– Солдат спит – служба идет! – вдруг раздался где-то в небесах бравый голос нового начальника охраны объекта. Бакулин проснулся, поднял голову, увидел верткого парня с черными тонкими усами, заставил себя быстро подняться, сделать вид, что он совсем и не спал и даже не дремал, а думал о серьезных делах.
– Опаздываешь на службу! – Урезонил он своего преемника. – Здесь так нельзя.
– Здесь все можно, только осторожно. Как и везде. – У нового была своя философия.
Бакулину она не легла на душу. Он принялся было читать лекцию усатому, но тот куда-то явно торопился и не скрывал этого.
– Федор Иванович! Некогда мне. Давай акт подпишем и разбежимся. Мы же с тобой материально безответственные, так? А значит, делить нам с тобой нечего. Подпись твоя, подпись моя и полный вперед. Дел по горло. С личным составом я уже познакомился. Есть хорошие ребята. Одного-двух сменю. Все, спасибо! Я побежал. Будь здоров, Федор Иванович!
– Всего доброго!
Бакулин остался один. Уже не на своем рабочем месте, никому здесь не нужный, и себе не нужный, и своему пенсионному альбому.
Шипилов и Касьминов, попрощавшись с ним, загадочно переглянулись: неужели не поставит отходную, неужели зажмет? Начальник называется.
Не поставил. Зажал. Убежал по-тихому. Даже словом не обмолвился. Я, мол, позже загляну. А вроде бы и не жадный человек. Ну да бог с ним. Бакулин с конторы, охранникам легче. Новый начальник хоть глаза не мозолит да не трезвонит целыми днями по телефону в комнате отдыха. Это же не телефонный узел. Есть где отдохнуть теперь. Хочется же раз в три часа оторваться от ворот и холла, чайку попить спокойно, бросить кости на диван, позвонить кому-нибудь. А этот сядет, как директор овощной базы за стол, и давай названивать. Куда он только не звонил, с кем не болтал. Заболтался вконец, достал всех охранников. Пусть теперь вторсырьем командует и там всех достает своей дисциплиной и звонками.
Молодой ушел пить чай. Касьминов благодушно спросил Шипилова:
– Ты точно задумал уходить? Вроде бы слух пошел, что до сорока пяти трогать не будут. Может, лучше здесь кантоваться?
– Уйду. Надоело. Сам посуди. Мне сорок три. Через два года отсюда выкинут, если не раньше, и куда мне потом? Стройку охранять или рынок? Так и туда могут не взять. Офицеров-то с каждым годом все больше на гражданке. Так и придется всю оставшуюся жизнь свой огород охранять. Я же прекрасный специалист. Мне по своей специальности хочется работать. Такое предложение упускать нельзя.
– Там же оклад меньше, чем у нас.
– Зато стабильность. На семнадцать лет мне хватит. А то и на все двадцать пять.
Шипилов замолчал. В армии двадцать лет. В охране пять. На государственном престижном предприятии еще двадцать пять. Хороший послужной список для тобольского крестьянина, дед которого осваивал Восточную Сибирь по «путевке» Столыпина, освоил, однако, восьмерых сыновей родил до двадцать девятого года. Пятерых у него взяла война, шестой погиб в Маньчжурии, седьмой и восьмой живы и здоровы. В том числе и отец Михаила, самый младший сын деда.
Среди охранников он выделялся ростом, корявой лопатистостью, которая дается деревенским парням кузнечного покроя, вынужденным отрываться от родной земли. Оторвался Михаил Шипилов от земли, влюбился в радиодело. Плавали, знаем – могут вспомнить свою первую любовь пацаны 60–70-х годов XX века. Много в те времена было радиолюбителей, начинавших с детектора и радиохулиганства. Начинали-то многие из них примерно одинаково. Заканчивали по-разному. Некоторые из радиолюбителей превращались в обыкновенных хулиганов, а то и в злостное хулиганье, в бандюков местного масштаба, тихо и взаимно ненавидевших ментов и мусоров, особенно последних. Они лишали их сначала свободы общаться на радиоволнах с корешами в соседних районах, а затем и вовсе всякой свободы жить вольно и радостно, как сигналы их самоделок. Таких среди радиолюбителей было не так много. Гораздо больше было пацанов нормальных, законопослушных, как и все русские люди. После первого же ментовского погрома и родительской взбучки они превращались в обыкновенных любителей радиоэлектроники, попадали в армию, некоторые, впрочем, поступали в вузы, возвращались в родные края. Работали кто где, ремонтировали магнитофоны и телевизоры, радиоприемники и вертушки… уже без того внутреннего восторга, свойственного всем первовлюбленным. Их жены рожали по одному-два, от силы три ребенка, дети росли, спешили в счастливое компьютерное будущее, которое, по сути как способ жития и младохулиганства мало чем отличался от папиного прошлого, начинавшегося на радиолампах, а закончившегося микросхемами. Не у всех, впрочем, закончившегося.
Михаил Шипилов, например, не стал артачиться в военкомате, принял предложение, поступил в военно-инженерное училище связи и никогда не жалел об этом. Даже увольняясь из армии в звании майора (мечтал-то он о большем, чего уж тут скромничать). Более того, свою первую любовь он так и не предал, активно осваивая компьютерную технику всеми имеющимися у него способами и средствами: самые современные книги покупал, денег не жалел, читал схемы, возился с компьютером, честно пытаясь из двести восемьдесят шестого, наращивая, сделать современный. Конечно же, у него это не получалось. Из «Москвича», как ты его не переделывай, германского «мерседеса» никак не получится. Михаил, понимая это, не расстраивался. Главное, чтобы мозги работали, не засохли от безделья и не расплавились от водки. Русские мозги не надо наращивать, они самодостаточны. Факт давно известный.
Михаил мало походил на Левшу Николая Семеновича Лескова, но роднила их неизбывная любовь к своему делу и огромное желание всем иностранцам нос утереть. Желание-то у него было. А вот знаний не хватало, как и упомянутому блошиному кузнецу.
Несколько лет, уже будучи охранником в конторе, он мечтал понравиться местным компьютерщикам, у которых была современная техника, хотя, понятное дело, задействовалась она процентов на пять-семь, а то и гораздо меньше. Отправляясь на работу, он честно говорил об этом своем желании жене, добавляя всякий раз: «А что ты думаешь? Я же люблю технику и разбираюсь в ней не хуже их. Хотя, конечно, знаний у них пока побольше. Догоню и перегоню, не беспокойся». Он приходил на работу, приставал к сотрудникам компьютерного отдела, даже к начальнику, тот откровенно удивлялся и говорил ему: «Ты же инженер, Михаил! Чего ты тут в охране толчешься?» А Михаил скромно, но настойчиво смотрел ему в глаза, ожидая продолжения, а лучше сказать, логического завершения этой фразы. Но логики у начальника отдела и у охранника были разные. «Ладно, я пойду, работы много!» – говорил компьютерщик и браво взбегал по лестнице на второй этаж. Выше он обычно не ходил.
Местные компьютерщики относились к нему сначала важно-снисходительно, потом просто снисходительно, а затем и пренебрежительно-снисходительно. Высокие, животастые выпускники лучших московских технических вузов, они крепко стояли на ногах, имея не только престижные дипломы, но и надежную опору в лице ближайших родственников. Эта опора, собственно говоря, и сделала их сотрудниками важной государственной конторы, она же сформировала их внутренний мир и внешнее его оформление. Гордые, крупные, всегда очень деловые, неестественно деловые, они быстрым шагом преодолевали холл, бросали охранникам (как кость дворнягам) усталое и недовольное: «Здравствуйте!», поднимались пешком на второй этаж и работали там, работали, не покладая рук. У них всегда было так много работы, что это просто не могло не отразиться на их лицах. Этакая спешащая куда-то отрешенность украшала чело каждого сотрудника компьютерного отдела, давая понять каждому встречному – от генерального директора до уборщицы – как тяжело им здесь работать.
Видимо, у них действительно было много работы, потому что за несколько лет из отдела никого не сократили. Но даже этот факт не смутил Шипилова, у которого всегда имелся для них вопросик на засыпку. Почти два года он честно терроризировал их. Два года! Неплохой испытательный срок. За это время даже самый тупой начальник мог бы понять, что представляет из себя Левша-Шипилов и сделать соответствующие выводы. Но выводы были сделаны неутешительные для Михаила. В какой-то момент он почувствовал в их глазах злость. И остыл. Он понял, что жена его была права, когда говорила ему: «Чудак ты! У них очередь на такие теплые места. Своих бы удовлетворить. Четыреста долларов в месяц только один оклад. Да премии. Да квартальные. Да тринадцатая и четырнадцатая. Не приставай к ним, Миша! Не порть себе нервы!»
В начале 2000 года он смирился с тем, что в контору его никто никогда ни при каких обстоятельствах не возьмет.
А еще Михаил Шипилов отличался от других охранников улыбчивой солдафонистостью. Стойку «смирно» он с годами не забыл, скорее наоборот, она у него стала исключительно точной, прямо хоть фотографируй его для солдатских плакатов. Кроме того, он всегда очень вдумчиво читал и аккуратно расписывался под многочисленными записями начальника охраны объекта, все свои обязанности исполнял четко согласно инструкциям и даже несколько прямолинейно, что частенько вызывало улыбки у охранников, а иной раз выводило из себя сотрудников.
Бакулину нравилась услужливая дисциплинированность Шипилова. Он ставил его в пример, хотя тут же материл за какой-нибудь просчет. Бывший майор и вечный радиолюбитель, верный семьянин относился к этому с завидным спокойствием. Он принимал стойку «смирно», стыдливо моргал, всем видом показывая, какой он послушный. Ну совершенно замечательный солдат.
Иной раз Бакулин назначал его старшим смены, и это было самым большим наказанием для охранников. Уж на что Федор Иванович мужик был уставной, но Михаил Шипилов был еще уставнее. Ни четверть шага, ни пяди влево-вправо от инструкции. Просто уникум какой-то.
Никому не нужный здесь, в конторе. Охраняй и сопи в две дырки. Не мешай людям жить по-человечески. Несколько лет у тебя еще есть. Радуйся, вези на свой участок все, что дает тебе ремонтируемая контора: двери, ДСП, стекло, столы, стулья, пишущие машинки, потрепанные телефоны, сейфы, бумагу для старых принтеров, настольные лампы. В хозяйстве все пригодится. Через год ремонт кончится, тогда и уходить можно будет отсюда со спокойной совестью. Ты же не воруешь. Выбрасывают, а ты подбираешь. А хочешь – заплати. За стулья по полтиннику, за двухтумбовый стол – стольник… Там же одного материала сколько, сам подумай. Когда еще такой случай подвернется? А ты заладил, как по инструкции: «Уйду, уйду, ду-ду, ду-ду». Оставайся, не дури.