– Каков наш девиз? – требовательно спросил у зала оружейник.
– Да не ведают цивы страха, – пробормотали в ответ несколько человек.
Оружейник сверкнул глазами на собравшихся:
– Я вас не слышу.
– Да не ведают цивы страха, сэр! – вразнобой грянули мы.
– Спасибо режиссерам: им пришлось немало попотеть, чтобы в фокусе оказалась именно жертва молодого прекрасного героя. Юный Паулз принес ее во имя цивов – дабы они не ведали страха. А по-хорошему цивам пора бы его изведать. – На лице оружейника застыло выражение спокойной суровости. – Спасибо редакторам: они убрали из эфира все намеки на близость к Барьерам.
В зале стояла такая тишина, что я слышала, как все кругом дышат.
– Мы были в двух шагах от полного провала, – продолжал оружейник. – И в какой-то мере это моя вина. Мне следовало приструнить этого сопляка Аса, когда он принялся всех вас подзуживать. Мне следовало унять репортеров, которые тут же уцепились за идею большой Охоты. Но я не сделал ни того, ни другого. Ничего страшного, решил я, ведь это Отстойник. Пусть цивы полюбуются на большую Охоту. Пусть убедятся, что у Охотников и без подготовки дело спорится. Что мы умеем слаженно работать в любых условиях. На самом деле это была задача для расширенного Элит-отряда, и глазунов надо было укладывать ночью, когда они наиболее уязвимы. Я ошибся, и это моя вина. Только моя, а не чья-то еще. И не сойти мне с этого места, если я не сумею вам этого доказать. Смотрите сами.
С этими словами он постучал пальцами по перскому, и видэкран загорелся.
Я сразу догадалась, зачем меня позвали. Потому что я тоже могла в чем-то накосячить и тоже должна была объясниться. Оружейник чуть ли не ежеминутно ставил ролик на паузу и дотошно растолковывал каждое наше действие. Время от времени на экране из-под сетей вылетал глазун, и оружейник рявкал что-нибудь вроде:
– Радка, Искра, почему этот удрал?!
И мы отвечали: мол, этот просочился в ячейку, а тот протиснулся под сетями или еще как-нибудь. Но это всегда происходило не потому, что мы накосячили. Я про себя возносила хвалы всем видангелам мира: мы правда были молодцы, мы здорово поработали с этими сетями. Гораздо лучше, чем я думала.
К концу ролика я вся обливалась потом. Подозреваю, что и весь зал тоже. Оружейник выключил экран.
– Отныне у нас новый девиз, – провозгласил он. – Да не лезет никто на главную частоту и не зовет на большую Охоту. Никогда. Если попадаете в подобную ситуацию, сообщаете нам, а мы разбираемся сами. По официальной версии – произошла трагедия. Паулз был умелый охотник с многолетним опытом защиты города. И вы не знаете, доводилось ли ему сражаться с глазунами. Не позволяйте никому ничего у вас выпытывать. Спросят – отвечайте, что вы соболезнуете его брату и всей их семье. Благодаря его жертве, Охота успешно завершилась. Цивы могут и впредь полагаться на нас, и мы их не подведем. Никаких домыслов. Никаких подробностей. Все понятно?
По всей гостиной народ закивал, а кто-то пробурчал вслух:
– Да, сэр.
– Отлично. Все свободны. – И он широким шагом вышел из гостиной, прежде чем кто-либо из нас успел двинуться с места.
Мы все послушно потянулись следом: кто к себе, кто в столовую. Все выглядели подавленными. Я поела чего-то, не разобрав вкуса, и даже ролики перед сном смотреть не стала. Сразу улеглась спать.
Мы же герои, да еще какие. Опасность подстерегала цивов у самого порога, а они и не догадывались. И мы эту опасность прогнали. Если бы не гибель Паулза, это был бы триумф. То есть мне положено чувствовать себя победительницей.
Но вместо этого я чувствовала, что теперь мне надо глядеть в оба. И что ничего хорошего из этой истории не выйдет.
Глава 18
Наутро народ в штабе все еще ходил сам не свой. За завтраком почти никто не разговаривал. Но никто и не горевал по-настоящему. Паулз был первой потерей за долгое время, не считая Охотников из Элиты, и его товарищи не знали, что чувствовать по поводу его гибели. Сперва тебя накрывает леденящей волной: а ведь это мог быть я. Потом до тебя доходит: ну надо же, какой идиот – только он мог до такого додуматься. Потом приходит облегчение: фу, пронесло, ведь это мог быть кто-то из друзей. Такой вот получается коктейль из разных эмоций.
Мне сказали, что Охота в отряде была моим завершающим испытанием и теперь мне выделяют мои собственные угодья. Не Отстойник, но и не легкий участок где-нибудь в центре. Мне достается еще один промышленный район, застроенный жилыми домами без окон. Нет, это не тюрьма, объяснили мне, это социальное жилье. Там живут люди, которые сумели выбраться из Отстойника, получив постоянную, но низкооплачиваемую и утомительную работу.
Вообще-то эти люди могут жить где хотят. Но тогда им придется подолгу ездить на работу и с работы. Кто-то идет и на такое. Некоторые селятся подальше от Барьеров, в каких-нибудь районах посимпатичнее, и делят площадь и арендную плату с семьей или друзьями. Но большинство предпочитают все же не растрачивать заработок и жить в коробке, куда никогда не проникает солнечный свет, – лишь бы поближе к работе, на которой лично я бы удавилась.
Впрочем, если на то пошло, я мало чем от них отличаюсь. Тоже живу в коробке – в штабе нет окон. И мне совсем ничего не платят: все, что я могла бы заработать, забирает себе Охотничий корпус. Так что я тоже крепостная, как и жители безоконных домов. Правда, еда у меня получше, и меня обслуживают как богатенького цива, ну и вообще: с какой стороны ни глянь – вроде бы я вся в шоколаде. Вот только у меня нет ничего своего, кроме вещей, привезенных с собой. И мое время мне не принадлежит.
Хотя меня никто не держит. Вот уйду с Гончими и не вернусь, а штаб ничегошеньки поделать не сможет.
Мне нравится один писатель из прежних времен, так вот он сказал: «Свобода – это клетка, прутья которой позволяют вам летать». Я догадываюсь, что для горемык из Отстойника, которым повезло заполучить в городе работу, их каморка без окон – все равно что роскошные хоромы. Как для меня моя комнатка дома. Если живешь в развалине с протекающей крышей и согревает тебя только огонь, да еще в любой момент к тебе могут завалиться пришлецы, – эти безликие жилые ячейки покажутся сущим раем.
Я пришла в оружейню сообщить о новом назначении. Там уже была Карли; мы ухмыльнулись друг другу и стукнулись кулаками. Тут к нам вышел оружейник Кент, держа в каждой руке по листку бумаги.
– Изначально предполагалось, что ты возьмешь угодья Карли, а Карли отправится на Ф-22, – сказал он. – Это ваши назначения, но мы решили пересмотреть предписания компьютера. Мы меняем вас местами.
Карли почесала в затылке и пожала плечами:
– Если Радка не против, то и я тоже. Мне только проще на знакомых угодьях.
Оружейник кивнул.
– Обычно новичков, только выходящих на Охоту-соло, мы направляем на чьи-то угодья, где уже давно работают, – объяснил он мне. – Но у тебя больше Гончих, чем у Карли, и, кроме того, тот инцидент с вайверном показал, что ты и твоя стая вполне созрели для работы без напарников и на более опасном участке.
– Мы обе на приграничных угодьях. До штаба добираться долго. И ты ведь в курсе, что это значит, правда? – поинтересовалась Карли.
Я покачала головой:
– Это значит, тебе придется каждый вечер сражаться со мной не на жизнь, а на смерть за последний рыбный тако[29], – объявила она с непробиваемо серьезным видом.
Даже оружейник рассмеялся.
Так или иначе теперь у меня были свои угодья. Мы с Гончими вернулись к нашей старой отработанной схеме. Все как на Горе – с той лишь разницей, что здесь меня доставили к угодьям на трансподе, а дома я шла бы пешком или скакала бы на лошади. Я отпустила транспод и призвала Гончих. Мы встали как обычно: Ча и я в центре, остальные вокруг нас. Мне привычней сначала обойти участок по периметру, а потом двигаться вглубь. Если кто-то пытается скрыться, то, как правило, он удирает не на чужие угодья, а забирается поглубже в свои. Мы всегда так работали дома. Марк этим методом не пользовался, но ведь обычно он один нес дозор в целом Отстойнике. При таком раскладе нашу схему не применишь.
В Ф-22 оказалось полным-полно мест, где могут попрятаться разные паршивцы. Хотя на первый взгляд и не скажешь. Вдоль одной стороны участка тянулась узкая однополосная дорога. Если смотреть с нее на угодья, вроде ничего особенного: унылые дома да лужайки. Но с дороги-то видны только фасады зданий. Сунуть нос между домами никто, кроме Охотников, не решался. Мусор, лежавший здесь еще до Дисерея, разгребли только частично – чтобы хватило места построить фабрики и жилые кварталы. Всякие обломки по-прежнему громоздились тут высоченными грудами. И на этих грудах пышно росли деревья, кусты и сорняки высотой с меня. Так что спрятаться, прямо скажем, было где. Я проверяла: до того как угодья Ф-22 достались мне, они были ничейными, поэтому Охотники появлялись здесь раз в две недели. А участок прилегал вплотную к Отстойнику – значит, пришлецы могли проникнуть за Барьер несколькими способами, и не только поверху, как глазуны.
Понизу – тоже вариант. Если мы никогда не видели пришлецов, роющих туннели, это еще ни о чем не говорит. И меня что-то начали терзать подозрения насчет этих водостоков. Разузнать, где находятся люки, и проскочить сюда по водостоку из Отстойника – по-моему, дело нехитрое. Если Барьеры не действуют под землей… Или действуют, но на глубине, скажем, шесть или восемь футов… Пришлецы могут долго соображать, но рано или поздно сообразят. И повалят валом за Барьеры по водостоку, а никто и знать не будет. Вот тогда-то они и наделают дел.
Можно проворонить что угодно, если оно у тебя не на виду. Оно происходит себе, а ты об этом ни сном ни духом. Сколько в Монастыре старых книг, где рассказывается о военнопленных, которые бежали, сделав подкоп. И ведь они копали на глазах у стражи, которая стерегла их круглые сутки.