— Откуда ты… здесь взялся? — судя по всему, Женя тоже не сразу собралась с мыслями. В её глазах плескался отголосок моего ужаса.
— Вообще-то, в этом доме есть несколько квартир, чьи хозяева заключили с нами договор на отделку, — спокойно объяснил Макс. — Я приехал с документами. Но я вижу, что я не вовремя? Это — твоя подруга?
Ещё можно было это сделать — убежать прочь, не поворачиваясь к нему, и оставив Женю-вторую объясняться самостоятельно. Это выглядело бы странно, но определённо было бы меньшим из зол. Однако меня словно парализовало. Я могла только беспомощно стоять и ждать, пока Макс обойдёт меня и заглянет мне в лицо. Ну почему, почему из всех домов Москвы Макса угораздило приехать именно в этот?!
Макс смотрел на меня довольно долго. Потом посмотрел на Женю-вторую. Потом снова на меня. Молчание затягивалось.
— Ну, и кто из вас Женя Белоусова? — наконец спросил он.
— Э… Видишь ли… — я лихорадочно пыталась придумать какую-нибудь ложь. О внебрачной дочери нашего отца, как две капли воды похожей на сводную сестру, которая недавно отыскала родственников… Но пока я подбирала слова, Женя вдруг бухнула:
— Мы и сами не знаем.
Макс моргнул. Снова перевёл взгляд с одной из нас на другую.
— В каком смысле?
— В прямом, — обречённо пробормотала я. — Мы раздвоились. В смысле, одна из нас раздвоилась. И теперь нас двое. Вот.
Макс поднял руки, в одной из которых был зажат кожаный портфель.
— Так, давайте по порядку. Кто раздвоился, что всё это значит, и кто из вас, наконец, Женя?
— Мы обе — Жени, — чуть ли не по слогам произнесла мой двойник. Кажется, она начала приходить в себя. — Обе Жени, обе Белоусовы, и помним мы одно и тоже.
— Это розыгрыш? — после ещё одной паузы спросил Макс.
— Если бы, — вздохнула я. Ледяная корка, сковавшая меня, начала трескаться, постепенно возвращая мне свободу движений. В конце концов, это уже произошло. И какие бы последствия оно не имело, отмотать назад было уже невозможно.
— Так, — повторил Макс. — Ну-ка… Когда я впервые повёл Женю в ресторан… Что она заказала?
— Суп из бычьих хвостов, — сказала Женя. — Я его до тех пор не пробовала, мне стало любопытно.
— И креветки в кляре, — добавила я. — Обожаю креветки.
— Макс, — Женя-вторая вздохнула, — мы уже пробовали. Чего мы только не сравнивали — и воспоминания, и родинки, и шрамы… У нас всё совпадает. Судя по всему, до октября мы были единым целым.
— До октября? — в глазах Макса отразилось некое понимание.
— Угу.
— Это случаем…
— Если ты о Петре Викторовиче, то да, — кивнула я. — Это произошло или во время обряда, или незадолго до, или сразу после. Раздвоение, в смысле.
Макс с силой потёр лицо рукой в перчатке. Потом сжал и разжал кулак.
— Так, — в третий раз сказал он. — Давайте сделаем вот что: пойдём куда-нибудь, где можно сесть и поговорить. И вы мне всё расскажете с самого начала.
И мы пошли. Мест, где можно спокойно посидеть зимой, не так уж много, так что мы выбрали кафе на первом этаже всё того же торгового центра. Как-то так получилось, что рассказывать начала я, а Женя-вторая кивала и дополняла. Вот только о покушениях на нас я всё-таки решила не говорить, и она меня не поправила. Макс слушал молча, с каменным лицом.
— Так вы думаете, что это связано с операцией Петра Викторовича, — подытожил он. Мы переглянулись.
— А с чем ещё? — ответила за нас обеих Женя.
— И впрямь, — Макс вздохнул.
— Слушай, — осторожно сказала я, — ты говорил, что его тебе рекомендовал человек, которому ты доверяешь.
— Что? — он посмотрел на меня, явно вырванный из своих мыслей. — А, да.
— Но можешь ты сказать, что это был за человек? Я у тебя спрашивала, но ты почему-то не захотел отвечать.
— Это ты спрашивала? — уточнил он.
— Ну да, именно я.
Макс помолчал, кусая губу.
— Люба, — сказал он наконец. — Она была от него в полном восторге. Я привык верить своей сестре, у меня до сих пор не было оснований сомневаться в её суждениях.
— Ну и зачем было делать из этого тайну? — поинтересовалась Женя.
— Затем, что она меня попросила, — резковато ответил Макс. — Её муж сам прибегал к его услугам, и не хотел, чтобы это стало достоянием гласности.
— А ещё меньше хотел делать достоянием гласности своё прошлое сам Бошняк, — резюмировала я. — Он же Стивен Шишкофф. Кстати, а где работает муж твоей сестры?
— В Калифорнийском университете. Он физик.
— Почтенно, — пробормотала я. Макс покусал губу, после чего решительно ткнул в Женю-вторую пальцем.
— Женя, — палец переместился на меня, — Эжени. И впредь, пожалуйста, потрудитесь сообщать мне при встрече, с кем я имею дело. Если, конечно, это всё не было дурацкой шуткой, в которой вы сейчас захотите признаться.
— Да можешь нас проверить, если хочешь, — Женя пожала плечами. — Задавай любые вопросы. Хочешь, расскажем, каков ты в постели?
— Не хочу.
— Эжени, — я улыбнулась. — Да, мне нравится.
— А ты не мог бы написать своей сестре и спросить, что ей вообще известно про этого субъекта? — поинтересовалась Женя.
— А почему бы вам не спросить у самого субъекта? — ответил вопросом на вопрос Макс.
Я замялась, а Женя посмотрела на меня, явно ожидая, что отвечу я.
— Потому, что у нас есть подозрение, что он ведёт нечестную игру, — наконец ответила я. — И потому, что он любит рассказывать о себе примерно так же, как твоя Люба — о нём. Мы пробовали ему звонить, и приезжали к тому дому, но он никогда не брал трубку, и к себе тоже не пустил.
— Но мы же встречались с ним на той выставке, — напомнил Макс. — Там же была ты, Эжени? Ты могла бы расспросить его, о чём хочешь.
— Извини, но этому несколько мешало твоё присутствие. Надеюсь, ты не будешь меня винить за то, что я не хотела, чтобы ты узнал о нашем раздвоении? По крайней мере, до тех пор, пока мы сами во всём не разберёмся. А потом он быстро смылся. К тому же… Помнишь, разговор тогда зашёл о Володе Смирнове, который, вполне возможно, пострадал из-за него?
— И поэтому вы решили, что Пёрт Викторович и вам не поможет?
— Макс, мы кое что про него узнали. Секта — это серьёзно.
— Да нет у него никакой секты! — Макс вдруг повысил голос, и я предостерегающе зашипела, увидев, что на нас обернулись. — Нет у него никакой секты. Да, я знал, что у него есть ученики и последователи. Но создание научного сообщества, даже неформального, пока ещё преступлением не является.
— Так же как и продажи своих квартир, машин и прочих ценностей перед вступлением в это сообщество. Вот только что-то мне подсказывает, что для занятий наукой это не обязательно. Что? — Женя невинно подняла брови под взглядом Макса. — Мы же говорили, что кое-что про него узнали.
Макс набрал в грудь воздуха, но потом вдруг выдохнул и махнул рукой:
— Ладно. Делайте, что хотите. Я не могу вам этого запретить — никому из вас.
— Только давай договоримся, что ты тоже ничего не будешь предпринимать, не сказав нам, — торопливо добавила я, видя, что он собирается встать. — Нам нужно действовать согласованно, чтобы не наломать дров.
— Да, дров наломать — это всегда пожалуйста… — пробормотал Макс. Вид у него был какой-то больной, и мне мучительно захотелось его обнять. Я бы так и сделала, не смущаясь ничьим присутствием, вот только возникло чёткое ощущение, что сейчас Макс от любой из нас шарахнется, как от чумной. И его нельзя за это винить.
— Портфель, — сказала Женя.
— Что?
— Ты портфель забыл, — она кивнула на стул, с которого Макс поднялся.
— Ах, да…
Я проводила его взглядом. Макс непривычно сутулился, и я с трудом подавила желание встать и выбежать следом.
— Что будем делать? — спросила Женя, облизнув ложку, которой ела десерт.
— В смысле?
— В смысле — с Максом.
— А что мы с ним можем сделать? Будем следовать прежним курсом и надеяться, что он нам не помешает. А может быть, и поможет. Если всё-таки получится раскрутить его на то, чтобы он расспросил своих американских родственников…
Я замолчала, задумавшись. Может, это и не так уж плохо, что Макс всё знает. Да, стресс для него получился нешуточный, но зато теперь в моём — нашем — окружении появился хотя бы один человек, от которого можно не таиться. И от которого, может быть, удастся получить существенную помощь. Макс умный, он может придумать что-нибудь, что нам самим в голову не приходило. А главное — как же тяжело врать тому, кого любишь!
И неопределённость с нашим будущим перестала быть такой неопределённой. Теперь стало можно и пообсуждать это самое будущее с Максом, конечно, выждав, пока он немного успокоиться. А заодно извиниться за своё долгое молчание, не изобретая для него лживых объяснений.
— Так я пробиваю этого, как его, Пейджа?
— Пробивай, — кивнула я. — А заодно, раз уж мы точно знаем, и на Любиного мужа информацию поищи. Не удивлюсь, если замечательная технология Петра Викторовича как раз в Калифорнийском университете и родилась.
Я отодвинулась от компьютера, потянулась и покрутила головой. Мне и раньше доводилось проводить за этой машинкой по многу часов подряд, но в последнее время начала что-то болеть шея. Хотя, скорее всего, меня просто продуло. Я поморгала, прогоняя отпечатавшиеся в глазах полоски — у последнего сайта было крайне неудобное оформление, белый текст на чёрном фоне — и решила, что можно сходить на кухню и сделать себе чаю.
Изучение биографии Джона Пейджа мало что дало — этот миллионер слыл филантропом, причём именно с научным уклоном: подарил двум университетам новые лаборатории, выделял гранты и учредил какую-то там стипендию. В приятелях у него ходили многие светила науки, с которыми он охотно фотографировался, но больше его совместных фото со Стивеном Шишкоффом мы не нашли. Да и вообще с фотографиями нашего загадочного знакомца было не густо — за два дня интенсивных поисков мы обнаружили его на групповом снимке с сайта Калифорнийского университета, запечатлевшем празднование в честь завершения одной из научных программ, причём он даже не было упомянут в списке участников; да ещё в инстаграмме у одного из сотрудников, причём Шишкофф явно попал в кадр случайно, и фото, как и в случае с Пейджем, было давнее. И всё же сомнений не оставалось — Пётр Викторович Бошняк, или Стивен Шишков, действительно пасся в стенах Калифорнийского университета.