– Ты, – начинает она, – чья-то муха. Я видела точно такую же у одного знакомого мужчины. Ты чья-то муха, – повторяет Тереза, делая глубокий вдох – и это замечательно, быть мухой. Это означает, что кто-то о тебе думает.
– Гм. – Жанетт зажимает рукой рот, чтобы не сказать чего-нибудь лишнего, но смотрит на поверхность стола с опаской.
– Но, – говорит Тереза. Но а дальше-то что, теряется она, но только на секунду: – Но это сложно. Он часто о тебе думает, хотя отмахивается от тебя, вот так. – Тереза показывает рукой как. – И когда вы вместе, то ты все время мелькаешь… понимаешь, ты с ним слишком назойлива.
– Как муха, – говорит Жанетт, продолжая зажимать рот рукой. Она чувствует, как к горлу подступают рыдания, но у нее нет желания сопротивляться им.
Тереза молчит, видимо, ждет, что Жанетт скажет что-нибудь еще. И Жанетт, которая сама никогда не смогла бы сказать такое Сандре и даже Юнасу, почему-то понимает и принимает всю эту дичь.
– Если я муха… для него, – продолжает Жанетт, – то тогда кто он для меня? И… когда я без него, – ее глаза наполняются слезами, – я ведь не муха? Без него я есть та, кто я есть?
– Тебя к нему сильно тянет. Ты тоскуешь по нему, даже когда он рядом. По-твоему, желание – это и есть любовь.
– Я так не считаю, – протестует Жанетт, еле заметно улыбнувшись.
Эта улыбка тревожит Терезу.
– И кто же я есть без него? – повторяет свой вопрос Жанетт.
Не думала, что мухи такие настойчивые, обеспокоена Тереза. Она прищуривает глаза, чтобы снова что-нибудь увидеть, на сей раз то, что касается только ее, этой блондинки.
– Я не вижу тебя без него. Ты ведь не хочешь быть без него?
– “Будет очень больно”, сказала твоя бабушка.
– Так, – произносит Тереза, – но я не понимаю, что она имела в виду. Впрочем, наверно, очень больно все время быть мухой?
– Возможно, когда вдруг узнаешь, что ты – муха, – говорит Жанетт. – Может быть, она это и имела в виду? Тогда это чертовски больно.
Теперь ее поза стала менее напряженной. Слезы еще текут, но в них нет прежней горечи.
– Твоя бабушка, – говорит Жанетт, уже почти хихикая, – она… сказала, что я… – картонная коробка. Или моя жизнь такая! Коробка!
– Она почему-то за тебя боялась, – говорит Тереза.
Очень странно, что Тереза почувствовала именно это.
Они опять сидят молча. У Жанетт почти веселый вид. А Тереза терзается сомнениями.
– А он… тот, для которого ты муха, – нарушает паузу Тереза. – Он тебя любит?
– Да, любит он меня?
– Я не знаю, – отвечает Тереза. – Я не знаю даже, что значит это слово. Несколько дней тому назад… – У нее вдруг появляется непреодолимое желание поделиться с кем-то, кто по-настоящему поймет ее. – Несколько дней тому назад мне казалось, я знаю точно, как это бывает. Что такое любить кого-нибудь. Что любовь – это штормовая волна, выплескивающая вдруг открывшуюся истину, море истин, я думала, что все теперь знаю, понимаешь? – Глаза Терезы блестят. – И ведь знала.
У Жанетт возникает непреодолимое желание отблагодарить за доверие. Теперь я скажу это, решается Жанетт.
– Знаешь, – начинает она, тоже склонившись над большим, уютным столом. – Думаю, Юнас любит меня, но изменяет мне с кем-то. А здесь можно курить?
– Разумеется, – сипло произносит Тереза.
Юнас?!
Жанетт, бесшумно ступая, идет в прихожую за сигаретами. Теперь все сказано. Теперь она может спросить, правда ли Юнас изменяет, и, что бы Тереза ни сказала, Жанетт поверит ей.
– А где пепельница? – спрашивает она, вернувшись на кухню.
– В… каком-то из шкафчиков, – уклончиво отвечает Тереза. Ее сердце бешено бьется, ей кажется, что каждая черточка, каждое движение Жанетт впивается в ее сознание, будто острие брошенного ножа: Жанетт методично обследует шкафы, выдвигая один за другим ящики. Пепельницы в ящиках не оказалось. Жанетт внимательно оглядывает полки.
– Можно я возьму кофейное блюдце?
Она тянется на цыпочках, чтобы достать блюдце, Тереза видит ее серо-голубые тонкие носки, которые скрывались под джинсами, они идеально натянуты, ни на миллиметр не съехали.
– Итак, – говорит Жанетт, опять усаживаясь за стол. Она зажигает сигарету, глубоко затягивается. – Я хочу знать, спит ли он еще с кем-нибудь. В сущности, только поэтому я здесь. Но вообще это абсурд! – Жанетт хихикает. – Я хочу сказать, что вообще-то я не могу поверить в это, но именно твоя мама… то есть бабушка заморочила мне голову, наговорила ерунды. Я, конечно, разозлилась, но от этого не легче. Бродят всякие мысли… так что я хочу знать. Ты можешь сказать?
– Сказать что?
– Спит ли он с другими. – Жанетт нервно смеется.
– Да, – отвечает Тереза и судорожно сглатывает.
– Что – да? – спрашивает Жанетт, уже не хихикая.
– Да, – повторяет Тереза, – он спит с другой.
Ее пронизывающий взгляд встречается со взглядом Жанетт. У той каменеет лицо, рука с сигаретой зависает, не добравшись до рта.
– Спит? – переспрашивает она.
– Да, – снова говорит Тереза, и ее глаза блестят от слез. – Но все это по чистой случайности. Сам он ничего такого делать не собирался. Он лишь оказался жертвой… обстоятельств… для него это просто приключение…
Жанетт пристально смотрит на Терезу.
– Ни о какой любви нет и речи, – произносит Тереза, и внутри у нее все пылает от горя.
– Я… его… ненавижу… – говорит Жанетт с жаром.
– А он… любит… тебя, – произносит Тереза с не меньшим жаром и ненавистью. – Или он думает, что любит, потому что так ему удобнее всего, – сердито добавляет Тереза, – в сущности все – только воля случая. Это и есть вся правда, и я не понимаю, почему ты так на этом зациклилась, ведь это не имеет никакого значения!
– Не имеет значения, что он трахается с другими?! – кричит Жанетт.
– Ну да, – говорит Тереза. – А что? Он же уверен, что любит тебя. Что ты для него – самое главное в жизни! Ты можешь заставить его сделать все, что захочешь, так какое значение, черт возьми, имеет все остальное?
– Все что захочу?! Как бы не так! Он приносит мне только боль, сплошную боль! Мне приходится торчать в проклятой жуткой конуре, сидеть на своем отвратительном чертовом диване и думать, где же этот тип пропадает… Не любит он меня!
– Или, – твердо говорит Тереза, – ты не любишь его. Когда любишь, стерпишь все что угодно, а раз уже невмоготу, значит, все – разлюбила, вот из-за чего ты так убиваешься, верно?
Тереза встает из-за стола. Лицо Жанетт побледнело.
– Я не люблю его, я его ненавижу! И он не любит меня!
– И мы все еще не знаем, что значит это слово, не правда ли?
– А какое тебе до этого дело, черт возьми? – спрашивает Жанетт, уставившись на Терезу. Она тоже встает из-за стола и, опершись обеими руками о стол, изрыгает из себя: – А что ты так разошлась? Какое право ты имеешь кричать на меня? Ты ведь всю душу мне разбередила. Ты и твоя чертова бабушка, из-за вас я потеряла покой! Ох-х, как же мне больно! – Жанетт бьет кулаком по столу, словно этим хочет вызвать сдерживаемые слезы. И они полились, Жанетт начинает рыдать.
Тереза смотрит на нее холодным взглядом.
– Думаю, тебе пора, – говорит Тереза и убегает из кухни в ванную. Заперев дверь, садится на унитаз, стиснув ладонями голову. УХОДИ, молит она я больше не хочу, чтобы ты была здесь, УХОДИ, отвратительная дрянная муха, У ХОДИ!
Какое-то время в квартире совсем тихо. Жанетт на кухне стоит, замерев на месте, чувствуя, как все внутри клокочет от злобы. Тереза в ванной комнате сидит, закрыв руками уши.
Надо умыться, думает Жанетт. Она оставляет в покое кухонный стол и подходит к раковине. Открывает холодную воду, ополаскивает лицо, но снова набегают слезы, она опять и опять подставляет лицо под струю воды, потом ищет взглядом полотенце или салфетки – естественно, ничего этого нет и в помине.
Больше у Жанетт нет никаких сомнений, все ясно. Значит, у Юнаса точно кто-то есть. Сколько раз он спал с той, другой, кто она, ей совершенно неинтересно. Пустота, такая в душе пустота, думает Жанетт. Юнас, это не безумие, я просто устала от тебя.
Она вытирает лицо краем кофточки и бредет в прихожую. По-прежнему не слышно ни звука. Надо уходить, думает Жанетт. Ее трясет, она надевает вишневую куртку и наклоняется к сапожкам, однако передумав, сначала подходит к зеркалу.
Лицо покраснело от слез, но не распухло, вокруг глаз – черные разводы от потекшей туши. Жанетт отирает их пальцем, замечает на подзеркальнике разбросанную косметику. Бросив вороватый взгляд в сторону комнаты, Жанетт открывает пудреницу и слегка пудрит нос и под глазами. Когда она кладет пудреницу на место, ее взгляд задерживается на темно-синем пенальчике с губной помадой.
Та же марка, что и у меня, думает Жанетт. И берет помаду в руки. Золотистая наклейка на донышке наполовину оборвана, Жанетт снимает колпачок. Цвет тоже тот же, и такой знакомый скос на помадном кончике… Моя губная помада! Жанетт в изумлении. В этот момент что-то загремело в ванной комнате, Жанетт надо поторопиться. Она кладет помаду в карман, в одно мгновение надевает сапожки и торопливо выходит из квартиры. Быстро спускается по лестнице, мысли в голове бьются в такт шагам. Вверху раздается грохот закрывающейся двери – возможно, выбегая, она не захлопнула ее как следует.
Жанетт есть над чем поразмыслить, поэтому неудивительно, что, очутившись на улице, она старается вспомнить, когда в последний раз пользовалась этой помадой.
Девушка стоит перед зеркалом. Стоит, всматриваясь в себя, уверенная, что сможет разглядеть и то, что внутри ее. Решилась же она когда-то несколько раз сунуть ногу в глубокое озеро.
…Вода в озере темная, блестит, страшно даже подумать, что тут люди плавают. Мало ли кто вынырнет и утащит с собой на дно?.. Нога леденеет, как же больно, холод пробирается все глубже, маленькая девочка плачет от боли горючими слезами.