Ай-фон замурлыкал как раз когда я вернулась к компьютеру с кружкой. Я, не глядя, протянула руку:
— Алло?
— Евгения Андреевна? — спросил вкрадчивый голос.
— Пётр Викторович? — после небольшого замешательства отозвалась я. Замешательство было вызвано не столько неожиданным звонком, сколько тем, что я до сих пор не слышала его голоса по телефону и потому узнала не сразу.
— Он самый. Надеюсь, вы в добром здравии?
— Разумеется, а вы сомневались?
— Да как вам сказать… — задумчиво протянул Пётр Викторович. — Видите ли, со слов вашего жениха у меня создалось впечатление, что у вас возникли проблемы, скажем так, личного характера. Конечно, его изложение было довольно сумбурным, и во многие вещи, которые он говорил, поверить вообще невозможно. Но, тем не менее, я забеспокоился и решил справиться у вас, всё ли с вами в порядке.
— Моего жениха? Вы имеете в виду Макса? Э, Максима Меркушева?
— Именно его.
Я нахмурилась.
— Макс взялся обсуждать с вами мои проблемы?
— Едва ли это можно было назвать обсуждением. Он буквально вломился ко мне и с порога начал предъявлять какие-то абсурдные требования. Был в ярости, кричал… Мне показалось, что он не в себе. Я даже побоялся отпускать его в таком состоянии.
Я вспомнила дом, окружённый забором. Едва ли в такой можно взять и вломиться без согласия хозяина.
— И что же вы сделали?
— Пришлось его запереть, пока он не успокоится, — вздохнул в трубке Пётр Викторович.
— Что значит — запереть?
— Запереть — значит закрыть на замок, — внятно разъяснил мой собеседник. — Вам известно другое значение этого слова?
— Спасибо, кэп, буду знать, что вы-то точно не подразумеваете никакого иного значения. Но сейчас с ним всё в порядке?
— Возможно.
— То есть? Он либо в порядке, либо нет.
— Боюсь, уважаемая Евгения Андреевна, я не возьмусь оценить его состояние. Быть может вы, как человек, хорошо его знающий, мне поможете? Вы могли бы приехать ко мне, поговорить, и мы бы вместе решили, что делать…
Так, сказала я себе. Приехали.
— К вам — это на Вятскую?
— Совершенно верно.
— Вообще-то, — я развернулась в кресле и бездумно посмотрела в окно, — если у вас есть сомнения в его душевном здравии, то в таких случаях следует обращаться к специалистам.
— Мне не хотелось бы их тревожить. Полагаю, мы вполне может решить это вопрос между собой, частным порядком.
— А вы в курсе, что без санкции компетентных органов то, что вы сделали, называется незаконным лишением свободы и является уголовно наказуемым?
— Евгения Андреевна…
— Что — Евгения Андреевна? Я могу прямо сейчас позвонить в полицию и попросить их проверить местонахождение Макса. Да и моему отцу, полагаю, будет очень интересно узнать, что вам понадобилось от одного из лучших его сотрудников.
— Не стоит тревожить вашего отца или полицию, — в голосе Петра Викторовича прорезалась жёсткая нотка. — Полагаю, это настолько же не в ваших интересах, насколько и не в моих. Но если вы всё-таки попытаетесь… Доказательств, что Максим Меркушев был в моём доме, нет никаких. И не будет. А поскольку решающим доказательством является заявление пострадавшего… Вы понимаете, что это значит?
— То есть вы его убьёте? — в лоб спросила я.
— Иногда с людьми случаются несчастные случаи. Повторяю ещё раз, вы ничего не сможете доказать.
Повисло молчание. Нет, я не была обескуражена, но внутри всё болезненно сжалось. Ох Макс, Макс… Я же просила тебя не пороть горячку.
— В общем, я жду вас, дражайшая Евгения Андреевна, — подытожил Бошняк. — И чем скорее, тем лучше. Ваш жених — беспокойный заключённый, и он может мне надоесть. В любой момент, имейте в виду.
— Надеюсь, что вашего терпения хватит ещё на какое-то время. Мне нужны доказательства, что Макс действительно у вас. А иначе я к вашему дому и близко не подойду.
— Вы испытываете мою доброту.
— А вы — мою. Доказательство — или идите к чёрту.
— Вам настолько безразлична жизнь вашего жениха?
— А вы хотите, чтобы я пришла, или нет? Я не прошу ничего невыполнимого.
Ещё одна пауза. Я вдруг почувствовала, что блузка неприятно липнет к спине.
— Хорошо, — наконец сказал Пётр Викторович. — Вы получите своё доказательство. Но имейте в виду, что с каждым днём ожидания вашему Максу будет становиться всё хуже.
— Значит, жду, — сказала я и нажала на отбой.
Каким-то чудом мне удалось не выронить ай-фон, а аккуратно положить его на стол рядом с компьютером. Потом я не знаю сколько времени тупо таращилась на потемневший экран с пляшущей на нём заставкой. Возможно, завтра мне вручат коробочку с отрезанным пальцем или ухом. И мне придётся жить, зная, что это сделала я.
Я заскрипела зубами — и на смену отупляющему страху пришла спасительная ярость. Ну уж нет, скотина, если с головы Макса упадёт хотя бы волос, ты мне заплатишь. Ты мне в любом случае заплатишь, но за любой вред, ему причинённый, заплатишь дважды и трижды. Ты ещё проклянёшь тот день, когда вообще вздумал со мной связаться!
Я рывком поднялась с кресла и выглянула в окно. Очищенные от снега мостовые чернели среди полосок белых газонов, день был пасмурный и какой-то безрадостный. Я до боли прикусила губу. В серьёзности угроз Петра Викторовича я не сомневалась изначально, требование доказательств мне нужно было только для того, чтобы потянуть время. Время, нужное мне на подготовку. Потому что Бошняк совершенно прав — я не стану тревожить ни полицию, ни отца. Мы действительно решим всё в своём узком кругу — но совсем не так, как этот ядовитый слизняк себе вообразил. Жди меня, Бошняк, я приду к тебе, как ты и хотел, но ты этому совсем не обрадуешься.
Глава 13
— Привет, Паш, — я лучезарно улыбнулась.
— Привет, — Паша Кулагин снял зимнюю куртку и шапку, повесил их на вешалку в паре столиков от меня, после чего приземлился на стул напротив. Официантка с узкими глазами положила на стол перед ним меню.
Зал «Саби-Ваби» у самого выхода из «Арбатской» был полон почти наполовину, но столик у окна стоял достаточно уединённо, чтобы можно было говорить, не опасаясь подслушивания. Пока Паша листал меню и заказывал себе суши, я внимательно рассматривала моего приятеля и одноклассника. В подростковом возрасте он казался нескладным — длинный, тощий, с выпирающими локтями и коленками, и к тому же прыщавый. Сейчас дело несколько выправилось — он уже не казался составленным из супового набора, хотя видно было, что широких плеч ему не видать никогда: на нём была футболка с Человеком-Пауком, любимая им ещё в школе, и она всё ещё была ему впору. И прыщей почти не осталось, хотя полностью они так и не исчезли.
— Ну? — сказал он, когда ему принесли поднос с суши. — Что у тебя за дело?
— Ты ведь занимаешься в тире, так?
— Так, — кивнул он.
— И ты знаешь его работников?
— Ну, некоторых знаю. А что?
— Близко?
— Да не так, чтобы очень…
— Но всё-таки, может, ты знаешь, ну… скажем, не нужны ли кому-нибудь из них хорошие деньги?
Пашка перестал жевать. Потом с некоторым трудом проглотил то, что было у него во рту.
— А почему ты спрашиваешь?
— Паша, — я навалилась грудью на край, придвинувшись к нему настолько, насколько позволял стол, — ты ведь мне настоящий друг?
— Угу.
— Мне нужны патроны. Стандартные, калибр девять миллиметров.
Некоторое время Паша смотрел на меня. Потом хмыкнул:
— А пистолет тебе не нужен?
— Нет, пистолет не нужен. Только патроны.
Собственно, в принципе можно было обойтись и без обращения к нему. Первое, что я сделала, когда взяла себя в руки — это достала из ящика стола «макаров» и внимательно осмотрела. Пистолет был в порядке, но всё же я принесла машинного масла и как следует протёрла все детали. Умение разбирать и собирать оружие тоже было при мне, в чём я и не сомневалась. А вот вторым пунктом встал вопрос о боеприпасах. На шести патронах далеко не уедешь. И первая мысль, которая пришла мне в голову — поискать в собственном доме.
А почему бы и нет? Да, мой папа — не бандит с большой дороги и не мафиози. И всё-таки, и всё-таки… Поручиться, что он совсем никак не связан с криминалом, я не могла. Да, у него всё было легально, и всё же, если начать вспоминать… Кто-то ведь дал ему ссуду на начало нового дела после кризиса 98-го? А она была не маленькая, едва ли тогдашние банки стали бы рисковать, когда из всего имущества у нас осталась квартира в убогой «хрущёвке», на которую едва-едва удалось наскрести после продажи дома. Все папины тогдашние партнёры как-то тихо исчезли из его жизни, я помню, как папа с горечью говорил маме, что единственный человек, оказавшийся другом на деле, а не на словах, это тот, кто дал ему тогда работу на складе своей фирмы. Тот самый, который позже был готов взять и меня, конечно, на совсем иную должность, а в то время и сам оказался на мели, хоть и не разорившись полностью. Друг сделал для папы всё, что мог, и большего не потянул бы. И тем не менее, вскоре деньги откуда-то взялись.
Можно вспомнить и ещё один случай, происшедший, когда я заканчивала школу. Того человека, которого я не видела ни до, ни после, и которого папа сперва не хотел пускать в квартиру, а потом заперся с ним в кабинете и проговорил два часа. А на следующий день мы с мамой вдруг спешно собрались и на две недели улетели на Канары. Я тогда ни о чём не задумалась, и лишь радовалась незапланированным каникулам в разгар учебного года. И ещё удивлялась — почему это мама всё время такая рассеянная?
Можно было повспоминать ещё, но проще было сходить и посмотреть. И я отправилась в папин кабинет. Я знала код его сейфа, и где лежит ключ, но раньше мне бы и в голову не пришло лезть туда без спроса. Однако я нашла именно то, что искала: несколько папок с документами, несколько пачек денег… и пистолет, похожий на мой. И пару коробок патронов к нему.
Казалось бы, вопрос решён, но я задумалась, поглаживая воронёный бочок оружия. Я по-прежнему не хотела посвящать родителей во всю эту историю. А это значило, что когда нехватка патронов обнаружится — пусть даже это случится не сегодня и не завтра — мне будет трудно объяснить, куда они делись. Сейф могут открыть папа, мама и я. Так что выявить расхитителя будет несложно.