Когда все просители и посетители удалились, в приёмную из своего кабинета вышел С.П. Белецкий и направился ко мне.
Поздоровавшись со мной, он осведомился о цели моего посещения, на что я откровенно доложил, что, узнав о недовольстве мною или моим руководством Московским охранным отделением, я явился лично, чтобы выяснить причину этого недовольства. «Я чувствую враждебные флюиды между нами», — заявил мне С.П. Белецкий.
«Что касается меня, то по отношению к вам, ваше превосходительство, я до сих пор их не чувствовал, но очень сожалею, что их чувствуете вы, — ответил я товарищу министра и добавил: — Но какое же это может иметь отношение к моему руководству политическим розыском в Москве, руководству, которое вы сами признали ранее полезным для дела и которое, как я знаю, до сих пор одобрялось Департаментом полиции? Я не могу поверить, что одних флюидов достаточно, чтобы сместить меня с должности с намерением назначить меня на должность начальника Самарского губернского жандармского управления, должность, которая не может мною рассматриваться, если не официально, то морально, иначе, как известное понижение».
Белецкий нахмурился и заявил мне: «Ну, хорошо, во всяком случае я подожду до подачи мне рапорта об инспекторском смотре, произведённом по моему приказанию С.Е. Виссарионовым».
«Слушаюсь, ваше превосходительство, но я должен доложить, что мне лично С.Е. Виссарионов указал только два упущения». Тут я привёл замечания С.Е. Виссарионова об отсутствии у меня максималистской агентуры и о Горемыкине «Кроме того, я должен доложить вашему превосходительству, что ежели вы решите моё самарское назначение, то я заранее от него отказываюсь и буду просить прикомандирования меня к Московскому или Петроградскому губернскому жандармскому управлению».
На этом мы расстались…
Возвратившись в Москву, я был уверен, что я доживаю последние дни в должности начальника Московского охранного отделения. Но… человек предполагает, а Бог располагает: со своих должностей ушли все те, которые питали ко мне враждебные флюиды, а я остался в должности.
Все эти перемены последовали непосредственно вслед за моим возвращением в Москву. С.П. Белецкий получил назначение иркутским генерал-губернатором, Е.К. Климович — в Сенат, а С.Е. Виссарионов — снова «в небытие», на какую-то незначительную должность. На должность директора Департамента полиции был назначен на этот раз мой старый знакомый и, могу так выразиться, друг — А.Т. Васильев.
По крайней мере, когда я узнал об этой новости и сразу же по телефону поздравил Алексея Тихоновича Васильева с новым и столь приятным для меня назначением, то получил в ответ приглашение немедленно приехать в Петербург и отобедать у него.
Совершенно успокоенный насчёт служебных подвохов и разных флюидов, я в середине марта 1916 года отпросился в недельный отпуск в Крым, который я провёл с женой в Алупке.
Кстати сказать, за всю мою службу в офицерских чинах у меня было всего три месяца отпускного времени. А к 1917 году я имел за собой двадцать два года офицерской службы!
Возвратясь из отпуска, я узнал, что новый градоначальник вступил в должность, и поэтому немедленно, надев служебную форму, отправился представляться новому начальству.
Генерал Шебеко, в прошлом гвардейский офицер, флигель-адъютант, вице-губернатор в Гродно (или Ковно, не упомню), затем в Саратове и губернатор в Гродно, был человеком придворной складки, в котором сразу же угадывалось прекрасное воспитание, соединённое с налётом англоманства при врождённом русском барстве и легко ощутимом верхоглядстве. Всё, взятое вместе, ежели это не касалось непосредственно служебных вопросов, очень располагало к генералу; к тому же сразу чувствовалась его порядочность и честность.
К полиции, жандармерии, к уголовному сыску, к политическому розыску он, конечно, по своему воспитанию и навыкам не мог не относиться в лучшем случае как только с предубеждением. Это тоже чувствовалось. И это он сразу же дал мне почувствовать.
Несмотря на военную форму, новый начальник не походил на настоящего военного; это был скорее джентльмен в элегантной военной форме. Лет пятьдесят, выше среднего роста, худощавый шатен с проседью, усами и бородкой «царской складки», В.Н. Шебеко производил очень приятное впечатление. Но для начала, желая, очевидно, подчеркнуть понимание дела и наших служебных взаимоотношений, генерал принял, насколько это ему по его характеру было доступно, сурово-служебный тон и заявил мне, предварительно любезно усадив меня в кресло, что он не допускает в политическом розыске никакой провокации и поэтому требует от меня соответствующего руководства розыском.
Так как я сразу понял, какой административный «младенец» является моим новым начальством, я не обиделся на его заявление, понимая, что оно сделано только с высоты «птичьего полёта» над служебной действительностью, и просто доложил генералу о моих годах служебной практики, отметив, что надеюсь, что ближайшее будущее убедит его превосходительство, что я ничем и ни в чём не подведу его как градоначальника, ответственного за мои действия по политическому розыску. Я тут же осветил генералу общеполитическое положение, состояние революционного подполья и противоправительственную борьбу, ведущуюся разными «общественными» организациями.
Скоро наши взаимоотношения приняли совершенно нормальный характер, а немного погодя, и вполне доверительный.
В.Н. Шебеко, будучи человеком доверчивым, к сожалению, плохо разбирался в приближённых и близко к нему допущенных чиновниках, из которых один, особо доверенное ему лицо, плохо оправдывал доверие и скоро навлёк многочисленные нарекания, которые сплетнями переносились на самого градоначальника, человека честнейшего по натуре.
У генерала были забавные взгляды на вещи. Однажды его секретарь, с которым у меня установились приятельские отношения, по секрету посоветовал мне, чтобы не вызвать неудовольствия у градоначальника, приходить к нему с докладами в военной форме, так как В.Н. Шебеко никак не может понять, как ему относиться «к полковнику в пиджаке»!
Это курьёзное желание градоначальника мне очень мешало, так как для удобства я постоянно ходил в штатском платье. Но ничего не поделаешь; с тех пор пришлось наскоро облекаться в военную форму, когда я отправлялся с докладом к градоначальнику, что в иной день приходилось проделывать не раз!
Действительно, я заметил на лице градоначальника большее удовлетворение, когда он увидел меня в полковничьих погонах.
Главноначальствующий, генерал Мрозовский, очень скоро стал явно критически относиться к новому градоначальнику, видимо не удовлетворённый его поверхностным отношением к делу.
Когда однажды генерал Шебеко послал меня к генералу Мрозовскому для личного доклада по сложному делу, связанному с требованиями нашего министерства по отношению к очередному собранию «оппозиционных» групп, генерал Мрозовский, ожидавший появления вместе со мной и градоначальника, увидя меня одного, иронически заметил: «А барин ваш решил не приезжать!»
Генерал Мрозовский был настолько противоположен во всём генералу Шебеко, что их взаимоотношения не могли быть нормальными. Генерал Мрозовский любил добираться до сущности дела и требовал от докладчика быть своего рода экспертом по докладываемому делу, что для генерала Шебеко, при его несколько «флигель-адъютантском» отношении к делам, было трудновато. Поэтому генерал Шебеко скоро стал избегать личных докладов у сурового и требовательного главноначальствующего, посылая вместо себя помощников. По делам, касавшимся политики, таким помощником был я, поэтому мне пришлось с тех пор часто бывать у генерала Мрозовского, который скоро стал оказывать мне исключительное внимание.
Насколько генерал Шебеко был барином, а не чиновником по натуре, я убедился скоро, когда подошли пасхальные праздники, а с ними и очередная выдача наградных.
По какому-то весьма странному обычаю чины Отделения по охранению общественной безопасности и порядка (или, что то же, отделения при Московском градоначальстве по политическому розыску) не входили в списки чинов градоначальства на наградные деньги. Правда, они не оставались совсем без наградных к праздникам Св. Пасхи и Рождества Христова: 3000 рублей присылал на эту цель Департамент полиции дважды в год, очевидно по тоже давно заведённому порядку. Надо сказать, что наградные, выдаваемые градоначальством, были гораздо щедрее, чем департаментские. Когда делопроизводитель принёс мне для утверждения градоначальником наградной лист с фамилиями всех служащих охранного отделения (это было на праздник Рождества Христова в 1912 году), я увидел, к своему изумлению, что все наградные суммы распределены так, что, хотя против моей фамилии и не было проставлено никакой цифры, предназначенная мне сумма в виде 500 рублей определялась самоочевидно, как остаток из всей суммы в 3000 рублей. Я помню, как я тогда, в 1912 году, пошутил, сказав С.К. Загоровскому, моему делопроизводителю: «Вы, значит, награждаете меня 500 рублями!» На это С.К., так же шутливо, но вежливо, отрапортовал: «Согласно обычаю!»
И действительно, «согласно обычаю» оба мои прежние градоначальники — и Адрианов, и Климович — пером обводили намеченные в моём листе наградные деньги и подписывали лист.
Не то произошло с Шебеко! Получив, «по обычаю», такой же наградной лист из моей канцелярии, он потребовал меня к себе и изумлённо спросил меня: «Что же это такое? Вы, как начальник Охранного отделения, должны, согласно этому листу, получить всего 500 рублей. Но ведь начальники отделений по градоначальству получают по 2000 рублей из сумм градоначальства, почему же вы исключены из наградных сумм градоначальства?»
Я ответил незнанием причины, но сослался на «обычай». «Я нахожу это совершенно несправедливым; ваша работа и ответственность слишком велики, а наградные Департамента полиции слишком малы, поэтому сверх департаментских наградных вы получите 2000 рублей из сумм градоначальства».
Мне оставалось только поблагодарить щедрого градоначальника, что я и сделал. Генерал повторил то же и к Рождеству 1916 года.