Итак, захватив государство, «корпорация» установила режим «корпоративизма». Ведущим фактором, определяющим место при нем, является лояльность, а не опыт, профессионализм или «заслуги перед отечеством или государством» (последняя сентенция из-под пера либерала выглядит откровенным глумлением). «Главное поощрение члена корпорации» по Илларионову — «десантирование в государственную компанию, размер финансовых потоков которой — наиболее точная оценка его места в корпоративной иерархии». Более того, он фактически утверждает, что «корпорация» в данный момент не занимается ничем, кроме «массированных интервенций в частный сектор». При перечислении «жертв оккупации» походя свалены в одну кучу и отобранный Юганскнефтегаз, и добром переданный менеджерам Рособоронэкспорта АвтоВАЗ, и купленная Газпромом за огромные деньги Сибнефть. Бумага, в том числе «коммерсантовская», все стерпит.
Илларионов не потрудился дать внятное определение или описание «корпорации», и мне придется за него это сделать. Ее составляют чиновники, предприниматели, топ-менеджеры, профессиональные политики и их интеллектуальная, силовая и прочая обслуга, сплотившиеся вокруг Путина — собственно, практически вся элита страны. «Корпоративизм», так удручающий экс-советника, есть в действительности установленный общим согласием порядок, консенсус вокруг понимания, что России необходима стабильность, а значит, нужен «царь», и этот «царь» — Путин. Кроме того, Андрей Николаевич искренне не понимает или сознательно игнорирует тот факт, что элементарное наведение порядка всегда предполагало, предполагает и будет предполагать сплочение элиты вокруг государства, пусть хотя бы и формальное. В России такое сплочение исторически принимало и в принципе способно принимать самые разные формы. Но чтобы усмотреть в происходящем сейчас «установление госкапитализма», а тем более «реставрацию советских порядков», «подражание Китаю» (об этом уже не Илларионов, но другие деятели рассказывают), надо обладать крайне развитой фантазией и хорошими жонглерскими навыками.
Действительно, в руки государственного, окологосударственного и якобы государственного бизнеса перешли или переходят ряд активов якобы частных предпринимателей. Однако надо понимать, что в основе этого процесса лежат бизнес-интересы. Частично меняются форматы бизнеса, но не его суть. То, что внешне выглядит как «огосударствление», им на самом деле не является. Кроме того, «интервентов» в подавляющем большинстве случаев с распростертыми руками встречают и даже призывают сами «частники». Поводы разные, но в общем это именно так, а не иначе. Илларионов не может всего этого не знать. Как и того, что наряду с выдаваемыми чуть ли не за «национализацию» сделками с участием государственных компаний или их менеджеров(!) в настоящее время в экономике идут процессы, которые к «огосударствлению» приписать нельзя никаким образом, например рост фондового рынка, обогащающий любого, кто на нем играет. Стабильность принесла процветание, которое распространяется на более широкий круг, нежели в период залоговых аукционов и рынка ГКО-ОФЗ.
Илларионов негодует по поводу селективности, «своизма» и «нашизма», когда одним компаниям, к примеру, запрещается продавать акции зарубежным инвесторам, а другим разрешается. Сюда же подверстывается и жесткое лицензирование политической деятельности, и создание Общественной палаты (якобы «по модели» Муссолини), и даже привлечение Шрёдера к работе с Газпромом. Тоном открывателя Америки экс-советник провозглашает, что «своизм» — «это идеология защиты «наших» не потому, что они правы, а потому, что они «свои» (…) это идеология агрессии по отношению к «чужим» (…) потому, что они «чужие». Можно проще сказать: «своим» все можно, а «чужим» ничего нельзя». Вроде как нехорошо звучит. Но если понимать под «своими» всех, кто принимает правила игры, участвует в их разработке и совершенствовании, а под «чужими» — тех, кто ими недоволен, кто их нарушает, то все становится на свои места. Правила и санкции за их нарушения могут быть разными, и крайне жесткими, и предельно мягкими. Но это уже вторично. Первичен сам принцип отношения к ним. Он практиковался и практикуется везде и всегда, и нечего выдавать «своизм» за какое-то специфически путинско-кремлевское know-how.
Итог, к которому подводит Илларионов, совершенно предсказуем. Цели правящей «корпорации»-де противоречат целям страны. И вообще «нынешняя экономикополитическая модель развития России — это исторический тупик». Такое новое издание зюгановской темы «антинародного режима», если кто не понял. Тут он уже «забывает» про то, что страна в последние шесть лет стала более богатой (сам про это написал вначале, никто не заставлял). Зато напоминает, что на национальные проекты выделено около 5 млрд. долларов, в то время как госкомпании в прошлом году потратили на приобретение новых активов 22 млрд. Последнее особенно забавно. Вполне допустимо истолковать его слова как критику «корпорации» за экономию на народе, дескать, мало тратят на него. Неужели Андрей Николаевич теперь стал сторонником увеличения госрасходов или даже «левого поворота»? И еще рак свистнул на горе? Или просто очень хотелось пнуть Кремль, а ради такого счастья можно пожертвовать и собственными убеждениями? Если серьезно, то сравнивать бюджетные расходы и траты Газпрома, мягко говоря, некорректно. Любой экономист это знает. Но Илларионова просто несет.
Частно-государственное партнерство он объявляет проявлением «госкорпоративизма». И утверждает, что ни одна страна, чья экономика основана на экспорте энергоносителей, «не стала ни более богатой, ни более сильной, ни более развитой». Что, и в Западной Европе, например в Великобритании, тоже «госкорпоративизм» насаждают через частно-государственное партнерство? И монархии Персидского залива или Норвегия, пойдя по пути petrostates, не стали ни богаче, ни развитее?
Илларионов пугает «бархатной революцией», пугает настоящей революцией. Но сам не верит в реальность своих угроз. Манифест, особенно его последние абзацы, проникнуты пессимизмом. На выборы 2007–2008 автор не надеется, прямо пишет, что «сейчас трудно сказать, когда и как произойдет смена власти». И далее: «Для того чтобы получилось Дело, вначале должно прозвучать Слово. А важнейшие средства массовой информации находятся под контролем корпорации». Единственное практическое предложение — «начать кампанию гражданского неучастия в делах корпоративистского государства». Но эта тема не раскрыта, непонятно, предлагается ли уходить в скиты, как раскольники, устраивать акции «ненасильственного сопротивления» по технологии Ганди или же просто не голосовать, не платить налогов и не иметь дел с чиновниками.
На кого эта чушь рассчитана? Разумеется, на «партию революции» и ее зарубежных симпатизантов. На последних даже в большей степени. Понятно, что Илларионов не рассчитывает занять какие-то лидерские позиции среди «революционеров». Он имеет репутацию чрезвычайно конфликтного деятеля, и это исключает запуск собственного политического проекта (партии, движения, клуба) или вхождение в чужой. Да и все это ему вообще вряд ли интересно. Он не Каспаров и не Хакамада. И соревноваться с Белковским или Делягиным за место «идеолога революции», клянчить подачки у «смотрящих» от Ходорковского и Невзлина, скорее всего, побрезгует. Ясно, что Илларионов хотел бы продолжать занимать позицию профессионального критика путинизма, «независимого эксперта», ориентированного на западную публику. Среди нее же есть спрос на предсказания кризиса в России, краха Путина, «русского майдана», есть те, кто готов оплачивать гастроли российских «кассандр», приглашать их на различные форумы, заказывать им статьи и доклады. Работа непыльная, безопасная и весьма приятная. И чем дольше просуществует нынешний режим, тем дольше у Илларионова будет чем заниматься, чем крепче власть «корпорации», тем «героичнее» (как ему самому кажется) выглядит ее обличитель.
Завершая эту статью, я еще раз перечитал илларионовский текст. И понял, что это манифест лишь по форме. По сути это оферта. От пожеланий ее автору скорейшего акцепта считаю нужным воздержаться.[34]
Лимонка в Лимонова
Лимонов долгое время был известен как сочинитель полуавтобиографических книжек, наполненных мизантропией, вульгарным ницшеанством и порнографией. Собственно, широкая публика и продолжает считать его писателем. Хотя он уже давно исписался и занимается совсем другими делами.
Литературную карьеру он делал в 1970-1980-е годы на Западе, в частности в США и Франции став одним из многочисленных представителей «грязного реализма» — направления, зародившегося в литературе еще после Первой мировой войны. Он всего лишь продолжатель, а точнее подражатель Миллера, Буковски, Селина и пр.
Любая копия всегда слабее оригинала, тем более что цинизмом, натурализмом и ненормативной лексикой в 1980-е в той же Франции никого уже удивить было невозможно. Так что особых лавров Лимонов не снискал. Сохранись СССР и советский строй, он так бы и состарился в парижских кафе и был бы забыт еще при жизни. Но грянула перестройка, рухнули все запреты и ограничения. Матерщинная проза стала актуальной и модной. И воспитанные на классике и соцреализме «совки» принялись с жадностью глотать «злые» тексты, в которых Лимонов расписывал свои сексуальные и наркотические опыты и сводил счеты с бывшими благодетелями, женами и любовницами. Малоизвестный литератор-эмигрант неожиданно для себя оказался «известным русским писателем». В дальнейшем этот статус не раз выручал его в трудных ситуациях…
Однако вернувшись в Россию, Лимонов с головою ушел в оппозиционную политику. Его тогдашние взгляды можно определить как левофашистские, с изрядной примесью революционно-террористического романтизма и элитизма. Впрочем, это довольно условная оценка. Более правильно, наверное, сказать, что им проповедовалась гремучая постмодернистская смесь из фашизма, нацизма, анархизма, троцкизма, маоизма, идей «новых левых» и «новых правых».