— Ну, и как успехи? — с невинным видом спросила у меня Женя, когда нам принесли заказ.
— Успехи? — я попыталась скопировать её невинный взгляд.
— Ой, только не пытайся нас уверить, что ты всё это время сидела, сложа руки.
— Ну, кое-что я действительно выяснила, — призналась я. — Может, стоящее, а, может, и пустышка.
— Ну, если пустышка, то хоть одно направление поиска отсеется, — оптимистично заметил Макс.
Я коротко пересказала эпопею под кодовым названием «Конор Монаган». Макс заметил, что никогда о таком человеке не слышал, хотя Пейджа знает, пусть и понаслышке.
— Любин муж с ним… ну, не то, чтобы приятельствует, но знаком. Бывали на совместных мероприятиях, и на барбекю его Пейдж пару раз приглашал.
— А, кстати, — сказала я, — муж-то Бошняка давно знает?
— Да уж года четыре…
— То есть ораторствует он недавно?
— Ораторствует? А, в смысле, способность с помощью Петра Викторовича приобрёл? Да, относительно недавно. Так что да, контакты со здешними Бошняк поддерживал, если ты это имеешь в виду. Но Любе о его нынешнем местонахождении ничего неизвестно, я перед отъездом имел с ней долгий телефонный разговор.
— Ты сказал ей, что приезжаешь?
— Нет, я решил, что это будет лишним. Просто расспросил, как у них и что, и заодно упомянул, что хотел бы встретиться с Петром Викторовичем. Но она сказала, что не знает, где он, и никто из общих знакомых ей ничего не говорил. Так что проверим для начала этот твой дом.
Я согласно кивнула.
— А когда?
— Ну, вот завтра и займёмся. Я машину арендую с утра, и поедем.
Мы замолчали на некоторое время, отдавая должное еде. Потом я сказала, обращаясь к Максу:
— Женя говорила, что ты дописал её портрет?
— Угу, — Макс кивнул с полным ртом.
— А фотографии нет? Мне интересно посмотреть.
— У меня есть, — вмешалась Женя. — Обоих портретов.
— Обоих?
— Да, он решил сделать… как это называется? Диптих? В общем, написать нас обеих, — она вытащила смартфон и принялась перебирать приложения.
— Тебя я писал по памяти, — слегка извиняющимся тоном произнёс Макс. — Мог что-то не точно вспомнить.
Ой, да хотя бы и не точно! Я приняла от Жени смартфон подрагивающими руками. Он всё-таки меня написал! Именно меня, а не её, хотя и её, конечно, тоже…
На первом снимке обе были картины рядом, и разглядеть детали мелкого изображения было сложно. Я пролистнула дальше, где они были сняты по отдельности, и потому крупнее. Женин портрет был таким, каким я его помнила, добавился только фон. А вот второй… Это была я. Вторая женщина сидела в три четверти оборота, положив ногу на ногу и сложив руки на коленях. Несмотря на внешнюю расслабленность, в позе чувствовалось скрытое напряжение. Выражение лица было строгим и сдержанным, линия губ получилась довольно жёсткой, взгляд перед собой — прямым и сосредоточенным. Да, на этих картинах была чётко видна разница между нами, несмотря на всё сходство черт. Наверное, именно это и увлекло Макса как художника.
Что-то попало в глаз, затуманив зрение, и я моргнула. Потом моргнула ещё раз, поняв, что видеть мне мешает прозрачная капля, которая вытекла из глаза и поползла вниз по щеке.
— Спасибо, — сказала я Максу, возвращая смартфон, и, несмотря на все старания, мой голос дрогнул. — Это… Это прекрасная картина.
— Пожалуйста, — кажется, он был смущён. — Но лучше бы, конечно, видеть их вживую.
Я молча кивнула. В горле першило, и произнести что-то ещё я опасалась.
— А ещё папа хочет открыть филиал «ДомКвартВопроса», — бодро сказала Женя, прерывая неловкую паузу. — И поставить туда Макса начальником.
И остаток ужина мы посвятили обсуждению новостей от наших общих московских знакомых. Не то чтобы мне это было особо интересно, но по крайней мере, это была безопасная тема, которую я могла без усилий поддерживать.
— Да повёз бы, — сказал Макс, обращаясь к Жене. — Тут тебя таксист хоть в другой город повезёт, только плати.
— Так что Эжени и без нас бы справилась. Только как мы этот дом найдём?
— Ну, полагаю, у неё есть опыт. Ведь правда?
Я кивнула, не отрывая взгляда от пейзажа за окном арендованной машины.
— Что-то ты сегодня молчаливая, — заметила Женя. — Плохо себя чувствуешь?
Я глубоко вздохнула. Говорить и вспоминать не хотелось, но рано или поздно рассказать всё равно придётся.
— Макс, Женя… Не пугайтесь, но… возможно, они уже здесь. В Америке.
— Кто — они? — уточнил Макс.
— Другие Охотники.
В машине повисла тишина, сидевший за рулём Макс на мгновение обернулся ко мне, оторвавшись от дороги.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что… Потому что этой ночью я на какое-то время забыла, кто я такая.
— В смысле? — спросила Женя. — Ты… снова решила, что ты — это я?
— Почти. Я всё-таки сумела вспомнить тот наш разговор в ресторане, и как я объясняла вам обо мне и другом мире. Это помогло мне понять, что происходит. Но я помнила только свои слова, а не то, о чём говорила. Не самое приятное чувство.
И это было ещё мягко сказано. Из памяти выпал не только весь другой мир и всё, что с ним связано, но и очень многое из того, что произошло со мной в этом. Сначала я вообще решила, что на дворе — октябрь прошлого года, когда с Жени была снята копия, и именно те воспоминания первыми всплыли в моей голове после короткого замешательства, когда меня словно оглушило. Так что первые несколько минут я недоумевала, где оказалась, и как меня сюда занесло. Но потом начали проявляться и другие воспоминания, сначала несвязные и отрывочные, и тогда до меня начало доходить, что прошло уже довольно много времени, и за это время много всякого произошло. В конце концов картина восстановилась почти полностью, вот только я не чувствовала, вспоминала ли я правду или просто фантазировала. Или пребывала во временном помешательстве? Сомнения опять зашевелились во мне, и конец им положило только новое чувство дезориентации, после которого в голове словно повернули выключатель. Я опять всё помнила и всё сознавала.
Но терять себя, сомневаться в собственной адекватности — страшно и гадко.
— Портал был закрыт — и открыт снова. Я не вижу иного объяснения, кроме того, что его предпочли перенести поближе, так сказать, к театру действий. Это проще, чем путешествовать на большое расстояние, преодолевая к тому же бюрократические препоны.
— Так что теперь они где-то в Америке? — подытожил Макс.
— И скорее всего не где-нибудь, а в Беркли. Так что… возможно, счёт пошёл на дни.
— И что же нам делать, если мы сегодня его не найдём?
— Надо будет подумать… Но я бы, пожалуй, пошла к Пейджу. Обрисовала бы ему ситуацию. Должен же он понимать, что его другу действительно угрожает серьёзная опасность, если его прячет. А мы способны предложить помощь.
— А если не прячет? Или не сознается?
— Если не прячет, то можно будет отчасти утешить себя мыслью, что мы опять в том же положении, что и конкуренты. А если не сознается… Надо, чтобы сознался.
Макс скептически хмыкнул, а вот Женя, знавшая меня немного лучше, бросила на меня испуганный взгляд.
Мы примолкли, глядя через долину на заросший лесом невысокий горный хребет справа от шоссе. Склон слева уходил вверх, и на гребне стеной стояли деревья и кусты, в которых тёмно-зелёными пятнами выделялись невысокие ели. Эта часть Калифорнии, в отличие от той, где проходила железная дорога, оказалась достаточно заросшей.
Всё-таки что ни говори, а горные пейзажи самые красивые.
Через какое-то время Макс, следуя указаниям навигатора, свернул с многополосного шоссе на куда более узкую дорогу, запетлявшую по склонам. В пути мы миновали несколько однотипных городков. Одноэтажная Америка раскрывалась перед нами, слегка ломая мне шаблон. Жене до сих пор приходилось бывать только в Нью-Йорке и его окрестностях, и она, а за ней и я, при упоминании этой страны невольно первым делом вспоминали небоскрёбы.
Через какое-то время мы, перевалив через тот самый хребет, подъехали, судя по карте, к самому побережью, но моря так и не увидели. Горы сменились холмами, леса начали чередоваться с поросшими сухой травой полями. И наконец мы свернули на пресловутую Лобитас-Крик-роуд, оказавшуюся совсем узенькой полоской асфальта, зажатой между двумя возвышенностями.
— И что теперь? — спросил Макс.
— Езжай пока вперёд. А там посмотрим.
Склоны скоро кончились, и появилась группка аккуратных домиков за такими же аккуратными заборчиками. Мы с Женей прилипли к стёклам, но Пётр Викторович не сидел ни в одном из этих палисадников и не торчал ни в одном из окошек домов, подобно манекену на витрине. Потом мы снова въехали в заросли старых деревьев, дорога сузилась ещё больше. Так что я невольно задалась вопросом, а как мы разминёмся со встречной машиной, если она попадётся нам на пути, тем более что вскоре мы проехали по краю самого настоящего обрыва. Но асфальтовая полоса оставалась пустынной.
Я с тревогой вглядывалась в переднее стекло — минуты шли, а никаких признаков жилья больше не было. Оставалось утешаться тем, что любая дорога куда-нибудь да приведёт. Отчасти ожидание скрашивалось великолепным видом на долину — видимо, проложенную тем самым ручьём, в честь которого наш путь и получил своё название.
Когда после довольно продолжительного петляния по склонам мы всё же выехали к жилью, я вздохнула с таким облегчением, словно лично несла ответственность за его наличие. Правда, это, судя по всему, было фермерское хозяйство, но оно всё же было. Мы миновали пруд, так заросший ряской, что я сначала приняла его за ровную полянку. Потом потянулись явно высаженные вдоль дороги деревья, чередующиеся с оградами полей.
— Так, останови-ка, — решительно сказала я, когда справа показался съезд с дороги, а за ним — ещё одна живописная группа одноэтажных домов. Из подстриженных кустиков выглядывал почтовый ящик, сделанный в виде домика с двускатной жестяной крышей, и даже с торчащей из неё трубой.