– К сожалению, сегодня не могу махнуть с тобой по рюмочке, вечером важная встреча, надо быть в форме, – сказал Чагов, приглашая Прошина сесть на диван, кожаный, роскошный. – Ну рассказывай!
– Да что рассказывать, Иван Ильич, хреновые дела в конторе, менять нас всех собираются. – Сергей коротко обрисовал сложившуюся ситуацию.
Чагов нахмурился, поднялся, прошелся туда-сюда вдоль огромного дубового стола, пустого, как футбольное поле перед матчем, сел на стул и повеселевшим вдруг голосом сказал:
– Работу я тебе найду. Ты лучше расскажи, как у тебя дома дела? Как дочь, теща?
Рассказал.
Чагова отвлек телефон. Прошин заерзал на мягком диване. Зря пришел. Об этом можно было сказать и по телефону, тем более, что Чагову сегодня даже нельзя по рюмке махнуть. Нехорошо получилось. Отвлек человека от дел. Прошин корил себя, не вслушиваясь в разговор бывшего полковника по телефону. Тот наконец положил трубку, посмотрел на гостя, о чем-то подумал, не успел открыть рот – опять телефонный звонок, и еще один – по другому мобильнику. Ну и работка! По-английски шпарит вовсю. Молодец. Освоил английский разговорный, упрямый мужик. Пять лет назад ни в зуб ногой.
– Тебе повезло! И мне! – сказал Чагов. – Заседание правления отменить пришлось. Итальянцы не прилетели. Перенесли на послезавтра. Сейчас я дам распоряжение, посидим, потолкуем. Маша, – он нажал кнопку селектора, приготовь – на двоих что-нибудь. И – свободна. Завтра с утра уберешь. Да мы и не грязнули. Спасибо!
Затем Чагов вышел в приемную, где тосковали, как куры на насесте, два секретаря, бывшие майор и подполковник, естественно, в строгой гражданской форме, что-то им сказал, они обрадовались, уехали куда-то. Может быть, домой.
– Теперь мы здесь вдвоем. Да водила спит в «джипе». Пусть спит. Он нам сегодня может пригодиться. Пошли.
Чагов нажал на стене невидимую кнопку, открылась дверь.
– Проходи.
Сергей прошел в небольшую комнату, в которой стоял румынский массивный стол со звериными лапами, несколько кресел, дубовых, но не массивных, с недорогой резьбой. У стены напротив окна высилась «библиотека» – шкаф со стеклянными дверцами. На полках красовались нечитанные новые книги – словари, иностранные фолианты, справочники, а также журналы. Чагов был родом из шестидесятых. Во времена позднего Хрущева он закончил военное училище, хорошо отработал на западной границе Советского Союза, проявил себя в Чехословакии, оттуда попал в академию, в Москву. Столичные модные дамы в начале семидесятых, затарив свои квартиру хрусталем, мельхиором, а то и серебром с позолотой, стали разгонять скуку приобретением красивых книг, альбомов. Чагов это видел. С людьми он сходился быстро. У людей, сокурсников, московских в основном кровей, причем кровей потомственных военных, в квартирах уже стояли добротные книжные шкафы, секретеры, жены офицеров уже научились расставлять книги таким образом, что гости сразу же обращали внимание на высокий интеллектуальный уровень хозяев, что в те годы почему-то ценилось, даже в офицерских кругах. У некоторых друзей Чагова в те годы были собственные кабинеты. Обязательно с барами, в которых всегда можно было найти бутылку «Ахтамара» или «Двина», на худший случай – «Столичной». Мелочи жизни. Мечта идиота. Мещанство. Обломовщина. Так и называли некоторые сокурсники Чагова эти радости. Чагов же был иного мнения. Он считал, что люди имеют право на уют.
На столе в небольшой комнате стояли джин, виски, коньяк, бутыли тоника, содовой, нарзана, шоколадный набор, а также тарелки с нарезкой и с бородинским хлебом.
– Вообще-то я люблю водку под вилковую капусту, огурцы и помидоры деревенского посола. Садись. – Хозяин указал гостю на его место. – Эти белые люди достали меня. Из молодых, конечно. Понт им нужен, понимаешь, пусть гадость, зато импортная, дорогая, понтовая. Ну их. За встречу!
Они выпили.
– Как тебе мой закуток? Нравится? Одна библиотека пару тысяч зелеными весит. А что ты думаешь?! Дверцы из небьющегося стекла и все такое. Я, между прочим, не хвалюсь. Это все для дела, для понта. У меня в доме, в вологодской деревне, все сделано под старину, под нашу старину. Пятистенка без единого гвоздя, без единой железяки.
– Где же вы таких мастеров нашли? Там одна стропильная система чего стоит!
– За что я тебя, Сергей, уважаю! – Чагов наполнил по второй стопке коньяка. – Наш ты мужик, деревенский. Скажу откровенно, мастеров искал долго. Шабашников всяких там до хрена и больше. Короче, двух настоящих мастеров нашел.
Около часа Чагов рассказывал Прошину о том, сколько энергии, денег и времени потратил он на строительство своей «дальней дачи», затем перешел на «ближнюю дачу», строительство которой начал еще, служа в органах. Сергею даже показалось, что он здесь сидит лишь для того, чтобы слушать радостную исповедь бывшего полковника.
– Что это я все о себе?! – воскликнул наконец-то Чагов, абсолютно трезвым голосом, хотя выпили они уже почти весь коньяк. – Как у тебя дела, расскажи?
Сергей еще короче повторил то, с чем пришел сюда.
– Виски или джин? – спросил Чагов, раздумывая.
– Иван Ильич, у меня «Старка» в портфеле, а?
– А что же ты молчишь? Кати ее на стол. Надоела иностранщина, сил больше нет! – В голосе Чагова появились артистические нотки, видимо, он еще сомневался, думал, стоит ли затевать этот разговор.
Надумал. И рассказал Сергею то, о чем тот уже догадывался давно, а может быть, и знал наверняка. Конечно, об этом можно было и не говорить, итак все ясно. И времени прошло пять лет. И голова у Прошина своя на плечах, и никто его насилу не гнал из органов, и скорее всего подполковника он бы под занавес получил. А там, смотришь… Но, может быть, прав Чагов. В тот день, когда Сергей написал рапорт, в управление приказом приняли для прохождения дальнейшей службы капитана Александра Ивановича Чагова. После увольнения Прошина он занял его должность. Через полгода получил майора, еще через год занял должность, о которой некогда мечтал Прошин… И так далее. Все говорили о нем только хорошее. Дело знает, любит, изучает психологию, спецлитературу, взял второй язык, французский. Мечтает написать диссертацию о психологических и социальных особенностях допроса. Собрал огромную библиотеку, так или иначе связанную с психологией, философией, теорией допроса. Золотой парень. Полковник Чагов в девяносто пятом готовил сыну площадку.
– Сам знаешь, – сказал он Прошину, – какая у нас напряженка была с ростом. Очереди почти как во ВГИК. У меня дочка туда с третьего захода поступила, деньжищ вложил в нее немерено. Между прочим, я и сам мог бы служить еще лет пять. Генералом не стал бы, не надо дурить. Но… дочь тащить надо, сыну помогать надо, у него двое детей, а планов поболе, чем у Наполеона. Да и не было для меня в органах настоящего дела. Здесь я быстро раскрутился. Всем хорошо. И тебе, между прочим, тоже. На круг ты здесь имеешь раз в пять больше, чем имел бы в органах. Дочь выучил, на однокомнатную квартиру накопил, так ведь?
– Точно так! – согласился Сергей, напрягся, не все сказал ему Чагов, все еще почти трезвый. – Осталось не много. Все с вашей помощью. Спасибо вам, Иван Ильич!
– В дело бы пошло. Ты же понимаешь, я не оправдываюсь перед тобой. Я говорю все, как есть. Мы же с тобой прямые деревенские мужики.
– Да, Иван Ильич. – Прошин, стараясь не смотреть в глаза своему благодетелю, шумно налил в фужер содовой и выпил ее залпом.
– А тебе я помогу еще не раз. Есть у меня задумка одна. Как раз на Митино. Поэтому ты подумай, может быть, и стоит тебе там квартиру купить. Только не однушку, это же собачья конура. Тебе нужна минимум двушка, а лучше трешка. Ты же еще молодой мужик.
– Были бы деньги, Иван Ильич!
– Захочешь, деньги будут. Вот какое у меня к тебе есть предложение…
Вечером город медленно остывал от дневного гула, от базарной трескотни, магазинной толкотни, от перекрестного напряжения, медленно же, словно бы нехотя, погружался в темноту. Сергей Прошин вышел у памятника Грибоедова из «джипа» и направился домой по бульвару, обдумывая два, на выбор, предложения: директором небольшого мебельного магазина-фабрики или личным секретарем Чагова. От первого варианта он почти отказался. Второй был заманчив. Но Чагов строго приказал: через полгода разговорный английский, еще через год – итальянский, или наоборот, как тебе проще.
Вот и выбирай! Собачиться с продавцами, мастерами и покупателями ему никогда не хотелось. Изучать английский и итальянский, а там, смотришь, дело и до какого-нибудь японского дойдет, он тоже не мечтал никогда. Лучше отбарабанить двадцать смен в месяц в конторе и в банке, купить однушку и доживать спокойно свой век. Лучше? Но век-то его еще долог! Еще до пятидесяти как до луны пешком. Еще на баб хочется смотреть, как в детстве на эскимо, мам, купи! Еще о собственных детях думается – а почему бы не жениться на какой-нибудь тридцатилетней да родить с нею одного-двух детей? Что тут такого! Артистам можно, а бывшим офицерам нет! Неужто это все: пенсия на хлеб и воду и чуть-чуть водочки, возня с внуками, если доверят, поездку к отцу-матери, пока живы, да какая-нибудь телка пару раз в неделю, а то и реже? И все?Может быть, лучше рискнуть, напрячься. Чагов – человек дела и слова. Сказал – сделает. Лично проверит знание английского через полгода, деньги за учебу заплатит, оклад приличный даст – работай! Это, действительно, шанс вырваться из пенсионного болота, рвануться в жизнь, пока не поздно. Неужто он не справится с английским? Когда-то у него с иностранным языком проблем не было.
Был у Чагова и третий вариант для Прошина. «Если тебя уволят из конторы, я другую найду фирму, не хуже. Но помни: охрана для нас – дело временное. И опасное. Там же можно превратиться в амебу. День прошел и ладно. Солдат спит – служба идет. Но у нас-то, у наших всех, не служба идет, а жизнь проходит. Пойми! Даю тебе на размышление три дня. Как решишь, так и будет. Ты меня знаешь».
Возле дома Сергей замедлил шаг. Остановился в десяти метрах от подъе