ы верно сказали.
Однокомнатная квартира в пяти минутах ходьбы от метро. Большая. Высокие потолки. Комнату многие делят на две. Ванная – действительно комната, а не закуток с корытом для детей младшего школьного возраста. Кухня – столовая, а не коморка с газовой плитой… В такие квартиры в те годы не всех гостей приглашать-то можно было. Обзавидуются. А зависть – чувство огнеопасное.
Она набрала еще два номера, говорила о том же. Обрадовала людей, вздохнула облегченно. Гора с плеч. И через час Ирина, абсолютно уверенная в себе и в правоте своей, и в том, что теперь все пойдет так, как того требует жизнь с ее осторожностями, легла на диван, включила лампу, стоявшую на столике, и открыла томик Гете с готическим шрифтом. Какое счастье читать классику в готическом подлиннике! Особенно, когда тебе двадцать один год с хвостиком.
Гораздо позже, лет через пятнадцать, Сергей понял, какой мудрый и точный ход сделала Ирина, до этого наотрез отказывающаяся от всякого дополнительного заработка, от репетиторства, в начале семидесятых годов явления не повального даже в элитных кругах. Нельзя сказать, что он пришел в восторг от этого открытия. Да, девчонка, с которой он познакомился у Ирины, отвлекла его от хозяйки, и он быстро забыл о том чувстве, которое младшая сестра Ольги, жены его брата, в нем всколыхнула. Все хорошо, что хорошо кончается. Особенно в начале пути.
Ирина ему помогла. С другими репетиторами он подтянул остальные предметы, в апреле выполнил норму КМС, затем блистательно сдал вступительные экзамены.В Высшей школе КГБ при Совете Министров СССР он учился хорошо. Особенно легко давались ему английский, по пути он прихватил немецкий, был на свадьбе у Ирины, взял еще французский, увлекся восточными единоборствами. Ирина родила сына, развелась. Сергей закончился Школу и женился. Ирина была у него на свадьбе. И после этого они не виделись долго.
Сергей Воронков продвигался по служебной лестнице на удивление медленно. Вроде бы все у него было: опора мощная, три языка, умение проанализировать ситуацию, сформулировать точно и четко задачи, а также пути их решения.
Старший лейтенант. Капитан. Чего же ему не хватало? Почему он застрял? Время шло быстро. Засуетился дед. Сергея подтолкнули. Он попал в академию, закончил ее – майор. А тут нагрянули девяностые годы. Время самостоятельных решений. Очень важных. Для самого себя в первую очередь.
Земля резко потеплела. На ней появилось много горячих точек. Увеличилась скорость человеческой броунады. Быстро носились люди и идеи по земному шару, сталкивались друг с другом. Идеи деформировались, им проще. Людям – сложнее.
Горячие точки были для Сергея временем сплошных, непрекращающихся ни на день допросов. Допросил одного, сделал вывод, другого – вывод, следующего – вывод. Много работы, много возни. Допрашивать чаще приходилось своих. То есть соотечественников, россиян. И выводы, выводы. И боль за своих. Боль разрасталась, как злокачественная опухоль. Она уже давила, от нее уже некуда было деться. Ему казалось, что только он один знает, чувствует смысл происходящего в стране и на земном шаре в целом. Он, конечно же, заблуждался. Но допросы продолжались. Десятки допрошенных, своих, русских людей. Штабная суета. Штабные вести и слухи. Штабной воздух, пропитанный слухами, недомолвками, отчетной пылью, приказами, просьбами, намеками, подчас молчаливыми. И медленный, медленный рост. Это удручало. Злило. Томило. Это порождало в душе Сергея робкое чувство стыда.
Сослуживцы знали, какие у него связи. Командиры это знали. Но вперед они Сергея не пускали почему-то.
Брат Виктор в эти девяностые годы взлетел, укрепился на высоте, в очередной раз чуть было не взмахнул крылом, но то ли подрезал кто-то крылья ему, то ли устал он, то ли сделал мудрый ход конем и на время ушел в тень. Назначили брата всего лишь начальником академии, известной и даже знаменитой. Должность, о которой мечтают и будут мечтать многие генералы Российской державы, не понравилась Виктору Воронкову, генерал-полковнику, но судить-рядить о нем, человеке стратегического замаха, вряд ли стоит в разговоре о людях, уже смирившихся с тем, что дала им судьба в виде небольшого оклада охранников и пенсии.Непересекающиеся плоскости интересов, сфер деятельности, мироощущения, ответственности, в конце концов, за каждый свой ход, за каждое слово свое.
Сергей никогда этого не понимал. Старший брат – старший брат. Своди меня в зоопарк. Помоги задачку по алгебре решить. Поехали на Истринское водохранилище. И спорил он с Виктором всегда. В школьные годы из-за ЦСКА и «Динамо» в футболе и в хоккее. В девяностые годы – из-за политики. Впрочем, разговоры о политике не воодушевляли Виктора. В какой-то момент он стал скуп на слова, осторожен в разговорах с Сергеем, сдержан.
Еще на первом курсе академии Сергей нагрянул к Ирине. Вспомнили за рюмкой коньяка молодые годы, подивились – как редко они виделись. Дело перешло к чаю. И Сергей не сдержался, оглядел Ирину и вздохнул громко. Ирина, опытная, взгляд поймала и оценила его по-своему:
– Сережа! Ты же уже совсем взрослый. А мысли опять туда убежали, в наш первый урок.
– Урока, между прочим, не было. Было занятие по английскому языку. Это две большие разницы.
– И грубить ты научился по-солдатски. Прямо не знаю, что с тобой делать.
– Опять кому-нибудь позвонишь? Найдешь замену?
– Если тебе надо, позвоню, – спокойно ответила Ирина, сразив его наповал.
Он не хотел, чтобы она звонила. Он хотел остаться с ней. Она этого не хотела.
Ирина в тот день сделала ему подарок неоценимый. Умница женщина. Подружку в гости зазвала, дурочку перед ней сыграла: «Ты извини, Мариша, ко мне родственник нагрянул. Я тебе звонила второй раз, но ты уже ушла». – «Девушки, да я вас долго мучить не буду, мне, собственно говоря, уже пора идти, дела», – хорошо он ей подыграл, а девушки-то в один голос: «Ну хоть немного посиди с нами!»
Так оно все и началось. Для кого-то хорошее, а для кого-то не очень хорошее. Одно слово – закон равновесия жизненных эмоций. Там прибывает, здесь убывает. Главное, чтобы там, где убывает, не догадывались об этом. Чтобы хорошим не заглушать плохое. И наоборот. Чтобы хорошее не заглушалось плохим.
Знакомство с Мариной в конце восьмидесятых было не только приятным, но и полезным для Сергея Воронкова. Но узнал он об этом позже – в середине девяностых, которые начались для него соответствующим назначением, повышением в звании (наконец-то он стал майором) и, как для многих офицеров госбезопасности, горячими точками. Самой горячей из них была, конечно же, точка в Москве в девяносто первом году, когда дерзкие, но неопытные (а может, слишком опытные – в этом вопросе однозначного мнения у Воронкова не было) в глобальных проблемах истории, в том числе и истории Российской державы, молодые люди стали крушить все налево и направо. Да не Бастилии они крушили, а основы государства, которому по всем показателям умирать было еще рановато.
Эту горячую точку майор Воронков пережил без особых потерь. А чего ему терять в той ситуации, когда офицеры стали увольняться, когда их стали выживать из органов? Он ничего при этом не терял, он мечтал. Скажем, не подвиг совершить во славу Отечества, но какое-нибудь дело провернуть или хотя бы уж продвинуть с мертвой точки и самому продвинуться по службе, стать генералом в конце концов. А что, разве ему, младшему брату генерал-майора Воронкова, не мечталось об этом?! Еще как мечталось. У него было для этого все. И в большом количестве. Он не хуже старшего брата. Подумаешь, отличник нашелся! Сидел целыми днями за книгами. Зубрил все подряд. А, например, в той же математике он был явно слаб. С каким трудом он решал задачки по алгебре, когда Сергей просил его помочь! Это же видно было – не тянет он в математике! Не говоря уже об иностранных языках. А ведь пошел в гору! Да еще как пошел! И Сергей мечтал об этом, хотя даже жене не говорил о своих мечтах.
Он мечтал и даже верил, что брата обойдет. У него для этого было все.И, вероятно, именно это обстоятельство помешало ему сделать карьеру.
На первых своих горячих точках Сергей работал, как вол. Иначе не скажешь. Вол, который тянет за собой не плуг, вскрывающий целину, а обыкновенный булыжник, тяжелеющий с каждой сотней метров, с каждым новым полем, с каждой новой горячей точкой. Майор Воронков понял это не сразу. Получив назначение в Приднестровье, он полетел туда с гордым видом орла, не догадываясь о том, что будет эта поездка его лебединой песней, последней в армии.
Странное дело! Учился человек, служил, постоянно повышал свои профессиональные знания, много читал, причем в подлинниках, о разведке и разведчиках, изучал Сунь-цзы и Артхашастру, работал над собой, не щадя живота своего, как говорится, а кто-то, очень мудрый и осторожный и при этом не очень начитанный и образованный, может быть, даже совсем необразованный, долго-долго следил за ним, оценивал его работу, изучал, будто какое-то великое дело готовил для него. Ну очень важное дело. Тут промахнуться нельзя. Тут нужно действовать наверняка. И мудрый этот кто-то (а может быть, это была судьба Сергея Воронкова – и такое может быть) не спешил со званиями и должностями, с крупными делами. По мелочи время свое растрачивал Сергей, на допросах. Допрашивал он иной раз и подполковников, и даже полковников. Бывало такое. И всегда очень аккуратно, в смысле чистописания, составлял докладные записки, прочую документацию. И очень ждал должности и очередного повышения. А этот кто-то все не спешил и не спешил. Кто кого. Сергей так и не дождался нового назначения. И устал от неугомонной маеты допросов и составления соответствующей документации и в какой-то момент вдруг резко изменился, «показал свое истинное лицо», как сказали об этом наверху.
Он вдруг стал выговаривать всем подряд начальникам все, что думает о положении в Приднестровье, о роли армии славного генерала Лебедя, о нем самом, обо всех ответственных лицах. Это был вызов Судьбе. Или тому, кто так долго ждал, когда же майор взорвется.