Бывший узник концлагеря, тоже поселившийся в Галифаксе, сообщил Визенталю, что супруги Райан недавно перебрались в Нью-Йорк – в местечко Маспет в районе Квинс. Визенталь знал, что американские власти не экстрадировали нацистских преступников на родину и не судили их у себя. Следовательно, можно было предположить, что либо она спокойно жила в указанном месте, либо там можно было найти следы ее дальнейших перемещений. Визенталь передал свои сведения Клайду Фарнсворту, корреспонденту газеты «Нью-Йорк таймс», незадолго до того написавшему о нем статью «Сыщик, у которого 6 миллионов клиентов»,[606] а тот выслал их в редакцию.
Журналистское расследование было поручено молодому сотруднику Джозефу Леливельду. Как он вспоминал впоследствии, ему только сообщили, что миссис Райан, урожденная Браунштайнер, живет в одном из рабочих кварталов Маспета. Визенталь же утверждает, будто дал журналистам точный адрес. Так или иначе, Леливельд отправился искать «печально известную лагерную надсмотрщицу и осужденную военную преступницу» по сигналу, полученному от «прославленного венского “охотника за нацистами”».[607]
Не зная имени мужа разыскиваемой, журналист выписал из справочника адреса всех маспетских Райанов и приготовился целый день звонить в двери. Но первая же миссис Райан, к которой он постучался, с готовностью сообщила, что в доме 11 по 72-й улице (на пересечении с 52-й авеню) живет ее однофамилица, приехавшая из Австрии. Она также сказала, что эта женщина с немецкими корнями замужем за неким Расселом Райаном.
Когда «Кобыла» открыла дверь, Леливельд с порога заявил:
– Миссис Райан, я хочу задать вам несколько вопросов о вашей службе в Польше, в концлагере Майданек, в годы войны.
– О боже! Я знала, что это случится, – всхлипнула она. «Как будто она ждала меня», – вспоминал Леливельд.
Журналист вошел в дом, где царил идеальный немецкий порядок. «Кругом были разложены салфеточки, на стенах висели часы с кукушками и альпийские пейзажи». Усевшись напротив, он выслушал ее «слезливый, проникнутый жалостью к себе рассказ», где она заявляла о своей невиновности.
Результатом этого короткого разговора явилась драматическая статья «Надсмотрщица нацистского лагеря стала нью-йоркской домохозяйкой».[608] Выразив Визенталю благодарность за предоставленную информацию, Леливельд сообщил читателям, что Гермина Браунштайнер отбыла в Австрии тюремный срок, но, приехав в Соединенные Штаты в 1959 году, назвалась несудимой.
В статье, вышедшей 14 июля 1964 года, репортер ярко описал свою встречу с ней:
Я увидел высокую ширококостную женщину с суровой линией рта и седеющими светлыми волосами. На ней были шорты в розовую и белую полоску и безрукавка. «Я делала только то, что и сейчас делают надсмотрщики в тюрьмах, – сказала она с сильным немецким акцентом. – По радио теперь без конца говорят о мире и свободе. Хорошо. Но тогда зачем беспокоить людей пятнадцать или шестнадцать лет спустя? Я уже достаточно наказана: пробыла в тюрьме три года. Три года – представляете себе?! И теперь им опять чего-то от меня надо?»
Когда Леливельд дозвонился до Рассела Райана, тот сказал ему: «Сэр, моя жена и мухи не обидит. Вы в целом мире не найдете второго такого же порядочного человека. Она объяснила мне, что должна была исполнять свой долг». При этом Райан признался: до сих пор супруга ничего не говорила ему ни о работе в концлагере, ни о тюремном заключении.
Иммиграционной службе она также предпочла не сообщать ничего лишнего. Как отметил Леливельд в своей статье, сотрудник этого ведомства сказал, что получение информации о судимости способно повлечь за собой пересмотр гражданского статуса миссис Райан, но он также «отметил, что такие пересмотры редко приводят к лишению гражданства».
Прогноз чиновника оказался неверным, однако это стало ясно лишь через семь лет. В 1971 году в результате долгих юридических баталий Браунштайнер лишилась американского паспорта. Ее экстрадиции одновременно потребовали Польша и Западная Германия. Гермина предпочла отправиться в ФРГ, понимая, что там приговор будет мягче.
В 1973 году она прибыла в ФРГ и через два года в Дюссельдорфе села на скамью подсудимых как фигурантка по самому громкому из всех дел, возбужденных против персонала Майданека. Процесс продолжался до 1981 года и завершился приговором к пожизненному заключению. В 1996 году Гермину Браунштайнер-Райан освободили по состоянию здоровья. Она поселилась в доме престарелых, где уже жил ее американский муж, который от нее не отказался. «Кобыла» умерла в 1999 году.[609]
Для Леливельда встреча с ней была лишь эпизодом, и за ее дальнейшей судьбой он не следил. Вернувшись из Маспета, он узнал, что его отца-раввина избили в штате Миссисипи в ходе беспорядков, которыми обернулось «Лето свободы».[610] Эти события отвлекли внимание молодого репортера, а осенью он отправился в Африку. Впоследствии Джозеф Леливельд стал звездой американской журналистики и удостоился Пулитцеровской премии. С 1994 по 2001 год он был главным редактором «Нью-Йорк таймс».
В начале 2014 года мы встретились с ним в кафе неподалеку от его квартиры в Верхнем Вест-Сайде, и он, по всей видимости, искренне удивился, когда я сказал, что написанный им отчет о короткой поездке в Маспет положил начало истории преследования бывших нацистов в США.
– Разве вы не знаете, к каким последствиям привела публикация вашей статьи? – спросил я.
– До сих пор не знал, – ответил он.
Илай Розенбаум не любит термин «охотник за нацистами», поскольку убежден, что по милости бульварной прессы, дешевых романов и фильмов для широкого зрителя это словосочетание обросло коннотациями, скорее имеющими отношение к мифу, чем к реальности, а миф всегда все гиперболизирует. Но, как бы Розенбаум ни протестовал против того, чтобы его называли главным американским «охотником за нацистами», он вполне заслужил этот титул, посвятив большую часть жизни преследованию фашистов на территории США.
Вследствие его усилий военные преступники лишались гражданства и покидали страну: либо их депортировали, либо с ними заключалась своеобразная сделка, по условиям которой они уезжали «добровольно». «Добровольность» была, конечно же, весьма условной: нацисты испытывали на себе постоянное давление со стороны Розенбаума и его коллег из Министерства юстиции.
Своими подвигами Илай Розенбаум вдохновил Алана Эльснера, одного из опытнейших корреспондентов агентства «Рейтер», на создание остросюжетного романа «Охотник за нацистами», опубликованного в 2007 году. Вторя своему прототипу, герой признается:
Я до сих пор балдею от этих слов – «охотники за нацистами»! Когда их слышишь, представляешь себе отважных искателей приключений, которые преследуют безжалостных гестаповских палачей и настигают их в укрепленных убежищах посреди южноамериканских джунглей. О, если бы в этом была хоть доля правды. На деле охота за нацистами выглядит гораздо менее эффектно. Я никакой не искатель приключений, не секретный агент и даже не частный детектив, а обыкновенный юрист. Ношу темные костюмы с неброскими галстуками. Целыми днями роюсь в архивах, штудирую микрофильмы. Иногда с кем-то встречаюсь, иногда присутствую на заседаниях суда. Нацисты, с которыми я имею дело, совсем не похожи на грозных военачальников. Чаще всего они оказываются неприметными старичками, ведущими скучную безвестную жизнь в пригородах Кливленда или Детройта.[611]
Правда, впереди героя все-таки ждут приключения, соответствующие растиражированному образу «охотника за нацистами», который был отвергнут прототипом как не соответствующий реальности.
Илай Розенбаум родился в 1955 году в еврейской семье, бежавшей из Германии в конце тридцатых. Его детство прошло в городке Уэстбери на Лонг-Айленде. В школе он и его друзья прочли дневник Анны Франк, однако желание заниматься проблемами холокоста возникло гораздо позднее. Илай знал, что многие европейские родственники их семьи погибли, но родители не любили об этом говорить. «По тому, как эту тему упорно замалчивали, я понял, насколько она серьезна и болезненна»,[612] – вспоминает Розенбаум.
Постепенно сын все же узнавал то, о чем мать и отец предпочитали ему не рассказывать. В двенадцатилетнем возрасте он посмотрел на черно-белом экране телеверсию бродвейского спектакля по пьесе Петера Вайса «Дознание», в основу которой легли материалы франкфуртского суда над работниками Освенцима. «Тогда я впервые услышал, что творилось в концлагерях, – говорит Розенбаум, – и был потрясен. Потрясен до глубины души». Особенно его поразили свидетельские показания польской католички, описавшей чудовищные медицинские эксперименты, которые производились над ее ногой. А через пару лет подросток прочел книгу Визенталя «Убийцы среди нас» и вновь ужаснулся, поняв, скольким преступникам удалось избежать наказания.
Недавние открытия приобрели личностную окраску благодаря нежданному признанию отца. В северной части штата Нью-Йорк у Розенбаума-старшего была назначена деловая встреча, после которой он собирался покататься на лыжах вместе с сыном. Начавшаяся метель замедлила их продвижение по магистрали. Тогда отец оседлал любимого конька – принялся рассказывать о своем военном прошлом. Первоначально он служил в Северной Африке, а потом его перевели в Европу, в отдел пропаганды 7-й армии, поскольку там были очень нужны люди, владеющие немецким языком. Служащие этого подразделения устанавливали возле линии фронта громкоговорители и призывали германских солдат сдаваться, обещая, что с ними будут хорошо обращаться. Об этом старший Розенбаум много раз рассказывал Илаю. А еще он рассказывал о внутриармейских боксерских поединках, в которых участвовал, и о том, как однажды напился с приятелями, не столько разозлив, сколько позабавив командира.