Председатель Чрезвычайной следственной комиссии на этот невероятный в устах товарища министра внутренних дел ответ терпеливо разъясняет тогда, что «рептильный фонд» — это суммы, которые ссужались на органы «правой печати»…
Думается мне, что приведённые мною выдержки из показаний бывших «вершителей судеб», данных ими в заседаниях Чрезвычайной следственной комиссии, дополняют «портреты», которые я зарисовал в своих «Воспоминаниях».
П.П. ЗаварзинРабота тайной полиции[188]
Предисловие
В России до 1917 года существовал фактор, игравший заметную роль в истории русской государственности, а именно: борьба правительственной власти с различными оппозиционными и революционными партиями и группами. Сущность этой борьбы мало известна беспартийной публике, а предвзятое к ней отношение, сложившееся как у либералов, так и революционеров, освещало её тенденциозно-неправильно.
Оставляя в стороне вопрос о степени необходимости такой борьбы, укажем только, что невероятное крушение огромной страны, со всеми её духовными и материальными ценностями, совершено именно теми людьми, против которых в своё время было направлено острие охранительных учреждений России. Вполне ясно, что многие законы в России были далеки от совершенства и некоторые из них подлежали коренному изменению, но розыскные учреждения к делу изменения законов отношения не имели, так как деятельность их сводилась только к охранению существовавшего в империи государственного строя.
Борьба этих учреждений с различными революционными партиями и группами велась на основании законов, а потому говорить о произволе исполнительных органов не приходится. Но не в защите или критике задача этой книги.
Я хотел бы по опыту и воспоминаниям изложить сущность того, что ещё так недавно вызывало большой шум в революционных и левых общественных кругах.
Весь социалистический мир, которому большую часть своей деятельности приходилось скрывать от преследования власти, знал технику политического розыска и организацию подпольной работы, широкие же круги общества были совершенно не осведомлены в этом отношении, так как мало интересовались политическим розыском и совершенно с ним не сталкивались.
При Временном правительстве в 1917 году двери секретных учреждений были для всех настежь открыты, но и тогда данные, имевшиеся в них, использовали преимущественно революционеры всех толков, а в особенности коммунисты. Последние поэтому в совершенстве ознакомлены со всеми розыскными приёмами, и «секреты», изложенные ниже, являются таковыми только для несоциалистической русской массы; между тем при современной российской действительности из чувства самосохранения каждому и некоммунисту полезно некоторое знакомство с розыскной работой.
Ко дню революции я имел почти 20 лет службы в Отдельном корпусе жандармов на должностях начальника розыскных пунктов и охранных отделений: в Кишиневе, Гомеле, Одессе, Ростове-на-Дону, Варшаве, Москве и других местах, что даёт мне возможность ознакомить читателя с теорией и техникой розыска, а также со структурой секретных организаций, с которыми боролась государственная власть.
Относиться к розыску можно различно, но отрицать его необходимости нельзя, отчего он и существует без исключения во всех государствах Старого и Нового Света, причём техника его везде одинакова, но чем шире конституция в стране, тем уже сфера розыскной деятельности в политическом отношении.
Смешение понятий о розыскных органах, бывших в России до революции, с большевистской Чекой и в опровержение нелепых доводов о тождественности принципов, вложенных в основание означенных учреждений, заставляет меня остановиться и на некоторых данных, относящихся к деятельности большевиков по обнаружению, обследованию и преследованию государственных преступлений.
Часть I
Глава 1Общая система политического розыска в России
Предлагая вниманию читателя эту главу, автор должен предпослать ей два замечания:
1) Под понятием «политический розыск» подразумеваются действия, направленные лишь к выяснению существования революционных и оппозиционных правительству партий и групп, а также готовящихся ими различных выступлений, как то: убийств, грабежей, называемых «экспроприациями», агитациями и пр., а с 1914 года в особенности шпионажа и пропаганды в пользу австро-германского блока.
Розыск по политическим преступлениям — одно, а возмездие по ним совершенно другое, почему никаких карательных функций у политического розыска не было, а осуществлялись они в ином порядке, о чём речь ниже.
2) По времени эта глава не охватывает всей истории политического розыска в России, с момента его возникновения, с XVII века (Преображенский приказ при Петре I, Тайная канцелярия при Бироне, III отделение собственной Его Императорского Величества канцелярии при Аракчееве[189] и т.д.), а рассматривает лишь период от 1900 до 1917 года.
Высшее руководство розыском, как политическим, так и уголовным, сосредоточивалось в Департаменте полиции при Министерстве внутренних дел.
Как тем, так и другим ведали отдельные делопроизводства, действовавшие самостоятельно друг от друга. В числе различных отделов департамента существовало делопроизводство регистрации, заключавшее в себе фамилии, клички, фотографии, дактилоскопические и антропометрические данные, относящиеся ко всем без исключения лицам, проходившим по политическим и уголовным делам империи.
На должность директора Департамента полиции в большинстве случаев назначались лица прокурорского надзора, имевшие по своей прежней службе опыт в ведении политических дел. По существу своих обязанностей директор департамента близко стоял к министру внутренних дел, почему и назначался по его избранию. Таким образом, с уходом последнего оставлял свой пост и директор. За 15 лет, предшествовавших революции, их сменилось 12 человек.
Подчинёнными Департаменту полиции на местах, по политическому розыску, являлись жандармские управления и охранные отделения, но донесения в Департамент полиции поступали не только от этих учреждений, но и от губернаторов и градоначальников. В последнем случае они касались главным образом политических настроений и общественных движений их губерний и градоначальств.
Поступившие таким образом сведения регистрировались в департаменте, который по существу их давал соответствующие указания и при надобности рассылал свои циркуляры.
Жандармские управления территориально покрывали всю Россию, охранные же отделения находились лишь в некоторых пунктах.
Соображения революционных партий и групп при создании ими своих областных и районных комитетов послужили основанием к организации таких же районов по розыску. Общность и однородность географических, промышленных, этнографических и других условий в обоих случаях послужила главным доводом при распределении.
Жандармские управления, входившие в район, согласовывали свои действия с районным жандармским управлением или охранным отделением. Районы были введены директором Департамента полиции М.И. Трусевичем в начале 1900-х годов, а с принятием должности товарища министра внутренних дел В.Ф. Джунковским начали упраздняться, мотивом к чему послужили главным образом трения между районами и жандармскими управлениями.
Руководителями политическим розыском в охранных отделениях и жандармских управлениях были офицеры Отдельного корпуса жандармов.
Корпус жандармов комплектовался офицерами армии и гвардии, и поступление в него обусловливалось предварительным прохождением особых курсов. Унтер-офицеры принимались из запаса; чиновники же — на общих основаниях поступления на государственную службу. Кроме того, на всех требовалась особая аттестация.
Вопреки упорным слухам следует отметить, что никакой особой присяги жандармы не давали.
Организация розыскного органа была такова.
Во главе стоял начальник; ближайшими его помощниками являлись жандармские офицеры и чиновники. Канцелярия его обслуживалась обычным штатом, причём при ней находился регистрационный отдел с антропометрическими и дактилоскопическими данными, а также библиотека всех революционных и вообще запрещённых изданий. На постоянной службе состояли также агенты наружного наблюдения, в общежитии называвшиеся «филерами», а враждебно «шпиками». Они составляли особую команду, подчинённую чиновнику, заведовавшему наружным наблюдением. Филеры вели «слежку», а особые агенты производили выяснение фамилий и адресов наблюдаемых лиц и назывались надзирателями, или агентами по выяснению. Лица, которые подлежали наблюдению филеров, указывались начальником розыскного органа по поступившим в его распоряжение «агентурным» или «секретным» данным. Первые поступали от «секретных сотрудников», вращавшихся в обследуемой среде. Эти сотрудники у революционеров назывались «провокаторами».
Свидания с ними осуществлялись на особых частных квартирах, называемых «конспиративными», куда начальник розыска приходил в штатском платье. Так называемые «секретные сведения» поступали от Департамента полиции из «отдела почтовой цензуры», т.е. учреждения, известного широкой публике под названием «чёрного кабинета»[190].
По окончании обследования данной группы таковая ликвидировалась, т.е. лица, в неё входившие, обыскивались, а когда нужно было по ходу дела, то и арестовывались, преимущественно в порядке статьи 12 Положения об охране 1881 года[191]. На основании этой статьи начальникам жандармских управлений и их помощникам предоставлялось право задержания подозреваемых сроком на две недели. Этот срок мог быть продлён губернатором или градоначальником до одного месяца, а затем задержанный или освобождался, или зачислялся за Министерством внутренних дел до окончания о нём дела. За правильностью содержания под стражею задержанных наблюдал участковый товарищ прокурора.
При каждом жандармском управлении и охранном отделении находилось одно или несколько лиц прокурорского надзора, которые наблюдали за ходом и направлением всех политических дел. Часть их, при наличии уличающих данных, передавалась для производства формального дознания или же предварительного следствия, в порядке статьи 1035 Устава уголовного судопроизводства.
Все расследования, производимые охранными отделениями и жандармскими управлениями, принимали одну из следующих трёх форм:
1) Предварительное следствие, производимое следователем по особо важным делам округа судебной палаты.
2) Формальное дознание, производимое жандармским офицером в порядке статьи 1035 Устава уголовного судопроизводства, которое по окончании передавалось прокурору для направления в судебную палату.
3) Административное расследование, или «переписка», производившаяся на основании положения о государственной охране.
В первом и втором случаях дело разрешалось судебною палатою, или Сенатом, в последнем же оно шло с заключением губернатора на решение в особое совещание при Министерстве внутренних дел. По рассмотрении переписки составлялось заключение, — дело или прекращалось с освобождением задержанных лиц, или же «подозреваемые» высылались в отдалённые места империи на срок не свыше 5 лет. Больным высылка в отдалённые места заменялась выдворением в местности, климатические условия которых были бы не вредны для их здоровья. В последние годы, по ходатайствам высылаемых, им разрешался взамен высылки выезд за границу с запрещением въезда в Россию. Зачастую дела по административным перепискам прекращались вовсе по Высочайшему повелению в ответ на поданные Государю прошения о помиловании.
Достоверность получаемых розыскным учреждением сведений, правильность донесений, ведение «административных переписок», постановка всего розыскного дела, денежных расчётов и т.п. контролировалась Департаментом полиции в лице его чинов, приезжавших на места и имевших, между прочим, даже свидания с «секретными сотрудниками» на конспиративных квартирах.
Из изложенного явствует, что организация розыскного дела и роль в нём чинов Корпуса жандармов была значительно менее той, которую ему придавали, ибо деятельность розыскных органов заканчивалась гораздо ранее самого разрешения дела, а потому приписываемое им значение «вершителей политических дел» неправильно.
Точно так же неправильно заключение таких лиц, как профессор Мякотин и др., о том, что для современной большевистской «чека» прототипом явилась «охранка». Последние были только розыскными органами, «чека» же является универсальным учреждением розыска, расследования, вынесения смертных приговоров и приведения их в исполнение. Фактически «чека» даже не учреждение по означенным функциям, а просто орган, при посредстве которого выполняется партийное постановление, имеющее целью: а) уничтожить русскую буржуазию, б) кадровое офицерство и в) в частности, офицеров Отдельного корпуса жандармов, из коих в живых осталось менее 10%.
Что же касается смертных приговоров по старым до революции делам, то они выносились судом, почти всегда за преступления, связанные с убийствами, и исполнение их производилось без участия и даже ведома розыскных органов.
В местностях, объявленных на военном положении, начальнику края предоставлялось право объявлять постановления, согласованные с требованием данного момента, которые получали значение и силу закона. В связи с этим ему же принадлежало право единоличного решения дел без суда, даже с вынесением смертного приговора.
По прошлой службе мне известно только два разрешённых таким образом в 1906 году дела, а именно: по уголовному розыску было приговорено генералом Скалоном в г. Варшаве 17 человек к смертной казни. Они составляли группу, именовавшуюся «анархистами-коммунистами», в действительности же являвшуюся шайкой бандитов, совершивших ряд убийств с целью грабежа; по второму делу, политическому, по постановлению лодзинского генерал-губернатора[192] было расстреляно 11 рабочих, принадлежавших в большинстве к Польской социалистической партии[193], которые, подвергнув ряду возмутительных истязаний владельца лодзинской фабрики Зильберштейна на глазах его рабочих, затем его тут же убили.
Конечно, и в розыскных учреждениях, как и во всяких других, случались ошибки и совершались злоупотребления, но всегда обнаруженные виновные подвергались преследованию, до предания их суду включительно. Во всяком случае, злой воли и злоупотреблений со стороны руководителей не констатировалось, что подтвердилось и результатами работ Следственной комиссии Временного правительства[194]. Продолжавшееся несколько месяцев изучение этой комиссией агентурного и другого материала, находившегося в Департаменте полиции и подчинённых ему органах, не дало никаких уличающих данных, которые могли бы послужить основанием для привлечения к судебной или другой ответственности хотя бы одного жандармского офицера. Естественно, что это обстоятельство настолько веско, что обвинение розыскных органов в «злостной провокации» и прочих преступлениях является плодом не только больного воображения, но и заведомой клеветы.
Глава 2Внутренняя агентура. Секретные сотрудники
Техника политического розыска основывается на выработанных повсеместно в течение многих лет приёмах, и поэтому она укладывается в определённые формы. Главным фактором розыска являлся «секретный сотрудник».
Секретным сотрудником называется лицо, дающее тайно политическому розыску сведения из обследуемой им среды, причём сотрудник должен или лично входить в состав означенной среды, или близко соприкасаться с её членами. Лицо, дающее случайные сведения, получаемые им косвенным путём, называется «вспомогательным сотрудником». Сообщаемые секретными сотрудниками сведения носят техническое название «данные внутренней агентуры».
Сложным делом является приобретение сотрудника, но не менее трудным — его направление, руководство им и предохранение его от «провала», т.е. подозрения его со стороны обследуемой им среды.
Серьёзные секретные сотрудники, заподозренные в предательстве, зачастую приговаривались своими товарищами к смерти, а иногда революционные комитеты ставили им условием искупить свою вину путём личного участия в терроре. Почти все заподозренные соглашались на это, рискуя своею жизнью, как, например, проваленный секретный сотрудник Петербургского охранного отделения Богров, убивший П.А, Столыпина в Киеве и за это казнённый. Той же участи подвергся и Петров, убивший начальника С.-Петербургского охранного отделения полковника Карпова.
Мотивы, коими руководствовались лица при вступлении в секретную агентуру, весьма разнообразны, точно так же, как различны и качества самих секретных сотрудников, в силу чего они многим отличались друг от друга.
Самым надёжным сотрудником для розыска является тип беспартийный, проводимый в обследуемую среду через её организации постепенно, начиная от низшей к высшей. У таких лиц зачастую развивается преданность делу и розыскная тенденция. Но чаще встречается утомлённый и разбитый жизнью человек, изверившийся в целесообразности социалистических или иных идейных стремлений; он склонен без особого труда к принятию предложения заняться освещением деятельности известной ему организации. Попадаются элементы, озлобленные против своих сопартийников, которых обыкновенно и предают, желая им отомстить. Также нередки малодушные люди, которые, столкнувшись с перспективой наказания, стремятся себя реабилитировать откровенными показаниями или секретной работой. Появляются и «кляузники», обыкновенно люди опустившиеся, разных профессий и положений; к сведениям, доставляемым ими, надо относиться особенно критически, так как они чаще всего голословны и даже вымышлены. Весьма часты типы неискренние, всегда корыстные, но ловкие и осведомлённые; они требуют за собою постоянного наблюдения. Особенно опасны секретные сотрудники, уличенные в недобросовестной службе по розыску; они обыкновенно выезжали из города, в котором были заподозрены, запасшись нелегальным паспортом, и появлялись в местах, где их не знали, и являлись в тамошний розыскной орган с предложением своих услуг. Знакомые с требованиями розыска, они начинали шантажировать и систематически лгать. Такие лица по разоблачении опубликовывались циркулярами Департамента полиции, и их услугами запрещалось пользоваться. Наконец предлагали свои услуги для секретной работы лица, в действительности подосланные обследуемым лагерем в розыскное учреждение для его дезорганизации, разведки и даже совершения убийств руководителей розыскным делом.
Работа по секретной агентуре требует постоянной сосредоточенности, наблюдательности и особой предусмотрительности, почему для руководства розыском и направления работы секретных сотрудников необходим опыт.
Практика показала, что, как бы сообразителен, способен и склонен к розыскному делу ни был человек, он всё-таки без предварительной подготовки не может вести политического розыска. В противном случае он долго будет допускать непоправимые ошибки. Необходимо уметь ориентироваться в весьма сложных психологических процессах, происходящих в душе каждого сотрудника или заявителя. С одной стороны, нужно принять меры к устранению человека вредного или бесполезного, а с другой — уметь приблизиться и войти в доверие к лицу, идущему навстречу интересам власти. Следует отметить, что бывают случаи, когда сотрудник по натуре, характеру, воле и даже интеллигентности оказывается сильнее своего руководителя; это влечёт за собою, при неопытности ведущего розыск, подчинение его такому сотруднику, со всеми отрицательными последствиями этого.
Прежде всего руководителю необходимо знать среду, в которой ведётся розыск, и уметь в ней приобрести секретных сотрудников, их сохранить и ориентироваться в их индивидуальных особенностях. При этом следует отметить, что, приобретя сотрудника, неопытный руководитель настолько подробно излагает в донесениях данные ему сотрудником сведения, что часто его проваливает с самого же начала работы. Затем, не придавая значения законспирированности секретных сотрудников друг от друга, такой руководитель назначает свидания им одновременно, почему впоследствии они, в случае возникновения против них подозрения, в среде, где они работают, «проваливают» друг друга. Кроме того, часто получался провал вследствие именования секретного сотрудника его настоящей фамилией, а не псевдонимом. Нередко, тоже по неопытности, проваливались агенты, когда руководитель давал задания нескольким сотрудникам совершенно одинаковые, и тем они обнаруживались друг перед другом.
Во всех розыскных учреждениях империи до переворота было в текущей деятельности в общем несколько сот секретных сотрудников[195]. Среди них были врачи, инженеры, общественные деятели, литераторы, журналисты, студенты, рабочие, как женщины, так и мужчины. В состав секретной агентуры входили также офицеры и нижние чины армии, но в бытность товарищем министра внутренних дел В.Ф. Джунковского этот вид сотрудников был им совершенно упразднён, вследствие нареканий военного командования.
Секретные сотрудники, работавшие по политическому розыску, принадлежали ко всем национальностям, которые имели оппозиционные или революционные организации, преимущественно же к еврейской и велико-росской.
Вознаграждение им назначалось в зависимости от той пользы, которую они могли принести делу. Лица, освещавшие высшие организации, как то: центральные комитеты, боевые группы и прочие, получали большее содержание, а освещавшие периферию и дававшие отрывочные сведения — меньшее. Наименьшее жалованье равнялось прожиточному минимуму. Содержание выдавалось ежемесячно, независимо от того, имелись ли за данный период времени сведения у сотрудника или нет. Если результат разработки сведений давал серьёзные дела, как, например, обнаружение тайных типографий, фабрик разрывных снарядов, боевых дружин и т.п., а равно предупреждение важного заговора, сотруднику выдавалось особое вознаграждение по указанию директора Департамента полиции.
Сотрудник работал и многие годы, и несколько дней, в зависимости, с одной стороны, от продолжительности существования обследуемой им среды, а с другой — от личной его осторожности и правильного руководства им.
Возможно ли обойтись без внутренней агентуры и чем её заменить?
Таков важнейший вопрос по работе политического и уголовного розыска. Ответ определённый. Ничем её заменить нельзя, а потому она необходима и существует во всех без исключения странах мира.
Без розыскного органа ни одно государство не существовало и существовать не будет.
В 1917 году, после переворота, всё значение розыскного аппарата понимал только В.Л. Бурцев, настаивавший и стремившийся сохранить Департамент полиции и его розыскные учреждения с заменой старых руководителей людьми новой государственной идеологии и иных стремлений. Временное правительство, а в особенности Керенский, держались иного мнения. Розыскные учреждения были уничтожены, служащие в них, главным образом жандармы, заключены в тюрьмы или посланы на фронт; секретные сотрудники разоблачены в русской и иностранной прессе, даже невзирая на то, что многие из них были направлены на работу по контрразведке, т.е. для борьбы с немецкой пропагандой и шпионажем. Все секретные материалы были предоставлены для рассмотрения желающим, и в том числе подозреваемым в шпионстве.
Через несколько недель после переворота лицо, близко стоявшее к членам Временного правительства, негласно советовалось со мною и заключённым в тюрьму начальником Петроградского охранного отделения генералом Глобачевым на тему, как организовать охрану членов правительства, в том числе Львова, Керенского, Милюкова и других, чтобы оградить их жизнь от возможных посягательств на них со стороны большевиков, уже бывших в то время значительной группой в Петроградском совете рабочих депутатов.
Посланный за границу комиссар Сватиков, после уничтожения им всех организаций заграничного розыска, разыскивал по Парижу уволенных жандармов и упрашивал их вновь наладить секретную агентуру в большевистской среде.
Из более интересных сотрудников, с которыми мне приходилось иметь дело или о которых я слышал, небезынтересно упомянуть о следующих.
Окончившая Смольный институт З.Ф. Жученко по своим убеждениям была далека от революционных стремлений и согласилась пойти в секретную агентуру из любви к таинственности, риску, а отчасти авантюризму и полной убеждённости в разлагающем влиянии революционеров на русский народ. Жученко была полезнейшею секретною сотрудницею Московского охранного отделения. На ней главным образом базировалась работа этого учреждения много лет, пока наконец она не была разоблачена в революционной среде после выдачи розыскным властям оппозиции Партии социалистов-революционеров. В её работе были подчас очень трудные моменты, грозившие поставить её в безвыходное положение. Так, в 1905 году Партия социалистов-революционеров поручила Жученко взять на себя руководство убийством минского губернатора, впоследствии товарища министра внутренних дел, П.Г. Курлова. Получилась дилемма: или её провалить отказом исполнить веление комитета, или для сохранения её исключительного положения в партии пойти на компромисс. С её согласия и даже по её настойчивой просьбе остановились на втором разрешении трудного вопроса. Жученко изъявила готовность руководить порученным ей террористическим актом и деловито подвергала обсуждению с комитетом подробности этого задания. Разрывной снаряд она поставила в Московское охранное отделение, где запальное приспособление было обезврежено, отчего при метании взрыва произойти не могло. Этот безопасный снаряд был брошен в губернатора, и, конечно, без всяких последствий. Тогда в отношении Жученко у комитета социалистов-революционеров возникло некоторое подозрение и ей было поручено новое дело. Но поведение Жученко и конъюнктура других обстоятельств сделали то, что пошатнувшееся её положение было вновь упрочено и она стала пользоваться прежним доверием. С точки зрения руководителя розыском сотрудница была спасена от «провала»; она продолжала агентурную работу, и, благодаря её сведениям, впоследствии было ликвидировано несколько групп, сформировавшихся для совершения ряда убийств и экспроприаций.
К этому следует добавить, что метатель бомбы в минского губернатора наказания не понёс.
С Жученко я лично не работал и изложенный случай с минским губернатором знаю с её собственных слов, когда в 1910 году, в бытность свою начальником Московского охранного отделения, пригласил её приехать ко мне из Берлина в Москву. Как «проваленная» сотрудница, она была бесполезна для освещения текущего момента, но её колоссальная память и знание главарей Партии социалистов-революционеров и их связей были весьма ценны для меня при изучении личного состава партии и индивидуальных особенностей отдельных лиц[196].
Много толков вызывал в своё время Азеф, имя которого стало нарицательным. Азеф, член центрального комитета Партии социалистов-революционеров, нагло обманывал и партию, и заведовавшего розыском, у которого он состоял на службе в качестве секретного сотрудника. Первым, кто понял действительную роль Азефа, был заведовавший заграничною агентурою Рачковский, который о нём лично рассказывал мне небезынтересные данные. Уличив Азефа, Рачковский прекратил с ним всякие сношения. Тогда Азеф, чтобы снять с себя возникшее у некоторых членов Партии социалистов-революционеров в отношении его сомнение и отомстить Департаменту полиции за лишение его крупного содержания (500 руб. в месяц), вошёл в активную партийную работу по террору и явился одним из соучастников по организации убийства в Москве Великого князя Сергия Александровича.
Потом однажды в С.-Петербурге один из филеров С.-Петербургского охранного отделения заметил, что его наблюдаемый встретился с неким «Филиппиком», за которым несколько лет ранее он следил. Филер не оставил последнего и выяснил его квартиру, а по справке в охранном отделении оказалось, что кличку «Филиппика» носил Евно Филиппович Азеф; псевдоним по розыскной работе «Виноградов». Азеф был, с соблюдением конспирации, арестован и привезён к начальнику С.-Петербургского охранного отделения А.В. Герасимову, у которого после разговора с Азефом возник вопрос, — или допустить продолжение деятельности крайне законспирированной боевой группы Партии социалистов-революционеров, известной Азефу и неизвестной охранному отделению, или вновь воспользоваться его работой, хотя увольнение Азефа Рачковским было известно, но неизвестно было тогда ещё участие Азефа в московском убийстве. По обсуждении этого вопроса остановились на втором решении, и Азеф сделался опять секретным сотрудником. Окончательно он был «провален» бывшим директором Департамента полиции Лопухиным в неосторожном разговоре с В.Л. Бурцевым, который тогда специально интересовался выяснением и разоблачениями секретных сотрудников Департамента полиции.
Надо сказать, что работа с такими секретными сотрудниками, как Азеф, весьма затруднялась тем, что они стояли вне сферы другой агентуры и поэтому от проверки ускользали[197].
Польская социалистическая партия систематически подсылала в Варшавское охранное отделение своих членов, и надо было быть особенно внимательным, чтобы разобраться в каждом являвшемся с предложением услуг или арестованном, пожелавшем работать по розыску. Иногда допускались ошибки.
Однажды вечером в охранное отделение пришёл молодой человек лет 18 и настойчиво просил пропустить его к начальнику, к которому он имеет «важное дело». Введённый в кабинет юноша назвался Свидерским, манерно расшаркался и, попросив позволения сесть, скромно расположился в кресле. Своё «дело» он изложил последовательно, обстоятельно и без торопливости. По его словам, в пивной, на Сенаторской улице, от неизвестного ему по фамилии человека, которого он после нескольких встреч хорошо знает в лицо, он, Свидерский, получил на временное хранение свёрток. Так как в пакете находилась запрещённая литература, то он решил известить об этом охранное отделение и предупредить, что незнакомец обещал явиться за свёртком в пивную сегодня же поздно вечером. В представленном Свидерским свёртке оказались номера газеты «Работник»[198], несколько брошюр — все нелегальные издания. Свидерский указал на свою лояльность в отношении русской власти и высказал готовность и впредь оказывать содействие делу розыска и служить «по охране». Для составления протокола его показания Свидерский был отправлен в канцелярию, где ему объявили о временном его задержании, впредь до проверки сообщённых им сведений. Задержание его взволновало, так как он хотел-де лично присутствовать при аресте неизвестного.
Одновременно с этим в пивную были отправлены три филера, где они расположились у столика.
Прошёл час.
Вдруг раздались револьверные выстрелы, разбили стёкла в окне, и пролетели пули, прострелив шляпу одному из филеров и контузив его в голову.
Минуту спустя всё стихло, а стрелки бесследно скрылись.
Старший филер понял свой промах: вместо того чтобы организовать наблюдение, он неосторожно вошёл в пивную.
Для предания суду достаточных данных не было, и Свидерский административным порядком был выслан.
Из характерных шантажистов запечатлелся в памяти некий Ильницкий, подозревавшийся в военном шпионаже в пользу Австрии и в то же время заподозренный Польскою социалистическою партиею в предательстве по отношению к ней. Ему пришлось уехать из Царства Польского, и он начал появляться от поры до времени в различных городах России.
Наблюдательный и ловкий, Ильницкий обыкновенно с весьма таинственным видом являлся к жандармскому офицеру, обещая ему сообщить важные сведения, но с условием не писать о нём, Ильницком, ни в Москву, ни в Варшаву, а прямо в Департамент полиции. Зная фамилии нескольких террористов, в том числе Б. Савинкова и др., он импонировал своею осведомлённостью и давал «сведения» о якобы готовящемся «центральном» терроре. Он указывал фамилии некоторых сановников, родственники которых террористы, давал адреса ряда лиц, которые по справкам оказывались действительно там проживавшими.
После такого сообщения начинались выяснения, справки, запросы, наблюдения, а Ильницкий в то же время вымогал деньги. В результате ничего не оказывалось.
В период таких странствований однажды Ильницкий приехал в Смоленск, где он по своему обыкновению сообщил свои «важные» сведения жандармскому офицеру. Для проверки был послан запрос в Москву, где я в то время был начальником охранного отделения. Здесь выяснилось, что неподтвердившиеся аналогичные сведения были уже им когда-то сообщены.
Ильницкий был арестован, и Департамент полиции циркуляром запретил пользоваться услугами этого лица.
В 1910 году в Москве был арестован Малиновский, член так называемой «семерки» ЦК РСДРП, «фракции большевиков».
Слесарь по ремеслу, 30 лет, высокого роста, шатен с застенчивым взглядом серых глаз, Малиновский производил впечатление заурядного фабричного рабочего, но из агентурных источников было известно, что он смелый и бойкий митинговый оратор и видный деятель фракции.
На основании таких данных было решено попытаться склонить Малиновского работать по розыску в качестве секретного сотрудника. Прямого предложения ему не было сделано, но осторожно, касаясь общих принципиальных вопросов, партийных тенденций и даже обстоятельств частной жизни, Малиновскому дано было понять, что убеждённости в его поступках как большевика нет и что в нём сквозит деятель, толкаемый на революционную работу лишь авантюризмом его натуры, денежным расчётом и желанием быть на глазах рабочих с ореолом борца за народную свободу. Ему было также указано на не совсем устойчивое его прошлое и преследование по суду за присвоение чужой собственности.
Долго Малиновский молчал и размышлял. Он понял, что настроение его учтено верно.
Наконец, после долгого разговора Малиновский выразил согласие и на заданные ему вопросы относительно текущего момента и его сопартийников дал правдивые ответы и тем убедил в искренности своего решения.
Свидание с ним затянулось до утра. Чтобы маскировать столь продолжительное пребывание Малиновского в охранном отделении, а также и его освобождение, пришлось немедленно же вызвать из тюрьмы остальных членов большевистской группы, опросить их и одновременно пока освободить.
Все меры предосторожности были приняты, и образ действий охранного отделения никому из членов партии не дал никакого подозрения, что Малиновский сделался секретным сотрудником, сначала под кличкой «Портной», а потом под псевдонимом «Икс».
Малиновский оказался весьма обстоятельным агентом, его сведения всегда отличались точностью и полнотою, почему, когда он был избран членом Государственной думы, все намерения революционных кругов были известны правительству.
Впоследствии Малиновский продолжал своё тайное сотрудничество с директором Департамента полиции С.П. Белецким; последний, между прочим, дал указания Малиновскому искусственно вызвать между думскими социал-демократами раскол и тем ослабить, при голосованиях, значение фракции социал-демократов, насчитывавшей в своей среде тринадцать человек. Сотрудник это поручение выполнил совершенно незаметно для своих товарищей, которые, может быть, до сего времени не догадывались, что все их распри и последовавший затем раскол фракции на две группы — одна в шесть, а другая в семь человек — были вызваны и проведены изложенным выше путём.
Малиновский официально как секретный сотрудник был разоблачён после февральского переворота 1917 года; деятельность его получила совершенно не соответствующее действительности освещение в прессе, будто бы при посредстве этого и других сотрудников Департамент полиции поддерживал большевиков[199].
Наоборот, в условиях порядка вещей до Временного правительства деятельность большевиков в России проявлялась весьма замкнуто, и только после переворота она развилась до пределов, позволивших им захватить государственную власть в свои руки.
Глава 3Наружное наблюдение. Филеры
Важным фактором розыска кроме секретных сотрудников являются агенты наружного наблюдения, т.е. филеры.
Их роль состоит в выслеживании лиц на улицах, в кафе, в театрах, трамваях, поездах железных дорог и пр., для выяснения «деловых связей» и круга знакомств наблюдаемых, не входя с ними в соприкосновение.
Лицо, «взятое» в первый раз «в наблюдение», получало «кличку наружного наблюдения», обыкновенно по внешнему виду и особенностям. Под этими кличками филеры и знали наблюдаемых.
В некоторых случаях филерам поручалось и задерживать отдельных лиц, преимущественно террористов, чтобы предупредить вооружённое сопротивление при арестах их на квартирах.
Служба филеров очень трудна, требует выносливости и сметливости. Плох тот филер, который даёт себя обнаружить наблюдаемому. В прошлом революционеры твёрдо знали, что за ними есть слежка, а потому прибегали к самым разнообразным способам, чтобы, с одной стороны, узнать в лицо наблюдающих агентов, а с другой — при установлении ими слежки парализовать её.
Каждый вечер филеры, по возвращении с работы, собирались в канцелярии розыскного учреждения и составляли письменные сообщения, кого они видели и что сделали за день, а затем, получив указания и распоряжения на следующий день, расходились по домам, обыкновенно не ранее полуночи. Назначались они в наблюдение нарядами, по нескольку человек в каждом, причём более опытный филер был за старшего.
Профессиональная сообразительность и наблюдение «без провала» вырабатывались у них приблизительно не ранее двух лет.
В некоторых случаях приходилось пользоваться филерами под видом торговцев, посыльных, велосипедистов и извозчиков, для чего имелись свои экипажи и лошади, а иногда даже брался в аренду конный экипаж.
Департаментом полиции была составлена о службе наблюдающих агентов подробная инструкция, которая впоследствии попала в руки революционеров, была перепечатана и получила среди них широкое распространение. Таким образом почти все партийные работники были хорошо ознакомлены с системой и техникой наружного наблюдения[200].
Комплектовались филеры преимущественно из запасных унтер-офицеров, причём о каждом кандидате предварительно наводились подробные справки. Помимо отличной аттестации желавшие служить по наблюдению должны были обладать хорошими зрением и слухом, крепким здоровьем и отличаться сметливостью и трезвостью.
Служба филеров была не только трудна, но и опасна, в особенности при наблюдениях за боевиками. Многие из филеров были убиты во время такой работы, и неоднократно они подвергались на своих постах обстрелу из засад вооружёнными террористами; зачастую приезжавших видных партийных работников и боевиков, обладавших нелегальными, на чужие фамилии, паспортами, филеры опознавали при встречах лишь по наружности. У филеров с течением времени вырабатывалась специальная особенность — запечатлевать и представлять себе в памяти лицо лишь по фотографическому снимку или по точно указанным приметам как действительно ими виденного в натуре человека. Внешность наблюдаемого сохранялась в памяти у способного агента в течение многих лет, несмотря на массу лиц, которые проходили перед его глазами.
Когда филерами устанавливалось местожительство обследуемых лиц, тогда выяснение наблюдаемых поручалось так называемым агентам по выяснению. Эти служащие, обыкновенно переодетые в форму полицейских надзирателей, по приходе к управляющему или дворнику дома добывали негласно необходимые сведения. Таким образом устанавливались адреса, фамилии, звания и прочие сведения о лицах, интересовавших с какой бы то ни было стороны политический розыск. «Негласно» выяснить лицо представлялось весьма затруднительным вследствие болтливости дворников и прислуги, почему наблюдаемых по террору, тайной типографии и тому подобным серьёзным делам обыкновенно выясняли во время ликвидации.
Из обширной и разносторонней практики филерской деятельности вспоминаются отдельные характерные эпизоды.
В г. Одессе состояла под наблюдением розыскных властей небольшая группа партийных революционеров, которой секретная агентура приписывала участие в работе по тайной типографии. Все эти лица, за каждым из которых следили отдельные филеры, обыкновенно с утра приходили в квартиру, помещавшуюся во дворе одного огромного многоэтажного дома с таким же флигелем. Без того, чтобы не быть обнаруженными, надзиратели и филеры не могли входить во двор этого дома, и квартира, в которой собирались наблюдаемые лица, оставалась невыясненною. При этом случалось, что наблюдаемые не выходили до вечера и несколько человек филеров в течение целого дня безрезультатно блуждали по улице. Опасение «провала» озабочивало старшего филера Г., который ежедневно лично проверял службу своих подчинённых. Однажды днём он подошёл к указанному дому и увидел, что одна из состоявших под наблюдением в этой группе женщин вышла со двора в платке и направилась в вблизи находившийся магазин съестных припасов. Г. быстро и незаметно снял шляпу и пальто, и когда женщина возвращалась с покупками обратно, он с противоположной стороны улицы направился в то же время во двор дома. Манёвр этот удался, так как женщина, по-видимому, не обратила на Г. никакого внимания, предположив, что это — квартирант, вышедший, как и она, из дому на несколько минут, по делу. Между тем Г. с безразличным видом направился по той же лестнице вслед за женщиной, но только поднялся этажом выше и таким образом установил квартиру, в которую она вошла. В этой квартире был произведён обыск и обнаружена хорошо оборудованная типография, в которой печатались распространявшиеся в большом числе революционные воззвания.
Находчивость проявил и другой филер, когда однажды в Кишинёве наблюдал за приезжим партийным деятелем. Как-то следуя за последним по одной из нелюдных улиц, филер заметил, что наблюдаемый остановился и, прочитав какую-то записку, разорвал её на мелкие клочки, которые тут же бросил на мостовую. Тогда филер на ходу, заинтересовав деньгами случайно находившегося вблизи уличного мальчика, чтобы он собрал с земли все кусочки порванной бумаги, продолжал слежку. К вечеру мальчик принёс свою находку в охранное отделение. Записка была полностью восстановлена и оказалась серьёзного содержания, с двумя адресами, послужившими в результате к выяснению группы террористического характера.
Иногда в интересах дела приходилось, так сказать, «проваливать» наблюдение, т.е. приказывать вести слежку так, чтобы наблюдаемый его заметил. Как-то в Одессе одна еврейка, сама по себе незначительная и неинтеллигентная партийная работница, сильно мешала в продолжение значительного времени выяснению интересовавших охранное отделение лиц. Она служила «связью» между этими неизвестными и передавала от одного другому конспиративные сведения, благодаря чему члены группы не имели надобности встречаться или бывать друг у друга, а потому оставались невыясненными. Пришлось изыскать такой способ, который заставил бы партийных деятелей выйти на улицу и выявить свои взаимоотношения, оставляя в стороне в то же время обыск и аресты, которые могли бы «спугнуть» выясняемых. Филерам с этой целью было указано вести наблюдение «вплотную» за еврейкой, чего она не могла не заметить. Этот приём увенчался успехом, так как, видя вблизи себя, на разных улицах, одних и тех же лиц, она сократила свои визиты, а на второй день к вечеру, утомлённая бесплодным хождением по городу под явным преследованием агентов, отправилась на вокзал и даже без багажа выехала в Кишинёв. Она сделала то, что для успешного розыска было нужно.
Означенные примеры хотя и незначительны, но показательны, насколько быстро должен соображать и действовать филер в некоторых случаях. В последующих главах деятельность филеров будет представлена более живо.
Масса раненых, замученных и убитых филеров во время их повседневной службы не останавливала их сослуживцев от продолжения работы с явной опасностью для жизни.
Многие филеры работали долгие годы, быстро старясь и расшатывая своё здоровье, причём самый незначительный процент из них уходил для подыскания себе иного занятия.
Каждый человек свыкается со своей профессией, таков уж закон природы. Филеры выступали и на суде в качестве свидетелей, устанавливая встречи и знакомства обвиняемых.
В России по охранным отделениям прошли в наружном наблюдении тысячи лиц. Оно велось главным образом за террористами и их связями, затем за работавшими в подпольных партийных предприятиях, будь то: комитеты, тайные типографии, фабрики разрывных снарядов и т.д. Лица, встречавшиеся с наблюдаемыми, то брались в слежку до выяснения отношения их к «работе».
Лицо находилось в наблюдении и несколько дней, и длительные периоды в зависимости от его значения для розыска, отношения к партийной работе и времени ликвидации обследуемой группы.
За каждым наблюдаемым назначалось не менее двух филеров. За центральными фигурами и более, ибо «обставлялись» вокзалы, пристани, квартиры и т.д., дабы «не потерять» таких лиц.
У публики сложилось представление, что филеров было так много, что молва считала их в больших городах сотнями, а в столице даже тысячами.
Во всей России было тысяча с небольшим агентов наружного наблюдения — и число их в губерниях колебалось от 6 до 40 человек, причём последняя цифра относится к крупным центрам. В столицах в ежедневном наряде было от 50 до 100 человек.
В это число не входят команды, существовавшие для охраны Императора, министров и некоторых других лиц. В настоящее время большевики публикуют обширный материал о работе этих команд, почему я впоследствии имею в виду говорить о них подробно.
Что же касается филерского наблюдения за границей, то, принимая во внимание, что иностранные державы не имеют права вести розыска, там наружное наблюдение осуществлялось весьма секретно и частным образом, сводясь к выяснениям отдельных лиц и сопровождению, обыкновенно: транспортёров, террористов и пропагандистов, при поездках их по железным дорогам и пароходам. Но это удавалось весьма редко. На всю Европу было всего несколько человек филеров, число которых иногда увеличивалось для исполнения особых задач присылкою из Петербурга необходимого числа этого рода агентов.
Предположение, что в филерской «слежке» у большевиков теперь находятся все эмигранты, занимающие более или менее видное положение, неверно, так как технически это невыполнимо, и, кроме того, несомненно, за их деятельностью и связями ведётся более рациональное и широкое наблюдение внутренней агентурой (секретными сотрудниками), на что и указывают материалы, помещаемые в «Правде» и «Накануне»[201], а равно и устные сведения. Необходимо быть весьма осмотрительным в разговорах вообще, а с новыми лицами в особенности[202].
Глава 5Конспиративные квартиры
Конспиративными квартирами называются такие, на которых происходят свидания руководителя политическим розыском с «секретными сотрудниками». Они нанимались в разных частях города и возможно чаще менялись. На более старой квартире принимались сотрудники новые и «непроверенные», затем на других уже испытанные, но не особенно серьёзные, и только адрес третьих квартир предоставлялся нескольким серьёзным сотрудникам, в отношении которых принимались особые меры предосторожности в смысле предохранения их от разоблачения.
Места свиданий с секретными сотрудниками было интересно выяснить тем, кто являлся объектом розыска, а потому начальник розыска брался ими, в свою очередь, в наблюдение. Иногда это удавалось, и тогда конспиративная квартира подвергалась наблюдению со стороны революционеров. Чтобы этого избежать, вход в конспиративную квартиру и прилегавший к ней район «проверялись» хозяином квартиры и таким образом устанавливалось, нет ли контрнаблюдения. При свиданиях требовалась большая осмотрительность, и её нарушение влекло за собой непоправимые последствия и даже неоднократно убийства заведывающих розыском. Квартира находилась в ведении испытанного служащего, обыкновенно отставного филера. Ключ от квартиры мог быть только у него. Он обыкновенно встречал на улице как секретных сотрудников, так и лицо, ведущее розыск; отдельно провожал их в квартиру и выпускал на улицу. Тут же наблюдалось, чтобы не могло произойти случайной встречи между секретными сотрудниками, хотя часы свидания им всегда назначались в разное время.
Вот примеры последствий неисполнения изложенного.
Начальник Петербургского охранного отделения полковник Карпов, не разобравшись, что некий Петров подослан революционерами для убийства, принял его предложение работать в охранном отделении в качестве секретного сотрудника. Скоро Петров вошёл в доверие к Карпову, и последний дал сотруднику ключ от конспиративной квартиры. Петров, воспользовавшись этим, а равно и тем, что на этой квартире не было «хозяина», провёл провода электрического звонка к ящику с динамитом, поставленному им под диван, на котором обыкновенно сидел Карпов при свидании с Петровым.
Карпов явился и действительно сел на диван, а Петров, замкнувши электрический ток, удалился. Произошёл взрыв, Карпову оторвало обе ноги, и он тотчас же умер. Что же касается Петрова, то дворник дома, услышавши взрыв, задержал его «по подозрению» и передал властям.
По приговору суда Петров был повешен.
В 80-х годах, вопреки правилам, заведывающий политическим розыском в С.-Петербурге полковник Судейкин имел конспиративную квартиру у секретного сотрудника Дегаева. Последний вскоре был заподозрен своими товарищами, которые, как в искупление вины, потребовали от Дегаева убийства Судейкина. Это и было исполнено первым, когда второй пришёл к нему на квартиру[203].
Дегаев скрылся в Америку, где он и проживал до последнего времени, состоя профессором.
Подобные случаи были зарегистрированы и в других розыскных органах.
Глава 6Элементарные приёмы конспирации вообще и у большевиков в частности
Все политические группировки, покушавшиеся на существовавший государственный строй путём заговора, соблюдали конспирацию как основное начало, т.е. в работу посвящались лишь причастные непосредственно к тому или иному действию. Лица высших организаций появлялись в низших всегда под псевдонимами, которыми вообще широко пользовались в революционной работе. Особое внимание обращалось на переписку, о серьёзных делах, распоряжениях, адресах и партийных предприятиях излагалось осторожно условными выражениями, шифром и химическим текстом. Активные работники зачастую жили по нелегальным паспортам, для корреспонденции своими квартирами не пользовались, почему она им направлялась на адреса лиц, стоящих вне подозрения («чистые адреса»).
Вели они замкнутый образ жизни, избегали излишних встреч друг с другом, постоянно следили за собой во время разговоров и обращали серьёзное внимание, чтобы на случай обнаружения их работы полицией при производстве обыска не было бы уличающего материала против них и их товарищей. Адреса, переписка и литература хранились в самых скрытых и подчас невероятных местах: за плинтусами, в стенах, в уборных, прикреплялись снизу под сиденьями и т.п. Зачастую адреса отмечались и на стенах под видом цифровых хозяйственных записей. Кроме того, активные работники всегда старались убедиться, нет ли за ними наружного наблюдения, для чего «проверяли» встречных, как идя по улице, так и находясь у себя дома. На случай ареста или прихода в квартиру полиции обыкновенно в окне выставлялся условный знак, запрещавший туда вход (лампа или какой-либо другой предмет), спускалась или поднималась занавеска, принимала определённое положение ставня и т.д.
На случай ареста революционеры знали азбуку, введённую ещё Рылеевым, при помощи которой, перестукиваясь, арестованные сообщались между собою. Эта азбука состоит из 30 букв, помещённых в шести рядах и пяти колонках. Число первых ударов указывало ряд, число вторых — колонку, пересечение давало букву[204].
Конечно, самое существенное дело в конспирации — это сокрытие текущей работы партий и организаций, а равно и способов её осуществления.
Одним из наиболее надёжных способов сокрытия работы от розыска было исполнение задуманного дела отдельными, друг друга не знающими группами. Централизация достигалась общением только групповых выборных, которые по восходящей линии представляли собою районные, городские, областные, центральные комитеты и, наконец, съезды. Верхи партий почти всегда находились за границей, и сношениями с ними координировалась вся работа. Только вне досягаемости русской власти допускалась централизация материалов партий, да и то по отделам; на местах же письменный материал доведён был до минимума и преимущественно [был] зашифрованным, но нет ещё такого шифра, который нельзя было бы расшифровать.
Ведение адресных реестров было всегда недопустимо. При таком порядке со стороны исполнителей требовалось много выдержки, добровольного, сознательного и беспрекословного подчинения, чем и отличались русские революционные организации; поэтому при ликвидациях обыкновенно гибла только часть или одна группа партии, которую при существовании целой системы организаций воссоздать было нетрудно. Незнакомство с конспирацией и техникой организации влечёт за собою провал подпольного дела, на что и указывают дела, столь нашумевшие в России, — Щепкина, Таганцева и других. Доверившись малоизвестным и «непроверенным» лицам, Таганцев допустил их к глубокой организационной работе, вследствие чего они имели возможность узнать адреса членов группы и их настоящие фамилии, а также план деятельности, почему и выдали всю организацию полностью. После ареста Таганцев дал откровенное показание советским следователям, чем уличил всех своих сообщников, которые вместе же с ним и были расстреляны, в числе до 100 человек.
Такая же участь в Москве постигла организацию Щепкина, когда было убито свыше 300 человек, преимущественно офицеров, входивших в эту организацию.
Что же касается мелких антисоветских групп, то большинство из них разоблачается большевиками в первоначальной стадии организационной работы, опять-таки вследствие неопытности инициаторов и неисполнения ими основных требований конспирации. К этому следует добавить, что бывшие революционеры из-за конспиративных соображений почти всегда отказывались от дачи показаний на допросах.
Ранее это проводилось ими даже как правило, а в последнее время этот обычай очевидно забыт.
Не менее конспиративным было умение обойти закон путём использования для революционных целей «легальных возможностей», что важно главным образом для пропаганды. Союзы, библиотеки, фабричные школы и иные общественные организации приноравливались к целям революционных и оппозиционных партий. Скрытая тактика лидеров революционного движения была подчас так разработана и конспиративна, что правительственная власть, учитывавшая весь вред длительной оппозиционной работы, в то же время не могла квалифицировать ни одного из проявляемых таким образом действий по какой-либо статье закона и часто становилась в беспомощное положение. Таким путём и создавалась оппозиция, угрожавшая существовавшей власти.
К слову сказать, такое явление наблюдалось и наблюдается теперь и в других государствах.
До революции 1917 года в России самыми конспиративными партиями являлись те, которые создавались на национальных началах. Религия, народность, быт, национальная психология и воспитание спаивали сильнее, чем только доктрины классовой борьбы. Из среды таких образований чрезвычайно трудно было приобретать серьёзных секретных сотрудников, как равно и работать с ними было весьма тяжело, так как они должны были быть весьма сдержанными и осмотрительными. Национальные партии относились весьма чутко к неудачам своих предприятий, и в таких случаях у них всегда являлись опасения, нет ли в среде «провокатора», а потому старались ещё тщательнее подвергнуть проверке друг друга и усугубить конспирацию. В случае же обнаружения «сотрудника розыска» он предавался смерти, иногда даже при невероятных обстоятельствах.
Особое внимание своею конспирацией и интенсивной работой обращали на себя 1) еврейская партия «Бунд»[205], 2) армянская «Дашнакцютун»[206] и 3) Польская социалистическая партия (революционная фракция).
Меньшевики Российской социал-демократической рабочей партии слишком разбрасывались в своей деятельности, и группировки их являлись менее конспиративными, вследствие чего легко и скоро разоблачались. Социалисты-революционеры также особой конспирацией не отличались, за исключением их боевых выступлений, направленных к совершению убийств должностных лиц и ограблению казначейств, банков, касс и тому подобного
Из современной действительности следует отметить, что конспирация, проявляемая большевиками, является весьма поучительной. Наглядно это подтверждается словами одного из видных деятелей советской клоаки, некоего Лозовского, который фигурировал во Франции и в качестве нелегального пропагандиста, и в качестве полномочного лица. В своей брошюре «Рабочая Франция», издания 1923 года, Лозовский описывает своё путешествие в 1922 году из России во Францию через Берлин. Предоставим ему слово[207]:
«Наконец, — говорит автор, — некоторые технические затруднения были улажены, я перевёл свою внешность на французский язык, получил (в Берлине) в Бельгийском консульстве визу и под именем Макса Веллера, гражданина французской республики, отправился в Париж через Брюссель.
Я уехал из Парижа, — продолжает Лозовский, — более пяти лет тому назад, в начале мая 1917 года. Мой отъезд не обошёлся гладко. Когда разразилась русская революция, то союзники в первую голову пустили в Россию социал-патриотов. Первыми отправились в Россию Алексинский, Плеханов, Авксентьев и другие. Нас, издававших в Париже интернационалистические органы, было решено не пускать в Россию. Уже в марте я обратился за разрешением, но мне в префектуре открыто сказали, что паспорта не дадут, а почему — я сам должен знать. Я действительно сам знал, но так как я не имел ни малейшего желания просидеть русскую революцию в Париже, то прибёг хотя и к своеобразному, но действительному средству, чтобы получить разрешение. Я начал посещать ежедневно социалистические и профессиональные собрания и выступать с докладами о русской революции. Я не пропускал ни одного случая, чтобы не выступить, причём подробности о происходивших в России событиях вызывали в парижских рабочих такой энтузиазм, что французское правительство решило из двух зол выбрать меньшее, т.е. выдать мне паспорт и разрешить отправиться через Англию в Россию.
Я въезжал в Париж, где оставил столько друзей и единомышленников, с которыми работал во время войны. Я мечтал о том, как я пойду на Биржу труда, где в течение двух лет состоял секретарём одного синдиката, как отправлюсь в дом Всеобщей конфедерации труда и вообще окунусь в знакомый мне синдикальный воздух. Но вдруг я вспомнил, что я — собственно не я и что мои похождения могут носить довольно ограниченный характер. Я так размечтался, что забыл, как меня зовут и когда и где я родился. Я лихорадочно начинаю рыться в своём кармане, вытаскиваю свой паспорт с необходимым количеством виз и штемпелей и вижу, что зовут меня Макс Веллер и что я — промышленник, владелец крупных автомобильных заводов.
Со мною несколько раз случалось, что я вдруг забывал своё имя, день рождения и другие подробности. Поэтому, сидя в вагоне, я бесконечное число раз повторял в уме своё имя, старался запомнить, что родился в сентябре 1884 года и т.д. Это не так просто, как может показаться с первого раза, потому что, будучи в Германии, я родился совсем в другом году и в другом месяце, а так как мне пришлось заново родиться в течение 2–3 дней, то неудивительно, что в голове происходит на этот счёт некоторая путаница.
Вдруг под самым Парижем мне показалось, что какой-то господин слишком внимательно начал на меня заглядываться. Со мною из Брюсселя ехал товарищ-бельгиец, провожавший меня до Парижа. Мы сидели в разных купе, иногда во время дороги нечаянно встречались у окна и рассматривали пейзажи. Перед самым приездом, когда я вновь случайно встретился с ним, я ему между прочим сказал, что лучше будет, если мы будем выходить поодиночке, причём каждый поедет в другую сторону, ибо, если любопытный господин интересуется мною, то бельгийцу, во всяком случае, проваливаться незачем. Если я благополучно выберусь с вокзала, значит, первая партия выиграна. Вот поезд подходит к вокзалу, и я с совершенно независимым видом выхожу на платформу, врезываюсь в толпу, беру автомобиль и говорю шофёру — на Рю Реомюр, поближе к фондовой бирже.
Итак, я — промышленник и коммерсант. Положение, как известно, обязывает. Для того чтобы администрация отеля знала, что у неё живёт человек благонамеренный, я сейчас же по приезде заказал через контору, чтобы мне по утрам доставляли «Матен» и «Пти Паризьен». У себя в комнате я не держал ни одной коммунистической и даже социалистической газеты, а монархическую «Аксион Франсез» оставлял на виду в своей комнате. Для того чтобы моя благонамеренность и моя любовь к французскому отечеству была вне всякого сомнения, я купил несколько антибольшевистских брошюр, заручился парочкою французских немцеедов, положил на стол коллективный труд Рафаловича и другие на французском языке «О русском государственном долге», раздобыл прейскуранты автомобильных фирм, подчеркнул некоторые цены красным карандашом и привёл таким образом в необходимый порядок комнату, — так что всякая отельная крыса, сунувшая свой нос в мой номер, должна была заключить, что здесь живёт истинный добрый патриот.
Затем я занялся организациею квартиры, где я мог бы спокойно проводить вне отеля время, читать необходимую мне литературу и вообще заниматься. Такая квартира находилась около площади Италии, и туда я отправлялся регулярно по утрам. Это была квартира адвоката, к которому я являлся в качестве помощника. Когда нужно было организовать особо конспиративное свидание, адвокат сам брался за это дело, а обычно в моём распоряжении был товарищ, который связывал меня со всем коммунистическим и синдикальным миром»[208].