Розали разминалась в своем вагончике, делала махи ногами, десять раз подряд садилась на шпагат, у нее это получалось весьма изящно. Отец ее переоделся, но теперь его грызли другие сомнения, вполне оправданные. Номер-сюрприз, конечно, здорово, но каким он должен быть? Любому художнику требуется время, чтобы найти какой-то эффектный ключевой ход, важна идея. А тут что получится? После грандиозного помпезного финала – пятнадцатилетняя девочка, которая только-только начала осваивать проволоку?
Представление началось. Около входа на манеж у директора цирка была своя маленькая каморка, над которой располагался духовой оркестр. Оттуда директор наблюдал за выходом и уходом артистов с арены, ему тоже надо было появляться на манеже, чтобы громким голосом, картинно разведя руки, объявить следующий номер. В этом укромном уголке стоял деревянный стол, два стула да маленькие весы для взвешивания монет (весами иногда пользовалась жена). Когда он вошел в свой закуток после парада-алле – открытия представления, – его взгляд упал на весы – да-да! – они ему пригодятся для номера дочки. Он загорелся очередной идеей. В этот вечер было много зрителей, и они бурно аплодировали, красота, да и только, поэтому директора будоражили новые идеи и образы.
Я расскажу ей, как это сложно, даже непосильно, подумал он.
Пока шел первый номер, директор цирка снял с весов цепочки с прикрепленными к ним маленькими латунными чашами. Затем закурил сигарету. Во втором номере, который он не объявлял, Розали тоже принимала участие. Он узнал ее по собранным в хвостик светлым волосам, когда она и еще десять девочек и мальчиков высыпали из-за бархатного занавеса на манеж. Он пошел и взял ее балансир. На каждый конец этого длинного шеста он повесил чаши – те, что он снял с весов, – и балансир сразу же превратился в некие гигантские весы для взвешивания монет.
Она думает, ее ожидает триумф. Она еще ребенок, уверена, что я туго натяну для нее проволоку под куполом шатра. Потом она начнет смело семенить ножками по ней, вперед и назад, а потом решит, что может уже все. Я преподам ей урок, так размышлял директор цирка.
После акробатического номера Розали бежит в свой вагончик, умывается, разглаживает щеткой волосы и надевает тоненькое светло-зеленое платьице. Приготовила его специально для дополнительного номера. Она вспоминает, как первый раз вышла на манеж, ох и страшно было. А сейчас она совсем не боится, но все ее тело горит и душа тоже, какое счастье. И как здорово, что отец выслушал ее. Она чувствовала, что справится с любым испытанием, а потом станет первой помощницей отца и в один прекрасный день сама возглавит труппу. Вот это будет грандиозно, не то что сейчас, когда ей предстоят мучительно долгие и страшные минуты на проволоке. А ведь она уже столько всего умеет. Ну почему, почему надо ограничивать свои таланты, довольствоваться одним амплуа?
Розали прокралась к выходу на арену и, слегка раздвинув занавес, стала наблюдать за зрителями. Народу было полно, прямо напротив нее сидел тот мальчик, снова пришел, только для того, чтобы увидеть ее. В этом Розали даже не сомневалась. Она в прошлый раз ему подмигнула между прыжками, а он смотрел на нее как завороженный. И прежде, чем убежать с манежа, она бросила ему (и как она только решилась?) шарик для жонглирования. С каким небрежным изяществом он поймал его! А потом улыбнулся.
Опять вынырнул из-за занавеса отец, точнее, вылетел. Он только что объявил номер клоунов. Он так спешил, что едва не сшиб белого клоуна, который ждал у арены своего выхода. На клоунской маске светились малюсенькие серебристые звездочки, он гордо распрямил плечи.
“Извольте смотреть, куда идете, господин директор”, – важно произнес клоун и с картинной надменностью прошествовал на арену.
Господин директор схватил Розали за руку и со словами “Я придумал, каким будет твой номер” потащил ее в свою клетушку. Розали не в новинку были быстрые перепады отцовского настроения, но она никак не ожидала увидеть в его глазах столь мрачную решимость. Он поднял в воздух балансир с подвешенными чашечками от весов.
“Взгляни, специальный шест для девочки, которая хочет стать директором цирка”.
“Так он ведь будет тяжеловат”, – заметила Розали, увидев чаши.
Отец с дьявольской улыбкой сказал:
“Глупости, это же латунь. Но об эксперименте должны знать только ты да я, сейчас все объясню. Слушай внимательно, у нас мало времени.
На одной чаше весов лежит вера. Вера – это твои мечты. Все, что ты видишь перед собой, все, чего ты хочешь добиться. Вера заставит тебя, когда ты пойдешь по проволоке, вообразить, будто ты под самым куполом, на высоте тридцать метров. Что ты можешь парить словно птица. И именно вера заставит тебя влюбиться до сумасшествия. – Отец нахмурил брови. – Девочки влюбляются, а некоторые даже сходят от этого с ума.
На второй чаше – сила. Это постепенное, шаг за шагом, движение к победе, сила – это терпение и изнуряющие тренировки, когда повторяешь каждый трюк снова и снова, не жалея себя и не загадывая наперед. Сила – это служение кому-то, без раздумий о престиже и славе. Сила – это продолжение работы над собой, когда, еле волоча ноги, идешь и идешь по проволоке, ни о чем не думая, ни о чем не мечтая”.
“Еле волоча ноги? Звучит не очень красиво”, – удивляется Розали.
“Не только звучит, но и на самом деле это так, – отвечает отец, – и упрямые складочки у рта в те минуты, когда ты, еле волоча ноги, скользишь по проволоке, могут отпугнуть многих твоих поклонников.
Далее у нас имеется страх. Я натяну проволоку очень низко, сладкая моя, только два фута над ареной. Но если ты потеряешь равновесие между верой и силой и, не удержавшись, поставишь ногу на пол манежа, то все прояснится, так и знай. Как только твоя нога коснется арены, будет решена твоя судьба. Если ты поставишь ногу слева от проволоки, значит, победила вера, быть тебе жертвой всех твоих грез”.
“А если справа?”
“Тогда победит сила, и ты так и не посмотришь ввысь. Ты будешь слугой, который только подчиняется. Рабыней. Не увидишь мир вокруг себя, никогда не полюбишь. Ибо нельзя любить, не имея веры. В ту же секунду, как только ты вспомнишь, что находишься всего лишь в двух футах от арены, все вокруг тебя станет серым”.
“ Ты так красиво говоришь, папа”, – восхищенно сказала Розали.
Директор цирка почувствовал, как у него на лбу проступают капельки пота.
У малышки не хватает ума понять, во что она ввязалась, подумал он. И протянул своей дочери балансир с чашечками от весов.
“Проще говоря, доченька, задание слишком трудное для тебя. Ох уж эти твои амбиции… не будь их, тебе бы никогда не пришлось размышлять над всем этим. По-твоему, я красиво говорю? Что ж, буду говорить понятнее.
Оступишься в левую сторону, в сторону веры и грез, потом держись. Я буду так строг, так жесток с тобой, что ты начнешь ненавидеть меня. А когда тебе исполнится шестнадцать, по уши влюбишься, сбежишь от меня и от цирка, вцепишься в какого-нибудь молокососа, которого сама назначишь героем своего сердца. Слишком тяжелая обуза для бедняги, для любого нормального парня. Он бросит тебя, беременную, без всяких средств к существованию. Ты родишь малыша, сдашь его куда-нибудь, а сама угодишь в бордель. Возможно, даже попадешь в один из дорогих, с винами-ликерами, с конфетами и шелковыми тряпками. Там будешь жить иллюзиями, что ты желанна, но начнешь стареть, и жизнь закончится лет в сорок”.
“А если я соскочу вправо?” – от злости Розали даже охрипла.
“Тогда останешься со мной. Будешь с утра до ночи тренироваться, никаких грез и видений, я буду тебя кормить и давать немного денег. Через несколько лет ты сама поймешь, что не блещешь особыми талантами. Ты все чаще будешь замечать, что проволока висит не так уж высоко, до облаков далековато, но тогда зачем стараться, не лучше ли соскочить на твердую землю? По зрелом размышлении ты начнешь заниматься все более и более скучными делами, мимо будут проноситься девочки в трико и юбочках с блестками, у всех у них грандиозные радужные мечты, а тебе остается подшивать им подолы, когда отпорется край. И вот появляется мужчина, из тех, что и смотреть не на что, и поэтому он не смеет заглядываться на смазливых цирковых нимфеток. Он и возьмет тебя за руку. И ты пойдешь за ним и из благодарности никогда не будешь думать о том, чего он все равно не поймет”.
“А если я удержусь на проволоке?”
“Считаю, что не стоить рисковать, ни к чему затевать этот номер-сюрприз. Разве тебе не ясно? Ты ведь теперь знаешь правила”.
“Папа, ты же обещал”.
Во время громких оваций после пышного финала директор поднял руку. По его просьбе на середину манежа выкатили два табурета и между ними натянули проволоку, на высоте два фута. В цирке наступила тишина.
“Достопочтенная публика! – громко начал директор цирка. – Этот номер не входит в нашу программу, это номер на пари. Его заключили мы с моей дочерью Розали. Если она справится с заданием, я ей разрешу выйти замуж за юношу, которого она любит. Конечно, она еще слишком молода, но в нашем цирке чего мы только ни делаем ради любви. Если вам интерес но, оставайтесь и смотрите. А представление уже закончилось”.
И он отвесил глубокий поклон. Зрители на верхних рядах уже поднялись, но после этой речи снова уселись на свои места. По цирку прокатился взволнованный ропот, господин директор определенно всех заинтриговал.
Теперь тот мальчик в первом ряду подумает, что я собираюсь за кого-то замуж, досадовала Розали, делая первый шаг по проволоке. Балансир угрожающе наклонился влево, и ей пришлось мучительно напрячь правую ногу, когда она делала следующий шаг. Тихонечко, шаг за шагом, подумала она, посмотрев вниз. Но, увидев, что пол арены совсем близко, она приподняла голову. Я, наверно, кажусь им красивой в этом светло-зеленом платье – оно у меня самое нарядное. Свет рампы сиял вокруг нее, она представила себе, как тот мальчик смотрит на ее ноги под полупрозрачной юбкой, и снова сильно шатнулась.