— Эта ненависть должна была уже обойтись вам в кругленькую сумму.
— Четыреста пиастров, которые украли у меня плуты, потому что вы до сих пор живы, и, не считая двухсот других, которые я намерен предложить сегодня одному пикаро, поклявшемуся, что непременно убьет вас
— Весьма сожалею. Если так будет продолжаться, вы в конце концов разоритесь.
Дон Торрибио ничего не ответил и только вздохнул Дон Фернандо между тем продолжал, бросая потухшую пахитоску и готовясь закурить другую:
— В свою очередь, любезный сеньор, я вам признаюсь, что несмотря на редкостную неспособность людей, нанимаемых вами, мне начинает надоедать служить им мишенью именно тогда, когда я менее всего об этом думаю.
— Я понимаю. Это действительно очень неприятно.
— Не правда ли? Итак, желая удовлетворить наши общие интересы и покончить с этим раз и навсегда, я, кажется, изыскал способ решить вопрос к взаимному удовольствию.
— А! Интересно, какой же. Я знаю, дон Фернандо, что вы человек изобретательный и наверняка придумали что-нибудь замысловатое.
— Нет, напротив Вы иногда играете в карты?
— Так редко, что правильнее сказать не играю.
— Точно так же, как и я. Вот какое предложение я сделаю вам, учитывая, что убить меня вам не удастся.
— Вы думаете, любезный сеньор? — сказал дон Торрибио, по-прежнему улыбаясь.
— Я уверен в этом, иначе вы давно бы достигли вашей цели.
— Я согласен с этим, следовательно, что же вы предлагаете?
— А вот что. мы возьмем колоду карт Тот, кому попадет пиковый туз, будет считаться выигравшим и станет обладателем жизни своего противника, который будет вынужден тут же прострелить себе голову.
— Да, этот способ действительно замысловат.
— Итак, вы согласны, сеньор Торрибио?
— Почему же не согласиться, любезный сеньор? Это равносильно любой партии, только в данном случае отыграться нельзя. Возьмем же карты.
Оказалось, что у каждого из этих трех благородных кабальеро, которые никогда не играли, в кармане была колода карт. Они выложили их с такой поспешностью, что не могли удержаться от громкого хохота.
Мы уже не раз упоминали в наших прежних сочинениях, что страсть к карточной игре в Мексике граничит с безумством. Поэтому читателя не должна удивлять легкость, с какою дон Торрибио принял предложенные его врагом условия. Для совершенно непредсказуемых мексиканцев все необычное обладает какой-то фантастически притягательной силой.
— Позвольте, сеньоры, — вступил в разговор дон Эстебан, до той поры только слушавший, но не принимавший участия в разговоре. — Может быть, есть какой-то другой способ решения конфликта.
— Какой? — вскричали дон Фернандо и дон Торрибио в один голос, обернувшись к дону Эстебану.
— Неужели ваша ненависть так сильна, что она может удовлетвориться только смертью одного из вас?
— Да! — глухо проговорил дон Торрибио.
Дон Фернандо выразил согласие кивком головы.
— Когда так, — продолжал дон Эстебан, — почему бы, вместо того чтобы полагаться на слепой случай, вам не прибегнуть к дуэли?
Оба с презрением отвергли предложение дона Эстебана
— Чтобы мы стали драться подобно презренным леперам, подвергаться опасности обезобразить себя или сделаться калекой. Я с этим не соглашусь Лучше смерть!
— Я тоже так считаю.
— Как вам угодно, кабальеро, — сказал дон Эстебан. — Действуйте по своему разумению.
— А кто будет сдавать? — поинтересовался Торрибио.
— Ах, черт побери! В самом деле! — воскликнул дон Фернандо. — А я и не подумал об этом.
— Я, если вы согласны, — сказал дон Эстебан. — Тем более что я могу быть совершенно беспристрастен, ибо одинаково дружелюбен к вам обоим, сеньоры.
— Это правда, но для того чтобы избегнуть каких-либо недоразумений, вы должны выбрать наудачу колоду, которую будете сдавать, — заметил дон Торрибио.
— Хорошо, положим все три колоды под шляпу, и я возьму наугад первую, какая попадется.
— Хорошо. Как жаль, что вы раньше не подумали об этой партии, дон Фернандо!
— Ничего не поделаешь, любезный сеньор. Раньше мне это в голову не приходило.
Дон Эстебан вышел из грота, чтобы не видеть, как противники будут класть карты под шляпу. Чрез минуту они позвали молодого человека.
— Итак, вы решили сыграть эту партию? — спросил он.
— Да, — ответили они.
— Вы клянетесь исполнить строгий приговор судьбы?
— Клянемся, дон Эстебан.
— Хорошо, сеньоры, — продолжал он, сунув руку под шляпу и взяв колоду карт. — Теперь вручите ваши души Богу, потому что через несколько минут один из вас предстанет пред Ним.
Дон Фернандо и дон Торрибио истово перекрестились и с тревогой устремили глаза на роковую колоду. Дон Эстебан тщательно стасовал карты, потом дал снять обоим противникам.
— Будьте внимательны, сеньоры, я начинаю. Небрежно опершись на локоть, они курили пахитосы с нарочитой беззаботностью, которую, однако, опровергал настороженный блеск глаз.
Между тем карты быстро сыпались одна за другой, у дона Эстебана оставалось в руке не более пятнадцати. Он вдруг остановился.
— Кабальеро, — сказал он, — подумайте еще раз.
— Сдавайте! Сдавайте! — лихорадочно вскричал дон Фернандо. — Теперь последнюю карту мне.
— Вот она! — ответил дон Эстебан, открывая ее.
— О! — воскликнул дон Фернандо, бросая пахитоску. — Пиковый туз. Видите, дон Торрибио, как это странно, ей-богу! Вы не можете никого винить, сама судьба обрекла вас на смерть.
Дон Торрибио сделал нервное движение, но тотчас же взял себя в руки и вежливым тоном, которым беседовал прежде, сказал:
— Это правда. Должен признаться, дон Фернандо, что мне не везет с вами ни в чем.
— Я полон сочувствия, любезный дон Торрибио.
— Партия была превосходна. Я никогда в жизни не испытывал таких сильных ощущений.
— И я тоже. К несчастью, отыграться нельзя.
— Вы правы, теперь мне предстоит заплатить по счету. Дон Фернандо молча поклонился.
— Будьте спокойны, любезный сеньор, я не заставлю вас долго ждать. Если бы я предвидел случившееся, я захватил бы пистолет.
— У меня есть, я могу предоставить его в ваше распоряжение.
— Будьте добры, дайте мне один. Дон Фернандо поднялся, вынул пистолет из луки седла и подал его дону Торрибио, сказав при этом:
— Он заряжен. Курок слегка туговат.
— Какой вы редкостный человек, дон Фернандо! Все предусмотрели, все до мелочей.
— Привычка к путешествиям, дон Торрибио, и больше ничего.
Дон Торрибио взял пистолет и взвел курок.
— Сеньор, — сказал он, — я прошу вас только не бросать мое тело хищным зверям. Я был бы в отчаянии, если бы знал, что послужу им пищею после моей смерти.
— Успокойтесь, любезный сеньор. Мы доставим вас к вашему дому на вашей собственной лошади. Мы тоже были бы в отчаянии, если бы тело такого совершеннейшего человека, как вы, подверглось осквернению.
— Вот и все, о чем я хотел вас просить, сеньоры. Теперь позвольте поблагодарить вас и прощайте!
Бросив последний взгляд по сторонам, он хладнокровно приставил пистолет к правому виску. Дон Фернандо поспешно остановил его руку.
— Я вот о чем подумал, — сказал он.
— Пора, — сказал дон Торрибио, все так же бесстрастно. — Еще несколько секунд и было бы поздно, но послушаем, о чем же вы подумали.
— Вы честно проиграли мне вашу жизнь, не так ли?
— Как нельзя честнее, дон Фернандо.
— Итак, она принадлежит мне. Вы умерли, я имею право распоряжаться вами, как мне заблагорассудится.
— Я этого не отрицаю. Вы видите, что я готов заплатить свой долг, как подобает кабальеро.
— Я отдаю вам должное, любезный сеньор. А если я позволю вам остаться в живых, обязуетесь ли вы убить себя по моему первому требованию и подчинить жизнь, которую я вам дарую, только моим интересам. Подумайте, прежде чем ответите.
— Итак, — сказал дон Торрибио, — вы мне предлагаете условие?
— Да, вы употребили именно то самое слово. Я действительно ставлю условие.
— Гм! — задумался дон Торрибио. — Это серьезно. Что сделали бы вы, дон Эстебан, на моем месте?
— Я? Я согласился бы, не колеблясь. Жизнь — штука хорошая и гораздо лучше наслаждаться ею как можно дольше.
— В том, что вы говорите, есть доля правды, но подумайте, при этом я становлюсь невольником дона Фернандо, потому что могу располагать жизнью до тех пор, пока это будет ему угодно, и по первому его требованию обязан убить себя.
— Это правда, но дон Фернандо истинный кабальеро и потребует от вас этой жертвы только в случае самой крайней необходимости.
— Я пойду даже на уступку, — сказал дон Фернандо. — Я ограничиваю срок действия моего условия десятью годами. Если до той поры дон Торрибио не умрет, он снова обретет все свои права и будет свободен располагать своею жизнью.
— А! Вот это мне приятно! Вы действительно настоящий кабальеро, любезный сеньор, и я принимаю жизнь, которую вы возвращаете мне так любезно. Тысячу раз благодарю вас, — продолжал повторять он, разряжая пистолет. — Это оружие мне теперь ни к чему.
— Только, любезный дон Торрибио, поскольку никто не может предвидеть будущего, вы не откажетесь дать письменное обязательство?
— Конечно, но где достать бумагу?
— Кажется, в моих альфорхасах есть все необходимое для письма.
— Я ведь уже говорил вам, что вы человек редкостный и предусмотрительный.
Дон Фернандо сходил за своими альфорхасами. Это нечто вроде двойных карманов, подвешиваемых к седлу, куда кладут вещи, необходимые в дороге. В Мексике да и во всей испанской Америке альфорхасы заменяют чемоданы. Дон Фернандо достал бумагу, перья и чернила и разложил все это пред доном Торрибио.
— Теперь, — сказал он, — напишите, что я вам продиктую.
— Диктуйте, любезный сеньор, я готов.
— Я, нижеподписавшийся, — начал дон Фернандо, — дон Торрибио Квирога, свидетельствую, что я честно проиграл мою жизнь дону Фернандо Каррилю. Я признаю, что моя жизнь принадлежит отныне дону Фернандо Каррилю, который будет властен располагать ею по своему усмотрению, а я обязан безоговорочно повиноваться его приказаниям, и если он сочтет необходимым, лишить меня жизни у него на глазах или погибнуть в опасной экспедиции, ибо речь идет о жизни, которую я проиграл и которую он даровал мне по своей воле. Я свидетельствую, кроме того, что всякое чувство ненави