С годами идеологический раскол, наметившийся в стане «охотников за нацистами», становился все глубже.
Визенталь изначально считал, что его задача заключается не только в том, чтобы заставить фашистов ответить за свои преступления, но и в том, чтобы воздействовать на умы молодого поколения. Взаимосвязанность этих задач позволяла решать их одновременно. Разоблачение бывших нацистов, которое в случае успеха приводило к организации судебного процесса, служило лучшим орудием против послевоенной тенденции если не отрицать, то по крайней мере приуменьшать вину Третьего рейха перед человечеством. Когда довести дело до суда не удавалось, Визенталь довольствовался тем, что просто раскрывал имена конкретных людей, ответственных за трагедии, которые до сих пор казались слишком масштабными и абстрактными, чтобы вызывать эмоциональный отклик.
Ярчайший пример – розыск офицера гестапо, арестовавшего Анну Франк. Спектакль по мотивам ее дневниковых записей[602] был поставлен в Линце в 1958 году, еще до переезда Визенталя в Вену. Однажды вечером друг позвонил ему и сообщил, что в зрительном зале театра поднялась волна неприкрытого антисемитизма.[603] Как выяснилось, какие-то подростки во всеуслышание утверждали, будто дневник Анны Франк – фальсификация. С криками «Предатели! Лизоблюды! Жулики!» они разбрасывали листовки, в которых говорилось: «Евреи все выдумали, чтобы выжать из нас компенсацию. Не верьте ни единому слову! Нас обманывают!»
По мнению Визенталя, за этой акцией стояли бывшие нацисты и их симпатизанты, увидевшие серьезную угрозу в растущей популярности книги, благодаря которой слово «холокост» приобрело для читателей личностное звучание. Желая себя защитить, нацисты занялись «отравлением умов» молодежи.
Через два дня Визенталь встретился с другом в кафе, чтобы обсудить произошедшее в театре. За соседним столиком расположилась группа старшеклассников. Друг Визенталя поинтересовался у одного из них, что тот думает о дневнике Анны Франк.
– Анна Франк – вымышленное лицо, – ответил подросток.
– А как же ее записи? – спросил Визенталь.
– Они не доказывают, что она существовала. Их мог сочинить кто угодно.
Парень нисколько не смутился даже тогда, когда ему напомнили об Отто Франке, отце Анны, который выжил и впоследствии рассказал о депортации семьи в Освенцим. Именно оттуда Анну и ее старшую сестру Марго перевели в Берген-Бельзен, где они обе умерли, не дожив нескольких месяцев до конца войны. Анне было пятнадцать лет.
– А если эсэсовец, который арестовывал Франков, сам об этом расскажет, будет достаточно убедительно? – спросил Визенталь у подростка.
– Если сам – тогда да, – сказал старшеклассник, явно убежденный в том, что никогда не услышит такого признания.
Визенталь воспринял слова мальчишки как руководство к действию. На протяжении нескольких лет его изыскания не давали никаких результатов. Наконец он обратил внимание на упомянутое в приложении к дневнику имя бывшего сослуживца Отто Франка, который ходил в штаб-квартиру гестапо, пытаясь ему помочь. Тот человек разговаривал с офицером, арестовывавшим Франков, – эсэсовцем из Австрии. Фамилия, как запомнил голландец, содержала слово «серебро» – по-немецки «Silber». В венском телефонном справочнике Визенталь нашел номера нескольких Зильбернагельсов, служивших в СС, но это оказались не те люди.
Удача улыбнулась Визенталю в 1963 году, когда он приехал в Амстердам. В местной полиции ему дали копию документа двадцатилетней давности – телефонного справочника голландского гестапо. В нем было триста фамилий. В подразделении «IV B4, Joden»[604] (Joden – «евреи» на голландском) значился некий Зильбербауэр. Поскольку такие подразделения состояли в основном из полицейских, Визенталь связался с чиновником Министерства внутренних дел, который пообещал навести справки. Оказалось, что Карл Зильбербауэр, арестовавший Анну Франк, до сих пор работает в венской полиции.
Начальство решило просто отстранить его от службы, не поднимая шума. Тем не менее полностью избежать огласки не удалось: после того как Зильбербауэр пожаловался коллеге на «неприятности из-за Анны Франк», об этой истории написали в австрийской коммунистической газете «Фольксштимме», а также сообщили по радио «Москва».
Добиться возбуждения уголовного дела против Зильбербауэра Визенталь не смог. Однако он все же привлек к этому человеку более пристальное внимание общественности, посоветовав голландскому репортеру взять у него интервью.
«Какие ко мне могут быть претензии после стольких лет? – пожаловался бывший эсэсовец. – Я просто исполнял свой долг». Когда его спросили, сожалеет ли он об аресте Анны Франк, бывший эсэсовец сказал: «Конечно же, я сожалею. Иногда я чувствую себя полностью униженным». Ведь его уволили из органов и лишили права бесплатного пользования общественным транспортом. Теперь ему приходится, как простому гражданину, покупать билеты на трамвай. На вопрос «Читали ли вы дневник Анны Франк?» Зильбербауэр ответил: «Да, на прошлой неделе я купил эту книжечку, чтобы посмотреть, написано ли там про меня. Нет, ничего не написано». Ему как будто не приходило в голову, что, арестовав девочку, он лишил ее возможности писать.
О существовании Зильбербауэра, мелкой фашистской сошки, узнали только благодаря его известной жертве. Как и множество других эсэсовцев, которые отправляли на смерть не таких заметных людей, как Анна Франк, он не заплатил за содеянное настоящей цены. Визенталь, вероятно, хотел бы обеспечить Зильбербауэру более крупные проблемы, чем простое разоблачение, но власти не были в этом заинтересованы.
И все-таки труд «охотника за нацистами» оказался не напрасным. Дневник Анны Франк на протяжении многих десятилетий служит одним из наиболее пронзительных личностных свидетельств холокоста, и уже не одно поколение школьников извлекло из этой книги урок. Попытки объявить его подделкой прекратились. Даже самые ярые сторонники нацистов не смогли отрицать его правдивости, подтвержденной бывшим офицером СС, который так и не увидел ничего плохого в содеянном им.
В своих мемуарах «Правосудие, а не месть»[605] Визенталь вспоминает: однажды в январе 1964 года он сидел на террасе тель-авивского кафе «Рояль». Его пригласили к телефону. Вернувшись, он увидел за своим столиком трех женщин и хотел было, забрав оставленный журнал, подыскать другое место, но одна из дам поднялась и по-польски сказала: «Извините, что мы к вам подсели. Но мы услышали вашу фамилию и решили с вами поговорить. Мы, все трое, были в Майданеке. И хотим спросить: может, вы нам скажете, что стало с Кобылой?» Кто подразумевался под польским словом kobyła, Визенталь не понял. Женщина пояснила: «Простите, нам до сих пор кажется, будто ее все должны знать».
Оказалось, «Кобылой» в Майданеке прозвали надсмотрщицу-австрийку, которая имела обыкновение избивать узниц ногами и всегда выходила встречать новую партию заключенных, держа наготове хлыст. Ее настоящее имя было Гермина Браунштайнер.
– Никогда не забуду случай с ребенком… – заговорила одна из бывших узниц, – совсем маленьким ребенком… Мимо нее проходил заключенный с рюкзаком на спине. Она ударила по нему кнутом, и малыш, спрятанный внутри, вскрикнул. Когда Кобыла заставила мужчину открыть рюкзак, ребенок выскочил и побежал. Она догнала его, схватила за ручку так, что он опять закричал, и прострелила ему… – Женщина, не договорив, заплакала.
Ее подруги рассказали несколько других не менее ужасающих историй. Готовя новоприбывших к отправке в газовую камеру, Браунштайнер силой вырывала детей из рук матерей. Кроме того, она обожала издеваться над молоденькими девушками: била их хлыстом по лицу, стараясь попасть по глазам. Но того, что узницы погибнут от удушья, было мало: Браунштайнер и другим надсмотрщицам непременно хотелось сначала измучить их.
В июле 1944 года Красная армия взяла польский город Люблин и освободила Майданек. В конце ноября офицеры СС и надсмотрщики, которых удалось схватить, предстали перед судом. Восемьдесят человек были осуждены. После разговора с бывшими узницами в тель-авивском кафе Визенталь выяснил, что Браунштайнер среди осужденных не было. Ее арестовали в 1948 году в Каринтии, на юге Австрии, перевезли в Вену и судили как сотрудницу Равенсбрюка – другого лагеря, где она тоже топтала узниц сапогами и избивала хлыстом. О Майданеке на процессе едва упомянули. «Кобыла» получила всего три года тюрьмы, значит, к моменту встречи Визенталя с бывшими заключенными она уже освободилась и разгуливала на свободе более десяти лет.
«Охотник за нацистами» решил во что бы то ни стало ее найти. Узнав адрес, по которому она проживала в 1946 году, Визенталь пришел поговорить с соседями. Один из них захлопнул дверь, как только услышал, кого разыскивают. Жительница другой квартиры, пожилая женщина, знавшая семью Браунштайнеров, не могла поверить в справедливость обвинений в адрес Гермины и охотно рассказала, что запомнила ее милой девушкой, которая каждое воскресенье приходила в церковь «нарядно одетой». Куда она уехала после освобождения, соседка не знала, но назвала имена и адреса родственников, живших в Калифорнии.
Поняв, что к ним обращаться бесполезно, Визенталь предпочел положиться на одного молодого австрийца, который сам пришел к нему и предложил помощь. Этот парень, Рихард, вырос в антисемитской семье. Отец погиб в 1944 году, сражаясь за рейх. Но сын был убежден, что массовых убийств он бы не одобрил. Участвовать в розыске военных преступников Рихард захотел после того, как узнал много нового о холокосте благодаря процессу над Эйхманом. «Видя таких молодых людей, я убеждался в том, что не зря выжил и остался в Вене», – вспоминал Визенталь.
Действуя согласно разработанному плану, Рихард отправился в Каринтию и втерся в доверие к родственникам Браунштайнер: сказал им, будто его дядю несправедливо осудили на пять лет. Они тут же признались, что с их Герминой случилось то же самое, и рассказали о ее дальнейшей судьбе: освободившись, она вышла замуж за американца по фамилии Райан и уехала с ним в канадский город Галифакс.