Она вышла на работу в тот день, юбилейный для инженера-охранника.
Виталий Филимонов, понимая, что на весь день выделенных по такому случаю женой денег ему не хватит (а заначку тратить ему не хотелось), думал открыть застолье часов в шесть, за два-три часа до ухода Прошина домой. Но Нина Ивановна Андреева перепутала все его планы. Не пригласить ее за стол он не мог: уже два двухтумбовых стола, четыре стула, пару шкафов он на законных основаниях вывез из конторы на дачу по смехотворной цене. А строители не отремонтировали еще и шестую часть здания. А у него кроме своей дачи были еще две: сына и зятя. Тут хочешь не хочешь, а беги в магазин, покупай «Токай», обязательно венгерский, шоколадку, яблоки и еще чего-нибудь, женское, к столу. Пришлось ему раскошелиться.
Сели они за стол и стали пить, да именинника поздравлять: Андреева, Прошин, Филимонов и Шипилов, долговязый бывший майор с добрыми, наивными глазами и крепкой ладонью кузнеца. Сигнализацию включили, уверенные, что в такой день никто им не помешает, выпили. Поели хорошо, благо, что осень красовалась на рынках и ларьках дешевыми овощами и фруктами.
Михаил Шипилов через час засуетился, сказал, робея, извините, я много не пью, пойду на пост, спасибо за угощение – и ушел, упрямый в своей робости и в своей любви ко всякого рода аппаратуре. Он пришел в холл, важно осмотрелся и крякнул по-деловому, по-крестьянски. Сытый, довольный, он поднял с пола телевизор «Рубин» раннеперестроечного образца, поставил его на стойку, уложил рядом инструменты, включил настольную лампу, открыл заднюю крышку и забыл обо всем на свете. Так ему было хорошо смотреть на неисправленный телевизор!
К этому времени юбиляр понял, что вся его заначка сегодня легко выпорхнет из бумажника, но не расстроился. Ему тоже было хорошо. Он повеселел, рассказал о себе все, что знал. Закончил Бауманское училище, всю жизнь работал в «ящике». Лет пятнадцать назад чуть было не защитился, но замучила текучка, командировки – за них хорошо платили в те годы, последние, советские. Он купил кооперативную квартиру в кирпичной девятиэтажке в Медведково, дачу, машину, гараж, опять же кирпичный, уступил жене науку, она успела-таки защитить кандидатскую диссертацию. Надеется успеть защитить и докторскую. В общем, очень обычным инженером был Филимонов, ничего особенного. В начале девяностых дела в «ящике» пошли на слом. Люди стали разбегаться. А они с женой остались. Несколько лет бедствовали – иначе не скажешь. Но дело не бросали. В девяносто шестом начальник центра развил бурную деятельность, набрал заказы, сейчас, говорит, будем разворачиваться. Но разворачивался в центре только он сам. Оборудовал свой кабинет, привлек к сотрудничеству чуть ли не всю свою семью, внуков только не привлек, младших школьников. Организовал несколько малых предприятий. Больше года сотрудники ждали обещанного.
– Вы себе не представляете, какие мы доверчивые люди и терпеливые. Зарплату, мизерную, заметьте, в три раза меньше, чем в охране, нам не платили годами. Только обещания. Перед выборами в девяносто шестом скинули нам с барского стола, рассчитались, естественно, без сатисфакции. Думали, дело пойдет. Не пошло. Стало еще хуже. В девяносто восьмом нашего начальника сняли…
Именинника слушали невнимательно. Спасала хорошая закуска, «Токай», водка, анекдоты вперемешку.
– У нас даже тост появился от бедности. Знаете какой?
– Нет. – Нина Ивановна смотрела на него откровенными женскими глазами и удивлялась: «До чего же мужики народ тупой! Неужели у него нет другой темы?!»
– За то, чтобы не худеть.
– Как это? – спросили в один голос застольники.
– Объясняю с помощью визуального ряда. Вот смотрите. – Виталий нагнулся, потянул на себя дипломат, модный в конце восьмидесятых и хорошо сохранившийся, открыл его, тут же пожалел об этом, но делать было нечего, на столе появились бутылка «Дербента», шоколадка и пачка фотографий. – Это вам, Нина Ивановна, «Вдохновение» для вдохновения, это приличный коньяк, однокурсники презентовали, а это мы. Обратите внимание! Фотографировались мы ровно через пять лет. В восемьдесят четвертом, восемьдесят девятом, девяносто четвертом и в девяносто девятом. Совсем недавно.
– Ничего себе! – Сергей Прошин даже присвистнул.
– Это моя лаборатория. Эти трое в девяносто пятом ушли в МВД. Живут, не жалуются. А вот наша несгибаемая пятерка. Каждый из нас похудел на десять-пятнадцать килограммов. А Юра Кузнечиков, вот он, внук кузнеца, на семнадцать килограммов, наш рекордсмен. Видите, какая разница.
– Такие стройные! – Нина Ивановна позавидовала. – Мне бы такую работу. А то сидишь месяцами на диете, места себе не находишь.
– Чтобы на такую работу устроиться, нужно много и упорно учиться, правда, Виталий? – Прошин наполнил рюмки коньяком. – А почему же вы не уходите?
– Да ты что, Сергей! Если мы разбежимся, то, понимаешь, погибнет целое направление в науке и в технике…
– Ничего не понимаю! – Нина Ивановна с окладом в 400 зеленых даже из неистребимой женской вредности не смогла согласиться с главной мыслью инженера. – Вы же в доходяг там превратились. У вас с женщинами-то все в порядке?
– А что такое? – испугался Виталий.
– Вы до кровати-то сами добираетесь или они вас подводят и укладывают?
– А! Нет. С этим делом все нормально, – сказал как-то неуверенно инженер.
– Ну вы даете! Как в Бухенвальде.
– Сейчас получше стало. Дети у нас выросли…
– Такие же доходяги? – Ох, и вредная же баба: ей «Токай» наливают стопку за стопкой, шоколадом подкармливают, а она прикалывает.
– Да нет. – Виталий уже смирился с потерей «Дербента» и «Вдохновения» и улыбался открыто, ни о чем теперь не жалея. – Они у нас закончили институты, женились, вышли замуж, пристроились. – Он поднял стопку, но она опять его перебила, вызывающе взмахнув перед ним широкой, длинной юбкой с разрезами до самого пояса:
– Точно в такие же бухенвальды вы их пристроили или в равенсбрюки?
– Да нет. – Филимонов был человеком добрым. – Мой сын, например, в банке работает. Говорит, на хорошем счету, недавно стал замом начальника отдела.
– А что же ты такой невеселый? – спросил Сергей. – Радоваться надо.
– У него же направление гибнет. Дорога в гроб.
– Да нет, я радуюсь, – совсем они сбили с толку начальника крупной лаборатории. – Если бы не сын, я бы сюда не попал.
– Это почему же?
– Давайте лучше выпьем! – Женщина совсем уж затосковала. – За твоего сына, Виталий! Чтобы ему не пришлось в жизни худеть!
– И я за это хотел! Спасибо тебе! – Они чокнулись. – У меня, правда, еще и дочь есть. Замужем два года.
– Тоже в банке пристроилась?
– В том же.
– А я бы на ее месте в твою лабораторию бесплатного похудения пошла бы! – Нина Ивановна по всем прикидам женщина одного возраста с именинником, но совершенно иного склада, любила дерзить за столом, особенно с мужиками.
«Смешные вы все», – хотел бы сказать им Виталий, но промолчал и стал ей подыгрывать, наблюдая, как от стопки к стопке развиваются отношения между Андреевой и Прошиным.
Он быстро понял, куда идет дело, но удивлялся другому: как хорошо ему было с этими людьми, уже понявшими, что им нужно двоим, но почему-то не спешившими сделать первый шаг в нужном направлении. «Значит, им тоже хорошо со мной», – подумал он, а на улице совсем потемнело, высветились фонари и окна здания напротив.
Пару раз забегал в комнату отдыха Шипилов, наливал чай, взял сначала кусочек торта, затем печенье «Юбилейное», любимое печенье упрямого инженера, хранителя целого направления в науке и технике. Время шло быстро, все быстрее. В какой-то момент Филимонов понял, что ему не хочется терять в этот вечер таких милых собеседников, и поэтому когда в начале двенадцатого они-таки собрались домой, ему стало грустно. Жизнь коварна. Он это знал давно, еще до тотального похудения своей лаборатории. Но они ушли, воркуя о приятном, а он остался убирать со стола, мыть посуду, спать. Так себе настроение. Не юбилейное. Завтра придется последнюю заначку доставать, потому что о «Дербенте» и «Вдохновении» он сдуру ляпнул в телефонном разговоре своим коллегам. Хорошо, что жена с ним работает в одном «ящике». Завтра она накроет юбилейный стол, придут разные люди, будут поздравлять, вручат медаль «Восемьсот пятьдесят лет Москвы». Конечно, он не самый достойный в центре, но если его угораздило так удачно родиться, кто же в этом виноват? Юбилей, так юбилей, подавай медаль. А если льготы к ней полагаются, то и льготы подавай.
«Странные они люди, – подумал он, уже разложив в комнате отдыха раскладушку. – Даже не спросили, чем помог мне сын. А может, и не странные? Может быть, мы странные? Ведь предлагали мне работу и не раз. И мне одному. Далось нам это направление с похуданием».
Между прочим, Андреевой и Прошину он не завидовал. Им тоже не сладко живется. У него хоть тылы прочные, семья, дети, внуки скоро пойдут один за одним. Есть куда бежать с работы, с кем поболтать. Это немало. А что – они? Сытые, довольные, едут сейчас в такси или на частнике и молчат. Чуть позже в квартире Андреевой Сергей позвонит дочери и скажет ей, что он сегодня останется на работе, а к тому времени Нина Ивановна уже соберет на кухонном столе что-нибудь с дежурной бутылкой коньяка – этого помощника для всех не очень счастливых людей – и дело у них быстро пойдет на лад.
«Ну и пусть, и хорошо», – порадовался за них Филимонов, лег на раскладушку и, тайно надеясь, что Шипилов будет ремонтировать свою любимую технику до утра, буйно захрапел.Прошин такси не любил и на подвозе деньгами не разживался, хотя слышал то и дело то тут, то там: полковник такой-то уже полгода бомбит на своих «Жигулях», писатель такой-то (по радио как-то передавали) два года из своей «копейки» не выходит… Но он же не полковник и не писатель, и не начальник отделения. Зачем дурью маяться? Он сказал об этом Андреевой на подходе к метро, она все поняла, поддержала его: «До дома по прямой, там шесть минут пешком, как-нибудь дойду».