— Они собрались в храме, — глухо сказал Брат Михаил. — Некоторые еще живы, но помочь мы, конечно, ничем не можем…
Его архидиаконское преосвященство в сущности оказался редкостной гнидой: преграждавшая галерею тяжелая дверь цельных дубовых досок с фигурной оковкой была заперта изнутри — Гонилон, почуяв неладное, полностью изолировал свое жилище от внешнего мира, включая монастырь. Арриго ди Джессо, поплевав на ладони, выбрался из стрельчатого окна крытого перехода на пологую крышу и проник в коридор со стороны дворца. Было слышно, как он поругивается на мессинском диалекте: пришлось растаскивать старую мебель, которой дополнительно подперли двери.
— Осада долго не продержалась, — съязвил Жак. — Ваше преподобие, дополнительных распоряжений не последует?
— Никаких, — покачал головой Михаил Овернский. — Убивать только тех, кто попытается напасть. Гонилон нам нужен живой во что бы то ни стало. Рауль, используйте все ваши умения, предупреждайте о самом мимолетном дуновении колдовства!
— Пока ничего особого не замечаю, — сказал мэтр. — Знаете куда идти? Я бывал только в приемной и гербовом зале.
Поворот к хозяйственным помещениям, за ними библиотека и лестница вниз к внутреннему двору-атриуму с покрытым ледяной коркой имплювием. Людей не видно, хотя штат прислуги у аррасского викария был немалый, едва не четыре десятка. Разогнал всех? С него станется…
Двоих вооруженных холуев нашли в зале для приемов, том самом, где происходил памятный Раулю quodlibet. Пикнуть не успели — сицилийцы утихомирили обоих, пускай и не до смерти: поваляются до полудня и встанут, лишь голова поболит денек-другой. Слева за возвышением для архидиаконского кресла проход в жилые покои.
— Ищите, — приказал брат Михаил. — По двое, в одиночестве не ходить!..
Роскошный кабинет пуст. На пюпитре для писца валяются нераспечатанные свитки, стол украшен блюдом литого золота с засыхающими остатками гуся на вертеле — преосвященный в домашней обстановке строгим предпасхальным постом пренебрегает. Ай-ай-ай, как нехорошо! Какой грех!
— Человек несовершенен, — констатировал очевидное преподобный, в ответ на иронический шепоток барона де Фременкур. — Но по мне, так лучше бы Гонилон умер исключительно от обжорства — век-другой в чистилище и отправляйся себе в райские кущи… Ролло?
— Нашел, — сказал вышедший из-за бархатных занавесей баварец. Вид деловитый до невозможности: с ленцой протирает тряпицей короткий изогнутый кинжал для ближнего боя, меч так и не обнажил. — Спальная. Оставил под надзор мессира Танкреда, от него не сбегут. Пожелаете взглянуть?
— Сбегут? — уточнил преподобный. — Гонилон не один? Сколько их там?
— Сейчас — двое. При архидиаконе старый августинец, мерзкой рожею смахивающий на нильского зверя крокодила. Безоружны, сосудов с ядом при себе нет, мы проверили. Третьему я, прошу прощения, перерезал глотку — незачем было бросаться с дагой на мессира ди Джессо, при этом громогласно богохульствуя и оскорбляя достоинство дворянина.
Михаил Овернский быстро взглянул на Рауля. Мэтр только руками развел — нет никакого вредоносного колдовства, хоть ты тресни!
Действительно, у входа в опочивальню преосвященного темнеет лужа багровой крови, возле стены валяется труп. Сам Гонилон полусидит на высокой постели, вид болезненный — покрасневшие слезящиеся глаза, кожа бледна и в испарине, дышит тяжело. Чума? Нет, вроде не похоже…
Поодаль застыл монах в белом, секретарь — на безобразной физиономии выражение презрительной надменности, будто и не по его душу пришли неприветливые господа с клинками на поясах. Рядышком бдит Танкред, готовый моментально пресечь любое неблагочиние пред ликом брата Михаила.
— Прише-ел, — хрипло протянул Гонилон, с трудом остановив блуждающий взгляд на преподобном. — Пришел, змий…
— Нездоровится? — с участием в голосе осведомился доминиканец. — Неужто Господь смилостивился, позволяя вам умереть своей смертью?
— Ictus, удар, — подсказал мэтр. — Видите, repens paralysis vultus ac brachii — частичный паралич. Судя по всему, апоплексия не тяжелая и вызвана душевным волнением…
— Что же так расстроило достопочтенного прелата? — сказал Михаил Овернский. — Неужели зрелище, открывшееся ему в аббатстве по соседству? Мы побывали там, новости самые неутешительные: к сексте у цистерцианок не останется живых вовсе. В городе положение ничуть не лучше, ваше преосвященство… Или прикажете титуловать вас светлейшим графом Артуа?
Гонилон промычал что-то неразборчивое, но явно оскорбительное.
Рауля не оставляло престранное чувство. Казалось, будто в опочивальне находится кто-то еще, потаенный и незаметный, укутанный в плащ-невидимку Гаруна аль Рашида! Необъяснимо, но мерещится чужое дыхание, легчайшее движение воздуха касается щек, неизвестно кто смотрит в спину… Да и брат Михаил недоуменно озирается по сторонам, положив ладонь на грудь, где находился апотропей Трисмегиста.
Неизвестная магия? Или нечто другое?
Жанин, постоянно находившаяся под ненавязчивой опекой Жака, тоже забеспокоилась — ведьма соединила пальцы левой руки в замысловатую фигуру, шепнула под нос несколько словечек на непонятном языке, — точно не латынь, не французский и не фламандский, — пахнуло морозцем и…
Мэтр, от которого никто не ожидал эдакой прыти, среагировал первым: углядев боковым зрением внезапно появившуюся человекоподобную тень, Рауль свершил прыжок, сделавший бы честь спартанцу Хионису, который, если верить древнегреческому летописцу Юнию Африкану Секстию, с места преодолел расстояние аж в пятьдесят две ступни. Едва не промахнулся, но все-таки сцапал невидимку за ворот и повалился набок, потянув его за собой. Свободной рукой попытался дать оплеуху, однако цели не достиг.
Невзрачного человечка словно выдернуло из некоей соседней реальности — полное впечатление, что с небес спустился солнечный луч, осветив скрытое в тумане.
Ростом не высок, но и не карлик. Не молодой, однако и не старый. Лысым не назовешь, но волосы редкие, как пух. Лицо какое-то слишком уж обыкновенное, не запоминающееся, без единой черты индивидуальности.
Серенький! Соглядатай, не раз преследовавший Рауля!
Подоспел Арриго: нагнулся, хватил могучей ручищей Серенького за плечо, поднял на ноги. Встряхнул для острастки.
— Круг замкнулся, не так ли? — брат Михаил поморщился и встряхнул головой, сбрасывая наваждение. — Мессир Пертюи, если не ошибаюсь? В новой ипостаси, благо прежняя давно сгорела на площади Мадлен? То-то Рауль Ознар прежде никак не мог понять, что за странным волшебством вы владеете, любезный! Никакое это не волшебство, а способности «привратника», или как выражается господин барон — аргуса. Жанин, благодарю за очень своевременную помощь…
— Он все время стоял на пороге, — прошептала ведьма. — На границе. Его не было ни там, ни здесь. Граница скрывала сущность надежнее любого заклятия. Я попыталась изгнать его оттуда…
Преподобный вопросительно посмотрел на Жана де Партене: добиться от Жанин вменяемых объяснений невозможно по причине необразованности, но барон-то человек многоученый!
— Теоретически, — осторожно сказал мессир де Партене, тщательно подбирая слова, — такое возможно. Если пространства соседних миров могут смешиваться, то не исключается и противоположное: нахождение живого существа в нескольких сопряженных реальностях одновременно. Крайне сложно растолковать, науку об искривленном пространстве создадут еще очень нескоро!
— Ну и ладно, — легко согласился преподобный. — Тот, кто открыл для преосвященного Гонилона и его сообщников Дороги перед нами — права была графиня Маго, утверждавшая, что от нелюдя и человека с врожденными способностями к колдовству может народиться незнамо какой бастард… Бегство души из тела — объяснимо, мать все-таки ореада. Дар «привратника»? Прорехи для Древних привычнее чем нам, людям, обычные дороги проложенные между городами! Но почему, почему именно лес Дуэ? Именно Пурпурный король? Именно Ipar lurra, Снежная бездна?
— Тебе лучше знать, — с трудом, но вполне четко произнес Гонилон. — Змея, ядовитая змея, пригревшаяся у авиньонского трона…
— Оскорбления не делают вам чести, преосвященный, — сказал брат Михаил.
— Ты, ты, ты, — упрямо твердил архидиакон, пытаясь сосредоточить взгляд на доминиканце. — Ты всё это устроил, демон, твоя рука вела!.. Твоим старанием разверзлась бездна, ибо сказано в Писании: «Бездна бездну призывает голосом водопадов Твоих; все воды Твои и волны Твои прошли надо мною»…
— Abyssus abissum invocat, — громко сказал барон де Фременкур. — Беда не приходит одна, в иносказании. Где-то я такое уже слышал однажды. О чем он, преподобный?
— Все случившееся за последний год, — тяжело сказал молчавший доселе августинец, — свершилось по воле его преподобия. Мессир де Го, вы не удосужились рассказать это даже своим верным псам, которые за вас бросятся в огонь и воду? Если чувство стыда вам знакомо доселе, возможно и спасете душу.
Братья-миряне остались непроницаемо-бесстрастны, Жанин Фаст, как непосвященная в детали расследования, ничего не поняла. Жан де Партене лишь воздел очи горе, всем видом показывая — не моё это дело, мессиры. И вмешиваться я не собираюсь.
— Но… — заикнулся Рауль. — То есть как «свершилось по воле»? Брат Михаил?
— Так и свершилось, — прохрипел Гонилон Корбейский. — Я догадался совсем недавно, уразумел, кто ввел в искушение, кто подталкивал и направлял…
— О, вы преувеличиваете, — отмахнулся доминиканец. — Никто никого, как вы изволили выразиться, не «направлял». Достаточно было подбросить вам и Сигфруа де Лангру, за которым, — отдельно замечу! — надзор никогда и не прекращался, отдельные документы, конфискованные Трибуналом многие годы назад и вы сами всё сделали. Абсолютно без постороннего участия. Моя задача — взять вас с поличным, что и произошло. Хотя, увы, слишком поздно.
— То есть, — потрясено сказал мэтр, до чьего разума наконец-то начало доходить, в центре какой именно