать, критиковать, и в одно прекрасное утро пятнадцать этих скептиков собрались в комариной лаборатории Рида. «Все эти эксперименты, конечно, чрезвычайно интересны, но результаты их нужно тщательно взвесить, продумать», – и так далее. В этот момент неожиданно свалилась марлевая крышка со стеклянного сосуда с комариными самками (конечно, это произошло чисто случайно!), и страшные москиты рода стегомия, наполнив комнату, с жужжанием стали носиться вокруг, устремив кровожадные взоры на высокомудрых ученых. Вмиг испарился скептицизм! К черту полетели сомнения! Вон из комнаты бросились высокие служители науки, с треском упала стоявшая перед дверью ширма! Так велика была сила их внутренней уверенности в правоте Уолтера Рида… (Справедливости ради надо сказать, что как раз в этом сосуде комары были не заражены.)