Сорок четыре ребенка в возрасте от трех до тринадцати лет и семь воспитателей были оперативно переправлены в Освенцим. Выжила только одна женщина, навсегда запомнившая, как маленькую девочку вырвали у нее из рук, чтобы отправить вместе с остальными в газовую камеру. Для Кларсфельда эта история – не просто один из множества военных эпизодов, но трагедия, вызывающая личностный отклик. В то время он сам был ребенком и прятался вместе с сестрой в похожей деревушке. За несколько недель до ареста Нина Аронович, одна из девочек, живших в Изье, написала своей тете в Париж, что чувствует себя в безопасности:
Мне здесь очень хорошо. Кругом такая красота: горы и Рона, которую видно, если забраться повыше. Вчера мы с мадемуазель Марсель (это наша учительница) ходили купаться, а в воскресенье праздновали день рождения Полет и двух других ребят. Было очень весело![638]
Серж Кларсфельд и его жена Беата решили сделать все возможное, чтобы мир узнал имена жертв Барбье, а он сам поплатился за содеянное. Кроме того, они хотели во всеуслышание объявить о том, что после войны «лионский мясник» служил в спецподразделении армии США и именно американцы помогли ему эмигрировать в Боливию так называемой «крысиной тропой».[639] Несмотря на двадцатилетнюю дистанцию, отделяющую время событий от времени расследования, Беата и Серж выполнили все поставленные задачи. Поднятая Кларсфельдами «волна» заставила американские власти впервые серьезно задуматься о собственной роли в судьбе нацистских преступников.
Лионский суд дважды заочно приговорил Клауса Барбье к смерти: в 1947 и 1954 годах. В 1960 году одна из ассоциаций жертв нацизма инициировала в Мюнхене расследование преступлений, совершенных Барбье во Франции, но тот давно исчез: еще в 1951 году он вместе с семьей покинул родину и под именем Клауса Альтмана обосновался в Боливии. Там он преуспевал как предприниматель и пользовался доверием политиков правого крыла, а также военных. Летом 1971 года Беата Кларсфельд узнала, что мюнхенский прокурор закрывает дело Барбье. В то время «лионский мясник» имел все основания чувствовать себя в безопасности, поскольку пользовался особым расположением боливийского диктатора Уго Бансера.
Однако Барбье недооценил пылкость и упорство Кларсфельдов. Они начали с главного: по крупицам собрали все сохранившиеся сведения о его деятельности в годы оккупации Франции, а также о сотрудничестве с США. Стало очевидно, что началось оно сразу после войны. Беата поделилась своими открытиями с прессой и, собрав группу единомышленников (среди которых были ветераны Сопротивления), отправилась в Мюнхен, чтобы убедить прокурора не отказываться от расследования преступлений Барбье.
Серж разыскал Раймона Грейссмана, возглавлявшего еврейскую общину оккупированного Лиона. Тот подтвердил, что Барбье доподлинно знал, какая судьба уготована арестованным. «Расстрелять их сейчас или депортировать – разницы нет»[640] – так однажды выразился «лионский мясник» в присутствии Грейссмана.
Сестра Мулена написала письмо в поддержку инициативы Кларсфельдов, а в Мюнхене Беата держала плакат над головой Фортюне Бенгиги – женщины, депортированной в Освенцим за год до того, как из деревни Изье в лагерь прибыли три ее сына. На плакате было написано: «Я буду голодать до тех пор, пока не возобновится следствие по делу Клауса Барбье – убийцы моих детей».[641]
Мюнхенский прокурор Манфред Людольф не только согласился продолжать расследование, но и предоставил французской делегации две фотографии: на одной был изображен Клаус Барбье в 1943 году, а на другой – очень похожий на него пожилой человек, сидящий за столом со своими коллегами-предпринимателями. Второй снимок, датированный 1968 годом, был сделан в Боливии, в Ла-Пасе. «Это пока все, чем я располагаю, – сказал прокурор. – Если вы так решительно настроены, то почему бы вам не помочь мне разыскать этого человека?»[642]
Растиражировав фотокарточки, Кларсфельды стали собирать письменные показания людей, которые могли узнать Барбье на более позднем, боливийском снимке. После того как военная фотография «лионского мясника» появилась во французских и немецких газетах, немец, живущий в Лиме, сообщил Людольфу, что знаком с «герром Альтманом», который недавно приезжал в перуанскую столицу. Прокурор передал информацию Кларсфельдам, и вскоре они получили адрес разыскиваемого преступника. В этом им помогло еще и то, что даты рождения детей Альтмана и детей Барбье в точности совпадали.
Беата, как всегда, была готова действовать безотлагательно. Прилетев в Лиму, а оттуда в Ла-Пас, она рассказала журналистам историю «лионского мясника», а заодно осудила режим Бансера, который его покрывал. «Мне хотелось помочь боливийцам увидеть связь между происходящим в их стране и тем, что происходило в Германии при Гитлере»,[643] – вспоминает она. Разумеется, власти не были признательны иностранке за такую помощь, и ей пришлось покинуть Боливию. Во время пересадки в Лиме ее два часа продержали в отделении полиции, чтобы она не могла передвигаться по городу. «Мы беспокоимся о вашей же безопасности, – сказал один из полицейских. – Местные фашистские организации в ярости оттого, что вы развернули кампанию против них в Южной Америке. Вас могут убить».[644]
К началу 1972 года Кларсфельдам удалось «расшевелить» французские власти. В письме Бансеру президент Жорж Помпиду заявил: народ Франции не потерпит того, чтобы преступления недавнего прошлого «были забыты вследствие безразличия».[645] Беата вернулась в Ла-Пас вместе с еще одной матерью, чьи двое детей попали из деревни Изье в Освенцим и там погибли. Поскольку женщины привлекли к себе внимание, боливийское руководство их впустило, но настоятельно рекомендовало им не делать публичных заявлений. Первоначально Беата действительно воздерживалась от громких высказываний, но, как только представилась возможность, организовала пресс-конференцию. Затем иностранки приковали себя цепями к скамье перед офисом судоходной компании, где работал «лионский мясник». На плакате они написали по-испански: «Именем миллионов жертв нацизма Барбье-Альтман должен быть экстрадирован!»
Вторая поездка Беаты в Ла-Пас тоже окончилась быстро, однако воздействовать на общественное мнение Кларсфельдам и их единомышленникам все же удалось. О Барбье, который уже перестал скрываться под фамилией Альтман, все чаще и чаще писали в газетах. Тем не менее Беата и Серж понимали: даже при более активной поддержке со стороны Германии и Франции шансы на выдачу преступника почти равны нулю. Сотрудник боливийского Министерства внутренних дел заявил: «Все, кто получил убежище в нашей стране, неприкосновенны».[646] Кроме того, он сообщил Беате, что в Боливии действует восьмилетний срок давности в отношении тяжких преступлений, следовательно, деятельность Барбье в годы войны рассматривается как «дело прошлое».
«Лионский мясник» полагал, будто находится под надежной защитой режима Бансера и потому может относиться к выпадам Кларсфельдов с пренебрежением. Как и множество других нацистских преступников, он заявил, что просто исполнял свой долг и каяться ему не в чем: «Я уже все забыл, а если они не забыли, это их проблемы».[647]
Кларсфельды оказались перед выбором: продолжать требовать выдачи Барбье в надежде на изменение ситуации или же перейти к более решительным мерам. Как пишет Беата в своих мемуарах, опубликованных в 1972 году на французском языке, а в 1975-м – на английском, ее не раз спрашивали: «А почему вы просто не убьете этого палача?» – «Никто из тех, кто задавал подобные вопросы, сам бы так не поступил, – говорит она, прибавляя: – К тому же, убив его, мы бы просто свели с ним счеты… но никому бы ничего не доказали».[648] Кларсфельдам было важно, чтобы Барбье предстал перед судом. Тогда весь мир увидел бы неопровержимые доказательства его вины и в очередной раз убедился бы в том, как ужасен нацизм.
Правда, позднее супруги признались: они все же не исключали применения силы, в случае если законные средства окажутся бессильны. «Мы даже пробовали организовать похищение»,[649] – сказал мне Серж при нашей личной встрече в Париже в 2013 году. В декабре 1972 года он летал в Чили на встречу с французским марксистом Режи Дебре – соратником аргентинца Че Гевары, ветерана революции на Кубе, в борьбе против боливийской диктатуры. (В 1967 году, после того как Гевара был убит, Дебре получил тридцатилетний срок, однако под нажимом мировой общественности власти Боливии освободили его в 1970-м.) План заключался в том, чтобы объединить усилия с боливийскими повстанцами, пересечь границу и схватить Барбье.
Кларсфельд привез с собой пять тысяч долларов на покупку машины для этой операции, но она сломалась, с чем, по словам Сержа, и связан провал. Однако, вероятно, осуществить замысел не удалось бы в любом случае, поскольку ситуация в Чили быстро менялась в худшую сторону: военный переворот 1973 года положил конец президентству марксиста Сальвадора Альенде.[650]
Более десяти лет Кларсфельдам не удавалось добиться ощутимых успехов в деле Барбье. Не отказываясь от своих намерений в его отношении, Беата и Серж параллельно преследовали трех других эсэсовцев, служивших во Франции: Лишку, Хагена и Хайнрихзона – они жили в Западной Германии и потому были не столь недосягаемы. В 1980 году их наконец-то осудили за участие в депортации пятидесяти тысяч евреев из Франции в лагеря смерти; Кларсфельдам было чему радоваться.