Июль 1995 года он провел в прогулках по московским переулкам, выходившим своими кривыми коленцами на Бульварное кольцо, которое так или иначе вело его к Чистым прудам. Почему Сергея тянуло туда постоянно, понять было не сложно. Здесь его ждали. Принимали как мужчину. Уважали, робели, когда он вспоминал кое-какие детали из своей военной биографии, восхищались им, когда он дерзко, уверенно, обоснованно (так ему казалось) комментировал действия самых высокопоставленных деятелей государства и армии. Такое отношение к себе любому человеку приятно, особенно из бывших, отставных. А уж когда он переходил к главной теме своей жизни – к книге, то Марина просто млела от радости. Какой человек рядом сидит! Это млеющее восхищение обычно заканчивалось нежностями, которые очень удачно вписывались во взаимоотношения двух, по случаю нашедших друг друга и нужных друг другу людей. Нужных некоторое время.
Марина при всей ее покладистости и постоянной готовности слушать Сергея с открытым ртом и нежиться с ним на роскошной кровати с откровением, свойственным лишь недавно разведенным женщинам, привыкшим к мужской ласке, приучившим себя к ней и не имевшим никакого желания забывать эту привычку, не была-таки обычной брошенной самкой. Вообще она была скорее необычной, чем обычной. Во всем.
Закончив технический вуз в те годы, когда в «ящиках», на заводах, в административных учреждениях уже довольно остро ощущался переизбыток специалистов и роскошных бабенок с дипломами об окончании высшего образования, и получив вместе с дипломом еще и молодого кандидата наук в мужья, она некоторое время была абсолютно счастлива. Добившись свободного распределения, Марина никуда устраиваться не стала, хорошо подготовилась к главной своей обязанности: родила сына, растормошила буку-мужа, слишком уж влюбленного в инженерное дело, стала ходить с ним, оставляя сынишку теще или матери, в гости, в рестораны, не самые, впрочем, дорогие, богатые. Тянуло ее к людям. Она будто бы искала что-то потерянное. Она была на людях в меру раскованна и счастлива. Муж маялся на людях. Пил немного. Утром, счастливый, бежал на работу, мечтая только об одном: чтобы у жены к вечеру не родилась какая-нибудь очередная идея. Ему работать хотелось. В лаборатории он был как рыба в воде. У него в той воде даже рыбки были свои, очень симпатичные. Жена, правда, об этом не догадывалась долгое время. А именно до тех пор, пока ей самой не надоел ее муж.
Целыми днями маялась она дома. Маялась до тех пор, пока однажды ей не позвонила новая знакомая, Ирина Николаевна, Ирина, «англичанка», почти соседка. Они познакомились как-то на бульваре. Детское знакомство. У Ирины сыну Владику семь лет. У Марины сыну Валюшке – меньше годика. Побродили по дорожке вслед за детской коляской и Владиком, топающим вразвалочку рядом с коляской, поговорили. Ирина была лет на семь старше, но эта разница почти не чувствовалась внешне. Зато жизненный опыт и связи новой знакомой были для Марины как раз тем, чего ей не хватало для полного счастья. Из-за чего она, дочь потомственных учителей, и гоняла своего мужа по гостям да ресторанам.
Испытывая вакуум в свободном общении, Ирина сама выбрала Марину себе в подруги и не ошиблась. Свободы у Марины не было никакой даже в перспективе. Работа в институте, институтские же праздники, юбилеи, поездки со студентами в подшефные совхозы, в спортивный лагерь, другие мероприятия, – все это была одна лишь работа. Она надоедала. Накапливалась усталость. Ее нечем было снять, развеять напряжение. Любовников она, конечно же, имела. А как же без этого. Но не институтских и не много. «Хорошего – в меру», – говорила она себе, принимала по звонку приглашение, ходила в театр, возвращалась с гостем домой, славно проводила время, звонила сыну, матери, отцу, ложилась, брала в руки томик Гете в готическом подлиннике… Однообразная какая-то жизнь. Сухая. Без эмоциональных всплесков, без того чувства, которое испытывает человек, поговорив со старым знакомым, оказав ему какую-то безвозмездную помощь… У Ирины ничего этого не было. И долгое время она даже не подозревала, что ей чего-то не хватает, что ей не хватает общения, обыкновенного бабского разговора.
Да, у нее было много приятелей на папиной генеральской даче, только появись там, одними воспоминаниями заговорят, неделя пролетит, не заметишь. Насмеешься, нарадуешься. А домой вернешься – пустота. Потому что детство у них было общим, а жизнь у каждого своя, а где-то посредине между детством и жизнью остались навеки вечные дачи, дачные воспоминания. Все москвичи. У всех телефоны, у кого-то по два. И ни одного звонка. Разве что перед очередным Новым годом.
У Марины тоже были дача со смешными дачными воспоминаниями, впечатлениями и номера телефонов в записной книжке, и своя жизнь, которая не очень-то гармонировала с жизнью тех, кому она иной раз позванивала, все реже впрочем.
Они понравились друг другу в тот день знакомства. Ирина, свободная женщина, познакомила тяготеющую к свободе Марину с начальником отдела солидной конторы, богатейшей организации. Высокий, худой, светловолосый, он когда-то в быстром режиме овладел немецким языком, занимаясь с Ириной по три-четыре часа в день в течение трех месяцев. И такой же бурной была у них любовь. Она продолжалась больше года. Потом свободная женщина сказала в те годы еще заместителю начальника отдела, что семью его она разрушать не станет, что пора заканчивать этот «немецкоязычный» роман. Ирина говорила простые слова, несильные. Любой сильно влюбленный мужчина мог опровергнуть их. Но каким тоном все это было сказано! Какой строгой, твердой выглядела сидевшая в старом вольтеровском кресле Ирина! Нет, сказала она, нам даже изредка не нужно встречаться. Потому что я этого не хочу. Они расстались. Он ушел озабоченный. Такую женственную куколку терять не хочется ни одному нормальному мужику. Да с такой удобной квартирой в пяти минутах быстрой ходьбы от метро в самом центре города, да в пятнадцати минутах езды от конторы даже в часы пик. Как ему было обидно в тот вечер!
Ирина умела держать в своих руках свою свободу.
– Я же сказала, что между нами все кончено, – строго ответила она ему пару раз по телефону, и он вскоре остыл, стал начальником отдела, съездил в важную загранкомандировку, оправдал надежду руководства, порадовал подарками жену и детей. Ирине позвонил, не сдержался. Ответ был тот же.
И вдруг она сама позвонила ему на работу. Приезжай, говорит, когда сможешь. Хоть сегодня вечером. У меня для тебя есть подарок. Так прямо и сказала. И у меня, ответил он, не догадываясь, в чем тут дело. Положив трубку, ощущая легкую приятную дрожь в руке, в теле, которое, казалось, готово было летать в небольшом для полетов кабинете, он побегал по коридорам конторы, показался на глаза руководству, зашел к главбуху, потрепался минут пять с главным экономистом, пошутил с уборщицей, вернулся в кабинет, долго шуршал бумагами и вышел оттуда деловой – ну спасу нет, с глазами серьезными, глубоко посаженными, внимательными и бдительными. Работа у него и впрямь ответственная.Подарок он оценил сразу. Даже не успел обидеться на выходку Ирины, забыв о ее нравоучительном последнем слове. Марина выглядела свежее, сочнее, наивнее, глупее. И это ему нравилось. Что-то мальвинное, беззаботное и в то же время с коваринкой, с упряминкой было в ней. Ему всегда нравились женщины мальвинного образа. Больше года он наслаждался ею, забот не зная, не говоря уже о горе. Она ему так понравилась, что он ни разу не обозвался, не назвал ее Ириной в пылу страстей. Даже когда крепко поддатый был. А это, между прочим, кое-что значит. Ирину-то он одно время крепко любил. Для него были сильным ударом ее последние слова. Но Марина, ах Марина, ах Мальвиночка повзрослевшая и родившая от какого-то Карабаса с кандидатским дипломом мальчугана, может быть, будущего Буратино, – ах как ей все это было на пользу, и ему на пользу все это ее мальвинное, повзрослевшее.
А спустя год она ему сказала так же прямо, строго, как Ирина, но совсем о другом:
– Я собираюсь отдавать сынишку в детский сад. Ему уже три года.
– Но зачем?! – удивился он. – У него же бабушки и небедный отец.
– Отец у него не такой уж и богатый. Докторант несчастный. А мне нужны деньги.
– Сколько? Я тебе дам!
– Я не об этом. Спасибо, дорогой. Но мне нужна хорошая, стабильная работа. Ты не поможешь мне?
Вопрос застал начальника отдела врасплох. Но он быстро собрался, как на важных переговорах, и спросил, чтобы оттянуть время для окончательного ответа:
– А что ты умеешь? Какое у тебя образование?
– Ничего себе! – она удивилась, не поняв его уловки. – Тринадцать месяцев и три дня знакомы, даже очень тесно знакомы, я тебе столько раз говорила о том, что закончила МАДИ, но делать ничего не умею. Ты не можешь – скажи прямо. Зачем финтить?
– Язык знаешь?
– С Ириной английским занималась. Подтяну, если надо будет, – Мальвина сделала совсем уж грустное личико. – В детстве в художественную школу ходила, в музыкалку. Как и все, – говорила она в потолок, лежа на кровати и положив ногу на ногу.
– Когда сына поведешь в детский сад?
– Через месяц примерно.
– С Ириной поговори. Я деньги дам. Ты должна смело говорить на английском. У нас открывается отдел рекламы. Я попробую. Но пока ничего не обещаю. И потом, Мариша, ты понимаешь, в какую ситуацию мы с тобой попадем?
– Нормальная ситуация. Что у нас на лбу с тобой написано?
– Но мы не сможем продолжать это приятное знакомство, понимаешь?
– Мне очень нужна хорошая работа, – сказала она, повернулась к нему, прильнула губами к его губам, и он набросился на нее, будто в последний раз, будто завтра его должны были расстрелять за что-то. Бывает такое с некоторыми мужчинами и женщинами.
И через некоторое время в конторе появилась очаровательная блондинка с робкими глазами, малопонятным английским разговорным, с дипломом какого-то технического ликбеза и с трехлетним сыном, которого она очень любила.
А еще через несколько месяцев Марина познакомилась с Воронковым, тоже очень неравнодушным к женщинам мальвинного образа. Он не дарил ей богатых подарков, потому что не имел левых доходов и заграничных командировок и к тому же пренебрегал бизнесом, зато имел жену и двух дочерей. Он не был и не мог быть регулярным. Ему не всегда удавалось угодить ей, капризной, как и все мальвинообразные. Но на том, раннем этапе своей деятельности в конторе, когда она всего побаивалась, то есть даже флиртовать побаивалась, Сергей оказался как раз тем, кто ей был нужен, женщине, стремящейся к свободе. Не стоит недооценивать и роль Ирины, к которой Марина относилась все с большим уважением и которая периодически, как бы невзначай, вспоминала в их прогулочных или застольных беседах о Сергее Воронкове. Долг красен платежом. Тут уж ничего не поделаешь. Ирина сделала тебе доброе дело – будь добра и ты ответь тем же, даже если тебе не очень-то фартит встречать у себя дома этого мудреца, в постели, впрочем, немудреного, по-солдатски активного, жадного, даже буйного иной раз.