— Любимая книга в пятнадцать лет?
— «Мастер и Маргарита». Как назывался отель, в котором мы жили на Канарах?
— Э… Не помню, — созналась я. — Какая-то там «Плаза».
— Да, — после короткой паузы кивнула она. — Я тоже не помню.
Я невольно усмехнулась. Проверить меня не на то, что я знаю, а на то, чего не знаю — это она неплохо придумала.
— Зато помню название соседнего, — добавила она. — «Принцесс Плаза».
— Да, да. На ней ещё такая корона была стилизованная на крыше. Но мне она больше напоминала шутовской колпак.
Мы посмотрели друг на друга уже без прежней враждебности, но с некоторым замешательством. Похоже, обоюдный план припереть самозванку к стенке и вытрясти из неё правду разваливался на глазах. Окажись здесь третейский судья, ему было бы весьма трудно вынести вердикт, так кто же из нас, собственно, самозванка.
— Шрам. От царапины, — она протянула мне левую руку. — От той самой Пуси на память.
Я молча повернула свою левую ладонь тыльной стороной вверх. Едва заметная белая ниточка пересекала кожу поверх вены.
Ещё некоторое время мы увлечённо сравнивали наши руки, а потом и прочие части тела. Я опознала похожие шрамики на наших руках, как собачий укус, а она — следы на наших правых лодыжках, как имеющий аналогичное происхождение. Дальнейший осмотр выявил, что и родинки у нас совершенно одинаковые. И плоский ноготь на среднем пальце — когда-то я, пытаясь забить гвоздь, долбанула по нему молотком, да с такой силой, что он сошёл. И одинокий жёсткий волосок на подбородке.
— Но не потерянные же мы однояйцовые близнецы? — сказала она после нового приступа обоюдного замешательства.
— С одинаковыми шрамами?
— А что? Я слышала, что если близнецов разлучают в детстве, то после встречи обнаруживается, что у них похожие биографии. Вплоть до имён жён и мужей.
— И одинаковых злобных собак, кусающих за одно и то же место? И потом, тогда уж семьи-то у нас всё-таки должны быть разными.
Вторая Женя кивнула, кусая губы. Я лихорадочно пыталась придумать вопрос, на который никто, кроме меня точно не смог бы ответить.
— Первый приезд в Париж. Помнишь? Тогда я пошла вечером гулять по бульварам. Какую песенку я при этом мысленно напевала?
Она моргнула, явно не сразу вспомнив, но потом всё же ответила:
— Сначала «Non! Rien de rien»[1], потом — «Pardonne-moi ce caprice d'enfant»[2].
Я медленно кивнула. Да, об этом я не рассказывала никому. И песни тогда звучали исключительно у меня в голове, я их даже под нос не мурлыкала.
— Ладно, — она сжала и разжала кулаки. — Теперь моя очередь. М-м… В подростковом возрасте я попыталась сочинить стихи. «Привет тебе, серый и ласковый зверь…» Какая вторая строчка?
— «Решай же судьбу молодую», — буркнула я, чувствуя, что краснею. — Да ладно, всё равно из этого ничего не вышло.
Она кивнула, так же смущённо усмехаясь. Да, свой первый и единственный опыт стихосложения я не только никому не показывала, но и вообще постыдилась записывать на бумаге. Ибо его вполне хватило, чтобы понять — стихи мне сочинять противопоказано.
Мы опять помолчали.
— Ладно, — сказала я наконец, — ладно. Пусть мы полностью идентичны, и воспоминания у нас общие. Но в какой-то точке они должны расходиться? Раз нас двое — значит, когда-то они разделились?
— И это случилось недавно, — кивнула вторая Женя. — Та процедура? У Петра Викторовича?
— Скорее всего. После неё я в первый раз тебя и увидела.
— А я тебя. Но не сразу, а пару дней спустя. А эти два дня я спокойно прожила дома с мамой и папой. А ты где была в это время?
Я открыла рот — и запнулась. Велик был соблазн сказать — дома, как и ты. Но в том-то и дело, что я не могла со стопроцентной уверенностью утверждать, где я была, и что делала в этот период. Я его просто не помнила.
— Не знаю, — призналась я. — Меня ограбили. Брызнули в лицо какой-то гадостью, и у меня провал в памяти на эти два дня.
— Или тебя просто не было, — с торжеством заключила она. Я подавленно промолчала. Я не верила в то, что я — откуда-то взявшийся двойник, но крыть в эту минуту мне было нечем.
— Может, всё же выпьешь чаю? — с великодушием победительницы предложила Женя, и когда я кивнула, поднялась. — Но хоть саму операцию-то помнишь?
— Нет. Вот как мы с Максом на него ехали — помню. Они с Петром Викторовичем выдернули меня из гостей. Мы были тогда у Захаровых…
— У Захаровых? — она обернулась от чайника. — У Маргариты и Валерия?
— Ну да.
— Вы были у них в гостях? Они же с папой друг друга терпеть не могут!
— А ты что, сама не помнишь?
Она помолчала с минуту. Потом сказала:
— Нет.
— Ага, — я почувствовала, что вновь обретаю ускользнувшую было почву под ногами. — А что помнишь? Сам обряд обретения новой способности помнишь?
— Да.
— А перед ним что? Что-нибудь в тот день?
На это раз Женя молчала довольно долго. Чайник успел вскипеть, и она налила две чашки и села напротив, прежде чем наконец ответила:
— Выходит, что в тот день — ничего.
— А что последнее перед тем?
— Боулинг на Пашкином дне рождения.
— Это же дня за два перед тем, — вспомнила я. — Ха! Выходит, что провалы в памяти у нас пусть и не одинаковые, но симметричные.
— Но мой раньше!
— И что?
— Если бы ты была уже тогда, ты должна помнить что-то другое, верно? Судя по всему, ты появилась после второго провала.
— Или одна из нас появилась во время или до первого провала, и это не обязательно я.
— Но я-то была дома! В смысле, Макс, как ты говоришь, выдернул тебя… меня… из гостей, мы вместе поехали к Петру Викторовичу, а потом вместе с Максом от него и уехали домой.
— А Макс при процедуре присутствовал?
— Нет.
— Значит, во время его отсутствия, но пока твоя память снова не включилась, могло произойти что угодно, верно?
Она поджала губы:
— И где же всё это время была ты?
— Понятия не имею. Возможно — бродила вокруг дома и гадала, откуда взялась занявшая моё место самозванка.
Я вспомнила о чае и сделала глоток. Вторая Женя побарабанила пальцами по столу.
— А что вы делали у Захаровых? — спросила она.
— Я же говорю — были в гостях. Они решили с нами помириться, и пригласили нас на большую вечеринку. Какие-то у них общие деловые интересы с папой образовались, я в детали не вникала.
— Ну и бог с ними. Вернёмся к нашим баранам. Всё равно что-то не складывается. Если разделение произошло во время процедуры, Пётр Викторович должен был что-то знать, верно?
— Если оно действительно произошло в то время, и вообще одно с другим связано. Конечно, скорее всего, связано, но наверняка мы утверждать не можем.
— А Пётр Викторович?
— А он вообще знает, что нас двое?
— Знает, — кивнула Женя. — Когда я тогда увидела тебя целующейся с Максом около нашего дома, я позвонила ему и сказала.
— И что он ответил?
— Что произошла небольшая накладка, и что он всё уладит, мне нужно только подождать.
— Так это он так «всё улаживает»?! — я со стуком поставила чашку на стол. — Так, стоп. Снайпер у витрины. Это был твой снежок?
Она кивнула.
— Почему?
Женя отвела глаза и пожала плечами. Настал мой черёд побарабанить пальцами по столешнице.
— Но, согласись, он признал, что появление двойника связано с процедурой.
— Да ни черта он не признал, — возразила я. — А если и да, то где гарантия, что не врёт? Всё, что нам известно о его технологии, нам известно с его же слов. Мутный он тип, думала же, что не стоит с ним связываться.
— Но кто же знал, что действительно сработает?
— Угу, — со вздохом согласилась я. Ведь я… мы… действительно отнеслись к предложению совершенно несерьёзно. Когда Макс сказал «давай поедем, попробуем, что ты теряешь?» я чувствовала себя так же, как когда мы с приятелями, ещё в школьную пору, устроили любительский спиритический сеанс. Просто забава, замешанная на любопытстве.
— Ты помнишь весь обряд с самого начала?
— Нет, — с явной неохотой признала Женя. — Помню, что уже сижу я уже в комнате, вся в проводах, все стены с какими-то линиями, рисунками, какие-то приборы вокруг гудят… И я здорово устала. А потом пришёл Пётр Викторович, сказал, что всё прошло идеально и можно начинать пользоваться уже сейчас. Но мне хотелось только спать. Я прямо в машине уснула, Макс, когда мы приехали, меня разбудил.
— И ты не задумывалась о том, что ничего не помнишь уже довольно длительное время?
— Я думала, что так и надо. В конце концов, он же в моих мозгах копался. Кстати, а почему ты упорно называешь эту процедуру обрядом?
— Не знаю. Наверное, потому что мне до сих пор не верится в его научность. Несмотря на приборы и провода.
Снова наступила тишина. Я прихлёбывала чай и задумчиво жевала печенье из пачки. Женя некоторое время смотрела куда-то в сторону, потом тоже вытащила себе печеньку.
— А тебе новыми способностями пользоваться доводилось? — спросила я.
— Не-а. Ну, не считая драк с тобой.
— А вот мне доводилось.
— Ты о том снайпере?
— Не только, — и я рассказала о едва не сбившей меня машине и об убийце с пистолетом. Правда, о том, что убийцу я пристрелила, я всё-таки умолчала. По моему рассказу выходило, что я, заметив его у машины, предпочла добраться домой другим путём, бросив машину до следующего утра, а способности проявились в том, что я вообще обратила внимание на слежку. Выслушав меня, она присвистнула.
— Ну ничего себе… Да на тебя целая охота идёт.
— Да уж, — согласилась я.
— Но постой… Если Пётр Викторович пытается убрать тебя, в смысле, если это он… То значит, он считает настоящей меня?
— Всё может быть, — я пожала плечами. — Но тогда хотелось бы знать, по каким критериям он это определил.
— По каким-то своим, наверное.
— Но тогда я имею право знать, разве нет? Мы обе имеем право знать, почему вдруг раздвоились, и что вообще происходит. И почему обязательно нужно убивать. Не знаю, как тебе, а мне умирать совсем не хочется, двойник я или нет.