отвел Кай в лес, чтобы она справила нужду.
– Если убежишь, я всажу тебе в ногу стрелу, и тогда ты будешь медленно умирать от боли, – пригрозил он.
Кай видела, на что он способен – как он убил кролика. Значит, не промахнется даже в темноте.
Когда они вернулись к водопаду, Дой стоял на плоском камне и жонглировал шестью стручками. Он подбрасывал их высоко в воздух, делал оборот вокруг себя и ловил их за спиной. Гото тем временем переоделся в женские шелка и пудрил лицо в белый цвет. Кай открыла рот. Каждые несколько лет в их деревню забредала театральная труппа, где мужчины играли в представлениях женщин.
– Я думала, насчет цирка ты пошутил, – обратилась она к Рену.
– Раньше они были актерами, – сказал Рен. – Но разбой приносит больше денег. Так что теперь они дают представления для пленников.
– Вот повезло-то… – пробурчала Кай.
Гото подбежал к ней и схватил за рукав.
– Для тебя мы приготовили лучшее место! – возвестил он, подводя ее к бревну, откуда открывался прекрасный вид на камень – позади нее горел костер.
Кай в недоумении обернулась на Рена – он присел неподалеку, вытащил нож и принялся строгать палочку, словно ничего необычного не происходило.
Дой уронил стручки – позволил им упасть один за одним, а потом водрузил на голову черную шапку аристократа. Гото подошел к Дою – в руках его был небольшой детский зонтик. Кай поняла, что когда-то все эти вещи принадлежали людям, которых они ограбили.
– Рен! – громко зашипел Гото.
Рен поднял взгляд – веки полуопущены, будто ему и дела нет до происходящего.
– Сцена, – сухо проговорил он.
Гото выставил бедро в сторону.
– Вы звали меня, господин? – спросил он пронзительным фальцетом.
– Да, моя госпожа, – ответил Дой громко и напыщенно. – Нужно позвать лекаря. Что-то меня штормит.
– Штормит, говорите? Для этого вам не нужен лекарь, дорогой. Просто возьмите мой зонтик. – Гото замахнулся и шлепнул зонтиком прямо по голове Доя. Тот неловко отступил.
– Может, теперь вы позовете лекаря? – спросил он, взявшись за рукоятку. – У меня болит голова.
Дой согнулся, схватившись за живот и покатившись со смеху.
Смущенная Кай глянула на Рена, но тот не отрывал взгляда от своей веточки.
Внезапно Дой перестал смеяться и посмотрел на нее. Кай опустила взгляд.
– Ты должна засмеяться! – подсказал он, и Кай тут же ударило по голове что-то маленькое и твердое.
Он кинул в нее стручком! Еще один попал ей по плечу – прямо по ране, – и она закричала. Кай отвернулась и закрыла лицо левой рукой.
– Да что с тобой, тэннё? – прорычал он. – Не хочешь до нас снизойти?
Кай пискнула. Дой пугал ее больше, чем пламя Дракона-повелителя. Она не смогла бы даже изобразить смех.
Гото тяжело опустил руку ему на плечо.
– Это все потому, что она наполовину птица, – пояснил он. – А птицы не смеются. И не играют с людьми. В старых сказках этим занимаются лисицы. И обезьяны. И даже крабы. Но птицы – никогда.
Дой сплюнул на землю.
– А как же тот Воробей Резаный Язычок? Он сыграл со старухой шутку.
– Воробей проучил жадную женщину, – сказал Гото. – Это не смешно. Говорю тебе, Дой. Птицы не смеются. Но я знаю, что может помочь.
Гото спрыгнул с камня и заливисто запел глубоким баритоном:
– Луна восходит, круглая и полная!
Кай знала эту песню – она выучила ее еще в детстве. Но Гото приближался к ней, и из-за этого песня звучала скорее пугающе, чем успокаивающе. Он откупорил фляжку и поднес ее к губам Кай. Она дернулась и связанными руками отбила фляжку, чуть не пролив напиток.
– Плохая птица! – Гото схватил ее за волосы, его толстое лицо оказалось так близко, что Кай разглядела кривоватые зубы разбойника и почуяла его кислое дыхание.
– Стоит разрезать тебе язык, как тому воробью. Рен, давай-ка сюда нож.
Он ведь не сделает этого. Ведь так? Гото был интриганом, а жестокостью отличался Дой. Кай запаниковала и попыталась ударить Гото в грудь, оттолкнуть его – плечо отозвалось болью.
– Лучше этого не делать, – произнес Рен. – Утром пожалеешь. Невредимой она стоит дороже.
На мгновение хватка Гото усилилась. Кай прикусила губу и взмолилась, чтобы он послушал Рена. Гото запел другую песню, отпустил ее и заковылял прочь, а Кай свалилась на землю, тяжело дыша. Гото и Дой скрылись в лесу. Как только они исчезли из виду, Рен вскочил на ноги.
– Вставай. – Он схватил Кай за локоть и помог ей подняться. Подвел к иве, связал ей ноги и обернул веревку вокруг талии, привязав к дереву.
Кай бурлила от ярости и унижения… она совсем ничего не могла поделать! Ужасно чувствовать себя такой беззащитной! Если она сможет сбежать, то обязательно научится владеть каким-нибудь оружием. Да хоть луком. Для того чтобы стрелять, не нужно быть больше своего противника.
Рен работал быстро и тихо. Кай молчала. Похоже, он торопился закончить до того, как Гото и Дой вернутся. Как только он привязал Кай к дереву, то вернулся на место и продолжил строгать свою палку, словно и не отрывался от этого дела. Через пару минут Гото и Дой вернулись – и тут же упали на землю у костра. Кай постаралась сжаться и сделаться незаметной. Но те, похоже, больше не думали о ней – даже не посмотрели в ее сторону.
В догорающем пламени костра Кай наблюдала, как Рен следит за разбойниками. Как только они захрапели, он отбросил палку в сторону и прилег, подложив под голову седельный мешок. Похоже, под его маской безразличия скрывалась целая буря чувств. Каждое его движение было тщательно спланировано. Рен казался таким же пленником, как и она сама.
6
Плечо пульсировало всю ночь – в такт сопению Рена и лошадиному фырканью. Кай постоянно ворочалась, пытаясь найти удобное положение – мешали кривые корни и мелкие камни. Связанные руки и ноги немели, и периодически она шевелила пальцами, чтобы вновь их почувствовать. У нее кружилась голова – должно быть, от голода. Или оттого, что она потеряла слишком много крови.
Кай ворочалась и молилась духу Хамако о защите. Но посреди молитвы вдруг остановилась. Если бы духи предков могли ей помочь, разве они не вмешались бы раньше? Если бы их с Киши защищали тетя, и бабушки, и дедушки, и другие родственники, то смог бы бакэ-кудзира проглотить сестру? Смогли бы разбойники сбить ее стрелой? Киши бы наверняка сказала, что они просто недостаточно молились на празднике мертвых, выказывали предкам мало уважения. Киши всегда искала недостатки в самой себе. Но Кай знала, что они старались как могли: приводили в порядок могилы, оставляли в качестве подношения фрукты и цветы, зажигали перед хижиной фонари, чтобы духи могли найти дорогу домой. Через три дня семья Кай выпускала фонарики в море. Весь этот ритуал был сказкой – она поняла это только сейчас. Они просто притворялись, что это поможет избежать беды. Кай почувствовала, как ее накрывает темной бесформенной волной отчаяния, похожего на оторванную от тела тень.
Когда уханье сов наконец сменилось щебетом птиц, проснулся Рен. Он повязал на лоб темно-синюю повязку – волосы его тут же поднялись вверх, словно бурые водоросли хидзики, – а затем достал из сумки щетку и принялся уверенными равномерными взмахами чистить лошадей. Даже в такой ранний час шкуры их уже блестели темными пятнами пота. Он говорил с ними нежным шепотом, и Ноша, вьючная лошадь, обернула шеей его талию, будто бы обнимая. Рен закончил с чисткой и подошел к Кай. Вчера ей особо некогда было разглядывать его глаза, но сегодня она заметила, насколько они темны – словно намокшая древесная кора. Рен не поздоровался – молча развязал ей руки и принялся закатывать рукав.
Кай отдернула руку, хотя плечо тут же отдалось резкой болью.
– Я тебе не лошадь, – сказала она. – Нельзя меня вот так хватать.
Рен разжал пальцы и поднял руки, будто признавая свое поражение.
– Знаешь что, Кай? Мне приходится ухаживать не только за тобой. Но если хочешь, чтобы рана загноилась, что ж… мне все равно.
– Ах, простите, что в вашем списке дел прибавилась пара пунктов, – пробурчала Кай. – Как будто я просила, чтобы меня похищали. Я всего лишь прошу озвучивать, что ты собираешься делать.
– Хорошо. Я хочу сменить повязку, чтобы ты не умерла, – вздохнул Рен. – Так лучше?
– Намного, – скривилась Кай, когда он убрал пропитанную засохшей кровью повязку. – Спасибо за то, что ты сделал ночью.
Он заворчал и продолжил работать: промыл рану водой из фляжки и замотал чистой тканью. Молчание его успокаивало Кай, хотя она не должна была обращать на это внимания. Он защитил ее, должно быть, чтобы работы не стало еще больше. Ведь если бы Гото отрезал ей язык, Рену пришлось бы ее лечить. Он так же жалок, как и другие двое. Грязь под ее ногами. Нет, не грязь, а кое-что похуже, потому что из грязи растут прекрасные цветы. Он тина в застоявшемся пруду. Из нее ничего не растет. Рен сменил ей повязку, вернулся к костру и принялся рыться в сумках. Гото и Дой застонали и с трудом поднялись на ноги.
– Седлай лошадей, Рен! – приказал Гото, и они с Доем скрылись в лесу.
Рен надел на лошадей седла и упряжь. Когда разбойники вернулись, то вскочили на лошадей и тут же умчались прочь. Кай все еще оставалась привязанной к дереву.
– Куда это они? – спросила она, когда Рен подошел к двум оставшимся на ветвях уздечкам.
Может, ей удастся сбежать. Вчера Рен попытался защитить ее. Может, ему ее жаль? Хотя бы чуть-чуть?
– Посмотреть, нет ли на пути людей, – ответил он.
– Чтобы ограбить их? – нахмурилась Кай.
Он не ответил – повернулся к Ноше и надел на нее уздечку, осторожно сунув часть ей в рот.
– Я не врала про жемчуг, – попытала счастья Кай.
– Это решать не мне. – Рен поправил веревку на морде лошади.
– Если отпустишь меня, я принесу тебе сокровища, – пообещала она. – Клянусь.
– Если я отпущу тебя, они меня убьют, – ответил он.
Значит, он в самом деле был их пленником. Кай накрыло ужасной слабостью. Подкупить Рена было ее единственным шансом. Если она сейчас заплачет, то ему лишь станет неуютно. Он оседлал вьючную лошадь и отвязал Кай от дерева. Она могла бы попытаться сбежать в лес. Но, не успев и подумать об этом, Кай тут же поняла, что не справится. В ее сторону направят стрелу, и та попадет в цель – и тогда Кай увидит, как наконечник выходит из ее груди. Теперь она знала, что такое настоящая боль, и боялась ее.