Всеобщее негодование заставило диктатора впоследствии сделать вид, будто он распустил это общество, однако вплоть до падения этого ненавистного тирана общество это продолжало существовать и чинить бесчинство, грабеж и убийства.
Теперь читателю ясно, какой ужас должны были испытать беззаботные мирные путешественники при виде пресловутых зловещих мундиров этих наемных палачей, не ведавших жалости и сострадания.
Побуждаемые инстинктивным страхом, обитатели постоялого двора поспешили спрятаться за своими повозками и тюками, даже и не помышляя ни минуты о бесполезном сопротивлении.
Между тем колорадосы, или федералисты, спешились и вошли в дом, ступая на цыпочках, потому что колесцы на их шпорах были огромны, и волоча за собой сабли, железные ножны которых, ударяясь о плиты, издавали зловещий звон.
— Эй! — вопросил начальник хриплым голосом. — Что это значит, кабальеро? Неужели наш приезд прогнал веселие из этого дома?
Станционный смотритель отвешивал поклоны и вертел в руках свою поношенную шляпу, не произнося ни слова — язык его словно прилип к небу от страха. Этот достойный человек, знавший бесцеремонность этих незваных гостей, боялся быть повешенным.
Большая зала была освещена закоптелой лампой, излучавшей тусклый свет. Начальник федералистов, глаза которого не успели привыкнуть к свету, поначалу не заметил, что зала совершенно пуста, а когда наконец обнаружил, что вокруг нет ни души, взъярился, гневно топнув ногой на беднягу, дрожавшего от страха:
— Неужели я, сам того не подозревая, попал в змеиное гнездо? Или эта скверная лачуга служила вертепом для сальвахесов-унитариев? Отвечай, негодяй, если не хочешь, чтобы твой лживый язык был вырван и брошен собакам.
Станционный смотритель совсем растерялся, услышав эту угрозу. Он знал, что этим людям ничего не стоит ее осуществить, тем более когда он услышал о сальвахесах-унитариях. Так называли врагов Розаса, упоминание о них было равносильно провозглашению приговора.
— Сеньор генерал! — вскричал он, с огромным трудом преодолев владевшее им оцепенение.
— Я не генерал, дурак, — перебил его тот, смягчившимся тоном, польщенный этим громким титулом, столь щедро дарованным ему станционным смотрителем. — Я не генерал, хотя я надеюсь сделаться им когда-нибудь. Пока я всего лишь поручик, и это вполне достойный чин, так что пока не называй меня иначе. Ну, продолжай.
— Сеньор поручик, здесь только добрые сторонники генерала Розаса, мы все федералисты.
— Гм! — недоверчиво хмыкнул поручик. — Я сомневаюсь в этом. Вы находитесь совсем близко от Монтевидео и не можете быть приверженцами Розаса.
Заметим, что среди всех аргентинских провинций только один город имел мужество протестовать против тирании жестокого диктатора. Этим городом, прославившимся своим свободолюбием и в Новом и в Старом Свете, был Монтевидео. Решившись, если потребуется, погибнуть во имя защиты святого дела, он геройски выдержал девятилетнюю осаду отрядов Розаса, все усилия которого постоянно разбивались о неприступные стены города.
— Сеньор поручик, — раболепно продолжал станционный смотритель, — здесь останавливаются погонщики мулов или быков, они вовсе не занимаются политикой.
Эти слова, казавшиеся станционному смотрителю такими убедительными, не возымели никакого успеха в глазах поручика.
— Посмотрим, — сказал он заносчиво, — и горе изменнику, если я его обнаружу! Луко, — продолжал он, обращаясь к капралу, — возьмите несколько человек, разбудите. этих скотов и приведите их сюда тотчас. Если кто-то спит крепко, не бойтесь разбудить их острием ваших сабель. Это заставит их повиноваться живее.
Капрал лукаво улыбнулся и тотчас отправился исполнять приказание. Поручик же, задав станционному смотрителю еще несколько менее важных вопросов, решился наконец занять место у стойки и в ожидании возвращения капрала принялся угощаться напитками, которые хозяин спешил ему подавать, мысленно проклиная дармового гостя и в то же время надеясь таким образом избежать большей беды.
Солдаты, кроме тех, кто остался караулить лошадей, уселись рядом с начальником и последовали его примеру.
Задача, возложенная на капрала, оказалась легче, чем он предполагал, потому что несчастные погонщики мулов и быков слышали приказание начальника и, понимая, что всякое сопротивление не только бесполезно, но может еще и ухудшить их положение, решились безоговорочно повиноваться и поспешили в залу.
— О! — воскликнул поручик с лукавой усмешкой. — Я уверен, что имеет место какое-то недоразумение, а, добрые люди?
Погонщики рассыпались в извинениях и заверениях, которые офицер выслушал с самым равнодушным видом, опоражнивая огромный стакан, наполненный до краев каталонской водкой, самой крепкой на свете.
— Ну, друзья-товарищи! — вдруг перебил он их, ударив саблей по стойке. — Познакомимся, но прежде скажите мне, поклявшись именем дьявола, вы за кого?
Путешественники, напуганные этой грозной демонстрацией силы дружно закричали с восторгом тем более радостным, что был он фальшивым:
— Да здравствует генерал Розас! Да здравствует освободитель! Да здравствуют федералисты! Смерть свирепым унитариям! Резать их, резать!
Эти лозунги, столь любезные душе федералистов, с которыми они отправлялись в карательные походы, рассеяли сомнения офицера. Он улыбнулся, показав при этом зубы крепкие и острые, готовые укусить.
— Браво, браво! — вскричал он. — Вот по крайней мере настоящие приверженцы Розаса. Ну, хозяин, друг мой, подай-ка водки этим достойным людям, я хочу их угостить!
Хозяин вполне мог обойтись без этой щедрости офицера, зная, сколь пагубно это отразится на его кармане, однако безропотно исполнил приказание, скрывая свою до саду под любезной улыбкой.
Уверения в приверженности федерализму зазвучали с новой силой, и вскоре веселье дошло до крайней степени Поручик схватил оказавшуюся под рукой гитару.
— Ну, — сказал он, — становитесь в круг и танцуйте!
Колебание было рискованным. При всем том страхе, который владел большей частью присутствующих, любезное приглашение поручика прозвучало властно, что приходилось скрепя сердце повиноваться. Они находились во власти лютого зверя, который в любую минуту мог разорвать их на части.
Освободили середину залы, мужчины и женщины встали в круг, не спуская глаз с офицера, чтобы пуститься в пляс по его сигналу. Сигнал не заставил себя ждать. Отпив из стакана огромный глоток водки, поручик схватил гитару, заиграл и запел зычным голосом веселую цамбакуэку, хорошо известную в аргентинских провинциях, слова которой почти непереводимы, но смысл их таков: для чего ты без конца ходишь взад и вперед, в то время как другие ходят меньше, а толку от них больше.
Справедливо говорят, что испанцы — непревзойденные танцоры, однако американцы превзошли их в танцах, как и во многом другом, они в танцах буквально доходят до безумия. Об этом красноречиво свидетельствует описываемая нами сцена.
Люди эти, вынужденные начать танцевать по принуждению, при первых зазывных звуках гитары, позабыв о страхе, с неистовством отдались своему любимому занятию. Те, кто поначалу скромно держался в стороне по причине терзавшего их беспокойства, вскоре поддались азарту танцующих и самозабвенно отдались танцу.
Через несколько минут от принужденности не осталось и следа, и постоялый двор сотрясался от веселого пения и громкого топота веселящейся публики.
Капрал добросовестно исполнил приказание начальника. Но, как мы заметили выше, погонщики быков и мулов значительно помогли ему, охотно войдя в залу. Однако достойный капрал, вероятно, из ревностного отношения к своим обязанностям, в сопровождении нескольких солдат самолично обошел разные таботы. Они тыкали саблями тюки, заглядывали в повозки и год них, не гнушаясь перетряхивать даже маленькие узелки. Убедившись после самых тщательных поисков, что все до единого человека находятся в зале, он и сам собрался было туда вернуться, но, так как там по-прежнему царило бурное веселье, передумал. Он разрешил сопровождавшим его солдатам вернуться в залу, о чем те только и мечтали.
Оставшись один, капрал прежде всего удостоверился, что за ним никто не следит, затем закурил пахитоску и стал прохаживаться взад и вперед с беспечным видом человека, вышедшего подышать свежим воздухом. Через некоторое время он незаметно удалился от галереи и затерялся в темноте, где его невозможно было увидеть
Он внимательно огляделся по сторонам и подбросил вверх зажженную пахитоску Пахитоска прочертила в воздухе светящуюся параболу и упала на землю, где капрал погасил ее ногой. В ту же самую минуту огненная стрела рассекла темноту
— Так, — пробормотал капрал, — надо быть осторожным.
Он еще раз внимательно огляделся по сторонам, запел вполголоса первый куплет песни, хорошо известной в пампасах:
«О, драгоценная свобода! Тебя нельзя сравнить ни с золотом, ни с самыми великими сокровищами обширной земли».
И сразу же чуть слышный голос подхватил песню, запев второй куплет:
«Богаче и дороже самого драгоценного сокровища…»
Узнав пароль, капрал остановился. Он воткнул свою саблю в землю, оперся о рукоятку и сказал довольно громко, делая вид, что говорит сам с собой:
— Хотелось бы мне знать, почему страусы так внезапно удалились глубоко в степи?
— Потому, — ответил только что певший голос, — что они почувствовали запах мертвечины.
— Похоже на правду, — сказал капрал. — Если так, то кондоры должны бы спуститься к Кордильерам.
— Прошел уже двадцать один день, как они перелетели через Кумбре.
— Солнце было красно вчера на закате.
— Его лучи, без сомнений, отражали отблеск пожара, зажженного мас-горка
Капрал более не колебался.
— Приблизьтесь, дон Леонсио, — прошептал он. — Вы и ваши спутники.
— Мы здесь, Луко.
Капрал немедленно был окружен шестью всадниками, вооруженными с ног до головы. Читатель, конечно, понял, что это были те самые всадники, которые час назад встретились на почтовой станции с федералистами и которых благоразумие заставляло до сей поры укрываться в темноте.