этот момент кто-то из отдела медицинской экспертизы объявил, что на теле Патрика найдены такие же волосы и волокна, как на пяти предыдущих трупах. Их всех я связывал как жертвы одного убийцы. Находка судебного медика получила широкую огласку в прессе.
И тут меня кто-то словно толкнул: теперь он начнет топить тела в реке. Он знает, что у нас есть его волосы и волокна. Тело одной из предыдущих жертв, Патрика Роджерса, было обнаружено на берегу реки Чаттахучи, принадлежащем уже графству Кобб. Голову мальчика проломили тупым предметом. Но Патрику исполнилось пятнадцать лет, он весил 145 фунтов, имел рост пять футов девять дюймов, был исключен из школы и успел поссориться с законом. Поэтому полиция считала, что этот случай не связан с делом серийного убийцы. Так это было или не так, я чувствовал, что наш подопечный неизбежно устремится к реке, где вода смоет с тела жертвы улики. Мы решили установить наблюдение за реками, и особенно за Чаттахучи, главной водной артерией, образующей северную границу города с соседним округом Кобб. Но в зону вовлекались юрисдикции различных полицейских управлений и отдельно ФБР, и никто не мог взять на себя общее управление операцией. Группу слежения из представителей Бюро и Оперативного отдела по раскрытию убийств удалось образовать лишь к апрелю.
Между тем я нисколько не удивился, когда следующую жертву — тринадцатилетнего Куртиса Уолкера обнаружили в Саут-Ривер. И с разрывом в один день — в Чаттахучи тринадцатилетнего Тимми Хилла и Эдди Дункана двадцати одного года. В отличие от предыдущих жертв, которые были полностью одеты, эти тела оказались только в нижнем белье — ещё один способ уничтожить волокна и волосы.
Недели проходили за неделями. Группы наблюдения следили за мостами и подходящими местами вдоль берега, где убийца мог бы легко избавиться от тела. Но ничего особенного не происходило. Становилось очевидным, что начальство стремительно теряло к нам доверие и разуверилось в возможности прогресса. В конце концов было принято решение прекратить операцию с шести утра 22 мая.
В два тридцать того самого утра на реке Чаттахучи последнюю смену стоял рекрут полицейской академии Боб Кемпбелл. Он заметил, как на мост въехала машина и на секунду задержалась на середине.
— Я только что слышал всплеск! — срывающимся голосом доложил он по портативной рации. В свете фонаря на поверхности реки расходились круги. Неизвестная машина развернулась и проследовала обратно по мосту. За ней пристроилась полицейская патрульная машина из засады и притерла к обочине.
В «шевроле-универсале» 1970 года выпуска сидел очень светлокожий коротышка негр. Им оказался двадцатитрехлетний Уэйн Бертрам Уильямс. Он держался дружески и был любезен. По его собственному утверждению, работал музыкальным антрепренером и жил с родителями. Полицейские задали ему несколько вопросов, заглянули в машину и отпустили.
Но не потеряли из виду.
Через два дня обнаженное тело двадцатисемилетнего Натаниэля Кейтера вынесло вниз по течению — примерно туда, где месяц назад обнаружили труп Рея Пейна двадцати одного года. Для ареста и получения ордера на обыск не хватало улик, но Уильямса взяли под плотное наблюдение. Вскоре он обнаружил слежку у себя на хвосте и стал заставлять полицию целыми днями бесцельно гоняться за собой по всему городу. Даже как-то подъехал к жилищу комиссара Ли Брауна и принялся жать на клаксон. В доме Уильямса была комната без окон, служившая фотолабораторией, и, прежде чем удалось получить ордер на обыск, наблюдатели заметили, как он жжет снимки на заднем дворе. Затем он тщательно вычистил и вымыл машину. Уэйн Уильямс по всем ключевым пунктам подходил под составленный нами портрет, вплоть до того, что держал немецкую овчарку. Он был полицейским фанатом, и несколько лет назад его арестовывали за то, что он изображал из себя полицейского офицера. Он водил списанную полицейскую машину и для съемок мест преступления пользовался полицейской камерой. Впоследствии многие вспомнили, что видели его в округе Рокдейл, когда полицейские по ложному звонку производили поиски несуществующего тела. Он делал фотографии, которые потом предлагал полиции. Мы также выяснили, что он в самом деле присутствовал на благотворительном концерте в пользу семей погибших.
Не производя ареста, ФБР пригласило Уильямса в контору, где он всеми силами демонстрировал, что готов к сотрудничеству. Прочитав протоколы, я понял, что допрос был спланирован и проведен неудачно. Он показался мне слишком прямолинейным и напористым. Я понимал, что таким образом его не взять. После беседы Уильямс бродил вокруг здания, словно намеревался еще что-то сказать, но я был уверен, что признания от него не добиться. Он согласился на испытание на детекторе лжи, но результаты оказались неубедительными. Когда же полиция и ФБР получили ордер на обыск, в доме, где он жил со своими родителями — школьными учителями на пенсии, была обнаружена книга, рассказывающая, как обмануть полиграф.
Ордер на обыск был выдан 3 июня. Несмотря на то, что Уильямс тщательно мыл и чистил машину, полиция обнаружила в ней волосы и волокна двенадцати жертв — тех самых, которые, согласно моему прогнозу, были убиты одним человеком. Теперь улик было достаточно. Нашлись не только волокна, которые связали тела жертв с комнатой, домом и машиной Уильямса. Ларри Петерсон из криминалистической лаборатории штата Джорджия вычленил волокна одежды, которую дети надевали до своего исчезновения, и таким образом выявил их связь с Уильямсом еще до убийств.
21 июня по обвинению в убийстве Натаниэля Кейтера Уэйн Б. Уильямс был арестован. Расследование обстоятельств других смертей продолжалось. Когда объявили об аресте, мы с Бобом Ресслером выступали перед Ассоциацией исправительных учреждений южных штатов в Ньюпорт-Ньюсе, штат Виргиния. Я только что вернулся из Англии и рассказывал о Йоркширском Потрошителе и своей работе с серийными убийцами. Еще в марте журнал «Пипл» опубликовал статью о Ресслере и обо мне. В ней говорилось, что мы идем по следу убийцы из Атланты. Тогда руководство уполномочило нас сотрудничать с редакцией, и я раскрыл им некоторые элементы нашего психологического портрета, особенно подчеркнув, что «неизвестный субъект» был черным. Статья приковала внимание читателей. И теперь, выступая перед пятисотенной аудиторией, я, естественно, услышал вопрос об аресте Уильямса. Я рассказал предысторию дела и нашего в нем участия. И отметил, что арестованный подходит под описание портрета. А потом осторожно добавил: если окажется, что убийца именно он, можно считать, что арестованный действительно похож на человека, способного убить многих.
Я не знал, что задавал вопрос журналист. Но если бы даже и знал, отвечал точно так же. На следующий день меня цитировала «Ньюпорт-Ньюс-Хэмптон дейли пресс». «Арестованный действительно похож на человека, способного убить многих», — писала газета, опуская все мои предыдущие важные слова. История попала на ленту информационных агентств, и на следующий день меня цитировали по всей стране: в главных выпусках новостей, в крупнейших газетах, в том числе в «Атланта конститьюшн», которая вышла с крупным заголовком на первой полосе: «Сотрудник ФБР утверждает: Уильямс мог убить многих».
Мне беспрестанно звонили. В холле гостиницы и в коридоре на моем этаже дежурили телеоператоры, и, чтобы выбраться из здания, нам с Бобом Ресслером приходилось пользоваться пожарной лестницей. В штаб-квартире творилось черт знает что, и все посыпалось на мою бедную голову: ведь случилось непоправимое — один из привлеченных к раскрытию дела агентов ФБР до суда открыто заявил, что Уэйн Уильямс виновен. По дороге в Квонтико я по мобильному телефону постарался объяснить шефу подразделения Ларри Монро, как в действительности обстояли дела. И они с помощником директора Джимом Мак-Кензи изо всех сил старались вытащить меня из дерьма, наладив постоянную связь с Отделом по персональной ответственности.
Я сидел наверху в библиотеке, где в тиши и спокойствии привык работать над психологическими портретами. В библиотечном помещении было еще одно преимущество — вид из окна, не то что в наших подвальных кабинетах. Ко мне поднялись Монро и Мак-Кензи. Оба изо всех сил поддерживали меня — ведь я был единственным на полной ставке специалистом по психологическому прогнозированию. Я чувствовал себя абсолютно выжатым: Атланта потребовала много сил. А теперь, благодаря выхваченному газетой из контекста слову, надо мной повисал выговор.
Мы подсчитали наши победы в только что завершенном деле: психологический портрет «неизвестного субъекта» и прогноз его дальнейших действий был абсолютно верен. На нас взирали все — от Белого дома и ниже. Я рисковал собственной шеей, и, если бы, ошибившись, позволил ее скрутить, погибла бы вся программа психологического прогнозирования. Нас всегда учили, что на нашей работе многим рискуешь, но многое получаешь.
— Рискуешь-то многим, — проговорил я со слезами на глазах, — а не получаешь ни хрена, — и в сердцах швырнул папки на стол.
Джим Мак-Кензи успокоил меня, как мог, и сказал, что они хотят мне помочь.
Первое, что я сделал, представ перед Отделом персональной ответственности, подписал отказ от собственных прав. Правосудие вне наших стен и внутри них — вещь не обязательно абсолютно одинаковая. Они кинули мне журнал «Пипл», где на обложке красовалась Джекки Онассис.
— Вам не делали предупреждения по поводу интервью вроде этого?
— Нет, — отвечал я, — интервью было санкционировано. На встрече я говорил о работе над психологическим портретом лишь в общем и целом, пока какой-то тип не задал конкретный вопрос о деле Уэйна Уильямса. Свой ответ я формулировал с предельной осторожностью. И не виноват, что его таким образом подали в прессе.
Четыре часа меня выворачивали наизнанку. Пункт за пунктом я писал объяснения по поводу газетных статей и всего, что случилось. А в конце, совершенно выжатый, так и не получил объяснения, как со мной намеревались поступить. Я так много, не ожидая вознаграждения, отдавал Бюро, жертвовал столькими вещами, отрывал время от семьи и вот теперь готовился принять наказание: то ли сесть на голодный паек, временно лишившись пособия, то ли вовсе лишиться работы. Следующие несколько недель мне буквально не хотелось вставать по утрам с постели.